— Слушай, Михалыч, а на схеме этого не было.
Исполинских размеров то ли цех, то ли еще какое техническое помещение, было густо увито проводами. Волосяной толщины медная поросль цеплялась за многометровые жилы, и все это великолепие гнулось и переплеталось в каком-то одному Создателю известном порядке, больше всего напоминая застарелую паутину.
В середине этой паутины едва угадывался старый проход - судя по красноватым пенькам, когда-то попросту в ней прорубленный.
Михалыч сверился со схемой.
— Не было. Слушай, а ее с постройки-то хоть обновляли? Может, по ходу ремонта пришлось под коммуникации приспособить, а документировать не стали.
— Ну и где ты такие коммуникации видел?
Михалыч не ответил.
* * *
О том, что местная радиорелейная станция окончательно померла, мы узнали лишь неделю назад. По факту же сбою было лет пятнадцать как минимум - одиноко висящий в пустоте планемо каши не просит, да и система прекрасно обходится без него. И всё-таки надо чинить.
Михалыч, бегло пробежавшись по ремонтной истории за миллениум, выдвинул очевидную гипотезу - на ладан дышащий реактор наконец-то нашел в себе силы потухнуть "к ебаной матери", и, за неимением иных источников энергии (кроме довольно слабеньких резервов), станция, занимающая большую часть планетарной поверхности, сдохла вслед за ним.
Иными словами, нам оставалось только сгонять туда и определить проблему поконкретнее. Для непосредственного ремонта реактора (два километра в поперечнике - только камера) пригонят тяжелую технику - человеку там делать нечего.
* * *
Чисто технически, такие сооружения должна обслуживать автоматика. Но это обычно первую тысячу лет.
Возраст станции этот срок превысил в шесть раз.
— Петро, глянь-ка сюда.
Пальцем Михалыч тычет в крохотного паучка. Из брюха паучка тянется медная нить, которую он старательно вяжет на медную же арматурину.
За шесть тысяч лет под жестким космическим излучением электронные мозги деградируют окончательно. И робот, паяющий провода, начинает плести их где ни попадя.
Например, на пустующем складе.
— Обойди лучше, мало ли.
Михалыч осторожно обходит паучка, но тут же, как нарочно, здоровенным хвостом вляпывается в блестящее кружево.
Вибрация идет по переплетенным жилам, оповещая всех их обитателей о разрыве контакта.
— Михалыч, еб твою мать, ну что ты за человек?
А на место разрыва уже спешит ремонтная бригада. Почти как наша. Не навернулась координация за шесть тысяч лет.
Лучше б навернулась.
Михалыч, прямоходящая двухметровая ящерица, испуганно отдергивает хвост, чуть не улетая при этом в соседнее скопление проводов. Поздно - паучки начинают сосредоточенно тянуть целых три медных кабеля прямо вокруг него. Пытаясь их стряхнуть, он наконец-то рвет пару жил потолще.
Троим паучкам уже не сдюжить.
— Живо! К выходу!
Осознав, что к чему, переросток мигом стряхивает мелкую погань.
— Бегом!
Ведомые полузаросшей бетонной тропой, мы рвемся к выходу, раздирая ажурные медные джунгли. А где-то в их глубине гудит металл под лапками сотен ремонтников. Паучки мельтешат под ногами, падают сверху, забиваются в карманы и плетут, плетут, плетут.
Последнюю сотню метров мы преодолеваем, густо увешанные медным мочалом.
Вырвавшись из злополучного цеха, Михалыч начинает остервенело скидывать с себя безумную машинерию. Скидывает и топчет. Из-под обитых железом ботинок разлетаются осколки плат и помятые катушки. Туда же летит и медный волос.
Я тоже скрупулёзно обшариваю робу на предмет механической мелочи. Два завалилось в карман, а больше, вроде, и нету. Должны быть.
Третий, по закону подлости, тут же падает с моей головы. За крохотным тельцем тянется неожиданно толстый проводок, и, нащупав на голове начало оного, я ковыряю его пальцем. Так и есть - припаялся, скотина.
Еще одна восьминогая зверушка с хрустом размазывается по полу.
— Гляди-ка, мы не одни такие. — вставил вдруг Михалыч.
Поодаль валяется еще одно скопление истерзанных трупиков. Ящер, подумав, сплевывает в эту кучу. Тыкает в черную коробочку, валяющуюся рядом.
— А вот почему в начале пеньки были нетронутые. Эмишкой глушили, но, видать, сдохла на полпути.
— Друг мой, — отвечаю ему я, — а нам бы она и не понадобилась, прояви ты внимательность.
Машу ему рукой - идём, мол, дальше. И продолжаю разъяснять:
— Ты на своем веку еще много таких реликтов повидаешь, ежели доживешь. И техника безопасности, если уж придется лезть в их недра, довольно проста: ты открываешь глазоньки и смотришь, где шли предыдущие бригады. А потом аккуратно идешь там же, не забывая глядеть под ноги. Ясно?
Такие походы, в общем-то, сильно развязывают язык, и если есть кому прочитать лекцию - я её обязательно прочту. Возможно даже, что не одну. Михалыч идет, насупившись, потому что эта уже не первая, и, дай Бог, не последняя.
* * *
Ход, напрямую ведущий к реактору, был завален в какие-то очень давние времена. Завал, кажется, даже разбирать пытались, но сочли это опасным и нерентабельным. Как итог - маршрут наш пролегал через какие-то технические помещения, оставшиеся, возможно, с самой постройки станции. Как правило, ничего особенного они не содержали, и ходить по ним было вполне безопасно... Пока ты придерживаешься маршрута, проложенного производственными травмами предыдущих поколений.
— Ну-ка, куда сейчас?
Михалыч вновь открывает схему. Ворчит, шарит глазами по тускло мерцающему в воздухе переплетению точек, полосочек и квадратиков. Наконец, удовлетворенно хмыкает. Указывает куда-то вправо.
— Вон тот коридор. Там километр триста ходу, потом лифты. Нам в любой из средних и до третьего уровня.
Я не стал говорить ему, что даже один рабочий лифт из десятка - это большая удача.
* * *
Коридор можно назвать таковым только с большой натяжкой. Если судить по высоте потолков - скорее, тоннель под тяжелую технику. Самой техники, конечно, не наблюдается - если что и работает, то давно застряло на нижних уровнях после отказа лифтов.
Потолки густо затянуты черной плесенью. Уловив среди нее едва заметный блеск, я сужаю зрачки и с удивлением обнаруживаю натянутые поверх плесени медные нитки. А ведь, если так подумать, то я их уже много где успел повидать, но, очевидно, значения не придал. Зря. Дергаю Михалыча - смотри, мол, не вляпайся еще раз.
Вообще, когда имеешь дело со старыми объектами, на такие вещи внимание обращать можно и нужно, причем всегда. Утечки, обрушения и тысяча других проблем - это штука неприятная, но стандартная и предсказуемая, а вот что выкинет очередной засбоивший автомат, ты никогда заранее не угадаешь.
Я вот не угадываю. Одна из правых рук вдруг дергается, и, влекомая недюжинной силой, с громким хрустом впечатывается в висящую на стене металлическую пластину. Когда-то эта штука ловила железные опилки, а теперь перешла на более крупный корм.
Обходим магнит по широкой дуге, чтобы не рисковать. У Михалыча пломбы в зубах и оборудование за спиной, а я и вовсе весь железный, потом не соскребешь. Руку тоже жалко, конечно, но их у меня в достатке.
Почему-то жесткое излучение быстрее всего убивает именно датчики и ограничители. И сбоящий магнит - это еще цветочки. С тем же успехом тут мог стоять дезинфектор, мило окатывающий всех тысячеградусным паром.
Я уже как-то раз попал под такой.
* * *
Из шести попутных лифтов рабочим не оказался ни один. У одного намертво спеклись двери (судя по всему, вместе с внутренностями), три оказались обесточены, а еще один застрял на этом же уровне с перекошенной кабиной. Единственное, что было более-менее доступно - лифтовая шахта с проржавевшим оборванным тросом. Правда, двери в нее все равно пришлось разжимать монтировкой.
Первым лезу я. Аккуратно перебираю руками по ржавой лестнице, прощупывая ступеньки. Пара из них ломается, едва ощутив мой вес, но остальные, кажется, держатся. Идущий откуда-то из недр теплый воздух дергает и задирает робу.
Заметив, наконец, открытые двери под заветной маркировкой третьего уровня, отцепляюсь и мягко планирую туда.
Где-то сверху Михалыч уже пристегивает страховку. Потом долго спускается под аккомпанемент пыхтения и скрипа лестницы. Тормозит, чертыхается. Кажется, даже кого-то размазал по стене.
Я терпеливо жду.
Наконец, грузный ящер прыгает в проем. Отряхивает руки от въевшейся ржавчины, скидывает карабины. Сплевывает.
Будто в ответ на это, позади нас что-то с гулким скрежетом ухает в шахту лифта. Товарища передергивает. Я же, пересилив себя, все-таки возвращаюсь и кидаю печальный взгляд в темноту.
— Тююю... Лестница отвалилась. Повезло тебе, Михалыч. Слушай, а нам же еще возвращаться потом. Глянь-ка по карте, тут складов нет?
Сопит, смотрит. Вертит пальцем дерганую голограмму. Наконец, изрекает:
— Один хрен через ангары идти. Там и возьмем.
На том и порешили.
* * *
Ангар - самая, наверное, безобидная штука даже на таких душегубках, как эта несчастная станция. Этот от других не отличается. Длинные ряды беспилотных грузовиков, какие-то складские машины, платформы, краны и прочая дребедень. Кучами навалены помятые запчасти, кое-где обмотанные знакомыми проводками.
Михалыч идет неторопливо, приглядывается - что бы спереть? Хотя воровать тут решительно нечего - все проржавевшее насквозь.
Погруженный в свои мысли, я машинально оглядываю окружение. Машины, детали, детали, машины... Чересчур проржавевшие для такого сухого воздуха. И чем дальше я захожу, тем более изгрызенными становятся корпуса. Все чаще мне встречаются целые холмы из ржавого крошева, оплетенные позеленевшей и осыпавшейся проволокой. То тут, то там зарыты в них неподвижные трупики механических паучков. Какие-то сами изрядно тронуты тленом и выставляют трухлявые внутренности через неровные дыры в крохотных корпусах.
Будто задетый чем-то, я вдруг замираю и тупо гляжу на эти трупики. Мысли еле тянутся, и лишь сейчас я замечаю, как плохо слушаются меня мои руки. В глазах рябят белые пиксели, и что-то такое вертится на языке, что-то такое тяжелое, едва осязаемое... На "ц", что ли?.. Как там его...
Радиация.
Невидимая и непреодолимая сила, способная вкрутую сварить даже электронный мозг.
Зрение, мигнув пару раз, оставляет меня слепым. Когда-то, монтируя эти три камеры, никто не озаботился их независимым подключением, и теперь перед моим внутренним взором лишь бесконечная непроницаемая темнота. Где-то в этой темноте плывут сообщения об ошибках. Одно, другое. Много. Значит, сейчас пойдет принудительная перезагрузка.
И лишь за мгновение до нее я чувствую, как чьи-то тяжелые руки грубо тащат меня назад.
* * *
Михалыч методично достает из рюкзака инструменты. Проверяет очередной, чертыхается и тут же сует обратно. Не работает примерно половина.
Скинуть рюкзак, прежде чем лезть под жесткое излучение, он, конечно же, не догадался.
— Над ангаром, между прочим, какая-то реакторная периферия, только вместо узкого луча в реактор оно теперь светит гаммой под себя — начинает он, не дожидаясь вопроса — Твоя проторенная тропа - того, короче, хуями поросла.
Зрение, кажется, просто невовремя коротнуло. Все три стеклянных глаза работают нормально - разве что на одном из них сплавилась диафрагма, но это терпимо. Рукам повезло меньше - левитирующие в сложном магнитном поле, многие из них посыпались, едва контроль начал сбоить.
Михалыч, в свою очередь, выглядит лишь немного болезненно. То ли быстро вышел, то ли от природы устойчивый.
Вместе с ним мы прокладываем маршрут в обход попавших под удар ангаров. Затем, наконец, встаем с потрескавшегося бетонного пола. Нас обоих шатает, и головы будто набиты ватой.
Поразительно схожая реакция для двух столь разных существ.
Потом мы идем. Шаг за шагом, проверяя каждый новый метр и раскидывая вокруг детали неисправного оборудования. Идем среди причудливо сросшихся радиоламп, торчащих, будто растения, из стен и потолка. Идем по зеркальным полям, которые тихо крошатся у нас под ногами, а потом неровно срастаются позади. Шагаем по извилистым проходам меж отслуживших свой срок механизмов. Бредем по колено в разлившемся хладагенте, колыша настоявшиеся радужные пленки. Мимо окутанных медной паутиной коридоров и вездесущей черной плесени. Вперед, почти не разбирая дороги - добраться бы до цели.
Пока, наконец, не оказываемся совсем близко к точке выхода предыдущих бригад.
* * *
Точка выхода предыдущих бригад - какое-то техническое отверстие в стене тоннеля, опоясывающего тороидальную камеру реактора прямо по центру. Мы и вовсе вываливаемся из вентиляционного лаза где-то под потолком.
В тоннеле насрано.
Когда-то, наверное, это было формой протеста. Потом незаметно стало традицией, и каждая новая бригада, входя сюда, озлобленно принимала причудливую эстафету, раз за разом оставляя свой след в истории.
Лучше бы на входе опорожнялись, ей-богу.
Михалыч, взглянув на это великолепие, с досадой поглядел на оставшийся набор инструментов и принял, наверное, единственное наше верное решение за последнюю неделю.
Традиция должна жить.
На стене у прежнего входа мы замечаем множество надписей. Какие-то кровью, какие-то маркерами, некоторые выскоблены в бетоне, а несколько - фигурно нанесены самыми бесстрашными и не брезгливыми людьми.
Я оглядываю последние из них.
"09.7581, Алтынбек Джамахуров, Сеня Вигельман, пёс Никель. Потери - хвост (Алтынбека), нервные клетки и два мотка бинтов. Итог осмотра - поломка двух магнитов, камера прожжена плазмой. Удачи потомкам."
"11.7932, Джек Пилигрим, Фёдор Лунный. Потери - честь, достоинство, пара зубов. Итог - железно-кобальтовый налет на стенках камеры, перегрев и автоматическое отключение. Кто прочтёт - проверьте, разобрались ли с пауками."
"Потери - ЭМ-пульсатор, резак и множество сил. Осмотр выявил крайнюю изношенность реактора и регулярные сбои в системе автоматического контроля. Не заменят - еще раз, боюсь, не выдержит. — Юп Романо, Надя Лещук, Вася Фаретт, май 8115"
— Слушай, Петро, а компьютер я в списках замены не помню.
Я тоже не помню.
Где-то на дне рюкзака отыскался разметочный маркер. Косо, размашисто начинаю писать я. Инструменты один хрен угроблены, работать тут уже не с чем.
"Февраль, 8370. Потери - 16 рук, инструментарий и время. Комиссией в нашем лице установлено, что станция и т/я реактор класса ТКМК-D2-75 в частности являются аварийными, представляют опасность для обслуживающих бригад и не подлежат ремонту и/или замене. Без уважения, Петро Вальц, Фаддей Михалыч."
Михалыч - это фамилия, кстати.
Рюкзак мы бросили там же. Не тащить же его обратно, инструмент-то казенный.
* * *
Не знаю, кому и зачем я это писал. Может быть, истории ради. Не удивлюсь, если через сотню лет тут будет шастать молодежь, как шастает, бывает, по стройкам века. Вот они и прочтут. Лишь бы не поубивались, конечно.
Кое-как выбравшись той же дорогой, мы честно отрапортовали о нецелесообразности дальнейшей поддержки станции. Уж за шесть-то тысяч лет можно было пустить нормальный канал, а не продолжать обслуживать допотопную рухлядь, заставшую еще начало экспансии.
И уже пристегнутый, я вдруг вспоминаю:
— Слушай, Михалыч, может, надо было табличку поставить на входе? Ну, вроде "без дозиметра не входить".
— А, хрен с ней. Сами разберутся.
— И то верно.
И, лавируя меж исполинских решеток и башен антенн, наш челнок неуклюже уходит к родной звезде.
Автор: Саша Гвинская
Оригинальная публикация ВК