Кстати, диплом именно того института, куда меня не приняли, я всё-таки получил. Без дураков. Павел Павлович Павлов был принят на дневное отделение и все пять лет числился в учащихся. Правда, преподаватели его не видели, но оценки ставили. Так что диплом он защитил и вожделенные корочки получил. Но это было позже.
А той дождливой московской осенью я остался без гроша в кармане в этом богатом надменном городе. Иногда мне нечего было есть, и тогда я знакомился с женщинами, а их в Москве много, и все они кого-то ищут. Конечно же, ищут не такого, как я, бедного полустудента, но я мог привлечь внимание и скрасить вечер. Денег я никогда не брал. Нет. Я брал едой. Напрашивался в гости и ел, ел, ел. И парочка из этих уже пожилых мадам мне потом очень помогла в жизни.
В перерывах между стареющими бабами я занимался собачками. Ну, собачками, которые с хвостиками и тяфкают: тяф-тяф, тяф-тяф. Кобели, сучки, привитые, непривитые – мне это было неважно. Я искал объявления, где отдавали собаку. Тут или аллергия у ребёнка, или незапланированный приплод от дворового пса, или что-то ещё, но в основном аллергия и приплод. И вот я приезжал в эту семью, которая отдавала собачку в добрые руки, и рассказывал душераздирающую историю про своего ребёнка, больного раком, что он хочет именно вот такую собаку. Вот именно такую. Причём перед посещением дарителей я мазал ноги и руки колбасой. И вот я стоял у них в коридоре, рассказывал про раковые клетки, а собачка лизала мне руки и ноги. Хозяева чуть не плакали от умиления. Красота! Мне, естественно, отдавали собаку – прямо в мои добрые руки, намазанные сервелатом «Столичным». А потом на цветном лазерном принтере делалась очень красивая справка о родословной, и я продавал эту собаку. Дорого.
Красивая схема, красивая. Но муторная. Тем более эти собачки кусаются иногда. Да и вонища на съёмной квартире стояла – мама не горюй. Народ у нас безответственный. Прежде чем отдавать животное в добрые руки, надо приучать его к лотку, чтобы не ссало у новых хозяев где ни попадя.
Этот бизнес, которым мы занимались с моим приятелем Антошкой Сыроваткиным, продолжался чуть больше года и закончился для меня резко и больно. Так бывает. Тут никто ни от чего не застрахован.
В общем, притащил я щеночка в Крылатское. Мастиф. Точнее, помесь мастифа с дворняжкой. Сели на кухне с новоиспечённым хозяином. Я ему документы показываю. Рассказываю, что у меня дочь раком заболела и врачи запретили животных дома держать. Лошара слушает меня, головой кивает, собачку за ухом гладит. Дело движется к передаче денег, а я за мастифика штуку баксов запросил. И вдруг этот лох говорит:
– Я знакомого позвал. Можно он вашу собачку посмотрит?
– А где знакомый-то? – спрашиваю я.
– Да чё-то у него с желудком. В туалете застрял, – отвечает тот.
В этот момент у меня самого что-то в желудке заурчало, и подкатила лёгкая тошнота. Кухонная дверь открылась, и вошёл мужик, у которого я мастифа брал. В добрые руки.
– Здравствуйте, – говорю я ему.
– Привет, – отвечает он. – А я слышу, что голос вроде знакомый. Значит, говоришь, дочка у тебя раком болеет. А мне про больную жену рассказывал. Куда жену дел-то?
– Жена умерла, вчера похоронили. Рак у неё был. Последняя степень, – сообщаю я.
– И у дочки рак? – уточняет бывший владелец мастифа.
– Ага, рак. У нас это наследственное, – успеваю сказать я.
Били меня долго – минут двадцать или даже двадцать пять. Потом выкинули на улицу. Пригрозили, что в следующий раз собачкам скормят – мастифам. Я кое-как дополз до «травмы». Вызвали полицию. Я забашлял доктору, и он написал, что у меня разрыв прямой кишки, а ментам заявил, что меня не просто избили, а изнасиловали.
В общем, пришлось этим собачникам отмусолить мне по миллиону, иначе бы они поехали на зону с самой поганой статьёй, которую можно придумать. Каждый по миллиону мне заплатил, при затратах в полтинник. Хороший навар получился, хотя было очень больно. Но два миллиона на дороге не валяются. Деньги есть деньги.
Однако я завязал с собаками, что-то нервное у меня случилось. Я по-прежнему к ним хорошо относился, ведь это братья наши меньшие, а вот поглажу собачку по шерсти, и всё: рука краснеет, прыщи идут по всему телу. Врачи так и не определили, что это. То ли псориаз, то ли аллергия – непонятно.
И пошёл я в адвокаты. Вначале был на побегушках: кофе, чай, подай-принеси. Когда уже корочки получил, так и сам начал дела делать. А дела в Москве как делаются, а? Правильно, только через знакомства. И я вместо просиживания штанов в районной консультации начал ходить по выставкам, закрытым тусовкам, всяким мероприятиям. Как на работу, туда ходил. Профессия обязывает.
На разборках соседей-алкашей в панельном доме много не заработаешь. Надо публику побогаче искать, познаменитее. Я искал. И находил. Стал вхож, так сказать, во многие дома.
Первое резонансное дело было с известным художником Гуриновым. Художник он так себе. И как человек –дерьмо полное. Но был богат и славу любил. То член себе на лбу нарисует и на Красную площадь попрётся, то голым со шваброй между ног в театр отправится, подражая Сальвадору Дали. А когда он здание Московского арбитражного суда собрался поджечь в голом виде, его судить стали.
Взялся я его защищать. Три часа доказывал, какой он гений, этот Гуринов. Сыпал терминами. Рассказывал про импрессионистов, про передвижников, про всё, что знал и не знал, но узнал накануне. А в конце своего выступления заявил, что Гуринов – дурак.
Судья аж подпрыгнула в кресле. До этого она чуть не уснула, а тут вдруг оживилась и спрашивает:
– Как так? Вы же только что утверждали, что он гений.
– А в нашей стране эти понятия тождественны, – отвечаю я. – У нас каждый гений – при жизни дурак, а как умрёт, так гением становится. Так что давайте подождём, когда Гуринов умрёт, тогда и осудим его.
И я прошу приобщить к делу справочку, в которой написано, что Гуринов страдает психическими заболеваниями. Перечень этих заболеваний прилагается.
– То, что Гуринов – дурак, я вижу, – говорит судья, прочитав справку. – А вот что он гений, у вас справка есть?
– Есть, – отвечаю я и прошу приобщить ещё одну справочку, где написано, что Гуринов – гений.
Справку эту мне дал один владелец ночного клуба. У него хоть и бордель, но юридически оформленный на фирму с названием «Ассоциация культурологии и психологии духовно одарённых людей». Шутник! А название в итоге пригодилось.
В общем, дали Гуринову шесть месяцев условно, после чего он уехал в Чехию, где попытался опять-таки голым поджечь «Макдональдс». Чехи не стали разбираться, гений он или дурак, и заперли художника в тюрьму на пять лет. Хоть Чехия и называет себя демократической страной, но по факту она ещё тот оплот мракобесия и тоталитаризма.
Однако чешская история – это уже без меня. Я своё дело сделал. Пропиарился на все сто. Меня стали приглашать кого-то защитить, отстоять чьи-то интересы. Денег у москвичей много, очень много, и часть их стала перепадать мне.
Я умел договариваться и делился с кем нужно, а с кем можно не делиться, тех тупо кидал. Например, свидетели. Да, у меня был список из людей, желающих за малую долю стать свидетелями чего угодно, тем более что за это ничего не будет. Ну не работает у нас статья за ложь. Не работает. У нас вообще многие статьи не работают. Страна такая. Что поделать?
Моим самым крутым делом было дело Андрея Дегтярёва – знаменитого артиста, народного, заслуженного, лауреата всяческих премий. И всё это у него было, конечно же, в основном благодаря папочке, который также был обласкан властью, но, в отличие от сына, не гонял по ночной Москве в непотребном виде. А Андрюша гонял. И догонялся: влетел в «жигуль» с мужиком каким-то. Мужик – в лепёшку. Дегтярёв с рассечённым лбом вывалился из своего «Гелендвагена» и тут же уснул.
Менты, когда приехали, его разбудили, забрали документы и отправили в больницу. Из скорой-то Андрюха мне и позвонил – ума хватило набрать адвоката. Я попросил передать трубочку доктору, пообещал тому золотые горы. В итоге Дегтярёва привезли не в больничку, а ко мне. Доктор же написал, что пациент от госпитализации отказался.
Три дня Дегтярёв отсыпался у меня и приходил в себя. За это время я с ним и заключил договорчик на оказание адвокатских услуг. Заодно подготовил свидетелей. Вся Москва на ушах стояла: «Где Дегтярёв? Куда он пропал? Что с ним стало?» Про этого мужичка в жигулях и забыли все. Ну умер и умер какой-то плебей. Их каждый день вон сколько умирает. А Дегтярёв у нас один – единственный и неповторимый.
В общем, через три дня Андрюха вышел в свет со мной под ручку и на голубом глазу заявил, что он никого не сбивал и всё время был у меня на даче, где пил пиво и развлекался игрой в бадминтон. Я сразу представил пять свидетелей, двое из которых подтвердили, что «да, вот именно этот гражданин Дегтярёв все три дня играл в бадминтон». Играл до того самозабвенно и увлечённо, что даже лопнувшей струной ракетки порезал собственный лоб.
Это были два свидетеля игры в бадминтон: тётенька из Раменского и дяденька из Чертаново. У них около моей дачи проходило романтическое свидание, и они нас с Дегтярёвым видели. И ещё три человека стали свидетелями автодорожного происшествия и показали, что из машины выпал в невменяемом состоянии не господин Дегтярёв, а человек, очень похожий на него. Вот прям почти копия Дегтярёва, но не он. Мало того, один из свидетелей сказал, что лже-Дегтярёв грязно ругался по-армянски. А я тут же предъявил справочку из школы и из Щукинского училища, что мой подопечный армянский язык не изучал и знать не знает, как на нём разговаривать.
Андрею я сказал, что каждый свидетель стоит миллион рублей, и Дегтярёв тут же мне заплатил пять лямов. Свидетелям я пообещал кому двести тысяч, кому триста, а по итогу отдал каждому по сотке. А что? Хорошие деньги. Итак, ещё ничего толком не началось, а я на ровном месте поднял четыре с половиной ляма. Кто молодец? Я молодец.
Я приезжал на допросы и в суд на арендованном розовом кадиллаке, в костюме от «Версаче» и туфлях «Марио Бруни» на босу ногу. Причём больше всего народ бесил не розовый кадиллак и не мой костюм с вензелями, а босая нога.
Суд, конечно же, офигел от количества лжесвидетелей, но от них же просто так не отмахнёшься. Правильно? И дело встало, а я начал давать интервью. Я врал напропалую, ибо прав был мой любимый доктор Геббельс, который утверждал: «Чем безумнее ложь, тем она со временем кажется более правдоподобной». Я рассказывал, что моего клиента подставили. Договорился до того, что это инопланетяне хотели похитить Дегтярёва, а вместо него подселить на Землю его копию, но копия не справилась с управлением и совершила дорожно-транспортное происшествие, в результате которого погиб какой-то мужик.
Кстати, из-за этого мужика дело-то и развалилось. К Дегтярёву вдруг вернулась совесть. Значит, когда он виски жрал, как не в себя, и чёрт-те чем это занюхивал, совесть его куда-то ушла, а как мужика задавил случайно, так она вдруг вернулась. Да таких мужиков в России – сорок с чем-то миллионов. Их давить не передавить. Чё теперь, из-за каждого левого мужика собственную жизнь под откос пускать? Короче, Дегтярёв меня уволил. Покаялся. Сказал, что это он сбил того мужика. Мол, был пьян и под воздействием наркотиков. И получил десяточку колонии, идиот.
И что думаете? Мне от этого хуже стало? НИ ФИ-ГА! Наоборот, ко мне стали обращаться богатые люди. По Москве пополз слух, что я могу уладить любое дело. И я улаживал. Я стал вхож в кабинеты больших людей: с улыбкой, шутками, подарками и в дорогих ботинках на босу ногу. Я мог практически всё: где-то подмазал, где-то оказал услугу, кому-то помог советом или просто поприсутствовал. Я стал модным и богатым адвокатом.
Правда, меня несколько раз лишали адвокатской лицензии. И чё? Я ехал в какую-то область, договаривался с кем надо, передавал нужным людям конвертик с деньгами, и – опа! – у меня новая лицензия, выданная в какой-нибудь Тамбовской области. Лишат её, поеду в Магадан и получу там. В нашей стране много областей, лицензий не на одну жизнь хватит. Тут главное – не зарываться. Я и не зарывался, но случилась одна неприятность. Ну как, неприятность? Я бы сказал, недоразумение.
Обратился ко мне муж одной известной инфоцыганки по фамилии Шахов. Бабу его посадили в тюрьму за неуплату налогов аж на полмиллиарда рублей. Шло следствие. Варвара Шахова была под подпиской о невыезде, потихоньку выплачивала налоговую задолженность и вдруг решила отпраздновать свой день рождения в Дубае. Отпраздновала, а по возвращении её прям в аэропорту и приняли. И эта дура поехала в следственный изолятор –ждать окончания следствия.
Я посмотрел на дело, подумал и предложил верному мужу Варвары пойти на войну. Логика была простая: двое несовершеннолетних детей этой богатой парочки требуют ухода, так как мать в тюрьме, отец воюет. Я подам ходатайство, и Варвара поедет домой ухаживать за детьми.
Андрей Шахов сначала заменжевался: «А вдруг убьют? Война всё-таки». Но я его успокоил – сказал, что поеду служить с ним. Был у меня один человек в Минобороны. Он нам с Шаховым и устроил непыльную службу в пятидесяти километрах от линии фронта, но по документам мы были, как говорится, в точках боевого соприкосновения. Заплатил мне Шахов за это дело аж сорок лямов. А чё? У них денег, как у дурака махорки. Пятёрку, правда, пришлось отдать генералу из Минобороны. Но что поделать? Надо так надо.
А я на этом деле ещё и пропиарился. Мол, адвокат Павлов поехал Родину защищать, жизнью рисковать. Сейчас это модно – защищать Родину. Патриотизм нынче в тренде, и на этом можно неплохо сыграть.
Но я же просто так не мог сидеть в тылу и ничего не делать. Я организовал сбор средств для своей бригады, в которой «воевал». Имел с этого свой процент. Ну как, процент? Половину имел. Но я ведь работал: договаривался, с людьми беседовал, рассказывал о катастрофическом положении на фронте, об отсутствии самого необходимого в частях. Так что, можно считать, это была зарплата волонтёра.
И тут я подумал: «Служить в действующей армии и не иметь ранений – это непорядок». Я договорился с одним медбратом, и он оформил мне ранение. Якобы это был вражеский беспилотник, который атаковал меня и ранил.
Я полежал в госпитале недельку, получил за ранение три миллиона рублей. Лям отдал этому медицинскому работнику. Съездил в Москву, поговорил со своим прикормленным генералом насчёт награды. Он мне предложил медаль. Но я, как Тёркин, от медали отказался. Мне орден надо. Конечно, он дороже медальки выходил. Но орден есть орден, его не каждому дают. Для ордена генерал мне посоветовал ещё одно ранение оформить и получить ходатайство от моего командира, что, мол, я герой и прочее.
Я вернулся на Донбасс. Поехал к своему медику, а его нет. Подхожу к его коллеге и спрашиваю:
– А его убили, – отвечает тот.
– Послали на передок, – говорит медик. – Шварц раненых из лесопосадки вытаскивал. Всех уже в БТР погрузили, тут его и убило. Пулевое ранение в голову, несовместимое с жизнью. А вам он зачем?
Ну я и рассказал ему, зачем мне нужен был Шварц, и предложил немного заработать. Он как-то странно на меня посмотрел и пообещал подумать.
Да, война всё-таки меняет людей, меняет. И не в лучшую сторону. Вместо того чтобы взять и на ровном месте заработать лям, этот медик почему-то пошёл к военным ментам. Меня предупредили, что за мной придут. Я – в Москву. Там меня и приняли. Оказалось, что кроме показаний военного медика ещё и мой командир рапорт написал. Странный человек. Я ему гуманитарку обеспечивал, дроны, сети маскировочные, а он на меня – рапорт. И на Шахова. Его тоже посадили. А потом ещё и генерала моего на горяченьком взяли. Тот и про меня вспомнил, когда его прижали на допросах.
Короче, встрял я по полной. Попытался как-то откупиться – не получилось. Не в том смысле, что денег не хватило, а просто не брали. Смотрели, как на сумасшедшего, и не брали, а я хорошие деньги предлагал. Война всё-таки меняет людей, меняет. Да уж.
Но я не дурак. У меня на счетах чуть меньше миллиона было на момент ареста. Остальное лежит где надо. Когда выйду, будет на что жить. И неплохо жить, уж поверьте мне.
Итак, был суд, приговор, апелляция. И поехал я на зону.
Колония. А что колония? И тут я устроился. Здесь ведь тоже люди живут: кому-то что-то надо, кто-то чего-то хочет. А я могу посодействовать. У меня и с администрацией хорошие отношения и с сидельцами. Я могу договориться: с воли чего угодно передать или на волю. Цены, конечно же, тут совсем другие, не то что в Москве. Но порой это цена твоей жизни, а иногда чужой.
В общем, я тут как рыба в воде. Предлагаю разные услуги: адвокатские, услуги по разруливанию, услуги по доставке, редко сексуальные услуги. К тому же дорого. Поиметь модного адвоката – очень дорогое удовольствие. Очень!
Ну ничего, я всё это переживу. Отсижу, выйду по условно-досрочному за примерное поведение и вернусь. Я обязательно вернусь в мою любимую Москву. Я там нужен. Я приеду на розовом кадиллаке в ботинках на босу ногу, и уже я поимею всех вас, как имел раньше. Я вернусь. Ждите.
