W.Postoronnim

- Кто тут поет?

- Это я пою, - раздается из груды камней

- Так помочь тебе, что ли, или ты по своей воле тут обретаешься?

- Помоги, коли нетрудно!

Куда, не трудно. Камни-то пудов по десять каждый. Но надежа-царь уже знает, достал футляр, вытащил штуковину непонятную, воткнул в кучу, а штука выросла да в чудесный заступ превратилась. Ну, опять пришлось приложить силушку, сперва одному, а потом тот, снизу, стал помогать, да так ловко камни разворошил, что сразу видно - не простой силы человек, а богатырь. Высвободился, принялся от каменной крошки отряхиваться.

Тут и Ветродуй своим ходом подошел. "Вот ведь хитрый немец, думает про себя надежа-царь, - к самому разбору подошел, ни минутой раньше!" Немец, впрочем, сразу все сообразил, флягу с водой от пояса отстегнул, из кармана достал платок тонкого голландского полотна, платок смочил, разгоряченное лицо надеже-царю протер.  А как раскрылись глаза у моего героя, как увидел он, кого освободил, чуть не плюнул. Стоит перед ним широкоплечий, крепконогий, толстошеий... татарин! - стоит и улыбается щербатым ртом, узкие глаза еще уже щурит.

Ну, делать нечего, надо вежливым быть. Тем более,  с  татарами лет тридцать уже вроде как мир. А тут и немец зачал:

- Ну, давайте знакомиться, я - известный всем Ветродуй, властитель воздуха, а это - надежа-царь, государь тридесятого царства. Хотелось бы и твоей прозвище узнать, добрый человек!

- Не скажу я вам моего прозвища. Потому как зол на своих братьев. Это они меня подговорили силу свою проверить. "Становись, - говорят, - под горой, мы тебя камнями завалим, а ты снизу мощью своей поднапри, кучу своротишь и славу нам и себе великую добудешь". Ну, встал я, как дурак, еще и кричу им: "Больше наваливайте, больше!" Они и наворотили, так что мне и пальцем не пошевельнуть, не то плечом. Да ладно наворотили, да меня потом бы освободили! Так нет, они засмеялись и дальше поехали. "Будет, - говорят, - тебе впредь наука, чтоб не хвастался!" Вот я и поклялся никому своего родового имени не выдавать, много им чести - моими подвигами кичиться. Так что зовите меня просто - Пахлаван-батыр. Это очень сильный и очень смелый мужчина будет по-вашему. - И стоит, главное, татарские свои глаза щурит и усмехается.

И так их стало трое.

Лубок

Хроники тридесятого государства. Надежа-царь поднимает две гири, на каждой крупная надпись "Пять пудов". Лицо у царя веселое, и можно сделать вывод, что такой вес ему нипочем.

- Что, боязно?

- Боязно, - ответил надежа-царь, - и больше всего боязно, что даже помощи мне ждать неоткуда: все мои верные слуги далеко.

- А ты, - вкрадчиво сказал Кощей, - ты получше прислушивайся в дороге, авось, и сыщешь себе помощников, - и улыбнулся так добро-добро, вот черт лысый!

Неужто в своей великой мудрости проник Кощей и в тайну надежи-царя, которую тот хранил пуще глаза, и о которой никому не рассказывал? А раз он никому не рассказывал, то и тебе, любезный читатель,  пока не расскажу, уж не взыщи, - настанет время, правда всплывет сама.

И так задумался государь тридесятого царства, так рассеялся по мыслям своим невеселым, что совсем отпустил поводья... Конь, почуяв волю, рысил себе понемногу, куда глаза глядят, да вдруг встал, как вкопанный. Надежа-царь в раздумьи из седла и вылетел. Ну, ладно, быстро упал - быстро поднялся. Цел-целехонек, а вот футляр сафьяновый - дар Василисы - вылетел из-за пазухи да весь и рассыпался. Пришлось надеже-царю встать на четвереньки и поползать, блестящие штуки собирая. Хорошо хоть для каждой в футляре особое отделение было предусмотрено - и не запутаешься, и что потерял - срезу видно. А были в футляре: два небольших флакона с надписями "Живая вода" и "Мертвая вода" на чистой латыни, которую мой герой разбирать кое-как умел; лопаточка стальная одна; щипчики стальные же одни; еще какая-то блестящая вещица с лезвием на конце, и лупа, сиречь с иноземного стекло увеличительное, на длинной ножке. Надежа-царь не сдержался: нашел в траве мураша и принялся его в лупу рассматривать. Ох, и страшен муравей в увеличении! Глаза в сеточку хитрые и зрачков в них нет совсем, усищи покрыты густым волосом, а пасть - не позавидуешь гусенице какой, если она в такую пасть попадет.

Ну, уж раз пошло такое дело, решил надежа-царь и жидкости испробовать. Не на вкус, конечно, - на вкус боязно. Осторожно оттянул сыромятные ремешки, на которых флаконы к футляру прилажены были, вынул склянки, с натугой от притертых пробок их освободил. Нюхнул сперва мертвую воду - ничем не пахнет, вода и вода. Нюхнул живую - аж слезами глаза заволокло, запах духовитый, крепкий. Заткнул обратно пробками, притянул ремнями к футляру сафьянному. Да и задумался.

С чего его конь буланый встал, как вкопанный? Не к добру это. Прислушался царь повнимательней - и точно, откуда-то тихий-тихий вздох слышится. Никак, лазутчик? Надежа-царь обнажил кинжал и принялся исследовать окрестности. Сперва только шарил зря по траве, но потом заметил чуть в стороне пятно какое-то желтое, словно мурава на нем пожухла. Подошел - как есть, завяла трава!  Э, да тут копали! Нагнулся, отворотил травяной пласт - вздох словно слышнее стал. Эх, сейчас бы лопату или заступ какой. А инструмент есть, только негодящий он - в ногтях копаться не велика сила нужна. Но все же, может, пособит? Достал надежа-царь футляр, а в нем лопаточка в своем гнезде дрожит, словно вылететь хочет. Вытянул лопатку, воткнул в землю - самому смешно, а воткнул - а та вдруг как принялась расти. В миг достигла полной величины. Волшебная, что ли? Эх, была б волшебная, сама б рыть начала, а тут пришлось надеже-царю силу приложить. Копает он, скоро копает и думает: "Ничего у меня от этого футляра мозоли не сойдут. Скорее, новые появятся."

А вздох все слышнее, вот уже совсем рядом; бросил надежа-царь лопату и руками принялся землю разгребать. Наконец, выгреб из-под земли нос - нос  поморщился,  потом рот - рот чихнул, потом и всего человека, в немецкое платье одетого, выкопал. А тот лежит себе, носом посвистывает, вроде как даже мелодию выводит.

- Ты кто таков будешь, добрый молодец? - спрашивает взопревший от нелегкой работы надежа-царь.

- А я всем известный Ветродуй - молодец. Во весь нос дуну - вихрь поднимется на три версты, одной ноздрей дуну - ветер умеренный до сильного. Был здесь на заработках - у местного мельника ветряк крутил. Да вот обманул он меня, зельем сонным опоил да спящего в землю и зарыл. Не сообразил только по невежеству своему, что у меня в легких воздуху, может, на три года хватит.

- И как тебя звать-величать? Из каких земель ты родом?

- Родом я из известного немецкого государства, сын одного маркграфа. Только имени я тебе не скажу, ибо от несчастной любви поклялся инкогнито по свету разгуливать, пока не прейдет конец моим страданиям.

- Ну, как хочешь. А я - надежа-царь, тридесятого царства государь. Еду по заданию Василисы Семнадцатой с кощеева благословения к неаполитанской короле зеркало-зеркало добывать. Если хочешь, айда со мной!

- Я всегда рад помочь благородному человеку. А что ты благороден, про то говорят вот эти шишки на твоем лбу.  - Надежа-царь ощупал лоб, шишек никаких особенных не обнаружил, но согласно кивнул

И так их стало двое.

Лубок

Чудаки разные заморские. На картине Ветродуй в немецком платье, зажав одну ноздрю деликатно пальцем, другой на ветряк дует. Ветряк крутится с бешеной скоростью. Вдали виден мельник, довольно потирающий руки.

- Должен справиться, - жестко сказал Кощей.

И тут слово взяла Василиса:

- Добрый вечер, гости дорогие! Проходите, присаживайтесь. Как говорится, дело пытаете или от дела лытаете[П2] ?

Царь-надежа смутился, услышав, что девица обращается к нему во множественном числе. От смущения он водил глазами по светлице и тут только заметил, что неподалеку от кушетки сидела на низкой табуретке какая-то не то мамка, не то нянька, каковых, по слухам, у Василисы было пруд пруди, и споро стучала коклюшками.

- Ах, дядюшка, простите, не признала: глаза слабы стали, все читаю и читаю. Я ведь, как ни как, не только прекрасная, но и премудрая. С чем пожаловали?

— Вот, жених, - Кощей как-то нерешительно указал на надежу-царя.

— Это который же будет? Катька, шестой или восьмой?

Не то мамка, не то нянька подняла от кружева голову и оказалась сенной девкой лет восемнадцати, на вид бедовой, из тех, что звезду с неба достать могут, и сказала:

- На мой счет, так одиннадцатый выходит.

- Одиннадцатый, - удовлетворенно улыбнулась Василиса Семнадцатая, - и ни один из тех десяти не смог моего задания выполнить. Все полегли, до одного. Так, Катька?

- Вроде, пятый вернулся, но совсем расслабленный, слова сказать не мог.

— Вот ведь как. Так что, соискатель руки моей, может, откажешься, пока не поздно?

Тут надежа-царь рассерчал и сказал запальчиво:

- Задавай свое задание. Нечего зря разговоры разговаривать.

- Ну, я вижу, ты гость храбрый, к тому же, видимо, ученый. Про зеркало-зеркало слышал?

Надежа-царь о таком знать - не знал, о чем тут же честно доложил Василисе.

- Катька! Расскажи гостю, что да как. А я, пожалуй, вернусь к Гельвецию. Вот когда воротишься с зеркалом-зеркалом, тогда и поговорим.

Катька отложила коклюшки, уставилась своими насмешливыми серыми глазами прямо в глаза надеже-царю и поведал следующее:

- В одном немецком государстве король был так туп, что женился на ведьме несмотря на то, что от первого брака у него осталась малютка-дочь, милая до невозможности. Ведьма эта вскоре, конечно, охомутала короля полностью, так, что он без ее приказа слова молвить не мог. А было у той колдуньи волшебное зеркало-зеркало, которое всячески ее расхваливало и первой красавицей называло, - И тут Катька, все так же нагло глядя на надежу-царя, поведала ему хорошо известную историю о Белоснежке и семи гномах.

- Так, значит, зеркало-зеркало разбилось и ведьме пришел конец, - закончила она.

В комнате стояла тишина. Кощей с надеждой смотрел на моего героя, но тот только таращил глаза, не понимая, что ему предлагают сделать, если уж и так настал сказке конец.

Катька усмехнулась и продолжила:

- Зеркало-зеркало-то разбилось, но один осколок, самый большой, гномы стащили, починили кое-как и оправили в серебро. Потом загнали за большие деньги ганзейским купцам и теперь оно находится у Неаполитанской королевы.

- А такая разве есть? - не выдержал надежа-царь, которому полагалось по чину знать всех венценосных особ.

- Тут есть, не сомневайся, - ответила Катька, не уточнив, правда, где это "тут".

- Так вот, от тебя требуется добыть маленькое зеркало-зеркало и принести Василисе. Только Неаполитанская королева, жадина такая, вцепилась в него мертвой хваткой и не отдает ни за какие деньги. Так что, берешься?

- Берусь, - вздохнул надежа-царь, не подозревавший, что его ждет.

Потом, конечно, Кощей накормил его сытным обедом, проводил в роскошную спальню, на утро выдал карты и провиант, и даже хорошего коня выдал. Правда, конь был буланый. Надежа-царь хотел было потребовать вороного, как полагается, но Кощей так выразительно повел бровью, что стало ясно - и этого скакуна он отдает с трудом.

А у самых ворот, когда надежа-царь собрался уже вскочить на коня да пустить его в галоп, повстречалась ему Катька в сарафане простого небеленого сукна и лапоточках, ловко сидевших на ее тоненьких - как заметил надежа-царь - щиколотках.

- Вот, Василиса тебе послала в помощь, - сунула ему в руку сафьяновый футляр и хихикнула.

Развернул футляр, там какие-то блестящие лопаточки, ножички, щипчики, лупа на ножке, - все крохотное, к делу не гожее.

- И зачем такое надо? - спросил строго.

- Пригодится, вон, хоть мозоли с рук срезать, - усмехнулась Катька и дала деру.

А руки у надежи-царя и вправду были в мозолях. Любил он в свободное от государственных дел время столярным ремеслом заниматься. Вот тут на днях смастерил сыну Василию деревянную лошадь-качалку - развлекался чтобы - и доску арифметическую - для ума-разума. Плюнул мой герой, хотел издевательскую штуку выкинуть, да кругом слуги Кощеевы, наблюдают, еще донесут, что выбросил невестин подарок. Сунул футляр за пазуху, да и прочь со двора.

Лубок

Портреты иноземных красавиц. На портрете пышногрудая Василиса Семнадцатая. Как и было сказано, белая, румяная и чернобровая.

[П1]В старину веки покрывали слоем сурьмы – черной краски – «сурьмили» (брови, впрочем, тоже сурьмили)

[П2]Бежите прочь, стараетесь уклониться

Царь-надежа взял из вазы венецианского стекла засахаренную грушу и отхлебнул из стакана китайскую диковину - пахучий напиток, чаем именуемый.

- Да вроде ничего, - обжег чаем глотку и закашлялся.

- Войны нет никакой?

"Вот ведь черт любопытный, - подумал надежа-царь, - знает же, что по всей земле замирение."

- Нет, не предвидится, - ответил дипломатично.

- Жениться не желаешь ли? - вдруг совсем нетактично спросил Кощей и вперился надеже-царю прямо в макушку.

Вот, надо сказать, что ввела я тебя в заблуждение, любезный читатель. Ты, наверное, думал, что герою моему от роду лет сорок. А вот и нет. Всего-навсего прошлой весной стукнуло ему двадцать шесть лет. И нельзя сказать, чтобы за все это время надежа-царь не влюбился и не женился. Совсем напротив, едва вступив на царство, уже рассматривал он в семнадцать лет портреты различных принцесс заморских, ему в невесты предлагаемых. И приглянулась ему одна - спасу нет. Может, нарисована была удачно, может, еще что, да запали ему в душу серые лаза и ласковый взгляд. Ее и выбрал. Все полгода, что переговоры шли, да невеста к нему добиралась, места себе не находил - а вдруг врет портрет. Вдруг приедет к нему какая сухопарая немка. Но нет, вошла только в зал Елена - Еленой принцессу-то звали - тотчас понял надежа-царь, что погиб. Была она тоненькая, как ореховый прутик, стройная, как березка во поле, а кожа у нее была нежная, ровная, и румянцем светилась изнутри.

Обженились. Только не прижилась заморская принцесса в тридесятом царстве. Все хирела она, все чахла, а под конец захворала злой чахоткой, да богу душу и отдала. Так что надежа-царь вдовствовал уже четыре года. И как советники к нему не приставали, снова жениться не собирался. Тем более, что память о Елене - сынок ее такой же сероглазый, Василий, рос крепким, сильным мальчиком и обещал стать верным наследником надеже-царя.

Так что вопрос Кощея задел моего героя за самые чувствительные струны души.

- Нет, - неприязненно ответил он, - жениться не желаю. И в планах не было.

-  А придется, - мягко возразил Кощей и продолжил все тем же доброжелательным тоном, - Тебе ведь ведомо, что у меня тридцать три воспитанницы, и каждую из них зовут Василисой?

Надежа-царь глотнул еще обжигающего чая и кивнул.

- Так вот. Половину из них я уже пристроил. Теперь дело за семнадцатой. Я тут подумал и решил, лучше тебя ей мужа не сыскать. Ты ведь у нас такой, - тут Кощей подмигнул левым глазом, - надежный.

- А если я не захочу? - занервничал царь, - вдруг она мне не по вкусу придется. Мало ли какие бывают Василисы! Я слыхал, есть такие, что с дрекольем выходят на большую дорогу, и встречные французские обозы грабят.

-  Как она может не прийтись тебе по вкусу? - мягко удивился Кощей. - Ведь она, во-первых, разумница; во-вторых, искусница, а в-третьих, красавица! Бела, как сметана, румяна, как яблоко, бровями чернява, голосом звучна, идет, как лебедь белая плывет! Приданым не обижу.

Надежа-царь не знал, что и думать. Ссориться с Кощеем никак нельзя. Да и если бояре узнают, что он от такой выгодной невесты отказался, сживут со свету.

- Ну, - сказал меж тем Кощей, наблюдая смену разнообразных мыслей на лице моего героя, - я вижу, ты согласен. Только ведь она у меня того, девка с выдумкой. За первого встречного не пойдет. Надо ей, чтоб ты задание выполнил.

- Какое? - спросил надежа-царь и для храбрости одним глотком допил чай.

- А вот сам ее и спроси.

Лубок.

Портреты иноземных царей. На портрете Кощей, невероятно тощий и длинный, закованный в доспехи и с копьем. На настоящего Кощея похож мало. На заднем плане - дуб с прикованным к нему ларцом.

Между тем пищальный дым развеялся, и мой герой с удивлением заметил, что подстрелил-таки какого-то серого селезня. Двинувшись к нему через кусты, он по инерции продолжил сетовать: "И что с того, что подстрелил? Ползи к нему теперь по болотине. А есть зачнешь, так одна кожа да кости окажется, да куски металла, потому что повар плохой пошел, не тот, не настоящий пошел повар".

И, как назло, у селезня оказалось раздроблено крыло, а во всем остальном птица была живехонька и весьма споро улепетывала в сторону какого-то островка.

Надежа-царь поднажал и повысил скорость. Селезень тоже поднажал и скрылся в ивняке. Государь задрал кафтан повыше и внедрился в кустарник. И тут же услышал слова, словно донесшиеся из той самой, бесконечно любимой им старины:

- Исполать тебе, надежа-царь!

К удивлению моего героя, с этими словами к нему обращался никто иной, как подстреленный им селезень. Впрочем, красноречивая птица не долго любовалась изумлением царя, а тут же грянулась оземь и обернулась отроком, одетым на манер дворцовых служек.

- Ты кто таков? - спросил надежа-царь, изо всех сил стараясь быть таким же грозным и важным, как в судебной палате.

- Ай! - махнул рукой отрок, - что обо мне говорить. Я мелкая сошка: летаю, куда посылают, говорю, что велят.

- Да кто ж тебя послал?

- А послал меня мой повелитель, великий и преславный Кощей. - Надежа-царь охнул. Кто ж не знал Кощея!

- Так что есть у него до тебя дельце, и просил он тебя пожаловать отобедать с ним сегодня в три пополудни.

- Да я с удовольствием, - надежа царь помедлил, а потом радостно добавил, - только ведь я дороги не знаю. Да и не успею уже, пожалуй, солнце-то вон как высоко.

- Ай! - опять махнул рукой отрок,  - это если б у тебя была нужда к Кощею, долго бы тебе его искать пришлось. А уж когда у Кощея к тебе нужда, то тогда он близехонько тут, неподалеку будет. Ни клубка волшебного тебе не понадобится, ни ступы с помелом - враз найдешь. Вот она, видишь, дорога торная, а в конце ее - ворота дубовые, а за ними - палаты каменные. В тех палатах и ждет тебя свет-Кощей, не сомневайся.

И точно, смотрит надежа-царь, прямо из-под ног у него стелется ровный хороший тракт, а в конце его, недалеко совсем, и полверсты не будет, - дубовые ворота.

Бегать от Кощея - последнее дело. Да и любопытство разобрало - чего ждет великий маг и сутяга от него, скромного надежи-царя? Пошел, водой в сапогах хлюпая.

Лубок  [П1

Хроники тридесятого царства: Надежа-царь стоит, гордо держа в правой руке новомодную пищаль, уперев левую руку в бок, одной ногой попирает огромного оленя с ветвистыми рогами. На заднем плане виднеется туша поверженного вепря. Вокруг нее суетятся необыкновенно маленькие фигурки егерей.

[П1]Изображение с подписью, отличающееся простотой и доступностью образов. В старину заменяли крмиксы.

Ну, что сказать! Платье, конечно, отчистили магическим образом, и оно, конечно, уже не казалось Василисе таким восхитительным. Впрочем, фермуар с гонконгскими изумрудами несколько ее утешил.

А кот Баюн с тех пор на всякий случай линять прекратил вовсе, поскольку был волшебным котом.

Нам остается только завидовать.