Но мужчина всё никак не возвращался. Уже вернулись родители с понурыми и усталыми лицами, мать сразу взялась за стряпню на вечер, а отец взял топор и снова ушёл в хлев. Забегала соседка, тётка Лида, папина сестра, перебросилась парой слов с мамой и ушла. Сам Ванька успел задремать, за что очень ругал себя, когда проснулся. А вдруг пропустил?
Но его вера и терпение были вознаграждены. Уже в темноте на улице, лишь слегка освещённой тусклым светом из окон глядящих на неё изб, Ванька увидел медленно бредущего со стороны леса человека. Он воспрянул и прижался лицом к самому стеклу.
– Деда Макар! – радостно прошептал он и ринулся в сени, буквально влетев в валенки и отцовский тулуп.
Даже не подвязываясь, без шапки он вылетел во двор и побежал к улице, уже готовый приветствовать бравого охотника, но слова застряли в онемевшем горле. Паренёк резко остановился, не добежав до мужчины каких-то десяти шагов, и застыл, выпуская изо рта густые клубы тёплого воздуха.
Это был дед Макар, Ванька его точно узнал, но был он словно и не здесь вовсе. Тяжело и как-то ломано переставляя ноги, мужчина медленно двигался по улице в сторону своей избы, не поднимая головы. Он непрерывно смотрел себе под ноги, руки его болтались вдоль тела безвольными плетьми, ружья не было. Как и добычи. И ещё было очень тихо. Слишком тихо…
Не решаясь окликнуть бредущего мужчину, Ванька застыл в каком-то странном оцепенении, будто завороженный. Внезапно дед Макар резко остановился, несколько мгновений не двигался, а потом медленно, не поднимая, повернул голову к пацану, уставившись на него безжизненными чёрными, как сама ночь, глазами.
Смертельный потусторонний ужас овладел душой паренька, он заорал безумным голосом и, не помня себя, помчался в дом, не разбирая дороги, пронёсся через всю избу и залез под самую дальнюю кровать, трясясь и подвывая. Перепуганный таким поведением сына отец схватил свой окровавленный топор и выскочил на крыльцо, но увидел лишь понурую спину бредущего домой Макара, пожал плечами и скрылся в избе, намереваясь проучить сына, когда тот придёт в себя.
Нина ждала мужа… да с самого утра, как проводила его на охоту, так и ждала. Прибралась в избе, сготовила жидкую похлёбку на кости, испекла пирожков с вареньем – Макар их любил, угостила соседского мальчишку. Всего одним пирожком угостила, ну да если муж без дичи придёт, можно будет ещё дать – всё-таки старался парень, работал, очень сильно помог.
На душе женщины было неспокойно – чутьё ли это женское или просто вечная тревога за любимого человека, кто знает, но вот то, что Макарушка так задерживается, это нехорошо, значит, дела на охоте идут не ахти как. Иначе бы уже вернулся. Чтобы заглушить эту зудящую внутри тревогу, Нина весь день трудилась не покладая рук, не давала себе ни минуты покоя, ни одной возможности расслабиться и просто посидеть, даже когда дела приходилось ради этого выдумывать – всё-таки с кончиной всей животины обязанностей сильно поубавилось.
Вот и сейчас она дождалась, когда поостынет потухшая печь, и принялась её вычищать. Выгребла угли да золу, начистила заслонку, заложила сызнова дров и затопила. Поставила похлёбку, чтоб была горячая к приходу мужа. И осмотрелась, прикидывая, чем бы ещё себя занять. Послышался шорох открываемой и закрываемой двери, по ногам протянуло холодком, скрипнули половицы в сенях.
«Пришёл!» – обрадовалась Нина и устремилась навстречу мужу.
Распахнув дверь, она выбежала в сени и остановилась в нерешительном ожидании. Макар стоял напротив, опустив простоволосую голову и свесив безвольные руки. Кушак где-то потерялся, тулуп нараспашку, все волосы в снегу, без ружья и без добычи.
«Что с ним случилось, не ранен ли?»
– Макарушка, – тихо позвала Нина, в душе которой боролись сейчас беспокойство за мужа и непонятный страх, идущий откуда-то извне, будто и не её это страх вовсе, а кто-то пытается так предупредить о чём-то, обезопасить. Нина отогнала эти мысли – муж сейчас важнее.
Но Макар никак не отреагировал на свою жену, стоял будто в нерешительности и виноватом покаянии. Вот только в чём ему каяться? Ну не принёс сегодня добычи – бывает, повезёт в другой раз. Ружьё потерял? Плохо, конечно, но что поделать – жизнь-то на этом не кончается. Может, ещё сыщется.
Нина сделала шаг к мужу, протягивая руку, и тут он пошевелился. Медленно, словно нехотя, он поднял голову, казав Нине полностью отрешённое лицо, не выражающее ничего, абсолютно ничего. А глаза… Чёрные, полные тоски и безысходности, они смотрели сквозь жену. В неживом взгляде этом была смерть.
– Макарушка, родненький! – взмолилась женщина. – Что с тобою стало, касатик мой?
Мужчина дёрнулся, попытался сделать шаг, но что-то ему помешало, он дёрнулся ещё раз и ещё. Нина так и застыла, холодея от страха и не понимая, что ей делать – помогать мужу или бежать к соседям. Взгляд Макара неожиданно сфокусировался на жене, стал чуть более осмысленным, он открыл рот и прохрипел что-то нечленораздельное.
– Что, родненький? – испуганно переспросила Нина.
Макар снова захрипел, напрягшись так, что на шее вздулись вены, а глаза выпучились чёрными пузырями. Он хрипел, с непонятной мольбой смотря на жену, а тело его дёргалось, пытаясь приблизиться к ней; пальцы на руках скрючились и застыли в каком-то ужасном параличе, сами руки с натугой потянулись к лицу и попытались зажать челюсть. Но он вытянул шею, выскальзывая из них и продолжая издавать ужасающие звуки.
Он словно что-то упорно хотел сказать, но почему-то не мог. Нину сковал страх, она не могла ни пошевелиться, ни выдавить из себя хоть одного слова, статуей застыв напротив агонизирующего мужа и не в силах оторвать от него взгляд. И вдруг среди хрипа неожиданно промелькнуло что-то членораздельное. Женщина вздрогнула, сбрасывая оцепенение, и прислушалась.
И увидела, как изо рта мужа выпал зуб, за ним второй, третий.
– Макарушка, – пролепетала она, – твои зубы…
А он всё пытался что-то из себя выдавить, теряя и выплёвывая зубы, но на месте выпавших вырастали новые, тут же выпадая, забивая рот, мешая говорить. Эта ужасная картина окончательно добила женщину, по щекам которой горячими солёными ручейками потекли слёзы. Она ещё не поняла как, но уже знала, что потеряла мужа.
Макар наконец смог сделать один ломаный шаг к женщине, затем второй. Изо рта валились зубы, слышалось нечленораздельное мычание. И вдруг Нина разобрала брошенные, словно последний крик отчаяния, буквы:
И в этот момент челюсть мужа с резким громким хрустом ушла влево.
Бесконечная и абсолютно чёрная ночь была вокруг. Была везде. Насколько хватало взгляда, не было ничего, кроме безжизненной и холодной темноты. А если бы что-то в ней и было, этого было бы не видно. Но Макар чувствовал, что нет тут ничего. Только он и тьма.
Макар перестал кричать, когда понял, что уже не падает, да и не падал он вовсе. Он просто висел во тьме. Не было никакого ружья, никакой змеи – всё это было лишь игрой обезумевшего сознания. Не было даже рук, которыми он брал ружьё, не было ног, тела, головы, даже рта, которым он кричал, а был лишь только разум или душа, застрявшая в бесконечной и беспросветной тюрьме.
Неведомая сила, управлявшая той чёрной птицей или представившаяся ею, оторвала его душу от тела и спрятала здесь, завладев физической сущностью. Зачем ей это было нужно, Макар не ведал, как не ведал он и способа, которым мог бы вернуть себе своё тело.
В этой темноте исчезло всё и даже время. Сколько он тут висит, как давно он был нормальным человеком, да и был ли?.. Ответов на все эти вопросы уже не было. Ничего не было и всё было уже не важно. Он навеки тут, тот, реальный, мир, если он когда-то и был, потерян навсегда – Макар знал это абсолютно точно.
Тем удивительнее и неожиданней был внезапный образ мальчишки, будто когда-то знакомого, – лицо, обезображенное потусторонним ужасом, и спина, стремглав убегающая в дом. Что это было? Зачем?
Макар быстро забыл этот смутный образ, словно навеянный далёким прошлым. Неважно это уже, не нужно. Есть лишь мрак и пустота.
Женщина ворвалась в его сознание так же неожиданно. Знакомое лицо, отмеченное тревогой и страхом, взгляд, полный любви и непонимания. Кто она, почему смотрит прямо в его глаза, будто они у него есть?
Нина! Он знает её! Знал… Его жена, любимая, самая добрая и отзывчивая женщина на свете. Но как?.. Почему она здесь, перед ним? Нет, не перед ним, её здесь нет, это точно. Тогда…
И тут Макар всё понял. Отчётливо и до ужаса беспомощно.
Он рванулся к ней на ощупь, на запах, на память. Просто чувствуя тонкую ниточку, что ещё дрожала натянувшейся до предела струной между ними.
Каким-то образом почувствовав своё тело, он неимоверным усилием воли заставил его остановиться и закричал:
Он знал, чего хочет тьма, и он не мог позволить ей этого. Он должен спасти жену. Изо всех сил Макар прорывался сквозь густое чёрное пространство и кричал, кричал, кричал. Он видел, что Нина не понимает его, но продолжал кричать.
«Нет! Нина, беги, родимая! Беги скорее! Беги от меня! Беги! БЕГИ-И!»
– Ну, чего застыл, как не родной? – посторонился мужчина, отступая в дом. – Проходи уж, коли пришёл, нечего на морозе стоять.
Я замешкался, всё-таки это было очень стрёмно. Откуда он вообще знает моё имя? И нафига он меня ждал? Понимаю, что ответы меня, скорее всего, ждут внутри, но как же не хочется туда заходить!
С другой стороны, мужик вроде не агрессивный, сходу топором не зарубил и даже не держал ничего в руках. Да и замёрз я, чего уж. А изнутри тянет теплом, и переночевать всё равно где-то надо. Скрепя сердце, бросив недоверчивый взгляд на косматого мужика и стараясь держать его более или менее в поле зрения, я прошёл в сени, дверь за мной затворилась.
Он прошагал мимо, махнув рукой, мол, иди за мной, и, отворив плотно пригнанную дверь, первым зашёл в дом. Я, плюнув уже окончательно на все рациональные и здравые мысли и послав подальше инстинкт самосохранения, ибо уже тупо интересно, шагнул за ним, притворяя за собой дверь.
Внутри избы было тепло, стоящая посерёдке громоздкая печь исходила жаром, в щели за заслонкой весело плясало пламя, потрескивая дровами и создавая вполне уютную атмосферу. У дальней стены, под окнами, стоял стол, за которым в скудном свете лучины угадывались шесть человеческих фигур. Ни одна из них не попыталась поздороваться или хотя бы посмотреть, кто зашёл. Ни одна из них даже не пошевелилась.
Мужик прошёл к столу, сел во главе и указал на противоположную сторону:
Что мне оставалось делать, когда я уже зашёл так далеко? Правильно, пойти и сесть на предложенный стул. Я подошёл к столу, скинул рюкзак, выдвинул стул и уселся, вызвав короткую, но яркую какофонию скрипов различной тональности. Глянул на ближайших соседей и похолодел от суеверного ужаса.
– Бабуля? – неожиданно тонким голоском спросил я. – Дед?
Женщина, которую я принял за свою пропавшую бабушку, медленно повернула ко мне голову, пару мгновений пугала своими чёрными глазами и вдруг неестественно, но с едва угадывающейся нежностью улыбнулась, задрав губы и оскалив гнилые зубы.
– Всё верно, Игнатка, – произнёс мужик с противоположной стороны стола. – Это они.
Я сглотнул страх, комом вставший в горле, и попытался повернуться к нему, но наткнулся на вперенный в меня справа взгляд дедовских чёрных глаз. Вздрогнул, с трудом подавив желание вывалиться из-за стола и побежать, а дед открыл рот и что-то прохрипел. Впору было поверить в это долбаное проклятие, но я был слишком напуган, чтобы анализировать творящееся вокруг мракобесие.
– Не бойся, тебя они не тронут, – успокоил меня мужик, облокотившись на стол.
– Да что б вас! Меня пугает сам факт их наличия здесь! – сорвался я, чтобы вернуть хоть толику самообладания. – Что тут происходит, что за странное собрание? Кто вы все и… – я вдруг заметил глаза хозяина дома и всмотрелся в лица остальных присутствующих, – что с вашими глазами?!
Бабуля, неотрывно ласкающая меня своим жутким взглядом, вдруг дёрнулась, словно хотела приласкать меня и успокоить, как она часто делала в детстве, и невнятно прохрипела что-то как будто ласковое. Я автоматически глянул в её глаза, а там…
В глазах всех собравшихся за этим столом клубилась тьма. Именно клубилась. Она, словно живая, перетекала, скользила, плескалась в глазах, как в озёрах, и лишь во взгляде сидящего напротив мужика она будто отошла на второй план – несмотря на чёрные белки, слегка проступали сквозь неё зрачки и видно было присутствие сознания.
И все они на вид были приблизительно одного возраста. Судя по всему, пятидесяти трёх лет.
– Как ты уже, думаю, догадался, все мы – твои родственники. – Мужик сделал паузу, а я мысленно послал его на хрен с его думами. Ну не может такого быть, не может! – Дело в проклятии, и, вижу, ты о нём знаешь. Но, видимо, не вери… л?
– Этого не может быть, – повторил я за своими мыслями. В голове был полный хаос, обрывки этих самых мыслей разбегались, а я тщетно пытался их отлавливать и собирать во что-то дельное. Руки всё ещё дрожали, хотя ментально я уже более или менее смирился с творящимся вокруг бредом. – Почему они здесь? – я кивнул на бабулю с дедом. – Если верить этому проклятию, все в моей семье просто исчезают в пятьдесят три года.
– Да, так и есть, – вздохнул мужик. – И в этом есть и моя вина. Давай, что ли, познакомимся. Меня зовут Макар и я твой… трижды прадед, получается.
– Очень приятно. Игнат, – на чистом автомате ответил я.
Макар на пару минут замолчал, задумавшись, а я разглядывал бесстрастные и абсолютно безэмоциональные лица своей родни. Никого из них я не знал и раньше не видел, за исключением бабушки и деда, разумеется. И только на их лицах проступало хоть что-то, хоть какое-то подобие заинтересованности.
Оба они сейчас выглядели так, какими я запомнил их, когда видел в последний раз. Когда бабуля с дедом исчезли, родители сказали мне, что это проклятие, и искать их не надо, не имеет смысла. Я тогда очень на них обиделся, вроде даже накричал, поскольку не верил во всю эту потусторонщину. А они восприняли мой эмоциональный взрыв спокойно и с пониманием; мама сказала, что её бабушка с дедушкой точно также исчезли, когда им было пятьдесят три года, и что они, мама с папой, тоже исчезнут. Выходит, если это всё правда, то случится это через каких-то семь лет. Внутри что-то с хлопком лопнуло, оставив пустоту.
– Я расскажу тебе, Игнат, – прервал Макар мои мысли. – Всё, что знаю, поведаю.
И он поведал мне про страшный голодный год, случившийся здесь чуть более ста лет назад, про вымершую скотину и неуродившийся урожай, про вынужденную охоту и чёрную птицу.
– Птицу? – переспросил я, косясь на не сводящую с меня взгляда бабулю.
– Оно только выглядело как птица, – пояснил Макар, – на самом же деле это древнее зло. Я это потом понял, когда… как тебе объяснить… когда оно поглотило меня.
– Я и сам не очень понимаю. Но, пребывая во власти этой твари, смог кое-что о ней узнать. Мало, но всё же.
– А сейчас вы не во власти?
– Во власти, но ты подожди, Игнатка, не путай меня. – Макар устало и как-то тяжело вздохнул. – Зло это появилось в этих окрестностях в начале лета. Откуда оно вылезло – не ведаю. Знаю, что целью этой нечисти было выпить всю жизненную силу из округи, насытиться и уйти, залечь в спячку, чтобы через пару веков появиться вновь в другом месте. И она высасывала силу из земли, из растений, из живности. Из людей, но люди могли уйти, если бы знали, если бы дожили до весны, когда появятся дороги. Но я, Игнатка, всё испортил. Я погубил людей и навлёк проклятие на наш род.
– Как? – Я пребывал в замешательстве, всё это было слишком жутко и нереально, но мои глаза и чувства твердили о реальности происходящего.
– Подобрался слишком близко к этому злу. Позволил ему захватить мою душу и привёл в селение. Сам, понимаешь? Сам привёл его к новым жертвам. – В голосе Макара звенели обида и злость. – Оно ведь не может выйти за определённые границы, зависящие от его силы, и ещё на пару вёрст вширь может высасывать силы по земле из всего, что на ней растёт и живёт. Но оно может быть перенесено. Заменяя собой душу, оно обретает тело. И я чуть не открыл злу путь в мир.
– Чуть не открыли? Значит, вы смогли с ним справиться? – Я упорно не хотел обращаться к этому человеку, пусть и бывшему моим дальним родственником, на «ты».
– Не совсем, – тихо сказал Макар, опустив взгляд. – Я… Моя душа смогла вырваться… нет, не вырваться. – Он замолчал, повисло тягостное молчание, во время которого бабушка медленно и дёргано протянула руку и положила на мою ладонь, продолжая улыбаться страшной безумной улыбкой. – Зло привело моё тело в мой дом, к жене. Любимой… жене. – Я чувствовал, как тяжело ему вспоминать и заново переживать эти моменты. – Она должна была стать следующим телом для него. Каким-то образом душа моя почувствовала её и поняла, чего хочет зло. Я не мог этого допустить, я слишком её любил и смог вырваться из оков, точнее – ослабить их и пробиться к телу, но зло сильнее меня и уже было слишком близко.
Я уже давно согрелся и вовсю потел под тёплой одеждой, но не замечал этого, поглощённый историей и уже готовый верить во всё, что расскажет этот человек. А по его щекам уже текли слёзы, обычные прозрачные слёзы.
– Я зарубил её. Чтобы не дать злу завладеть ею. Я их всех зарубил, понимаешь, Игнат?! – с неимоверной горечью спросил он, а я не знал, что ответить. – Всё село. Чтобы только не дать этой твари получить возможность вырваться отсюда.
Меня словно паралич разбил, я сидел и не мог пошевелиться, поражённый страшным откровением и пониманием того, через что прошёл Макар. И вдруг вспомнил.
– А? – посмотрел я на него, тыкая пальцем куда-то наружу.
– Дым? – успокаиваясь, с пониманием спросил мужчина. – Это село застряло во времени, ты же видишь. Этот дым, свет в окнах, почищенные дорожки – всё это не реально. Иногда здесь можно услышать даже человеческие голоса.
Меня передёрнуло. Было стойкое ощущение, что я наслушался уже достаточно, но ещё слишком многое было не понятно.
– А как же они? – кивнул я на сидящих предков.
– А они – это результат проклятия. Зло не смирилось с поражением, оно по-прежнему стремится вырваться. Видишь ли, в то время наша дочь, Катюша, – он с любовью глянул на сидящую рядом с ним женщину, – жила в другом селе со своим мужем. И через меня, через мою кровь зло получило над ней власть. Малую, но достаточную, чтобы все мои потомки и связанные с ними кровью детей мужья или жёны в моём возрасте приходили сюда. А я пытаюсь встретить каждого из них, привести в избу и приковать.
– Приковать? – я в замешательстве наклонился и глянул под стол – к ноге каждого тянулась металлическая цепь.
– Да. Я не могу их убивать. Это слишком тяжело.
– Но… можно как-то снять это проклятье? Прервать это дурацкое паломничество?
– Я не знаю, Игнатка, – с горечью признался Макар. – Зато знаю, что природа пытается уравновесить влияние зла, она всегда стремится к равновесию.
– А то, что все мои потомки могут иметь лишь одно дитя. Только одна проклятая ветвь.
– Ясно, – пропустил я эту бесполезную информацию мимо ушей. – А если убить эту тварь?! Или… тебя?
– Меня не убить. Думаешь, я не пытался? Моя душа не привязана к этому телу, да и тело уже не вполне человеческое. Да и не поможет это остановить, как ты выразился, паломничество. А тварь… вряд ли убить древнее зло в наших силах, наверное, можно его остановить, изгнать обратно в преисподнюю, или откуда оно пришло. Но как это сделать, я тоже, к сожалению, не ведаю.
– Но должен же быть какой-то способ! – не выдержал я, переходя-таки от напряжения на «ты». – Ты же столько о ней знаешь!
– Слишком мало, Игнат. Думаешь, зло настолько глупо, чтобы рассказать, как с ним справиться?
– Должен быть способ! – как заведённый настаивал я.
– Для тебя лучший выход – это вернуться домой и жить дальше.
– До пятидесяти трёх лет?! А… мои родители…
– Понимаю, – тяжело проговорил Макар. – Я их встречу. И тебя…
– Нет! Я не хочу, чтобы они стали… такими.
Макар печально вздохнул, опустив голову, несколько минут смотрел на столешницу, словно напряжённо что-то обдумывая, а я ждал, нетерпеливо ёрзая на стуле. Бабуля что-то снова тихонько проскрипела, но я даже не повернулся.
– Можешь сходить туда, если хочешь, – наконец выговорил Макар. – Я покажу дорогу. Где-то там лежит и моё ружьё с одним патроном, но вряд ли оно тебе чем-то поможет. Зло тебя не тронет, может, ты сможешь что-то у него узнать.
– Показывай! – вскакивая и вырывая руку из-под бабушкиной ладони, велел я.
Поле белым сверкающим покрывалом расстилалось перед Игнатом, большими воздушными хлопьями осыпался на это покрывало с низких серых облаков снег, где-то впереди тёмной пеленой застыл лес. Игнат молча и устремлённо шёл в указанном Макаром направлении, хотя и без него не потерялся бы – тут сохранилась дорожка из следов. Видимо, его следов. Макар уговорил своего потомка дождаться рассвета, чтобы не плутать в непроглядной темноте, но Игнат с трудом высидел до первых серых предрассветных сумерек и покинул избу.
Страха не было. Возможно, парень уже устал бояться, а может, его цель была сильнее страха. Кто знает. Да и не важно это. Если он не сможет что-то изменить, через семь лет пропадут родители, а потом и он сам. А дальше придёт очередь его детей… ребёнка. Он даже не сможет иметь больше одного ребёнка! Да и есть ли смысл вообще рожать даже одного, зная его участь…
Игнат остановился. Следы кончились. Он оглянулся, рассматривая снег вокруг, и увидел, что искал, – длинный узкий след по правую руку. Нагнулся и запустил туда руку; голые пальцы наткнулись на что-то твёрдое и холодное, Игнат обхватил найденный предмет и вытащил, разгибаясь. Ружьё, о котором говорил Макар.
Парень никогда раньше не стрелял ни из чего больше пистолета в тире, да и этот опыт у него был более трёх лет назад. Но фильмы-то он смотрел.
Игнат вскинул голову и всмотрелся в лес перед собой. До ближайших деревьев, голых и чахлых, чернеющих фломастерными росчерками разной толщины, оставалось совсем недалеко. Ветра не было, и деревья хорошо просматривались даже сквозь снег. Как и чёрная птица, большим бесформенным пятном застывшая на одной из веток.
– Ждала меня, тварь? – тихо вопросил Игнат и пошёл к ней.
Шагов за десять до птицы, у которой на таком расстоянии стала различима голова, клюв и два странно сдвинутых к клюву глаза, чёрными бусинками уставившихся на парня, он остановился и вскинул ружьё, уперев приклад в плечо и поймав тушу в линию продольной проекции ствола. С такого расстояния в навыках прицельной стрельбы из винтовки не было необходимости – попал бы и ребёнок, способный её поднять.
– Сидишь, тварюга! – с яростной злобой в голосе крикнул Игнат. – Древнее зло, значит? Что тебе от нас нужно?! Проваливай отсюда! Забирай меня и проваливай!
Птица не двигалась, не отвечала и, казалось, была не более чем странным наростом на ветке. Лишь медленно и будто с интересом клубилась в её глазах тьма.
– Да чтоб тебя! – в отчаянии крикнул Игнат и поник, опуская руки. Из глаз, прокладывая тёмные влажные дорожки, потекли по щекам горячие слёзы. Он всё понимал, всю безысходность ситуации.
Птица не заберёт его. Зачем ей это, если он сам придёт к ней потом. Ей нужно, чтобы сейчас он вернулся к своей жизни и продолжил свой род, Макаров род, смиренно и исправно поставляющий ей свои души. Чтобы однажды, когда Макар не досмотрит или не успеет, вырваться наконец из своих границ в большой мир. И она не спешит, ведь в её распоряжении вечность.
Губы Игната медленно растянулись, и лицо его озарила горькая, но в то же время зловеще-победная улыбка. Он поднял голову, опёрся подбородком на дуло и тихо, сквозь слёзы, произнёс:
– Тебе осталось семь лет, тварь. Иди ты к чёрту.
Коханов Дмитрий, январь 2025 г.
