Крипи + Ужас

Хару Митчелл родилась 29 июня 1999 года на Юге Украины в средней статистической семье. Отец Джон Митчелл канадец, приехавший в Украину в 1995 года работать врачом. Мать Стефания Митчелл украинка, до встречи с Джоном работала официанткой. После брака и рождения дочери стала домохозяйкой. В 7 июля 2005 году у Хару рождается младший брат Александр Митчелл коротко Алек. Даже несмотря на разницу возрасте 6 лет, Хару и Алекс были в хороших отношениях. Это заслуга Джона и Стефани. После рождения сына, они не забывали про свою дочь, уделяли ей внимание, любовь и заботу, лишь бы не чувствовала себя не любимой после рождение брата. Родители Хару были порядочными, не употребляли алкоголь, не принимали физическое или моральное насилие к своим детям, не наказывал их за мелочи. Джон и Стефания хорошо воспитывали детей, и отношения между обоими родителями у девочки сложились хорошими. Но огромная связь была с отцом. Они часто проводили время вместе, гуляли, играли, разговаривали друг с другом. У Джона и у Хару было много общего. Джон мог поддержать свою дочь и гордился её талантами и достижения. Сама девочка была счастлива быть папиной дочкой. Отношения с матерью у Хару были отличными. Женщина любила свою дочь и была мила с ней, даже несмотря на то, что Хару больше времени проводила с отцом, нежели с ней. Детство Хару Митчелл было хорошим. Помимо Алекса у Хару был двоюродный брат по маминой линии Михаил, разница возрасте 3 года. С ним юная Митчелл проводила больше времени, играя на улице, во дворе или дома. Конце концов он был её другом.

Образование в школе Хару давалось трудным. Девочка училась в основном на тройки, на четверки. Она не была умственной, отсталой, ей школьные предметы давались тяжело из-за устарелой программой и система зубрёжки материала. Но любимый её предмет в школе была история и биология. Там девочка получила одни пятерки и с лёгкостью понимала тему урока. Одноклассники Хару сторонились её. Поскольку Джон общался с дочерью на английском языке, в своей речи Хару употребляла английские слова, разговаривая при этом с собеседником на русском или на украинском языке. Сверстники, не зная английский, считали Хару страной. С ней не общались, иногда дразнили, но родители Митчелл вовремя среагировали. Особенно Стефания, и издёвки над девочкой прекратились. Не смотря на это школьные друзья у Хару были. Закончила всего девять классов на одни тройки и четверки. Уже будучи 15-летным подросток Алексу на тот момент было 9 лет. Родители решили переехать в Канаду ради светлого и хорошего будущего своим детям. Уже в Канаде семья стала жить вместе с Мейсоном Митчелл двоюродный дядя Хару и Алекса по папиной линии. Так же с его женой Мэри Митчелл и их общий ребенок Роберт Митчелл, которому было 16 лет и являлся кузеном Хару и Алексом.

Мейсон хоть был с виду строгим человеком, работающим лесорубом, но он относился к своим племянникам хорошо, мог их рассмешить своими шутками или рассказать интересный факт про диких зверей. Даже несмотря на доброту и весёлый характер, Мейсон мог быть строгим не только с племянниками, но и к своему сыну. Мэри по профессии была кондитером, работающей в кафе, продавая свои десерты. Её деятельность оправдывал сладкий характер женщины. Мэри была милой, сострадательной женщиной. Её трудно было разозлить. Именно благодаря нею Хару в будущем заинтересуется выпечкой и кондитерской изделью. Роберт для Хару стал лучшим другом. Они не только жили в одном доме, так же ходили в один класс. Роберт помогал кузине лучше адаптироваться к Канаде и в своей школе. По началу Хару чувствовала себя некомфортно, зная свой прошлый школьный опыт. К счастью для неё всё сложилось совсем не так как она ожидала. Хару потянулась во школьных предметах, завела новых друзей. Хоть это и были друзья Роберта, но с ними молодая Митчелл чувствовала себя комфортно. Одноклассники к ней относились хорошо, образование потянула, но семья пополнилась новыми родственниками и дружно жили вместе. Вроде жизнь в Канаде у Хару складывалось, но, к сожалению, дальше было только хуже.

Весной, 19 марта 2014 года Джон Митчелл возвращался поздно вечером домой с работы. Погода была неблагоприятной. Шел сильный ливень, дорога была скользкая, и можно было легко съехать на обочину трассы. Джон вел себя осторожно в тот вечер, но даже его это не спасло. Он попал в автомобильную аварию. Машина другого водителя не сдержалась с управлением и врезалась машину Митчелла. Осколок лобового стекла вонзился насквозь в сонную артерию Джона. Его мигом госпитализировали, но скончался по пути в больницу. Это новость поразила семейство Митчелл. Но больше всех досталось Хару. Девочка закрылась в себе, неохотно говорила со родственниками и друзьями, потеряла мотивацию к любимым делом. Рисование приносило только боль. Мечта стать художником бессмысленно, если папы нет рядом. Она полностью забила на учебу, её могли исключить, но лишь благодаря Роберту этого не произошло. Парень делал домашнюю работу за Хару, пока у той было подавление состояние. Смерть отца сильно на неё повлияло. Стефания записала своих детей к психотерапевту, лишь бы они справились с потери отца.

Прошли несколько месяцев. Хару, наконец, смогла смириться со смертью отца. Чтобы чувствовать его присутствие, приобрела золотой кулон в форме сердца. Таким образом она дала себе понять, что папа рядом, хоть не физически, а морально. Кулон - символ, что отец будет с ней все её моменты последующей жизни. Носила этот кулон каждый раз, когда собиралась куда-то: В город, школу, на прогулку, на праздники и т.д. Митчелл таким образом могла чувствовать присутствие своего отца. Скорее Стефания вышла замуж дважды за друга Мейсона. Ним оказался Скотт Купер, работающий полицейским и обладал хорошей репутацией в городе. Мужчина появлялся иногда на праздниках или на семейных застольях. Когда погиб Джон, он стал поддерживать Мейсона, но больше всех Стефанию. Купер объяснял это тем, что понимал, какого это терять близкого человека, так как сам потерял жену. Таким образом, двое сблизились. Затем сыграли свадьбу. Когда Хару было 16 лет, Алексу только исполнилось 10 лет. Отношения Скоттом со Стефании и Алексом были хорошими. Он любил свою новую жену. У них были здоровые отношения взаимопонимание, честностью и добротой. Скотт относился к Алексу как своему сыну, играл с ним, покупал дорогие подарки, поддерживал и помогал в учебе. Но только к Хару он относился к ненависти. По началу делал ей замечания: как она говорит, одевается слишком вульгарно, не способна себя обеспечить, будет бытовым инвалидом. И замуж её такую никто не возьмёт. Хару не особо принимала слова и поведение Скотта всерьёз, пока её новый отчим не перешёл черту. Мужчина пытался контролировать жизнь падчерице, проверял её телефон, читал переписки с её друзьями. Если находил что-то нелепое или не подобающе, всячески позорил Хару, чтобы больше такие глупости не писала. Ей приходилось менять постоянно свой пароль на телефоне, лишь бы отчим не проверил ничего в нём. Помимо контроля телефона, он так же копался в её личных, вещал, искал: сигареты, выпивку или презервативы. Его даже не остановило, когда Хару увидела Скотта за непристойным делом. Объяснял тем, что раз она общается с друзьями Роберта, у неё 100% была какая-то интимная близость с кем-то из них. У него было правило: "Пока Хару нет 18 лет - никаких общения с парнями, за исключением родственников". О парнях речь не шла! Он считал, что девушка, которая до совершеннолетия общалась с парнями, была малолетней проституткой. И конечно, он оскорблял Хару, говорил, что она: "мразь", "тварь", "сука", "малолетняя блядина", "шлюха". Раздражал тот факт, что падчерица сильно скучала по папе. Считал, что её состояние - это выдумка и требует много внимания. Хоть психотерапевт сам подтвердил, что это не так, но отчиму было наплевать. Он не забывал, оскорблял покойного Джона, высказывая, какую неблагодарную дочь он вырастил и сам как отец никудышный. Сама Хару молчала и терпела. Не хотела, чтобы мама и Алекс не расстраивались. При всех Скотт и Хару вели себя так, будто нашли общий язык. Но когда матери или брата не было дома, то вся суть их отношений сплывалась наружу. Никто не знал об этом. Они достаточно хорошо скрывали свои истинные отношения от всех. Но в конце концов, Хару оскорбляла отчима в ответ. Она не давала этому человеку унижать её и дальше. Всегда оскорбляла в ответ. Иногда била и кидала в него предметы, которые попадались под руку. Сам Купер не бил, лишь словесно оскорблял. До одного инцидента.

15 июля 2016 год когда Хару было 17 лет. В этот день она должна была вместе с Робертом пойти на день рождения их общего друга. Мисс Митчелл и юного Митчелла не было дома. Младший сильно заболел и лег в больницу. Мать в этот день решила навестить его. Поэтому падчерица находилась с отчимом один на один. В тот момент, когда Купер узнал, куда направляется Хару, началась очередная ссора. Он не хотел её пускать туда. Она должна оставаться дома, выполнять все домашние обязанности, которые он скажет выполнить. Конечно, Хару протестовала, говорила, что он не имеет право располагаться её свободным временем. Она обязательно пойдет на день рождения друга, потому что обещала, и не будет сидеть дома, потому что её новый "папочка" так захотел. С этим высказыванием Хару развернулась и уже собиралась выходить из дома, договорившись с кузеном, где встретиться, выключив свой телефон, неожиданно но Скотт набросился на неё.

Придя в себя, первое, что увидела Хару - темнота и боль в глазу. Вопрос: Почему там повязка? События складывались воедино. Осознание, что произошло несколько минут назад. Хару оказалась в подвале собственного дома с выколотым глазом. Важно отметить, что подвал находился не дома, а в гараже, так же был звукоизолированный. Если она начнет кричать, ее не услышать. От страха она стала плакать, пока дверь не открылась это был отчим. Подойдя к своей падчерице, та у него спросила: "Почему?" Вместо желаемого объяснения получила сильную пощёчину. Затем стал избивать. Как только закончил, он ответил: "Это за твое непослушание." И ушел. Избиение и унижение происходили, когда он посещал подвал, поступая с ней жестоко: Избивал кулаками по лицу, с ноги, пинал в живот с такой силы, что Хару могла блевать или харкать кровью, обувью наступал на конечности, при этом давя их до синяков. Душил, пока та не теряла сознание, кулаком или предметом ударял по голове, возникали головокружение, сотрясение мозга и потеря памяти. Тягал за волосы, вырывая клочок волос и на последок швырять на пол. После сильных увечий он уходил из подвала, как будто ничего не происходило, пока подросток лежал в луже собственной крови или рвоты. И страдала от боли. Скотт проявлял к падчерице только физическое, никакого сексуального насилия не было. За все время, проведенное в подвале, отчим не делал попытки изнасилование. Наоборот, ему нравилось, что он делал с Хару. В раз неделю он обливал её холодной водой, как альтернативный вариант гигиены. Приходил с ведром, холодной водой и полотенцем, говорил Хару раздеться до гола. Сам он на неё не смотрел, лишь отворачивал голову и спрашивал, готова ли она. Когда Хару отвечала что была готова, обливал водой и швырял на пол полотенце. И снова уходил. Его не заботило, что таким образом она могла заболеть легко, а когда болела, то ему было все равно. Мог дать пару таблеток, обозвав слабой. Отчим ей никогда не давал мыло, только зубную пасту с щеткой, лишь бы зубы Хару не становились слабее. И никакого сострадание в её сторону.

Скотт не только любил её избивать, так же морить голодом. Он не давал ей еды течение нескольких дней. Хару могла довольствоваться лишь водой, чтобы не умереть от жажды. Когда ей давали еду, это была овсянка и хлеб. Но даже они не могли удалить голод. Митчелл потеряла 20 кг от своего типичного 45 кг. К счастью для Хару, когда та начала терять свой вес, отчим прекратил её избивать. От потери веса стала слабеть. Ей не хватало сил дойти до своего альтернативного туалета. Ей приходилось мочиться под себя. Была задержка месячных из-за стресса и недостатка еды. Она так же страдала от болей в животе. Чтобы хоть как-то не умереть с голоду, Хару приняла решение поедать себя.

Цитаты из допроса Митчелл:

"- В один из дней отчим дал мне фонарик, чтобы мне было проще в находится в подвале. Я решила его обследовать в поисках предметов, которые помогут мне для побега. Но я нашла лишь охотничий нож. Конечно, я могла бы убить так отчима, но я воздержалась. Конце концов, я была голодна и слабой чтобы противостоять ему. Так что я решилась на радикальный поступок.

- Тебе было страшно это делать?

- Да, но чувство голода сильнее страха. Но по началу я лишь делала порезы на запястье. Чтобы привыкнуть к боли, я аккуратно отрезала плоть на своей руке так чтобы не потерять сильно крови. Как только я получала тонкий лоскуток плоти я проглатывала. Когда отчим увидел мои окровавленные руки, предоставил медицинскую помощь и забрал нож."

Конце концов. В руках Хару образовался гной. Она страдала не только от гнойных язв на руках. Ещё на своей повреждённой глазницы Скотт обрабатывал её руки и глазницу спиртом и антисептиком, но это даже не помогло. Состояние Хару ухудшалось, особенно ментальное. Она понимала, что скоро настанет её конец и нужно действовать.

В подвале Хару нашла отвёртку. В её голове сразу зарождался план побега. Надёжно спрятавши находку и дожидаясь подходящего момента. Именно когда отчим придёт менять бинты. Как только этот день настал, она ждала. Хару очень сильно боялась действовать. Вдруг реакция отчима превосходствует над ней. Вдруг, если она попытается, он выхватить отвёртку и изобьет её. В этой ситуации либо он, либо она. Если не рискнуть, то она умрет от голода или от побоев. Но если все получится, она будет свободна. Когда отчим начал менять бинты на лице, незаметно достав отвёртку и подождав подходящего момента, сделала вид, что случайно задела аптечку, и та упала на пол. Скотт в свою очередь наклонился, чтобы собрать медикаменты, которые упали на пол. Это был нужный момент. Собрав всю волю в кулак, она сделала свой первый ход и резко вонзила отвёртку в глаз отчима. Скотт сразу же отстранился и хотел уже вытащить отвёртку, но решимость Митчелл была сильна взяв ножницы и как можно резко вонзила острое лезвие в его шею. Купер задыхался кровью. Хару продолжала наносить удары ножницами. Удары за удары. Она не останавливалась, сильно боялась, если остановиться, он изобьет её, даже не смотря, что Скотт уже был бессилен, чтобы дать отпор. Конце концов, он умер от рук падчерице, обладающим сильным духом жизни. Хару нанесла 38 ударов ножницами. Убедившись, что отчим умер, она не стала выбираться из подвала. Когда дверь была открыта, она оставалась сидеть на полу, не веря в происходящее, часто повторяя себе: Это все сон, это не реальность. Но как только её обнаружила собственная мать, она поняла, что все происходящее происходит на самом деле.

20 сентября 2016 года. Падчерица была освобождена от заточения в подвале собственного дома. Тело Хару было в тяжёлом состояние: Бледно болезненна кожа, худое тело, гематомы, гнойные язвы. Была грязной и неухоженные, из-за чего ее волосы выпадали не только от нехватки витаминов, так же то, что гигиена отсутствовала. Обнаружили залысину в том месте, где отчим часто бил её по голове. От неё шел неприятный запах, рвота вперемешку кровью и собственной мочой. На вопрос, искали ли Хару и почему мистера Купера не заподозрила полиция? Все просто, он грамотно подстроил её похищение, конце концов, проработавши в полиции достаточно много лет, и он знал как правильно все подстроить, да и сам входил в роль беспокоящеюся опекуна, который хотел как можно скорее найти свою любимую падчерицу. Но почему же Стефания и Алекс не посчитали странным, что Скот часто ходить в гараж? Купер выбирал такие дни, где Стефания целый день была на работе. Но что насчёт Алекса? Все, итак, просто. Вместе со своими друзьями он часто выходил на улицу, расклеивая объявления своей пропавшей сестры. СМИ не говориться об этом инциденте. Хару потребовала полную конфиденциальность. Полиция знает историю, но никому не разглашала.

Когда Хару госпитализировали, врачи сразу же приступили к операции. Находясь в больнице, Хару пережила три операции: Удаление гноя, пересадка кожи и пересадка волос. К сожалению, из-за частых побоев по голове, где находилось левое полушария мозга, череп деформировался с размером в кулак. От этого появились мигрени и амнезия. Со временем сама деформация в глаза не бросалась, была прикрыта её волосами. Так же из-за стресса и побоев Хару диагностировали бесплодие. Кроме операции ей сделали восковой протез пострадавшей глазницы, который имитировал её глаз. Из-за пересадки кожи она стала носить эластичные бинты, лишь бы скрыть шрамы. Снимала исключительно дома или в гостях тех, кто хорошо её знал. Для врачей, которые проводили операцию и реабилитацию для Хару, было чудо, что она оставалась такой сильной и не умерла из-за травм. Её тело никак не развивалось, оно все так же оставалось когда ей было 17 даже во взрослом возрасте. Спустя время Митчелл встала на ноги, как только её тело окрепло начала заниматься самообороной и рукопашным боем, для того чтобы будущем никто бы ей не причинил боли. В этом мире быть женщиной опасно, зная какие мужчины окружают их. Митчелл активно проходила курс психотерапии. Знала, что ей нужно двигаться дальше. Ведь конце концов, нужно эту ситуацию отпустить. Если она этого не сделает, будет жить в постоянном страхе, будто даже после смерти Скотт хотел, чтобы она боялась его дальше. Сама Хару в себе стала замечать, что после инцидента она перестала чувствовать страх. Так же её инстинкт самосохранения понизился, поэтому ей приходилось напоминать себе, в каких случаях нужно быть осторожной. Волновало ли её новое состояние? А как, если она не чувствует даже волнение. Если это одна из форм страха. Так же от побоев со стороны отчима, болевой порог Хару усилился. Поэтому она могла стерпеть любую боль. И, конечно, она её не боялась. После инцидента семья Митчелл стали относиться к Хару осторожно, более опекающими. Стефания не вышла замуж третий раз, боясь, что такое может повториться снова с кем-то из её детей. Мать сильно сблизились со своей дочерью за время её реабилитации. Мэри, конечно, баловала детей разной вкусной едой и десертами, но Хару особенно. Она практически каждый день готовила её любимые десерты и блюда, заставляя девочку почувствовать себя не отдельной в питание, зная, что ей пришлось пройти через эти два месяца в подвале и диетами от врачей. Братья начали оберегать сестру как зеницу ока. В школе они следили, чтобы её ни один одноклассник не обидел из-за приобретенной инвалидностью. По началу Хару это поведение от Алекса и Роберта раздражало, но со временем привыкла, понимая, что их переубедить было невозможно. Что касается Мейсона, мужчина чувствовал себя виноватым, увидев, каким оказался его другом и что он сделал с племянницей. С дочерью погибшего своего брата. Мужчина боялся разговаривать и просто смотреть в здоровый глаз Хару. Он считал, что та стала его ненавидеть из-за того, что находился со Скоттом в дружеских отношениях. Он винил себя за инцидент в подвале, он винил за все, что делал Купер с Хару. Он считал себя виноватым за все преступления своего друга, совершенные с Хару. Но девочка его переубедила. Серьезно поговорив своим дядей об этой ситуации подробно, она смогла избавив его от чувства вины. Но Мейсон все же не отказался помочи от психотерапевта, как и вся семья.

Окончив школу в июне 2016 года, она поступила в кулинарный колледж. После строгих диет от врачей, она стала ценить вкусную пищу. И, конечно, любовь к кулинарии была заслуга Мэри. Поэтому Хару решила всю свою жизнь посвятить нею. Во время учебы она завела новых друзей, и один из таких друзей звали Сэм Фишер, который позже станет её парнем. После пережитых событий Хару думала, что парни нею не заинтересуются. Считала, раз она инвалид третьей группы, то парни не захотят быть с нею. Они посчитают отвратно, когда у девушки вместо здорового глаза полностью пустая глазница. Но Сэм уверял ей, что не считал это один из признаков не интересоваться человеком. С такими убеждениями пара стала встречаться. На тот момент Хару было почти 18 лет. Отношения между Хару и Сэмом были хорошими. Не смотря, что для Хару это были первые отношения, девушка относилась к ним серьезно. Если и возникали проблемы или недопонимание, она обговаривала об этом с Сэмом, чтобы их вместе решить. Было бы все прекрасно, если бы большая часть встреч не заканчивалось сексом. Поскольку Мейсон на 18-ти летие племяннице подарил ей ту самую хижину в поселке, где дальнейшем будут разворачиваться все убийства, так же это хижина была домом Мейсона, Джона и их старшей сестры (имя тёти не указано), когда они в детстве жили со своими родителями. Сэм, зная, что у Хару был свой дом, постоянно предлагал оставаться на ночь с ней, и все последующие их ночи заканчивались половыми утехами. Наивная Хару думала, что Сэм таким образом показывал ей свою любовь к ней, даже когда та не хотела этим заниматься. Он настаивал на это, а та не могла отказать. Так могло продолжаться и дальше, пока не наступило одно событие. Гуляла по парку с подругами. Она случайно заметила Сэма с какой-то незнакомой ей девушкой. Действия Сэма были интимными. Незнакомку он обнимал за талию, целовал в щеку, шею или в губы. Глядя на это, Хару испытывала разочарование. Но главный вопрос: "Почему?" не долго думая, она сделала несколько снимок фотографии Сэма и с ней. Чтобы на следующую ночь все ему высказаться.

Цитата из допроса Митчелл:

"- После того, когда я его убила. Мне пришлось раздеть труп до гола.

- Ты совершила половой акт с трупом?

- Боже, нет. Это то же самое, если убить курицу и сделать это с ней фу. Никогда такого не совершала со своими следующими жертвами. Это мерзко и омерзительно.

- Продолжай дальше.

- Я потащила труп в ванную комнату, и заполнила ванную водой. Подождав, некоторое время, я осторожно окунула труп в воду и взяла нужные инструменты. С кухни и гаража.

- Что это были за инструменты?

- Нож, тесак, топор, пила для костей, и паяльная лампа. Ножом сделала аккуратный разрез живота и ждала, пока вся кровь вытечет из трупа. Я несколько раз меняла воду в ванне, крови было много, но конце концов, она вышла из него. Тесаком обрезала жировые складки и плоть с тела, лишь бы добраться до органов и костей. Мне нужно было распотрошить труп, достать все внутренние органы из его брюха. Самое сложное оказалось - разрезать аккуратно селезёнку. Одно не верное движение и мясо станет очень горьким, если правильно помню. Или это было с другим органом. Ну и омерзительно было доставать его кишки из живота. Пила для костей мне нужна была, чтобы разрезать его рёбра. Они были хрупкие, как я ожидала. Работала в перчатках, не хотела испачкать сильно руки крови и не только....

- Куда ты все внутренние органы девала?

- В мусорный пакет. Понимаете, желание съесть внутренне органы не было. Меня интересовало лишь мясо и только оно. А органы. Меня аж тошнить, если я съем орган какого-то животного, будь то сердце курицы, печень гуся и так далее.

- И куда ты все это выкидывала?

- Кости рёбер?

- Тоже в лес.

- Итак, топор и паяльная лампа. Для чего использовала?

- Топор мне был нужен, чтобы разрубить кости рук, ног, заодно и голову. Иногда я брала пилу, чтобы ровно срезать плоть вместе с сухожилиями, но топором уже била по костям. Я специально ставила ведро, чтобы кровь стекала именно туда. Паяльной лампой поджигала конечности, чтобы кровь не шла. Делала все при тусклой лампе, чтобы соседи не о чем не догадались.

- Ты испытывала возбуждения?

- Нет, ни капли. А вы испытываете возбуждения, когда кабана режете?

- У меня нет скота. Но если представить, то я бы не испытывал возбуждения.

- Вот и я о том же.

- Хару, ты часто ставишь пример сельских животных. Скажи, ты видишь своих жертв как животных?

- Да. Для меня люди как ходячий скот, которых ходить где угодно и живёт своей жизнью. И если вы спросите меня, испытываю я сожалению, я отвечу: "нет" так как люди для меня как скот, источник пищи, расходный материал.

- Скажи, когда ты уже его расчленила, потом приготовила то, какие ты ощущения испытала при употреблении мясо?

- Знаете.... Когда я его съела, я поняла, что я хочу снова ощущать этот вкус. Снова и снова. Это было так вкусно и восхитительно. Мясо напоминало на свинину и немного привкус говядины, а сама текстура не слишком твердое и не слишком нежное. Это было идеальное сочетание. Я в тот момент ощутила настоящее удовольствие. Удовольствия того, что я ем такое восхитительное мясо. И кто бы мог подумать, что источник этого прекрасного мяса - сами люди. Именно тогда. Я поняла, что это настоящий кайф для меня и его нужно продолжать, а не останавливать.."

После инцидента она поняла, что останавливаться не станет, наоборот, продолжит. Личность Хару поменялось кардинально. Из доброй и веселой девушки она стала грубой, саркастичной и резкой. Ей наплевать на чувства других. Она будет говорить человеку все, что думает о нём. Со своими близкими и друзьями она остаётся доброй и не желает обидеть их чувства. С жертвами она ведёт максимально дружелюбно, лишь расположить её к себе. Но в разговоре с ней присутствует нотка черного юмора, особенно про каннибализм. Её чувство юмора сильно изменилось, теперь она стала употреблять гораздо чаще черный юмор. Если Хару долго не употребляла человеческое мясо, испытывала ломку и относилась ко всем грубо и с раздражением. Её могло бесить, насколько громко человек мог дышать или тон общения с ней. Однако, она легко могла сдерживать свой грубый характер, когда ей это необходимо, и быть достаточно приветливой опять же когда нужно.

К сожалению история огромная и будет на несколько частей

Продолжение поста: История Хару Митчелл. Реальность или интернет крипипаста? (2 часть)

Моя дочь – серийный убийца. Я долго не решался это сказать. Много времени прошло с тех пор, как полиция пришла к ней домой, когда мы были у нее в гостях. Они нашли кладбище на заброшенном поле за ее домом, тела образовывали три широких круга, наподобие жутких ведьминых кругов. Когда они назвали количество убитых ею людей, число оказалось таким огромным, что я не мог понять, как ей это удалось к двадцати девяти годам. Спустя два года после того, как ее поместили в камеру смертников, я наконец сказал жене эти слова: “Наша дочь – серийный убийца.”

Люди обычно говорят, что женщины-маньяки – это редкость, и они не настолько опасны, как мужчины-маньяки. Но в жестокости убийств Фиона могла посоперничать с Банди и Дамером. Она была не менее сильной, порочной и жестокой. Об этом свидетельствовала коллекция сердец в ее холодильнике и отчеты коронера о том, что каждую жертву по несколько дней пытали и морили голодом, прежде чем убить.

– Покончить с ними было милосердно. Смерть. Никто не захотел бы жить после того, что она с ними делала, – полицейский сказал, что коронер при этих словах побледнел. За двадцать пять лет работы в полиции он никогда не видел ничего настолько ужасного.

Иногда по ночам я просыпался от кошмаров о ее злодеяниях.

Самым странным в этом всем было то, что Фиона была миниатюрной девушкой. Полиция оказалась совершенно сбита с толку тем, как ей удавалось все это совершить. Хуже того, они никак не могли понять, как именно она убила этих людей. Порезы были такими точными. Хирургически точными. Но в мире не было ничего, что могло бы нанести эти порезы. Ни скальпеля, ни ножа.

Все органы были удалены, а потом аккуратно зашиты обратно. Когда швы разрезали, то обнаружилось, что на внутренностях вытатуированы сотни строк на языке, который никто не смог расшифровать.

Моя дочь – не медицинский работник. И не татуировщик. Она говорит только на двух языках. Английский и испанский.

Мы избегали прессы, но это не означало, что никто о нас не напишет. И статьи появились. Статьи, в которых задавались вопросы, какое детство у нее было. Какими были ее родители. Они раскопали все о нашей семье и, вероятно, разочаровались, обнаружив, что мы были обычной американской семьей, поэтому занялись домысливанием. Возможно, мы были слишком скучными. Возможно, проблема заключалась в нормальности.

А может, мы очень хорошо заметаем следы.

В любом случае, мы с женой потеряли работу. К нам приставали на улицах. Несколько раз нам прокалывали шины, и мне трижды приходилось отмывать дом от граффити, называющих нас отвратительными словами. Наш сын не смог этого вынести. Он и его жена поменяли имена и уехали из штата. Но мы не могли последовать за ними.

Если бы мы уехали, кто навещал бы Фиону в тюрьме?

Я знаю, что люди хотели бы считать Фиону чудачкой. Что наклонности к убийству проявились в ней потому, что она была странной, одиночкой. Нет. Фиона была общительным ребенком. Она была чудесной дочерью, никогда не упускавшей шанса зайти к нам и помочь. Была чирлидершей и хорошо училась. У нее была компания друзей, с которыми она выросла. Она даже вышла замуж за свою детскую любовь, хотя не могу сказать, что она оказалась хорошей женой. Бедный Джеймс, его голову нашли в морозильной камере в подвале. Тело не найдено до сих пор.

Когда мы в первый раз навестили ее в тюрьме, это привело меня к тому, что я нашел на чердаке.

Нас попросили попытаться вытянуть из нее больше информации. Полиция сказала,что они смогли опознать не все тела, так что если бы смогли ее разговорить, это помогло бы семьям жертв обрести покой.

Также они хотели узнать, как она это делала.

Чувство вины за то, что наш ребенок сделал с детьми других людей, толкало нас на это сильнее, чем любовь к дочери. Как будто мы могли немного искупить ее поступки, узнав все, что можем.

Словно что-то могло загладить вину за рождение монстра.

Это случилось в день посещения. Мы сидели в нервном ожидании в комнате повышенной безопасности тюрьмы самого строгого режима. Двое надзирателей находились с нами в комнате, двое стояли снаружи, и четверо привели Фиону в наручниках.

Когда дверь открылась и вошла наша дочь, меня встревожило то, что на ее лице играла веселая улыбка, несмотря на наручники, сковывающие ее руки и ноги. Она выглядела на удивление хорошо. Это было неудивительно, она холодно улыбалась на протяжении всего процесса, но было что-то неприличное в том, как ей шла тюрьма. Она... сияла.

– Привет, пап, мам, – она села напротив нас. Я вздрогнул от звяканья наручников.

– Фиона, – выдавила моя жена - Кристина, крепко сжимая в руке салфетку. Затем она снова заплакала, и Фиона немного изменилась в лице. Она с беспокойством посмотрела на Кристину.

– Мам, пожалуйста, не плачь. Если бы вы знали то, что знаю я, вы бы не расстраивались.

Злость начала закипать внутри меня. Что за хрень творится с Фионой? Я достаточно прочитал о серийных убийцах, чтобы знать, что они лишены эмпатии и человеческих эмоций в целом, но это не та маленькая девочка, которую я растил.

– Что с тобой случилось? – спросил я тихим голосом, пытаясь сдерживать эмоции. – Почему ты убила всех этих людей?

Фиона улыбаясь откинулась на спинку стула и убрала за плечо светлые волосы.

– О папа, это не важно. Ты не можешь остановить нас. Не важно, насколько сильно ты будешь пытаться.

Я не мог понять, о чем она говорит.

– Фиона, – я стремительно терял терпение, – о чем ты говоришь?

– Я говорю о твоем отце, пап. И о его отце. И о его отце. Обо всех поколениях.

Я сглотнул и посмотрел на охранника. Однако, если ему и показалось в нашем разговоре что-то странное, он этого никак не выдал.

– И что с ними? – спросил я с беспокойством в голосе.

Фиона вопросительно наклонила голову, и на мгновение я увидел в ней шестилетнюю девочку, которая так делала, занимаясь математикой.

– Ты действительно не помнишь?

Я беспокойно поерзал на стуле.

– Ты знаешь, в чем дело. Всегда знал, – сказала она, подавшись вперед.

– Я… я действительно…

– Нам не нравится, когда ты лжешь.

– Я… – я запнулся, и замолчал, не понимая, что за игру она ведет.

Она откинулась назад и широко улыбнулась. А потом, могу поклясться, мое сердце остановилось. Внезапно в комнате потемнело, глаза Фионы стали абсолютно черными. Кожа и волосы побледнели.

Но надзиратели просто стояли, казалось, ничего не замечая, застыв во времени. Я глянул на Кристину, она сидела, глядя перед собой пустыми глазами, на ее щеке застыла слеза.

Дочь заговорила, и из ее рта посыпался пепел, а голос стал глубоким и холодным:

– Elamen xarote koikayi ayede ur ceplra. Tenu devit okpaya em ur ed misdo. Eladi goderah devit ga oruf uru kedorii.

Эти слова... Я знал эти слова. Я читал их раньше.

Холодными потными ладонями я оттолкнулся от стола, наклонив стул, и привалился к стене, грудь сковал ужас.

Внезапно все снова стало нормальным. Лицо дочери стало обычным. Плечи жены вздрагивали от рыданий, она не могла сказать ни слова, а Фиона сидела с улыбкой, которая совсем не отражалась в ее глазах.

Дрожа, я сказал охране:

– Мы закончили.

Жена повернулась ко мне, я посмотрел в ее заплаканные глаза.

– Нам нужно идти. Сейчас.

Последнее, что мы услышали, выходя из комнаты, был смех Фионы, когда-то звонкий, а теперь холодный и жестокий.

***

Вернувшись домой, я дождался конца ужина, и мы отправились спать. Я подождал, пока Кристина выпьет снотворное, и ее дыхание станет достаточно ровным, чтобы убедиться, что она спит. Затем тихо встал и отправился на чердак.

Я точно знал, что искать. Поднявшись через квадратный люк в темную, тихую комнату, в которую не заходил с самого переезда в этот дом, я посветил фонариком по сторонам. Большая часть помещения была занята старыми детскими игрушками, одеждой, вещами, которые мы планировали отдать, но так и не собрались это сделать. Старой мебелью наших родителей.

Здесь же, в углу комнаты, стояла картонная коробка, причина, по которой я не заходил на чердак годами. Во рту пересохло, руки тряслись, я подошел к ней и подтянул к себе. Затем глубоко вздохнул и открыл ее.

Внутри лежала стопка дневников в кожаных переплетах, которые я надеялся больше никогда не видеть.

В них были имена и детали мучений и убийств каждого человека, убитого моей семьей. Кровавое и жестокое наследие охотников на ведьм, которыми мы были раньше.

Вот только… это были не ведьмы. Вы уже знаете это, если вам что-нибудь известно о процессах над ведьмами.

То, на что охотились охотники на ведьм, было гораздо, гораздо древнее.

Они охотились на Древних Богов.

Видите ли, этот мир принадлежал Древним задолго до того, как стал нашим домом. Он принадлежал могущественным существам, наводившим на нас ужас. Но мир постепенно менялся, все меньше и меньше людей верили в народные сказки, и так же они перестали верить в Древних Богов.

Что могут боги без молитв и страха, сохраняющих их могущество и бессмертие.

И они стали жить среди нас, чтобы адаптироваться к смерти. Менее могущественные. Менее защищенные. И мы этим воспользовались. Мы охотились на них во имя нашего собственного Бога. Мы решили, что это необходимо делать, чтобы сохранить наш вид.

Что мы были слугами Божьими, исполняющими его волю.

Моя семья поддерживала традицию годами, находила оставшихся Древних и уничтожала их. До тех пор, пока не родился мой отец и не отказался продолжать дело своего отца. Отец убил деда, когда был подростком. Он защищал девушку, которая позже стала его женой. Моей матерью.

Он сохранил дневники. Сохранил, чтобы рассказать мне об истории, которой он стыдился, чтобы сказать, что я не должен идти по этому пути. Я прочитал их много лет назад и ужаснулся от количества жизней, отнятых моей семьей.

И я не продолжил семейную традицию. Я прожил достойную жизнь и построил хорошую семью.

Или я так думал.

Я переворачивал пожелтевшие от времени страницы, читая имя за именем, записанные побледневшими чернилами.

В конце концов я нашел то, что искал.

Это было в третьем дневнике. Последние слова Древней богини, которую сожгли заживо:

Elamen xarote koikayi ayede ur ceplra. Tenu devit okpaya em ur ed misdo. Eladi goderah devit ga oruf uru kedorii.

Произнеся эти слова вслух, осознавая, что они написаны не просто на языке, которого никто не понимает, а на языке, который никто и никогда не должен был понять, я увидел, как они медленно превращаются в английский.

За каждого убитого вами мы возьмем взамен тысячу таких, как вы. Наша месть осуществится вашей собственной кровью.

Но кровь стыла не от слов, сказанных Фионой. А от тех, что были записаны ниже.

Слов, написанных старыми выцветшими чернилами:

Не бойтесь смерти. Бойтесь того, что ждет вас после.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

— Что за хрень, Линн!? — взорвался я. — Всё это начинает реально бесить! Я ждал её извинений или того, чтобы она назвала меня придурком. Но вместо этого я услышал слабый стон, настолько тихий, что я даже сомневался, что это на самом деле я услышал, а потом полную тишину.

— Линн? — позвал я, не скрывая дрожи в голосе. Ответа не последовало. Только моё тяжёлое дыхание.

— Клянусь Богом, просто хватит! — закричал я, ударяя кулаком по двери.

Я ждал, что она начнёт ругать меня, как я бы этого ожидал, говоря с ней таким тоном. Я никогда раньше не кричал на неё.

Но ничего не было. Только редкие капли воды, падающие с душевой лейки.

Не буду врать, я был напуган. Слишком напуган, чтобы открыть эту чертову дверь и столкнуться с моей женой. Я ещё полчаса стоял, в полной тишине, которая казалась вечностью. Наконец я понял, что не собираюсь всю ночь прятаться в ванной, и опустился на колени, чтобы заглянуть под дверь. Я почти ожидал увидеть её лицо, выглядывающее обратно, но к счастью этого не произошло. Я видел только коридор и верхнюю ступеньку лестницы, но Линн нигде не было. Не знал, радоваться этому или нет. Я подождал несколько минут, надеясь, что увижу её голову, выглядывающую сверху, но этого не произошло.

Я встал, рука зависла над дверной ручкой, я готовился открыть её. Медленно повернув замок, я почти потянул дверь, когда услышал звук, который до сих пор вызывает у меня тошноту, когда я о нём думаю.

Стон, громче, чем раньше, но на этот раз я точно знал, откуда он исходил. Я медленно повернул голову к двери шкафа, как в замедленной съёмке, и столкнулся взглядом с моей женой, которая подглядывала из небольшого зазора.

Её глаза были всё такими же широко распахнутыми, а рот — открытым в самой ужасной улыбке, которую я когда-либо видел. Я даже не закричал. Я был слишком напуган, чтобы сделать даже это. Её руки были прижаты к груди, тело дрожало от восторга, как будто она едва могла удержать своё возбуждение. Из её горла вырвался короткий хриплый стон, глубокий и резкий, заставивший меня содрогнуться всем телом.

Как-то мне удалось открыть дверь ванной и выбежать, насколько хватило сил, спустившись по лестнице, схватив свои ключи и телефон с табурета в гостиной и выбежав на улицу к машине. Я слышал её пронзительный смех позади себя, но не слышал, чтобы она приближалась. Я даже не стал закрывать переднюю дверь. Я уехал с дома быстрее, чем разрешает закон, всё время дрожа, возможно от страха или от холода. Может, и от того и другого. Я даже не взял пальто и не одел обувь. Я был в одних боксёрах, а волосы всё ещё были влажными.

Я поехал прямо к брату Крису, в дом, что в 40 минутах от меня, игнорируя все звонки и сообщения. Я не проверял телефон, пока не припарковался на его подъездной дорожке. Линн позвонила четыре раза и прислала кучу сообщений, все с вопросами, куда я уехал и почему ушёл "так".

Я бросил телефон на панель в ярости, бешеный от её беззаботного отношения. Мой брат и его жена удивились, увидев меня в таких обстоятельствах, но сказали, чтобы я оставался, сколько мне нужно. Крис дал мне свою одежду и спросил, что произошло. Я сказал, что с Линн у нас была ссора, но не вдавался в подробности. Не хотел, чтобы он подумал, что я слишком переиграл, уезжая от жены из-за шутки, хотя и странной. Я ведь всегда призывал её расслабиться, не быть такой серьёзной. Я хотел, чтобы она стала более легкомысленной, но явно не такой.

Я пытался поспать на диване, но мой мозг не давал мне покоя. Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел лицо Линн, смотрящее на меня изнутри шкафа. Зная, что она была там всё это время, я почувствовал ужас. Она даже не выходила из ванной. Вместо этого она проскользнула в шкаф и захлопнула дверь, чтобы обмануть меня.

Одна мысль о возвращении домой вызывала у меня тревогу. Я ворочался в постели, не в силах заснуть. Крис в конце концов дал мне снотворное, и я немного отдохнул. Но сон был полон кошмаров. Лицо Линн с её улыбкой преследовало меня.

Я проснулся, когда начало светать. Моё тело болело от дивана, а я чувствовал себя опустошённым. Знал, что мне придётся позвонить Линн, но не знал, что ей сказать. Я не вернусь домой, пока она не пообещает, что больше не будет устраивать такие странные штуки.

Я просто хотел вернуть свою жену. Её обычная серьёзность никогда не казалась мне такой привлекательной.

Я как раз размышлял о том, чтобы позвонить ей, когда снова почувствовал этот знакомый взгляд. Кто-то следит за мной. Я лежал, глядя в потолок, сердце застыло в горле. Я не хотел смотреть, но чем больше я игнорировал это чувство, тем сильнее оно становилось.

Мои глаза сами собой повернулись от потолка. Её лицо было прижато к окну рядом с диваном, она смотрела на меня с той же ужасающей улыбкой. Изо рта капала слюна, оставляя две длинные полосы на стекле. Я не знал, как долго она там была, но что-то мне подсказывало, что она была там довольно долго, возможно всю ночь.

Я не стал кричать, хотя злость поборола любой страх. Я вскочил с дивана и со всей силы ударил ладонью по стеклу.

Продолжение следует…

В этом не было никакого смысла. Я уставился в пол с телефоном в руке, потеряв дар речи.

– Папа, о чем ты? Где ты?

– Кев, не преследуй меня.

– Я не могу! Я не могу просто тебя бросить.

Тяжелое дыхание с другого конца провода было мне ответом.

– Папа, просто скажи, где ты. Я не пойду за тобой. Обещаю. Я буду... в безопасности. На чекпоинте. Я пришлю Мартина.

– Я не знаю, где нахожусь. Никогда не был в этой части леса... Думаю, где-то на востоке. – Его голос дрожал.

– Ты видишь какие-нибудь знаки на деревьях?

– Да… но от этого не лучше. Это не наши знаки.

“Это не наши знаки.”

Я замолчал. Он тоже. Вдруг кто-то свистнул прямо над моим левым ухом. Я подпрыгнул на месте, но тут же сделал глубокий вдох и приказал себе расслабиться. Они далеко.

– Есть кое-что еще, – продолжил отец.

В хижине было холодно, но я весь покрылся испариной, будто в лихорадке. Телефон едва не выскальзывал из ослабевших пальцев.

– Кев, я здесь не один. Кто-то постоянно рядом. И я не могу выбраться. Будто хожу по кругу, взад и вперед, и боюсь зайти слишком далеко. Это нечто... оно охраняет меня. Не хочет, чтобы я выходил.

Снова свист слева. В этот раз дальше. Они приближались.

– Понял. Мне нужно идти.

Я хотел повесить трубку, но рука не слушалась. Телефон упал на пол. В отражении в окне я увидел себя – бледного, с темными прожилками под глазами и пересохшими губами. Что со мной происходит?

Подкатила тошнота. Я рухнул на колени, раскачиваясь взад и вперед, не понимая, что теперь делать. Это точно был папа, я знал это. Эти твари не должны уметь пользоваться телефоном. Но где он? Они ведь не отпустят его, если я не отправлюсь на поиски сам? Можно ли вообще рассчитывать на Мартина – он ведь так охотно бросил меня одного в лесу… вряд ли он готов протянуть руку помощи.

Желудок резко скрутило, грудь сдавило и меня вырвало на деревянный пол. Следующие минуты прошли как в тумане – я помню, как на коленях полз к лестнице, затем буквально упал вниз и врезался ногами в землю, пытался встать, но безуспешно. Так и остался лежать на листьях, уставившись в небо. Я мог бы просто заснуть здесь. Навсегда.

Еще один свист слева от меня, на этот раз подальше.

Они настигали, времени не оставалось.

– Эй! Парень?

Нет, черт возьми. Так скоро?

Я приподнялся и обернулся на звук. Женщина с чекпоинта, это была она. Та, что говорила, что ее смена вот-вот начнется.

Как минимум, она так выглядела. Но не обманывали ли меня глаза?..

Я не ответил. Просто тупо уставился на ее серые кожаные сапоги и рыжий хвостик.

– Ты в порядке?

Я встал. Она попыталась помочь, но я крикнул, чтобы она не прикасалась ко мне.

– Не приближайся!

На ее лице отразилось замешательство.

– Откуда ты взялся?

– Могу спросить тебя о том же.

– Что? – она улыбнулась, немного удивленная.

– У меня отец пропал. Ты находишь это забавным?

Она почесала в затылке.

– Кто твой отец?

– Мы буквально об этом же говорили с тобой с Мартином на чекпоинте. Ты должна помнить.

– Я знаю, что он пропал, но не знаю его имени. Не могу же я знать здесь всех, – раздраженно ответила она.

Я все ей рассказал. Она покачала головой.

– Никогда о нем не слышала.

– Почему никто об этом не говорит? Ваши смотрители просто пропадают, черт возьми, я болтаюсь здесь уже два дня, а вам, кажется, все равно! А как же моя мать? Вы с ней связались? Ты говорила с Мартином, раз уж его эгоистичная задница бросила меня одного в лесу?

– Мартин не вернулся на чекпоинт, – стоически произнесла она. – После той ночи мы его больше не видели.

Я уставился на нее, не веря своим глазам.

– Отведи меня туда. Если это правда ты. Мне нужно поговорить с большим количеством людей. Я не могу оставаться здесь один, с тобой...

– Я понимаю, что твой папа пропал, но это не такая уж редкость в наших краях, и, пожалуйста, будь вежлив. Не позволяй разочарованию затуманивать твои суждения и делать тебя излишне раздражительным...

– Излишне? У меня есть полное право злиться. Что ты имеешь в виду, говоря, что это не такая уж редкость? Мартин же сказал, что здесь никто не пропадал?

Она нахмурилась, наклонила голову набок, затем отвела взгляд.

Меня все еще подташнивало, но, по крайней мере, я мог стоять на ногах. Раздался еще один свист, на этот раз в глубине леса. Нас окружали высокие деревья, и знакомая хижина казалась теперь заброшенной и прогнившей. Все потеряло смысл.

– Твой отец не первый, кто пропал без вести. Многие пропали до него, и многие последуют за ним. С этим местом не договориться. Это просто случается.

– Мартин сказал…

Она медленно покачала головой.

– В это посвящены не все. Мы не хотим пугать рейнджеров.

– Кто еще пропал? – я едва выдавил эти слова.

Она заколебалась. Повисло неловкое молчание.

– Я.

Я не дал ей договорить.

Я бежал пока не онемели ноги, натыкаясь плечами на стволы деревьев и изо всех сил стараясь не споткнуться и не покатиться по земле. Я чувствовал, что единственное спасение – это бежать как можно дальше. Лес окончательно поглотил меня. Как долго человек может прожить без еды и воды?

В какой-то момент я остановился, и сел на землю. Я больше не мог этого выносить – сердце буквально говорило, что если я в ближайшее время не приторможу, то притормозит оно.

Плюхнувшись на мох, я осознал, что не один. Черт тебя подери.

Та же рыжая женщина сидела напротив.

– Уйди пожалуйста. Оставь меня в покое.

– Я просто хочу помочь.

– Не верю.

– Я пропала давным-давно. Не помню, что я тогда делала, думаю, патрулировала окрестности. В любом случае, пост 62 известен тем, что вокруг него происходят интересные вещи. 62, 24, 46... Вообще говоря, это не посты, а энергетические точки. А Они... насколько я знаю, Они выходят из земли. Они мертвы. Леса когда-то были кладбищами человечества и ритуальными мусорными баками в целом – я не знаю, что здесь происходило, но этот лес поглотил слишком много крови. Это как черная дыра, эта кровь. Эта смерть. Чем больше ее собирается, тем больше она притягивает и тем больше требует. Больше крови. Больше смертей.

Она тихо бормотала, как будто рассказывала сказку на ночь.

– Я увидела те знаки, и хоть и не узнала их, постеснялась спросить. Подумала, что упустила часть информации при обучении, и незнание знаков выставило бы меня и неприятном свете… Тогда еще не было списка правил. – Женщина вздохнула. – В общем, по чужим знакам я пришла на ту поляну и… Не помню, как я умерла. Только то, что слышала мамин голос. Сейчас и не вспомнить, как он звучит.

– Как давно ты здесь?

Она проигнорировала мой вопрос.

– Ты все еще жив. Ты можешь уйти. Но, скажу я тебе, здесь не так уж и плохо. – Она растянула губы в улыбке, но глаза не улыбались. – Здесь всегда есть чем заняться. Они всегда кого-то ищут.

Я отрицательно помотал головой, женщина кивнула.

– Ладно. Что ж, ты ищешь отца, и, сдается мне, уже знаешь, что делать. Оглянись.

Я так и сделал. Позади меня почти флюоресцирующим синим цветом мерцал синий треугольный знак. Я повернулся обратно к женщине… но она уже исчезла.

Я просто продолжил идти. Звуки шагов тонули во влажной земле и опавших листьях. Никогда раньше я не бывал в таком лесу. Он не казался живым в обычном смысле: будто миллионы маленьких жизней бродили вокруг, как самостоятельные существа, и земля вздымалась и опускалась под ногами, передразнивая мое собственное дыхание.

Я миновал мост, затем туннель в одной из этих богом забытых гор. Когда я вышел, то услышал шепот и свист.

Как ты?

О, я в порядке. Просто немного взволнован.

Ну, ну, подожди. Я верю, что это скоро произойдет.

Я тоже верю. А ты веришь?

Да, да. Скоро.

Скоро.

Скоро.

Скоро.

Скоро.

Скоро…

Что же должно было произойти?

Я попробовал позвать отца, ведь телефон и фонарик безнадежно разрядились, но ответил кто-то другой. Больше я не решался открывать рот.

Потом пробрался через сад с розами. Розы. Такие популярные, любимые миллионами цветы. Розы. Никогда не упускают шанса пустить кровь.

Вдалеке виднелись еще деревья. Одно из них выглядело сломанным. Подойдя ближе, я понял, что с него что-то свисает. Или кто-то. Я не узнал этого человека. Просто продолжил идти и увидел других. Они свисали с деревьев, босые ноги парили у меня над головой. В какой-то момент я перестал смотреть в лица повешенных, вдруг испугавшись, что найду там отца.

В конце концов я добрался до холма и почувствовал запах дыма. Подошел ближе, увидел костер, и…

– Мартин!

Стоило это произнести, как мое плечо пронзила боль. Я ударился спиной о дерево. В нос ударил запах металла.

– Убирайся. – пробормотал Мартин.

– Нет, это я... поверь мне. Только не гони.

– Я видел тебя уже пять раз. Больше не верю.

– Но это правда!

Еще одно лезвие полетело в мою сторону, но в этот раз я увернулся. А потом заплакал и упал на колени. Я рассказал ему о рыжей женщине, и о моем отце, и о звездах, и о своей жизни так, как не смог бы ни один двойник. Они могли пытаться лишить меня жизни, но ничерта обо мне не знали. Взгляд Мартина смягчился. Он вздохнул.

– Я встретил здесь 12 закатов. Я убивал их, чтобы поесть. Мимиков. Я ел их мясо. Они приходили в образе моей семьи, любимых, даже в твоем. Мне не сосчитать, сколько раз я вырезал своих родных в этом проклятом месте. Не сосчитать.

Мы немного поговорили. Он сказал мне, что не хочет идти дальше, потому что тоже видел поляну и у него возникло дурное предчувствие.

В какой-то момент он прервал меня.

– Ты слышишь треск костра?

Нет. Я не слышал ничего. Ни шороха листьев, ни треска поленьев. Ни ветра.

Мертвенная синева.

– Беги.

И я побежал. Мартин следовал за мной, и мы неслись прочь, пока лунный свет не начал свободно литься на наши головы, вырвавшись из теней древесных крон.

Мы вышли на поляну.

Я замер, затаив дыхание.

Там лежал мой отец. Без сознания.

Я бросился к нему и начал трясти за плечи, звать его охрипшим голосом.

– Папа! Очнись! Пожалуйста, очнись!

Он не очнулся.

Внезапно Мартин закричал. Обернувшись… я увидел огромную фигуру, нависшую над ним.

Выбирай

Кто-то шепнул мне это прямо в левое ухо.

Выбирай. Один или другой

Мартин вопил. Отец молчал.

Я не сомневался.

– П-папа. Я выбираю папу. Оставь его в живых.

Мартин резко замолчал. Отец закашлялся.

Я крепко обнял его, сбитого с толку, бледного. Мартин остался лежать на холодной земле, превратившись в большой синяк, смотря широко раскрытыми глазами в небо.

Жгучая вина нахлынула на меня, но времени обдумать произошедшее не было.

Сверху обрушился мощный луч прожектора.

Вертолет. Не медля, я встал на лестницу и помог подняться отцу. Последнее, что я увидел, прежде чем отвести глаза, была рыжая женщина, сидящая на траве рядом с телом Мартина, скрестив ноги.

***

Нас доставили ко входу в парк.

Следующие часы были заполнены вопросами. О парке. О нашем исчезновении. Об убийстве Мартина. Теперь мы главные подозреваемые, но я просто рад, что выбрался, и я знаю, что это из-за его жертвы. Тем не менее, я бы очень хотел поговорить с ним еще раз. Не могу успокоиться, зная, что его невинная душа где-то там.

Есть еще кое-что.

Я бы никогда не осмелился признаться в этом.

Но…

Иногда, когда я смотрю на своего отца, даже спустя недели после произошедшего…

Я задаюсь вопросом, действительно ли это он.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.