formakrika

Снова снимаю бездомных – для одного проекта Благотворительной Больницы.

Работаем в обуховской промзоне, в паре с Алёной. Она расспрашивает людей о их детстве, я снимаю и подслушиваю её разговоры. Ей рассказывают про ленинградских мальчишек и футбол во дворах до ночи, про сказки татарской бабушки, про рыбалки и сенокосы, про лондонскую школу, про «неуды» за поведение, про спортивную гимнастику и медали, про охоту на медведя…

В перерывах между кадрами я тоже пробую расспрашивать. Правда, прицельно говорить про детство у меня как-то не клеится, получается больше про сейчас.

Незрячий Владислав согласно кивает:

— Что детство, было и прошло, а сейчас я вот здесь и не придумал пока, что с этим делать.

Почти у каждого спрашиваю:

— Как давно вы здесь?

Все отвечают в зимах:

— Третью зиму… Вторую зиму… Первую зиму…

Зимами меряют оттого, что зимой легче всего погибнуть – морозно. Если пережил зиму, значит есть шанс на ещё почти год жизни, до следующей зимы.

И вот это ещё спрашиваю:

— Почему вы ночуете здесь?

Тут все отвечают разное. Кто-то вспоминает украденные документы, кто-то незарегистрированный брак, кто-то неначисленную пенсию из-за работы без трудовой, кто-то ждёт суда по вступлению в наследство, кто-то рассказывает о диагнозах и инвалидности, кто-то признаётся в побеге из рабства и отказывается фотографироваться – боится, что найдут.

Видят, что я подмёрзла, больше двух часов работаю на улице. Учат правильно дышать, чтоб теплее было. Предлагают сигарету, которую уже раскуривают на троих. Предлагают вынести из приюта кипяток и варежки – погреться. Отказываюсь, не так уж смертельно замёрзла, но от такой внезапной заботы теплеет точно.

Рада, что согласилась работать над этим проектом. Потому что через него будет чётко видно – ничто не защищает от несчастья. Ни самое благополучное детство, ни высшее образование… Всё это может сломаться, по разным причинам. Но и после поломки можно выжить и выбраться, главное, чтобы кто-то поддержал. Вот, медики из Благотворительной Больницы поддерживают, точно. Ну, сегодня не про них, про них можно вот тут побольше узнать: https://charityhospital.ru/

Кирби не покидает идея развести огород на кучке земли, насыпанной посреди двора клиники. Там уже растёт розмарин и авокадовое дерево. Самих плодов авокадо на этом дереве , правда, нет и никогда не было, а дерево есть.

Но Кирби этого недостаточно, он ужасно хочет вырастить что-то съедобное. Каждый вечер после работы он шарится по окрестностям, ищет что-то пригодное для выращивания. Приволок жухлые листья лемонграсса и странной длинной мяты, с корнями выкопал, как положено. Посадил. Теперь наша кошка валяется не на земле, а на подушечке из листвы. Лемонграсс ей нравится больше, чем мята.

Срезал макушки у купленных на рынке ананасов. Конфисковал три кружки из обихода, налил воду, рассадил туда ананасовые макушки, ждёт корней.

Выковырял семечки из кабачков. Кабачки были так себе, поэтому семечки из них почти все худые, полые внутри, без мякоти. Всё же набрал несколько плотных, хороших, воткнул в землю. Из томатов тоже наковырял семечек, насыпал землю в коробочку, рассадил.

Ананасы в чашках дали корешки – белые, волосистые, как щётка. Кирби выкопал лунки, высадил. Где-то вычитал, что урожай будет примерно через полгода. Расстроился, что ему уезжать через две недели, не успеет застать его, брал со всех слово, что тот, кто останется здесь дольше всех пришлёт ему фото урожая. Уезжая, завещал мне помидорную рассаду, которая слабо напоминала рассаду, скорее – зелёные волоски, пытающиеся отвалиться от подпорки и сбежать из коробочки.

Ананасовые посадки погибли через месяц. Хоть мы и поливали, и от солнца прикрывали, не помогло. Кабачковые семечки погибли, даже не проклюнувшись. Я раскопала несколько – проверить, нашла вместо них комочки пушистой плесени, сгнили. Помидоры тоже не дожили до посадки, слабенькими оказались. Мяту кошка в конечном итоге выкопала и сделала в неё свои кошачьи дела.

Лемонграсс единственный, кто прижился, ничего. Хоть чай есть из чего заваривать, кисленький.

У нашей кошки в основном два состояния: смотрящая презрительно и орущая дурным мявом. Между ними, иногда, встречаются ещё другие состояния: дерущая диван, отбирающая у хозяев простынь, лакающая воду, хрустящая кормом в три часа ночи, рыгающая шерстью. Но эти реже, чаще первые два наблюдаем.

Вообще, кошка наша с историей.

Одиннадцать лет назад мой муж (тогда ещё будущий) завёл её своей маме. Он собирался жениться и съезжать, а мама страдала, что ей одной будет грустно, одиноко и поговорить не с кем. Вот он и сказал ей, где можно забрать серого пушистого двухмесячного комочка.

С женитьбой тогда в итоге не сложилось, так они и остались жить втроём. Комочек как-то быстро стал тяжёлым шариком, предварительно ободрав все обои и несколько штор в квартире.

А потом в доме появилась я. Кошка категорически отказалась принимать нового жильца и начала активные военные действия. Она сбрасывала с сушилки мои рубашки. Она пропускала меня мимо себя в коридоре и сзади ударяла лапой, с выпущенными когтями. Она дожидалась, когда я открою дверь в спальню, забиралась под одеяло к моему мужу (чего никогда раньше не делала) и оттуда презрительно глядела на меня.

Через четыре года такой совместной жизни, мама с кошкой уехали к бабушке в деревню. Мы приезжаем в гости. Кошка всё также смотрит презрительно, норовит стукнуть когтистой лапой и меня и мужа, орёт дурным голосом, когда пытаются погладить.

Кошке Шарлотте скоро двенадцать лет исполнится, а мы всё не определимся, чья же это кошка. Муж утверждает, что мамина. Мама спорит и клянётся, что он сам эту кошку завёл, значит она его. Миримся на том, что это таки наша общая кошка. Кошка презрительно глядит с дивана и всем своим видом демонстрирует, что она своя собственная кошка. Так и живём.

Собираемся ужинать. Знакомимся, запоминаю: кто откуда и как зовут.

Лена, реаниматолог из Москвы, её уже запомнила. С ней я и жить буду в комнате, только у неё есть свободное спальное место. Раскладывая свои вещи, заметила, что на её тумбочке лежит православное Евангелие – ещё одна точка соприкосновения, помимо того, что обе мы из одной страны мы ещё и одной религии, оказывается.

Лиза, педиатр и тоже из Москвы. Наверное, именно поэтому она больше других общается с Леной, у них тоже много общего. Общая Москва  и московские парки, общие больницы и, частично, общие коллеги, общее личное – обе с некоторого времени в разводе, Лена чуть дольше, Лиза с этого года, недавно.

В. (имя не указывается полностью из-за последующих печальных событий с участием этого коллеги), военный врач из небольшого городка в Центральной России. С ним трудно сразу понять, что такого общего у меня и у других волонтёров с ним. В отличии от девочек, он менее чётко формулирует свои мысли и задаёт ещё меньше вопросов. Пока не понимаю, что он за человек, но ничего – мы ещё раззнакомимся тут, как следует, я тут надолго.

Мириам, медсестра из Португалии, подаёт на стол ужин – сегодня её очередь готовить. Тут всё по очереди: один волонтёр готовит, другой моет посуду. На следующий день готовит тот, кто вчера мыл посуду и так далее, по графику. Лена вписывает меня маркером в график, так что завтра я мою посуду, а послезавтра впервые готовлю здесь на всю команду. Запечённые овощи от Мириам – вкусное, хотя и недостаточно острое блюдо, на мой вкус. Можно доложить перец себе лично, перец есть. Мириам хохочет над тем, что я в первый же день в клинике плачу. Это я не плачу, это перец.

Почти сразу после ужина ложимся, в 21:00. Здесь всё по свету: с ним вставать около 5:30 утра , с ним и ложиться, так принято. Завтра суббота, поедем на рынок, так тоже принято – по субботам туда ездить, когда в клинике нет приёма пациентов. Заматываюсь в шерстяной костюм и два одеяла. Ночами тут зябко, около нуля, горы.

Сегодня у гватемальской клиники Health&Help день рождения!

Ровно семь лет, как перерезали ленточку и приняли первых пациентов в оборудованном чистом медицинском помещении, а не под деревом, в сарае, дома, как поначалу приходилось.

А ещё сегодня ровно четыре года, как я работаю в этой организации. Не юбилей, но всё ж таки. Я рада, что решилась и смогла провести четыре месяца из этих лет именно в гватемальской клинике.

Это было непросто. Именно там я поняла, что панически боюсь голода. Именно там я множество раз осознавала своё бессилие. Именно там ко мне вернулись тяжёлые панические атаки и я начала принимать антидепрессанты.

Это было хорошо. Именно там я смогла вернуть себе доверие к людям. Именно там я поняла, что стоит действовать даже тогда, когда кажется, что это бессмысленно, потому что эти небольшие действия могут что-то решить в жизни конкретных людей. Именно там я нашла настоящих друзей.

Это было не зря, точно.

Хотела бы я снова побывать там? Да, пожалуй. Понимаю, что это снова будет непросто, но в первый раз я справилась, второй уж точно справлюсь.

Но больше всего я хотела бы, чтобы клиника оставалась и продолжала лечить людей, которых до неё никто не лечил и после неё не будет. Я хочу, чтобы клиника отработала все триста лет, на которые у нас аренда земли оформлена, ну. Потому что неправильно, когда в двадцать первом веке люди умирают от диареи или пневмонии, так не должно быть. Врачи там очень нужны, факт.

Сегодня я провожу в Петербурге благотворительный кинопоказ в пользу клиники – это мой ей подарок. Если вам захочется тоже поздравить клинику с днём рождения – буду очень рада.

Feliz cumpleaños, clínica!

Клиника и подробности про неё тут: https://ru.he-he.org/to-sponsors/

В общем, не помереть ей с нами, до того мы дурацкие. И кладбище это ещё негодное. И выиграть, выиграть по возрасту ей непременно надо. Сама себе конкурс придумала, теперь мается, но живёт. Надо выиграть. Бабушка в жизни не проигрывала и при смерти тоже не собирается.