zuberst

В общем, бригада Марса, в которой работали Валера с Анрюхой, встала лагерем на самом южном конце этой водной цепочки, а мы – на её северном окончании. Естественно, что по пути к ней мы заехали в гости к Марсу, который добрался до озера раньше нас. Пока начальство решало свои начальственные вопросы, мы болтали между собой на свои студенческие темы, а наши доблестные водители уединились в вездеходе у Вовки Смирнова. Ничто вокруг не предвещало проблем. Но когда мы, вдоволь наобщавшись, собрались ехать дальше, то наш бессменный водитель Саня Бугров как-то очень уж странно блестел глазами, загадочно улыбался и дышал, старательно отворачиваясь в сторону от Якова Карловича. Когда же начальник забрался в кабину вездехода, то странное поведение Сани сразу же стало ясным:

– Пил? – донёсся из кабины грозный рык Якова Карловича. Начальник старался поддерживать в отряде сухой закон, да и в принципе слыл противником пьянства.

– Да я немножко, полкружки всего! – отвечал водитель.

–  Если что случится с вездеходом, прибью! – И с этим добрым напутствием мы тронулись в путь к месту будущего лагеря.

Ласково светило солнце, освещая лес и нагревая кабину вездехода и то ли солнце, то ли «полкружечки» самогона, то ли всё это вместе – но наш водитель расхрабрился не на шутку. Видимо он почувствовал себя за штурвалом штурмовика, не меньше. Если раньше он объезжал самые мелкие берёзки, то сейчас он начал таранить на своём пути все встречающиеся деревья. На наше великое счастье ехать по лесу нам почти не пришлось, поскольку вдоль всей цепочки Волчих озёр протянулось огромное болото, но адреналина в этой поездке мы наелись по самые уши. Довезя нас до места лагеря с какой-то неимоверной для нашего вездехода скоростью – всего лишь за час, Саня открыл дверь вездехода и радостно воскликнув: «Приехали!» – тут же вырубился прямо в кабине.

Ну а нам не осталось ничего другого, как пойти разгружать вездеход и ставить лагерь. Будить усталого «лётчика» было всё равно бесполезно.

***

Что делают настоящие мужики на озере да ещё в хорошую погоду? Правильно, достают удочки, накачивают резиновую лодку и отправляются на рыбалку. Мы так и сделали после того, как поставили лагерь и включили станцию на запись вариаций электромагнитного поля Земли. Первым в плаванье отправился начальник, пока мы с Толиком Малышевым, недавно принятым на работу, готовили обед и дежурили у станции и двигателя. Если точнее, то на станции дежурил я, поскольку к этому времени уже свободно мог заменить начальника на посту оператора. Ну а обедом занимался Толик – уж что-что, а суп из консервированного борща или макароны по-флотски сделать совсем несложно. Саня Бугров по причине глубокого похмелья тихо страдал в кабине вездехода, радуя нас своим бледным видом.

Примерно через час довольный начальник притащил к палатке с десяток крупных окуней и пожаловался на щуку, которую он чуть было не поймал на обычный крючок. Но не пофартило: щука у самой лодки отцепилась и ушла в глубину. Заслышав про щуку, Толик, позабыв про обед, схватил спиннинг с удочкой и убежал к лодке, так что доваривать обед пришлось уже нам.

К обеду Толик притащил ещё окуней, которых у нас набралось уже целое ведро и я даже вызвался их пожарить, хотя чистить окуней то ещё удовольствие – все руки о плавники исколешь, пока бронированную шкуру счистишь. Так что на чистку рыбы я подрядил весь коллектив: хотите жареной рыбки – потрудитесь! Неожиданно со стороны озера донёсся странный ритмичный шум: вшух-вшух-вшух!

– Что это за фигня по озеру ездит? – удивился начальник и пошёл к берегу, а мы с Толиком и Саней двинулись вслед за ним. Из-за дальнего мыса появилась длинная рыбацкая лодка и порулила в нашу сторону. Когда она подошла поближе, то стал понятен источник шума: в лодке сидели Андрей и Валера: Валера сидел на вёслах, а Андрюха ритмично выгребал из лодки воду большой консервной банкой, копируя звук водомётного двигателя. Подойдя к берегу, ребята выскочили из лодки.

– И где вы этот дредноут откопали? – заглянув в лодку полную воды, в которой свободно и непринуждённо плавала пара окуней, спросил Яков Карлович.

– На берегу нашли, - ответили парни. - Она рассохлась совсем, давно, видать, брошена. Мы борта немножко законопатили да и поплыли к вам. Сначала вообще ручьём вода шла, а сейчас доски разбухли, так получше стало.

Выпив с нами чаю, Валера с Андрюхой засобирались обратно – дело шло к вечеру, а им ещё 5 километров грести до своего лагеря. Ну и я с ними немножко проплыл, когда ещё на такой посудине побывать доведётся, правда недалеко, всё же ночью мне предстояло дежурить на станции, ловя теллурики, т.е. пытаясь записать вариации магнитотеллурического поля на средних частотах. Теллуриков я в эту ночь не дождался, зато нажарил целое ведро окуней – занятие ужасно нудное, но результат вкусный. В 6 утра я безжалостно разбудил всю бригаду на завтрак – зря я что ли полночи с рыбой возился?! После чего с чувством глубокого удовлетворения завалился спать – дежурство моё закончилось.

Большая стирка

На следующий день в лагере началась большая стирка: если те же трусы-носки или рубашку можно просто постирать на руках в речке или озере, то попробуйте-ка постирать на руках штормовку или вкладыш от спальника.

Вкладыш – это по сути, та же самая простынь, только сшитая коконом, так же, как сам и спальник. И точно так же, как и простынь, его приходится стирать, что не очень-то удобно в полевых условиях. Поэтому самый простой вариант стирки вкладыша: положить его в таз или в ведро, залить водой, засыпать стиральным порошком или хозяйственным мылом и прокипятить на костре. Вроде и не сложно, но занимает это ну очень много времени, всё же великая вещь – стиральная машина, жаль только, что в поле её с собой не прихватишь.

Пока я занимался кипячением вкладыша, ко мне подошёл Саня. Посмотрев на мою стирку, он спросил:

– А свой комбез я так постирать могу?

–  А какая разница? – спросил я. – Закидывай его в ведро, да на костёр ставь, я скоро место освобожу.

– Так у меня он в бензине замочен, - сказал Саня.

– Ну тогда отмой от бензина сначала, - подумав ответил я, после чего снял с огня ведро со вкладышем и отправился полоскать его.

Отмывать комбинезон от бензина Саня было лень, поэтому он аккуратно слил бензин из таза с комбинезоном обратно в бочку, налил туда воды и поставил таз на огонь. Знатный получился фейерверк! Нагревшиеся пары бензина рванули так, что костёр раскидало метров на пять, а некоторые головёшки улетели ещё дальше. Сане очень повезло, что он не захотел стоять у костра, а отправился к вездеходу, иначе ему наверняка пришлось бы проститься и с усами, и с шевелюрой.

– Вы тут совсем обалдели, что ли? – возмущённо закричал Яков Карлович, выскочив из палатки. – Решили весь лагерь уничтожить?

– Да я просто постираться хотел, - пробормотал Саня, разглядывая выуженные из таза остатки комбинезона, - Хм, если заштопать, то вполне ещё можно таскать…

– Диверсанты, блин, - хмыкнул начальник, - Понаберут молодежь…

А ближе к обеду в лагерь на своей страшной лодке приплыл Валера. Правда теперь уже под парусом, сделанным из рубероида, палок и обломков старой раскладушки. В этот раз лодка протекала гораздо меньше – видимо доски в воде разбухли и затянули большинство мелких щелей. Выпив с нами чая и немного поболтав, Валера отправился обратно, но тут уже в гости засобирался я. Отпросившись у начальства, я взял нашу резиновую «трёхсотку» и отправился с ответным визитом в лагерь к Марсу.

Первый пункт в технике безопасности на полевых работах – начальник всегда должен знать, куда отправился его подчинённый. Хотя бы для того, чтобы знать в какой стороне его потом разыскивать придётся, поскольку люди умудряются заблудиться в самых нелепых ситуациях. В Мойвинской партии рассказывали историю про одного работягу, который заблудился, выскочив ночью из палатки по малой нужде. Утром он, конечно, нашёлся, но всю ночь просидел в речке, отбиваясь от комаров.

Итак, отпросившись у начальства, я запрыгнул в лодку и отчалил от берега. В спину мне дул попутный ветерок, подгоняя мой «воздушный шарик», так что до лагеря Марса я добрался довольно быстро, даже особо не устав махать вёслами. Разве что пара проток доставила некоторое неудобство. Так что добрался я до южного берега довольно быстро, примерно за час – почти рекордное время для резиновой лодки на 5-километровой дистанции.

В гостях я засиделся до самой вечерней восьмичасовой связи, после чего отправился обратно, рассчитывая добраться до своего лагеря так же быстро, как доплыл до лагеря Марса. И не угадал.

Ветер, который в начале путешествия был моим помощником и попутчиком, теперь стал дуть в лицо, тормозя и отбрасывая лодку обратно. Намаявшись в борьбе с ветром на первом озере из длинной цепочки, я стал плыть вдоль берега, стараясь максимально укрыться от встречного ветра, который к вечеру разгулялся не на шутку. Плыть вдоль самого берега не очень-то удобно: вёсла регулярно путались в листьях кувшинок или застревали в зарослях камыша, но стоило только выйти на чистую воду, как ветер тут же относил лодку на 20-30 метров назад и приходилось начинать всё заново. К лагерю я подплывал уже в полной темноте с ноющими от постоянной гребли руками и вытянутой мордой свадебной лошади. Хорошо хоть небо было чистым и Луна освещала мне путь к лагерю.

Нагоняй за позднее возвращение я конечно получил, зато как же хорошо спалось после такой прогулки!

P.S. Закончена очередная глава из моей какой-то уж очень растянувшейся истории. Надеюсь, не устали ещё читать?

Пишите комментарии, спрашивайте, критикуйте - я всегда открыт для хорошей критики.

Итак, в Тучкино мы первым делом посетили баню, а вторым – склады сейсмопартии, где нас обещали снабдить продуктами по полной программе.

– Нарьян-марцы! – завидев нас, радостно завопил Аркадич, завхоз сейсмопартии. – Заходите ребята, берите что хотите, для вас ничего не жалко! Правда, ничего нет, но берите, ребята, берите!

– Тушёнка, сгущёнка, сахар, чай, крупы и овощного чего-нибудь! – выкатил список наш начальник Яков Карлович.

– Да, конечно-конечно! – засуетился Аркадич, расталкивая пузиком ящики с консервами. Вот тут тушёнка, борщ - забирайте три ящика. Солянка есть, макароны, рис. А сгущёнка только в трёхлитровых банках, другой нет. Берите-берите, съедите за сезон.

– Да нафига нам трёхлитровые! – возмутился Яков Карлович. – Как мы их хранить-то будем? И как мы с ними по-твоему переезжать будем с точки на точку - в обнимку с банкой? Давай нормальные!

– Да ведь нету, ребята, совсем нету. Вон у Юры спросите, - Аркадич показал пальцем на проходящего мимо парня в штормовке, в котором я, к великому удивлению узнал своего знакомого ещё по пермскому университету. Когда-то давно, ещё до моей службы в армии, мы с ним занимались в секции спортивного туризма и вот неожиданно встретились за тридевять земель в Архангельской области. Радостно поприветствовав меня, Юра заглянул в склад и сказал:

– Да вот же сгущёнка, Аркадич! – он показал на несколько ящиков с радостным младенцем на этикетке и надписями на греческом языке. Если честно, мы бы никогда в жизни не догадались, что это сгущённое молоко, а не какое-то детское питание.

Интересно, попадалась ли кому-нибудь ещё подобная сгущёнка?

– Так ведь мало её! – физиономия Аркадича скривилась, как будто он проглотил лимон. – Ладно, дам две коробки маленьких и две трёхлитровых банки. И даже не уговаривайте, у меня этих трёхлитровых полсклада – брать никто не хочет.

Заодно он всучил нам ещё ящик детского мясного пюре в маленьких баночках приговаривая: «У меня тут таких мелких детей нет, а консервы есть – не выкидывать же!» К слову сказать, мы это детское питание довольно быстро съели, намазывая его на хлеб, как паштет. Вполне неплохая штука оказалась, только вот совсем несолёная, но уж с этим-то мы справились.

Продукты мы утащили к себе на склад, а я с трёхлитровыми банками сгущёнки отправился в гости к молодым специалисткам из Новосибирска, буквально недавно устроившимся на работу в сейсмопартию. Эту идею подсказал нам Юра:

–  У них точно сгущёнка была, а так-то им какая разница: из большой банки её есть или из маленькой?

Парламентёром назначили меня, мол у тебя лучше всех язык подвешен, тебе и карты в руки, банки в зубы и паровоз навстречу. Делать нечего, пришлось идти, раз уж люди в меня верят. Соскучившиеся по общению девчонки затащили меня к себе, где полночи поили чаем под жалобы о своей тяжёлой жизни: и пообщаться-то им не с кем, одни бичи вокруг, и в поле-то их не берут, заставляют в камералке сидеть или в складе Аркадичу помогать… В общем за болтовнёй и чаем засиделся я в гостях до глубокой ночи, а когда вернулся в балок с ящиком сгущёнки, то народ уже вовсю дрых, завесив свои койки марлевыми пологами. И только над моей койкой никакого полога не было, зато на ней лежала записка следующего содержания:

– Дима! В балке очень много комаров. Виновники открытых окон и комаров лежат рядом и внизу от тебя. Доброжелатель.

Комаров было действительно много, так что всю оставшуюся ночь я провёл в борьбе с этими кровопийцами. Что только не приходится вытерпеть ради ящика сгущёнки!

А на следующий день из Патракеевки приехали вездеходы. Пора было собираться в новую дорогу. Всё утро до обеда мы провозились с загрузкой вездеходов, с которой нам очень активно помогал пятилетний пацанёнок, неизвестно по какой причине болтавшийся возле складов.

Понятно, что суета возле вездехода привлекла его внимание. Подбежав, он тут же завалил нас кучей вопросов, как умеют только дети: «А это зачем? А куда вы поедете? А вы сегодня поедете? А вот эта штука зачем? А у вас ракетница есть? А стрельнуть можно?» В общем, продравшись сквозь сотню детских вопросов мы разрешили мальцу помочь нам с погрузкой – вы бы видели, с какой гордостью он тащил к вездеходу складной брезентовый стульчик или пыхтя от усилий, пытался затащить раскладушку или доску в кузов.

– А где твоя мама? – поинтересовались мы, закончив, наконец, с погрузкой.

– А, мамка на работе, а папка в лес уехал, - совсем по-взрослому махнув рукой, ответил мальчуган.

– Ну пойдём тогда обедать, проголодался наверное?

– Ага! – кивнул головой пацан.

Но сначала мы с ним сходили к его дому, очередному балку, только более солидному, чем наши румынские «бочки».

Никого дома не оказалось, так что оставив записку, мы отвели мальца к себе, чтобы накормить его настоящей геологической кашей. Наевшись гречки с тушёнкой парень откровенно начал засыпать – столько впечатлений за день его маленький организм выдержал с трудом. Пришлось отвести его спать в спальный отсек, иначе он уснул бы прямо за столом. Правда, долго поспать ему не удалось – буквально через пятнадцать минут к нам в балок ворвалась его мама.

– Где Вовка! – с порога закричала она.

– В спальне спит, - ответили мы. – Да Вы не волнуйтесь, мы его покормили и спать уложили.

Пролетая в спальню мама заглянула в кастрюлю:

– Он ЭТО ел?!

– Да. И чай пил. С печеньем.

Подхватив сонного пацана на руки, сердитая мама вышла из балка, попутно ругая его на всю улицу. А на следующий день мы выехали из Тучкино. Впереди нас ждал путь на северо-восток к деревне со странным названием Ни́жа.

Лукошко, полное морошки

Чавкая сапогами по грязи, мы с проводником пробирались по кочкастому болоту, утонувшему в утреннем тумане, таком густом, что в нём терялись даже звуки. Намокшие от тумана и болота по́лы брезентового плаща тяжело били по ногам, а тяжёлый рюкзак пригибал к земле.

– Долго ещё? – прокашлявшись, спросил я.

– Да скоро придём уже. Тут недалече, - не оборачиваясь, ответил проводник.

Неожиданно из тумана вынырнула лошадиная морда, чуть не уткнувшись в моё плечо. Лошадь обнюхала меня, фыркнула и из тумана послышался голос:

– Это они!

– Бежим! – заорал проводник и бросился бежать, отбросив мешающую слегу. Я рванул за ним. В тумане появлялись и исчезали смутные силуэты преследующих нас всадников. В какой-то момент проводник исчез, видимо мы где-то разбежались в этом проклятом тумане. Внезапно я выскочил на край обрыва. Внизу, практически незаметная сверху, шумела река. Недолго думая, я скатился вниз и затаился в какой-то нише, промытой водой. Наверху раздалось лошадиное фырканье и послышались голоса:

– Ушёл!

– Ничего, далеко не уйдёт!

«Вот же, блин, приснится такое, ни на какую голову не натянешь!» - я открыл глаза. Палатка, набитая спящими людьми, сотрясалась от могучего храпа спящих людей, который заглушал даже стук работающего бензогенератора и щёлканье индикаторов на панели электроразведочной станции. Обувшись, я вышел из палатки, по пути оторвав от связки вяленого окунька, одного из пары десятков рыбьей мелочи, наловленной нами на Чёрном озере неподалеку от Патракеевки.

Рядом с палаткой поблёскивало Олмужское озеро: типичное болотное озеро с водой цвета крепко заваренного чая и глубиной в полметра воды и пять метров ила. Купаться в нём было ужасно неудобно, приходилось очень аккуратно плавать у самой поверхности, чтобы не зацепить ил, иначе можно было выйти из воды грязнее, чем зашёл в неё.

Накануне мы заехали на эту точку из Тучкино. Ещё подъезжая к озеру мы удивились необычному красно-жёлтому цвету болота на его берегах. Но наше удивление пришло в полное изумление, когда наш вездеход наконец остановился и мы соскочили с него на землю. Всё болото было усеяно морошкой и было её так много, что она окрасила его во все оттенки красного и жёлтого. Ни до ни после я больше не встречал такого чуда!

Не сговариваясь, мы всей своей бригадой вместе с вездеходчиком упали на колени и стали собирать морошку горстями и есть, есть, есть… Через полчаса, объевшиеся но счастливые, мы разгрузили вездеход и отправили его назад, за второй бригадой, которая всё ещё сидела в Тучкино в ожидании переезда. Поставив палатку и раскинув датчики, мы начали работу, которую вскоре пришлось остановить, поскольку поднялся сильнейший ветер, который заглушил помехами все полезные сигналы с датчиков и попытался сорвать и утащить в своё ветреное гнездо нашу палатку.

Вскоре подъехали на вездеходах вторая и третья бригады, точно так же, как и мы, зависли на морошке, после чего, сытно отдуваясь, отправились дальше по профилю на свои точки. А уже ближе к ночи к нашей палатке вышли сейсмики с вёдрами, наполненными морошкой. Во главе компании шёл завхоз Аркадич, а следом за ним Юра и ещё пара незнакомых мне человек.

– Нарьян-марцы, привет! – радостно заорал завидев нас, Аркадич. – Вездеход дадите, до Тучкино добраться? А то наш на болоте сломался, когда ещё его водила починит.

– Так нет у нас вездехода, с другой бригадой ушёл. Только завтра вернётся – ответил Яков Карлович.

– И что нам делать теперь? – расстроился Аркадич.

– Сегодня у нас переночуете, а завтра наш приедет – отвезёт. Или ваш раньше починится.

На том и порешили. Так что ночью наша шестиместная палатка вместила целых восемь человек. Не считая электроразведочной станции. В палатку затащили ящики и соорудили из них, досок и брезентовых плащей какое-то подобие нар, на которых уместились гости – в тесноте, да не в обиде, как говаривали наши предки. А глубокой ночью к лагерю подъехал отремонтированный вездеход, громыхая наполовину оторванным балансиром, подвязанным на какую-то сложную систему из алюминиевой проволоки и изоленты .

–  До Тучкино-то доедешь? – скептически спросил Аркадич, осмотрев замечательный образец кинетического искусства.

– До дороги точно дотяну, а там и до Тучкино недалёко – философски заметил водитель, наливая себе чай из поданного чайника.

Пришлось устраивать на ночлег ещё и вездеходчика – не ночь же глядя им ехать на еле живом вездеходе. В итоге наша палатка стала напоминать банку селёдки в собственном соку: тесно, душно и жутко некомфортно. Полночи я трепался с Юрой, вспоминая спортивную кафедру и общих знакомых, а под утро наконец-то уснул, чтобы быть разбуженным очень странным сном.

Утром сейсмики уехали на своей колымаге, а мы продолжили работу, прерванную ветром и гостями. Ну а я сделал пару банок морошки в сахарном сиропе для родителей: у нас в Перми эта ягода - нечастый гость.

P.S. Закончена очередная часть моей эпопеи 1988 года. В следующей серии вас ждут путешествия по Волчьим озёрам под парусом и на вёслах.
Пишите, ругайте, критикуйте и спрашивайте - общение помогает писать лучше и интереснее.

P.P.S. Уже не первый раз мне предлагают подключить целевой сбор - наконец-то решился подключить. Не уверен, что это самая лучшая идея в моей жизни, но с другой стороны - почему бы и нет :-)

А ещё через некоторое время эти ступени нам стали попадаться довольно регулярно: какие-то практически полностью развалившиеся или утонувшие в болоте, а некоторые вполне даже целые. Понятно, что вывезти их из тех мест практически нереально, но вот почему их не ликвидировали? Неужели это настолько бросовая и несекретная техника? Вспоминая, как солдаты из нашей части на Байконуре два месяца разыскивали в Семипалатинской области упавшую ракету, я не переставал удивляться такому разгильдяйству Плесецких ракетчиков.

Между тем в отряде закончился чай, а геолог без чая вроде как и не геолог вовсе, а так – погулять вышел. Как без чая решать сложные геологические и геофизические проблемы? А как гостей встречать без обязательной кружки круто заваренного и чёрного, как дёготь, благородного напитка? Да вообще никак! Так что пришлось нам переходить на подножный корм, а если точнее, то на древесный. Потому что вместо чая мы стали пить берёзовый гриб чагу. Чай, она, конечно, полностью не заменила, зато на окрестных берёзах было её видимо-невидимо.

Чага – древесный гриб, который растёт исключительно на берёзах. Выглядит она не очень-то симпатично: нарост на дереве тёмно-коричневого, почти чёрного цвета, а на срезе – ярко-коричневая с желтоватым оттенком. На вкус она напоминает чай с привкусом кофе и древесных опилок. Говорят, что чай из чаги обладает какими-то шибко хорошими лечебными свойствами, но тут я врать не буду, может и лечит, а может и нет. Но мои работяги из сейсмопартии пили её с похмелья, чтобы организм почистить: очень уж мочегонные свойства у неё сильные.

Но вот мы добрались до озера Чёрного, что расположено в 15 километрах от Патракеевки, самой южной точки нашего 200-километрового профиля.

Ага, очень оригинальное название: в Архангельской области десятки Чёрных озёр и ничуть не меньше Чёрных речек – дело в том, что местные болота окрашивают реки и озёра в цвет очень крепко заваренного чая, ну и как их ещё называть? А обитают в таких озёрах и реках чёрные окуни и не менее чёрные щуки. Прямо как в детской страшилке: посреди одного чёрного-пречёрного леса, в одном чёрном-пречёрном озере живёт чёрный-пречёрный окунь…

Там мы снова встали всеми бригадами на контроль: если уж 5% контрольных измерений мы сделать обязаны, то делать их гораздо приятнее в каком-нибудь хорошем месте , чем посреди болота. Стоять всеми бригадами вместе было очень здорово, особенно для нашей студенческой банды - всё же целый месяц мы виделись только во время переездов! По вечерам мы ловили чёрных-пречёрных окуней и щук в озере, а сразу по приезду устроили баню в охотничьей избушке, стоящей на берегу озера. Аккуратно вынеся из избы все вещи - спички, свечи, кое-какие рыбацкие снасти да несколько мешочков с крупами, лежащими в старинном сундуке - чтобы не испортить их во время мытья, мы отмыли избушку внутри, после чего растопили печку и вскипятили на ней воду для мытья. Вы просто не представляете, какое это блаженство - помыться в хорошо протопленной избе, а не в палатке! В благодарность неизвестным охотникам мы оставили в избе немного консервов и прочитанные за время работы журналы, благо Игорь, один из геофизиков, привёз с собой из дома целых три мешка газет и журналов, которые он выписывал просто пачками.

Вообще, про охотничьи избы на севере можно рассказывать бесконечно долго. В отличие от мелких и хлипких дощатых домишек, которые можно встретить на Урале, архангельские охотничьи избы сделаны на века. И это сказано не для красивого словца – не раз мне попадались избы с вырезанными над дверью датами «1896 годъ», «1883 годъ». В такой избушке можно спокойно перезимовать: там всегда есть запас продуктов, дрова, инструменты и даже лески с крючками и блёснами для рыбалки, а также спички, свечи и газеты с книгами и журналами для развлечения. И, само-собой разумеется - печка. Чаще всего это обычная железная буржуйка, но пару раз мне попадались настоящие русские печи. Не лень же кому-то было тащить в лес кирпичи! Двери в избы не запирают, разве что подпирают поленом от любопытного зверья. Но и отношение к ним соответствующее – не дай бог в такой избе что-то взять без спроса и не вернуть на место! Тут легко можно по шее от своих же товарищей схлопотать, поскольку избушки эти могут спасти чью-нибудь жизнь, ведь порой от них до ближайшего жилья – десятки километров!

На второй день после приезда на Чёрное озеро Валера отправился в поход за липой, которую заметили во время переезда «где-то там не очень далеко отсюда». А всё потому что Валера в предыдущем сезоне мыл золото в Туве и стал знатным промывальщиком. Естественно, что весь месяц до него докапывались, дабы он показал мастер-класс по промывке золота в ближайшей речке, но Валера стойко отнекивался и всем объяснял, что для промывки нужен лоток. Непременно липовый. И вот, совершенно неожиданно, липа нашлась. Каким лешим её занесло в Архангельские болота и как уж она на них выжила – неизвестно, но липу заметили и теперь уж Валере было не отвертеться от изготовления лотка. С собой он позвал Женю, товарища безотказного и смелого, хоть и не очень-то приспособленного к полевой жизни. Пообещав Жене классное приключение, Валера уговорил его пойти с ним за липой. Прихватив двуручную пилу и топоры, товарищи отправились в путь. Вернулись они уже в сумерках, с трудом таща на себе здоровенное и сырое липовое бревно - попробуйте-ка пройтись по болоту, постоянно выдирая из него ноги, да при этом с грузом на плечах!

– Прикиньте! – с трудом отдышавшись, начал возмущаться Женька. – «За тем леском, за тем леском!» Мы километров пять отмахали, пока добрались до этой липы. А их там с десяток! Валера самую толстую выбрал – мы её часа два пилили, а она, зараза, вся гнилая внутри оказалась! Верхушку всё же взяли, зря что ли ходили?

Чуда не случилось - вершинка липы тоже оказалась гнилой внутри, делать из такой липы лоток было просто бессмысленно.

Мальчики, в каких войсках служите?

На третий или четвёртый день начальник предложил съездить в Патракеевку, купить чай да свежий хлеб. Ну на это мы завсегда согласные: интересно же побывать в цивилизации после месяца жизни в лесу.

Быстренько собравшись, вся наша компания за исключением Марса, который остался следить за работой станций, на вездеходе отправилась в путь. На полпути от деревни вездеход неожиданно застрял в довольно гадком болоте, так что пришлось его мужественно выковыривать, как того бегемота из стихотворения, используя в качестве средства спасения здоровенное бревно, которое в обязательном порядке всегда лежало на борту ГТС-ки. Бревно цепями цепляется к гусеницам вездехода, и водитель работая ими, въезжает на бревно, вытаскивая таким образом вездеход практически из любой трясины.

Выбравшись из болота, двинулись дальше и вскоре выехали на лесовозную дорогу. Неожиданно чуть ли не из-под самых гусениц вездехода выскочил мелкий зайчонок и побежал по дороге от нашего громыхающего чудовища. Видимо, зайчонку не хватило ума отскочить в сторону, поэтому пробежав метров сто, он лёг прямо в колею и сжался от страха и усталости. Вытащив его из колеи, мы отпустили бедолагу в лес, а сами отправились дальше.

Быстро сказка сказывается, да не быстро вездеход едет. Те 15 километров, что отделяли наш лагерь от Патракеевки мы добирались часа два, практически со скоростью пешехода, и только последние пару километров промчались с ветерком по лесовозной дороге. И вот, наконец, появилась деревня с разрушенной церквушкой на берегу северной реки Мудьюги, которую нам пришлось проехать вброд, на радость местной пацанве, рыбачившей на реке.

Местные, кстати, точно так же переходили реку вброд, благо Мудьюга в районе Патракеевки довольно мелкая. Сама деревня запомнилась какими-то могучими домами, сложенными из брёвен в два обхвата и не менее могучими заборами из-за которых казалось, будто мы едем не по деревне, а по какой-то древней крепости.

– Кержаки строили. На века, – объяснил нам Володя Смирнов. – Их тут до сих пор много живёт.

Кержаками что на Урале, что в Архангельской области, называют староверов. После принятия церковной реформы при царе Алексее Михайловиче разошлись приверженцы «старой» веры по всей стране, забрались в самые глухие места, где их было не найти властям. В конце 19 века веру старого обряда разрешили, но за 200 с лишним лет кержаки настолько привыкли жить наособицу, что даже в деревни свои иноверцев не пускали. Да и сейчас он не очень-то общительны, держатся только друг за друга.

Магазин в Патракеевке был под стать окрестным домам, такой же брутальный и кряжистый. Зайдя в него, мы просто онемели: такого ассортимента мы уже давненько не видели даже на Большой земле! Рядом с хомутами и сёдлами висели джинсы, цветной телевизор соседствовал с керосиновой лампой, а самое главное – конфеты и печенье! Такого ассортимента сладостей я, если честно, не помнил со времён конца 70-х годов. Тут тебе и «Красная шапочка», и «Кара-Кум», и «Золотой ключик» с «Кис-кисом», и даже подзабытые «А ну-ка отними»!

– Так не берёт никто! – ответила продавщица. – Тут всем только хлеб нужен, да сахар с солью. А конфеты вообще не покупают. Вы-то брать будете?

А то! На радостях мы накупили целую коробку сладостей. Чай мы тоже не забыли купить, а вот с хлебом обломились – его здесь выпекали на собственной пекарне и только по счёту. Но конфеты вполне неплохо подсластили нам эту новость. На обратном пути возле брода мы подобрали старушку, пытающуюся перебраться через реку на другой берег.

– Садись, бабушка, довезём с ветерком! – радостно заорал вездеходчик Володя Смирнов.

Бабушка несмотря на свой солидный возраст довольно лихо запрыгнула в кузов вездехода, а когда выходила, то, наклонившись к Андрею Горбунову, тихонько спросила:

– Мальчики, в каких войсках служите?

– В броне-кавалерии, - не моргнув глазом, гордо ответил Андрей.

А ещё через пару дней вертолёт отвёз всех студентов и геофизиков обратно в Тучкино, откуда нам предстояло двигаться уже на северо-восток, в сторону деревни Нижи. Ну а вездеходы отправились в Тучкино своим ходом.

P.S. Ну вот, написана ещё одна часть моей новой истории. Не надоело ещё? Дальше будет веселее: плавание под парусами, зайцы в рыболовных сетях, "Ваня, Гуси!" и красные трусы, как средство приманивания вертолёта. Пишите, спрашивайте, критикуйте - мне очень нравится с вами общаться!

Особенно тяжко доставалось нашей бригаде, поскольку наш водитель Саня Бугров в этом сезоне практически впервые сел за рычаги вездехода и ездить по лесу жутко боялся. До такой степени, что иной раз Якову Карловичу приходилось идти перед вездеходом, показывая водителю безопасный путь. Естественно, что подобный способ передвижения не обходился без приключений: однажды наш вездеход въехал меж двух берёз так «удачно», что повис в воздухе, когда берёзы, раздвинутые мордой ГТС-ки сошлись обратно и зажали его примерно по середине корпуса! Ни о каком движении не могло быть и речи – вездеход просто не доставал до земли гусеницами, а стало быть не мог сдвинуться с места. Часа три мы выпиливали его из берёз, поскольку из всего шанцевого инструмента у нас были только топоры да двуручная пила – знаменитая «Дружба-2». А пилить-то приходилось практически лёжа, вровень с землёй, чтобы не оставлять пеньки, иначе вся наша работа была бы напрасной. В общем, провозились долго, зато Саня в этот день узнал много нового о себе, своих умственных способностях и особенностях своей анатомии.

Бригадам Игоря и Марса повезло больше, поскольку их водитель Вовка Смирнов водил вездеход чуть-ли не с закрытыми глазами. Водила он был действительно классный: лихо пролетал по болотам и легко форсировал любые речки, в которых Саня Бугров регулярно застревал. Но к концу сезона Саня всё же научился водить свою колымагу: может и не так хорошо, но и ненамного хуже Володи Смирнова.

Ну а больше всего наши «маслопузые» любили тырить друг у друга что-нибудь из вездехода: хоть отвёртку, хоть банку солидола о обязательно нужно было спереть. Так что вечером после встречи вездеходов по лагерю частенько раздавалось:

– Вовка, гад! Ведро спёр! Ну ничего, я у него накидной на 24 увёл.

На следующей встрече они торжественно обменивались свистнутыми ключами, вёдрами и банками с тосолом, чтобы через полчаса снова что-нибудь увести из соседского вездехода. И так они развлекались практически весь сезон.

Ну а мы работали. Устанавливали датчики, растягивали электрические линии, возились с движком. Парни время от времени менялись в бригадах и только я оставался в бригаде начальника. Практически с первого дня Яков Карлович с истинно немецкой педантичностью всерьёз задался целью сделать из меня оператора ЦЭС-2: гонял по всей станции, учил её включать, настраивать, проводить проверки, менять режимы записи – так что через пару недель я вполне спокойно мог его заменить на ночном дежурстве. Да-да, именно так – у нас были ночные дежурства на станции.

Всё дело в том, что не во всех режимах станции можно было записать качественные вариации магнитотеллурического поля: если на высоких и низких частотах поле штормило всегда очень сильно, то на средних частотах мы чаще всего наблюдали полный штиль. Насколько я знаю, сейчас эту проблему сумели обойти более чувствительной аппаратурой и более качественной обработкой записанных материалов, но в те времена приходилось иной раз по неделе ждать, когда поле на средней частоте наконец-то начнёт «гулять». Причём по закону подлости гуляло оно практически исключительно по ночам, поэтому и приходилось сидеть ночами перед станцией, благо два года в роте охраны приучили меня «стойко переносить тяготы и лишения караульной службы». Особенно если под руками имеется кружка с горячим чаем и томик Ильфа и Петрова.

Многие могут удивиться – зачем столько сложностей с записями поля? А дело всё в том, если высокие частоты дают информацию о самой верхней части Земли (примерно до 50 м), а низкие отвечают за очень большие глубины от 2 км и ниже, то средние частоты отвечают за самую ценную глубину – от 50 метров до 1-2 км. До такой глубины можно легко добуриться и даже докопаться, например, глубина карьера знаменитой алмазоносной трубки «Мир» около 750 метров. Естественно, пропустить такой диапазон частот мы никак не могли.

Чтобы не было скучно сидеть за станцией, начальник решил обучить нас с Андреем Горбуновым, который в первое время прописался в нашей бригаде, преферансу. За игрой время пролетало незаметно и даже весело, так что иной раз мы умудрялись засиживаться за пулькой до утра, попутно записывая капризные средние частоты. И вот, как-то раз, закончив всю работу на точке и проиграв в карты часов до 2 ночи, начальник решительно сказал:

– А может, нам взять да переехать на следующую точку? Чего ждать-то?

И правда, пока стояли белые ночи, переезжать с одной точки на другую можно было и по ночам – лёгкие сумерки нисколько этому не мешали.

Разбудив Саню Бугрова, мы разбежались собирать лагерь и установку, под бухтение водителя:

– Совсем, что ли сдурели, картёжники? Куда ехать-то собрались? Ночь на дворе!

С трудом успокоив Саню большой кружкой крепкого чая и огромным бутербродом с повидлом, мы закидали вещи в вездеход и тронулись в путь. На счастье, следующая точка располагалась неподалёку от старого тригонометрического пункта, чью вышку было видно за пару километров.

Тригонометрический пункт, он же тригопункт – геодезический знак, координаты и высота которого определена с очень большой точностью. Выглядит он как бетонный столбик, над которым возвышается вышка, иной раз высотой в десять метров, а то и выше. Установкой таких пунктов занимался, например, Георгий Федосеев, знаменитый автор «Злого духа Ямбуя» и других, не менее замечательных книг. Сейчас, в эру GPS и космических технологий тригопункты потеряли свою ценность, но в те времена это был единственный способ точно привязаться на местности.

Наш тригопункт оказался совсем уж ветхим, ставили его скорее всего ещё в 30-х годах. Палатку мы приткнули неподалёку от него, сразу установили станцию, раскинули датчики, завели мотор, поставили первую плёнку на запись – и завалились спать, поскольку к этому моменту все уже бродили как зомби. Всё же ночные переезды не способствуют бодрости и активности.

Как обычно, первым проснулся я - жаворонковая натура и шило в одном месте никогда не давали мне долго спать. Для начала я прибрал вещи, разбросанные вокруг вездехода, слушая возмущённые вопли начальника, доносившиеся из палатки:

– Господи, студент! Когда ты уже угомонишься!

Угомониться мне совсем не хотелось, поэтому аккуратно сложив и накрыв брезентом ящики с продуктами, я занялся обедом. А ещё через полчаса, привлечённый запахом приготовленной еды, из палатки начал выбираться народ. Яков Карлович, по заведённой привычке, начал утро с зарядки – всегда завидовал этой его черте характера – вне зависимости от погоды и настроения ежедневно делать зарядку и купаться. Купаться я с ним тоже ходил, но вот зарядку делать наотрез отказывался. Умывшись, народ разобрал чашки и расселся обедать.

–  А где Андрей? – неожиданно спросил Яков Карлович. – Он уже пообедал?

– Нет, никто ещё не ел, - ответил я. – Может, он не проснулся?

Мы заглянули в палатку, но там его не оказалось.  Не было его и в кабине вездехода, и в кузове. И за палаткой он тоже не прятался.

– А мы его случайно на старой точке не оставили? – спросил Саня.

– Да вроде не должны были, - с сомнением в голосе произнёс начальник. – А если оставили, то он должен догадаться нас по следу найти. Но, наверное, нужно навстречу к нему пойти, мало ли что.

Для начала я решил забраться на тригопункт, чтобы посмотреть сверху – не видно ли где нашу пропажу. Вооружившись биноклем и фотоаппаратом я полез вверх по скрипящей конструкции и на маленькой площадке на самом верху тригопункта наткнулся на безмятежно спящего Андрея.

– Блин, Андрюха! – растолкал я его, – Мы тебя уже час разыскиваем, а ты тут запрятался!

– Ты знаешь, меня в палатке комары задолбали, я сюда и залез, - немилосердно зевая, поведал мне Андрей. – А тут так классно: солнышко греет, ветер комаров сдувает… Я и уснул.

Прокричав с тригопункта, что потеря нашлась и продемонстрировав её стоящим внизу начальнику и водителю, мы решили осмотреться вокруг. А посмотреть было на что – с вышки открывался просто великолепнейший вид на окрестности. Только ради этого зрелища стоило залезть на столь ненадёжную и ветхую десятиметровую конструкцию. Когда ещё получится посмотреть на северные болота с высоты птичьего полёта?

Ну вот, очередная часть моей истории написана. Комментируйте, ругайте, критикуйте, спрашивайте - у нас с вами прекрасные беседы получаются.