Koroed69

Люди в траурных одеждах стоят вокруг свежей могилы, укрывшись под раскрытыми зонтами от моросящего дождя. На суровых лицах мужчин лежит печать скорби. Волосы женщин покрыты чёрными платками, их глаза покраснели от слёз. Я опёрся копчиком об оградку. Ватные ноги отказываются держать внезапно отяжелевшее тело. В голове хаотически снуют мысли, и я не могу сосредоточиться ни на одной из них надолго. Мой пустой взгляд скользит по присутствующим. Я замечаю, стоящую чуть в стороне, Алину. Все пришедшие проститься с Ольгой скорбят. Все, кроме неё. Её щёки пылают от прилившей крови, она сильно прикусывает нижнюю губу, чтобы не закричать, ладони сжаты в кулаки так, что костяшки пальцев побелели, из-под полуприкрытых трепещущих век видно только белки закатившихся глаз. Я достаточно близко её знаю, чтобы спутать это состояние с чем-то другим. В то время как родные и близкие прощаются с моей женой, Алина переживает кульминацию сексуального возбуждения. Я не верю своим глазам. Как такое вообще возможно? Испытывать оргазм, стоя над свежей могилой мёртвой подруги? Чего ещё я о тебе не знаю?

Это само по себе очень странно, но я замечаю ещё кое-что необычное. Я вижу бесплотные прозрачные щупальца, тянущиеся из-под её юбки к затылкам присутствующих. Они бесшумно извиваются, переплетаясь в воздухе и пульсируют сокращаясь. Внезапно её глаза широко распахиваются, и наши взгляды встречаются. Призрачные отростки растворяются без следа. Она понимает, что я знаю о том, что с ней происходит. Ни тени смущения или стыда не проступает на красивом лице. Алина плотоядно улыбается и облизывает верхнюю губу. Её кулак с оттопыренными большим пальцем и мизинцем поднимается к уху, а губы беззвучно произносят: «Позвони мне». В полной растерянности провожаю взглядом стройную фигуру любовницы, удаляющуюся в сторону выхода с кладбища. Даже после того, как её соблазнительно покачивающиеся бёдра исчезают за поворотом, я ещё долго смотрю на пустую, мокрую от дождя кладбищенскую аллею. Мысли путаются, я не понимаю, что же я видел. Мне страшно.

Почти месяц после похорон я пил. Обрывочные воспоминания тех дней иногда всплывали в памяти, но как-то смутно и нечётко. В какой-то момент я перестал отделять реальность от вымысла, а сны от яви. В конце концов, я убедил себя, что всё произошедшее на кладбище лишь игра моего воображения, спровоцированная гибелью супруги.

И вот, когда я трясся от алкогольного делирия на второй день выхода из запоя, в квартире раздался резкий настойчивый звук дверного звонка. От неожиданности сердце на миг замерло, а тело обдало холодной волной. Я затаился в надежде, что незваные гости оставят меня в покое, но звонок продолжал пронзительно верещать, причиняя невыносимые страдания. Борясь с тяжелейшим абстинентным синдромом, я закутался в одеяло и, с трудом поднявшись с кровати, побрёл к двери. В мозгу, измученном бессонницей, пульсировало лишь одно желание – поскорее избавиться от неприятного звука. Трясущимися руками я повернул ручку замка и осторожно приоткрыл дверь. На пороге, ехидно улыбаясь, стояла Алина.

II

Даже сейчас мне не по себе от этих воспоминаний. Я всё ещё помню кривую усмешку на её лице и тревожное ощущение надвигающейся беды, зародившееся где-то глубоко внутри. Как оказалось, я не ошибся.

Небрежно отодвинув меня в сторону, девушка переступила порог. Меня обдало знакомым ароматом. Комок подкатил к горлу. Зажимая рот рукой, путаясь в одеяле, я бросился в туалет. Исторгая из желудка едкую желчь, я думал о том, что раньше мне нравился этот запах, но теперь он вызывает только отвращение. Сполоснув горящее, покрытое холодной испариной лицо, держась за стену, я вернулся в комнату и со стоном повалился на кровать.

– Фу, – сморщила нос Алина. – Ну и вонь. Проветривать не пробовал?

Я лишь невнятно промычал что-то невразумительное. Она открыла окно, и холодный осенний воздух ворвался в помещение, вынуждая меня плотнее закутаться в пропитанное потом влажное одеяло. Сил поднять голову не было, поэтому я безучастно наблюдал, как её красные туфли с высокими тонкими каблуками перемещаются по комнате, давя разбросанные по липкому полу сигаретные окурки.

– Такой свинарник развести, это надо постараться, – проворчала она недовольно. – Присесть некуда.

Сняв куртку и брезгливо расстелив её на заляпанном пролитым соком кресле, Алина присела на краешек и, нагнувшись, заглянула мне в глаза.

– Долго ещё бухать будешь, Смирнов? Мы, конечно, всё понимаем, но перед руководством уже устали тебя прикрывать. Когда на работу выходить собираешься?

Я молча разглядывал её слезящимися глазами. Эффектная порочная брюнетка. Всегда питал слабость к таким. Сочетание красного и чёрного действовало на меня сильнее любых афродизиаков. Она это знала. Красные туфли, чёрное облегающее платье, ярко-алая вульгарная помада – обычно этого хватало, чтобы заставить моё дыхание участиться. Однако сейчас я не чувствовал возбуждения. Заходящееся в тахикардии сердце и без того готово было выпрыгнуть из груди. Я закрываю глаза и прячу голову под одеялом, давая понять, что не расположен к диалогу.

– Лёшик, ну что за детский сад? – не сдавалась Алина. – Мы, конечно, нарисуем тебе справку, но вечно это продолжаться не может. Нужно брать себя в руки и возвращаться к нормальной жизни.

Она прекрасно знала, как меня бесит обращение «Лёшик», однако возмущаться не было сил. Её голос окутывал и обволакивал, он пробуждал и вытаскивал на поверхность тревожные мысли. Алина продолжала что-то говорить, но я перестал улавливать смысл звучащих фраз. Меня накрыло осознание безысходности. Зачем жить? Всё потеряло смысл. Внезапно я ощутил едва заметное покалывание в районе затылка. Темп речи Алины заметно ускорился, заставив меня осторожно выглянуть из-под одеяла.

Она говорила, не останавливаясь, но её глаза были закрыты. Пальцы с ногтями, покрытыми вишнёво-красным лаком, судорожно сжимали подлокотники кресла. Ноги были слегка разведены в стороны, а из-под платья к моей голове тянулся бугристый полый отросток. Он напоминал прозрачную пуповину. Сквозь стенки было видно, как внутри него вязкая тёмная субстанция перемещается от меня к застывшей в напряжении девушке.

– Что за херня здесь творится? – вскрикнул я, испуганно отпрянув к дальнему краю кровати и больно ударившись головой о деревянную спинку.

Попытался вскочить, но, запутавшись в постельном белье, упал на пол. Отползая к стене, я не сводил глаз с изображающей недоумение Алины. Буквально мгновение назад она сосредоточенно выкачивала что-то из меня, а сейчас делала вид, что не понимает, в чём дело.

– Ты о чём, Лёшик? – растерянно захлопала она глазами. – Я просто пытаюсь поддержать тебя и вернуть в мир трезвых.

– Выметайся из моей квартиры! – заорал я, не вставая с пола. – И прекрати называть меня Лёшиком!

– Как скажешь, – хмыкнув, девушка пожала плечами. – Для тебя же стараюсь, придурок.

Она грациозно встала с кресла, подняла куртку, демонстративно отряхнула её и набросила на плечи.

– Завязывай бухать, Смирнов. Тебя коллеги и пациенты ждут.

Стуча каблуками, Алина исчезла в тёмной прихожей. Через секунду оттуда донёсся звук захлопнувшейся двери. Я остался один на один с мыслями о случившемся и мрачными воспоминаниями, вытащенными бывшей любовницей из тёмных уголков моей памяти.

III

Дождь прекратился. Отхожу от окна вглубь комнаты и опускаюсь на продавленный диван. Комната погружена во мрак, но я не спешу включать свет. Люблю темноту, в ней предметы принимают иные очертания, а звуки приобретают потусторонний оттенок. Беру с тумбочки фотографию в рамке. Мне не нужно видеть, что на ней – я и так это прекрасно знаю. За пять минувших со смерти Ольги лет я разглядывал это фото чаще, чем собственное отражение в зеркале. Даже с закрытыми глазами я могу воссоздать его в голове по памяти в мельчайших подробностях.

Снимок был сделан в день нашей с Ольгой свадьбы. Это не постановочная фотография. Я сделал её сам с помощью смартфона, пока мы ехали домой после закрытия кафе. Супруге эта фотография не нравилась, а мне, наоборот, казалась очень удачной. На ней Ольга была настоящей, без показной натянутой улыбки. С лёгким налётом грусти в больших голубых глазах. Именно такой я увидел её впервые в больнице и сразу влюбился. Она была совсем не похожа на тот типаж роковой женщины, который всегда меня привлекал. Её красота была мягкой и какой-то спокойной.

Я вспоминаю, как любил засыпать, зарывшись носом в её русую макушку, и чувствую слёзы, навернувшиеся на глаза. Как я мог всё испортить? Отложив фотографию в сторону, обхватываю голову руками и тихонько скулю, скорчившись на старом диване. Совсем как пять лет назад, после того как недовольная Алина покинула мою квартиру.

После её ухода я перебрался с пола обратно на кровать. Сердце бешено колотилось в груди. Может, я сошёл с ума, и всё это мне лишь привиделось? Неужели «белочка»? Но месяц назад на кладбище я тоже видел нечто похожее, а тогда алкоголь ещё не вошёл в мою жизнь настолько плотно. Возможно, чувство вины перед Ольгой действительно послужило катализатором моего психического расстройства.  Мысли о покойной супруге отозвались болью в груди. Я свернулся в клубок, зажав уши руками, и зарыдал. В памяти всплывали сцены из прошлого. Почему я не смог удержать себя в руках? Ведь я любил Ольгу по-настоящему, а Алина была лишь красивой куклой. Чем я думал, когда решился на роман с коллегой? Всё тайное рано или поздно становится явным. С учётом того, что мы все трое работали в одной больнице, это было лишь вопросом времени. Я вспомнил лицо жены в тот момент, когда она застала меня за изменой с её близкой подругой. Ни разу до этого мне не приходилось видеть в её глазах столько боли и разочарования. Всё произошло слишком быстро, я не успел ничего сделать. Лёгкие тюлевые шторы взметнулись за её спиной, как крылья ангела, и моя любимая исчезла в проёме распахнутого окна.

Разве я мог предположить, к каким ужасным последствиям приведёт моя измена? Хотя примерно за полгода до самоубийства психическое состояние Ольги и начало вызывать у меня лёгкую тревогу, но тогда я не придал этому должного значения. Если бы я не был так увлечён бурным романом с Алиной, то смог бы разглядеть косвенные признаки прогрессирующей депрессии жены. Она стала очень нервной и раздражительной, могла закатить истерику на пустом месте или ни с того ни с сего расплакаться. У неё ухудшился сон, участились жалобы на ночные кошмары и сильную головную боль. Всё чаще я натыкался на её пустой, отсутствующий взгляд. Списывал всё на обычную усталость и не догадывался, насколько тяжело ей приходилось. Видимо, она уже какое-то время балансировала на грани, а моя измена и предательство Алины стало последней каплей.

Тяжёлые мысли, сдерживаемые до этого алкоголем, прорвали мой хрупкий психический заслон и ворвались в сознание давящим вязким потоком. Не в силах им сопротивляться, я, поддавшись внезапному порыву, бросился к открытому окну и вскарабкался на подоконник. Пронизывающий ветер впился в кожу, забираясь под влажную, давно не стираную футболку. Мне было всё равно. Я не испытывал страха, лишь хотел, чтобы всё закончилось как можно скорее. Позади хлопнула входная дверь и раздался громкий крик. Я сделал шаг в пустоту, но тут же почувствовал, как что-то резко дёрнуло меня назад. Нелепо взмахнув в воздухе руками, я свалился с подоконника, сильно ударившись затылком о пол. Перед глазами на секунду взорвался яркий фейерверк, и тут же наступила тьма. Сознание покинуло меня.

IV

Поднявшись с дивана, включаю свет в квартире. Пора собираться. Ощупываю затылок. Даже спустя пять лет чувствуется оставшийся после падения шрам. Знатно я тогда приложился. Спасибо Шурику – всем бы таких друзей. В тот день он не только спас мне жизнь, но и открыл глаза на многие вещи. Именно благодаря ему я теперь знаю правду о лярвах.

Резкий запах нашатыря ударил мне в нос. Голова рефлекторно дёрнулась. Застонав, я разлепил слезящиеся глаза. Мутное пятно перед глазами сформировалось в мрачное небритое лицо друга.

– Совсем прижало? – хриплым, прокуренным басом поинтересовался Шурик. – Ты это… Хернёй маяться прекращай, короче. В следующий раз могу ведь и не успеть. Повезло, что дверь на замок не была закрыта.

Я осторожно потрогал затылок и поморщился, на пальцах остались следы крови.

– Ты сдурел? Больно же…

– Думаешь, упасть с девятого этажа было бы не так больно? – обрывает мои возмущения Шурик. – Иди рану промой и башку перевяжи.

Он сунул мне в руки бинт, вату и пузырёк с перекисью водорода.

– Вот. Я тут у тебя пошарил немного, пока нашатырь искал.

Послушно взяв в руки перевязочные материалы и антисептик, я побрёл в уборную. Шипя и матерясь сквозь зубы, обработал рану. Обмотал раскалывающуюся от боли голову бинтом. Отражение в зеркале над раковиной вызывало жалость и отвращение. Месяц беспробудного пьянства не прошёл бесследно для внешности. Отёкшее лицо с дряблыми мешками под глазами страдальчески взирало на меня с заляпанного мутного стекла.

– Ты там уснул, что ли? – донеслось из комнаты.

– Иду!

Шаркая босыми ногами по грязному ламинату, я вернулся в спальню. Шурик сидел на краю кровати и осуждающе разглядывал меня.

– Присаживайся, – он похлопал рукой рядом с собой. – Рассказывай.

И меня прорвало. Я рассказал ему всё. Начиная с короткого служебного романа с Алиной и заканчивая её сегодняшним визитом. Он был первым, кому я рассказал об истинной причине самоубийства Ольги и о видениях, посетивших меня на кладбище.

– И вот что-то накатило внезапно, – закончил я. – Не знаю, как дальше жить и делать вид, что ничего не происходит. У меня, похоже, с головой не всё в порядке.

– Да уж, Лёха, – протянул задумчиво старый друг. – Надо чаще встречаться. Вон сколько у тебя всего произошло интересного, пока мы не виделись.

– Сам виноват, – обиженно буркнул я. – Исчез ни слова не сказав. Даже на свадьбу не пришёл.

– Были причины, – отрезал Шурик. – На свадьбе не погулял, зато на похоронах встретились. Только сложилось у меня ощущение, что ты не особо рад был меня видеть. Хоть бы кивнул в знак приветствия.

– Знаешь, друг, – я горько усмехнулся, – мог бы за два года хоть раз объявиться или сообщить, что за срочные дела у тебя вдруг появились. Всё-таки не чужие люди – почти четверть века знакомы.

– Ладно, не бухти. Я тебе как-никак жизнь спас.

– А я не просил. Может, так лучше будет.

– Не будет, – он чиркнул зажигалкой, закуривая. – Я тебе сейчас кое-что расскажу. Это очень важно, поэтому отнесись серьёзно. Верить мне или нет – твой выбор, но, возможно, ты на многие события посмотришь немного по-другому.

– Ну, вариантов у меня не много, – я тоже закурил. – Придётся слушать.

Шурик одобрительно кивнул и глубоко затянулся. Видно было, что ему нужно собраться с мыслями.

– Вообще, я не планировал тебя в это посвящать, по крайней мере, не в ближайшее время. Хотел сам всё разрулить потихоньку. Однако раз уж дело зашло настолько далеко, то другого выхода нет.

– Благодарю за оказанное доверие, – неуклюже попытался съязвить я.

Шурик смерил меня снисходительным взглядом и спросил.

– Ты помнишь, когда у Ольги началась депрессия?

– Примерно, – пожал я плечами. – Стало заметно в конце февраля или начале марта.

– А отношения с Алиной у них в то время не изменились?

– Вообще-то да, – протянул я задумчиво. – Они стали общаться намного чаще. Мне это показалось немного странным, учитывая то, что мы уже пару месяцев… ну… того…

Я замялся, подбирая слова.

– Трахались, – помог мне Шурик. – Называй вещи своими именами.

– Ну да, – кивнул я. – Вообще, они всегда ладили, но последние полгода Алина стала регулярно приглашать Ольгу посидеть в кафе или прогуляться по магазинам. Меня это, мягко говоря, немного напрягало. С другой стороны, не мог же я запретить им общаться. Я, конечно, пытался говорить на эту тему с Алиной, но она лишь отшучивалась. Однажды сказала, что её это заводит.

– Ещё бы, – хмыкнул Шурик.

– Слушай, не тяни кота за яйца. Если есть что сказать, по существу, то говори.

Я начинал чувствовать раздражение.

– А что, если я скажу, что это Алина убила Ольгу, а сегодня пыталась убить ещё и тебя?

– Зачем? – я удивлённо уставился на друга.

– Алина не человек. Она лярва.

– Это что-то на блатном? – я скривился. – Проститутка вроде?

– В русском языке первоначальный смысл этого слова был утерян. На самом деле, лярвы это опасные сущности из тонкого мира…

– Призраки, что ли?

– Не совсем. Скорее ментальные паразиты, питающиеся негативными эмоциями людей. Они появляются после насильственной смерти злобных женщин. Жестоких и бессердечных особей, наслаждающихся при жизни страданиями других людей. Если такая женщина умирает в муках, то её духовная оболочка распадается на части, которые оседают в астральном плане. Эти обрывки души и становятся лярвами. По степени развития их можно сравнить амёбами или растениями. Простейшие организмы, которым нужно питаться привычной для них эмоциональной энергетикой. Они находят подходящую носительницу для симбиоза, цепляются к ней и начинают выедать изнутри, попутно эволюционируя. Вскоре от женщины остаётся только телесная оболочка. Она полностью превращается в лярву. Когда жертва опустошена, вошедшая в полную силу лярва переключается на окружающих. Ей нужны человеческие страдания. Именно поэтому их так много в сфере ритуальных услуг и медицине. Если же лярве удаётся найти эмоционально нестабильного и слабого человека, то она не успокоится, пока не доведёт его до самоубийства.

– Бред какой-то, – перебил я Шурика. – Ты серьёзно? Какие лярвы? Я Алинку четыре года знаю. Обычная девчонка, слегка грубоватая, но это издержки воспитания. Думаешь, я поведусь на эту чушь?

Мне нелегко было принимать слова друга всерьёз, однако был вынужден признать, что после встреч с Алиной Ольга действительно долгое время была сама не своя. К тому же мои галлюцинации как бы подтверждали рассказ Шурика. Что, если мне всё это не привиделось? Вдруг он говорит правду?

– Хочешь верь, хочешь нет — это твоё право, – вздохнул Шурик, поднимаясь с кровати. – Пойду я.

– Стой! – вскинулся я. – Как это «пойду»? Куда это «пойду»? Пришёл, вывалил на меня всю эту чушь и в кусты? Мне-то что со всем этим делать?

– Делай, что считаешь нужным. Только знай, что лярва от тебя не отцепится, пока не доведёт дело до конца. Ты для неё вожделенная награда. Она долгое время подготавливала тебя к последнему шагу, и теперь так просто не откажется. Какое-то время она сможет перебиваться случайными «перекусами», но ты всегда будешь оставаться для неё «основным блюдом». В следующий раз меня уже не будет рядом, и ты закончишь то, что хотел сделать сегодня или…

– Что? – охрипшим голосом спросил я.

– Можно уничтожить её физическую оболочку.

– Ты о чём? – сглотнул я вставший в горле ком.

– Не притворяйся дураком, – Шурик поморщился. – Всё ты понял. Выбор за тобой.

– Откуда ты всё это вообще взял? – я подозрительно прищурился. – И где ты пропадал всё это время?

– Не могу всего рассказать, извини. Мне пришлось срочно уехать. Даже сейчас, разговаривая с тобой, я сильно рискую. Ты же не думаешь, что единственный, кто их видит.

– Постой. Ты?

Шурик кивнул.

– Человек, переживший сильное эмоциональное потрясение, может получить способность видеть немного глубже, чем обычные люди. Для тебя такой встряской стала смерть Ольги, у меня тоже был свой триггер. Всего тебе знать не нужно. Я не могу рисковать. Если лярва залезет тебе в голову и узнает о нашем разговоре, могут пострадать дорогие мне люди.

Он посмотрел на меня долгим взглядом, как будто запоминая.

– Будь осторожен. У неё могут быть помощники. Те, кого она выпила почти досуха, чью волю полностью подчинила, но решила пока оставить в живых. Присматривайся к людям с дефицитом эмоциональных реакций. Больше помочь ничем не могу. Прощай.

Шурик скрылся в тёмной прихожей. Входная дверь за ним захлопнулась, и я снова остался в одиночестве.

В тот день я видел друга живым в последний раз. Через месяц после нашего разговора его нашли повешенным на собственном брючном ремне. Самоубийство Шурика подтолкнуло меня к решительным действиям. К тому времени я уволился из больницы и переехал на окраину города. Оттуда было рукой подать до кладбища. Долгие ежедневные прогулки среди крестов и надгробий привели к ожидаемому результату. Вскоре я наткнулся на процесс погребения тела молодого парня. Пришедших проститься с ним было довольно много. Печаль и скорбь, казалось, пропитали воздух. Они тоже были там. Две твари замерли немного поодаль. Мерзкие пульсирующие отростки, извиваясь, тянулись к головам убитых горем людей. Лица лярв кривились в экстазе. Содрогаясь от отвращения, я спешно ретировался, стараясь ничем не выдать себя.

Именно в тот день я принял непростое решение. Этих тварей нужно было уничтожать, и начать я решил с Алины.

Окончание: Вкус скорби (2/2)

— Зачем ты сюда приехал? — собственный голос безжалостно врезается в уши.

— Я потерял работу из-за конфликта с начальником. Приехал сюда на собеседование.

— Это было двенадцать лет назад. Чем ты занимался всё это время?

— Что? — жалобно скулю я. — Какие ещё двенадцать лет?

— Ничего, — успокаивает меня голос. — Ещё вспомнишь. Ты приложил много усилий, чтобы всё забыть, но я помогу тебе вернуть память.

Потрясённо молчу. Это похоже на какой-то жестокий розыгрыш.

— Вокруг тебя мираж, — продолжает мой собеседник. — В этом легко убедиться. Нужно лишь посмотреть на всё под другим углом. Помнишь, в детстве были популярны стереограммы? Их часто печатали на обратной стороне школьных тетрадей. Такое на первый взгляд беспорядочное нагромождение цветных пятен и линий. Однако если расфокусировать зрение, то становится понятно, что за всей этой пёстрой мешаниной скрывается объёмная картинка. Вспоминаешь?

—Д- да, — подтверждаю, запинаясь.

— Попробуй сейчас посмотреть так на комнату, в которой ты находишься. Не сосредотачивайся на отдельных предметах. Попытайся смотреть как бы сквозь них.

Я пытаюсь сделать так, как он говорит. Сначала ничего не происходит, но уже спустя несколько секунд стены кабинета начинают расплываться перед глазами. Они распадаются на отдельные элементы, принимают совсем другие формы. Сквозь них проступает что-то жуткое и отталкивающее. Металлические листы стен, покрытые бурой ржавчиной. Они влажно блестят в тусклом свете. На месте мебели беспорядочные нагромождения железных клеток, их прутья оплетены цепями и колючей проволокой. Внутри кто-то шевелится. Невероятно худая человеческая рука просовывается сквозь решётку. Она почти лишена мышц — кожа плотно облегает выпирающие кости. Грязные обломанные ногти слабо скребут по полу. Мне кажется, что из-за стен слышится скрежет и скрип огромных несмазанных механизмов, а в воздухе витают запахи гнили и разложения.

Моргаю. Теперь кабинет снова выглядит по-прежнему.

— Убедился? — раздаётся голос из динамика телефона.

— Что это? — спрашиваю я чуть слышно.

— Это реальность. Твоя реальность. Ты хотел забыть о ней, но она о тебе не забыла.

— Что мне делать? — бормочу я в отчаянии.

— Убежать теперь не получится, — произносит голос твёрдо. — Нужно драться. Пока живы эти создания, ты не будешь свободен. Мы не будем свободны.

— С кем драться? — паника охватывает меня. — Чем драться?

— В коридоре возле пожарного щита висит топор. Действуй быстро, времени у тебя в обрез.

Связь обрывается. Я растерянно смотрю на экран телефона. Что это? Очередная галлюцинация или мне действительно угрожает опасность? Выглядываю в коридор. Около плана эвакуации закреплён ярко-красный короб с первичными средствами пожаротушения. Рядом за узким окошком продолговатого металлического пенала действительно вижу топор. Верчу головой по сторонам, в каждую секунду ожидая очередной метаморфозы окружающей реальности. Наконец, решившись, быстрым шагом пересекаю коридор. Резко распахиваю дверцу, срывая хлипкую пломбу. Бережно снимаю орудие с крепежей. Красная деревянная рукоятка удобно ложится в ладонь. Ощущаю, как приятная тяжесть в руках придаёт мне уверенности.

— Зачем вам это? — раздаётся за спиной.

Резко разворачиваюсь. Толстушка стоит в дверном проёме и удивленно смотрит на меня. Что, если я ошибаюсь? С виду обычная женщина средних лет. Пытаюсь расфокусировать зрение. Вторая попытка даётся куда как легче. Нет никакой женщины. Мерзкая жирная тварь пялится на меня выпученными мутными бе́льмами. Желтоватая слюна течёт из широкой зубастой пасти.

— Ща узнаешь, — зловеще шепчу я, в два прыжка преодолевая разделяющее нас расстояние.

Лезвие топора с хрустом входит меж глаз чудовища. Тёмная струя из раны брызжет мне в лицо. Монстр валится как подкошенный. Его уродливые чешуйчатые лапы судорожно скребут по полу, нижние конечности беспорядочно дёргаются. Вокруг головы быстро расплывается кровавая лужа. Наступив ногой на грудь поверженной твари, выдираю застрявший топор из её головы. Слышу, как металл царапают неровные края костей раздробленного черепа. Меня начинает подташнивать, но пути назад уже нет. Сдерживая рвотные позывы, переступаю распростёртое тело. Фокус снова теряется. Я не оборачиваюсь, опасаясь увидеть позади совсем не мёртвого монстра, а убитую мной женщину. Кабинет загадочного начальника этого адского балагана прямо передо мной. Поудобнее перехватываю топорище двумя руками и пинком распахиваю дверь.

— Витёк! — насмешливо скалится из-за массивного стола Андрюха. — Чё так долго, братан? Мы тут тебя заждались.

Он встаёт с большого кожаного кресла и, радушно раскрыв объятия, направляется ко мне. Вместо тельняшки и старых спортивных штанов на нём надет деловой классический костюм с галстуком. Лицо чисто выбрито, но любовь к горячительным напиткам всё же проступает нестираемым отпечатком на его покрасневшей роже.

Сосредотачиваюсь. Образ Андрюхи расплывается. Огромный паук, шевеля жвалами, движется в мою сторону, дробя в труху разбросанные по полу кости. Слегка покачиваются задетые им грязные коконы с человеческими очертаниями, свисающие с потолка. Из пасти чудовища доносятся громкий стрекот. Паук тянет ко мне мохнатую лапу, оканчивающуюся длинным когтем. Отмахиваюсь топором, крича от ужаса и отвращения.

— Успокойся, — чётко раздаётся у меня в голове. — Дай мне контроль над телом. Я вытащу нас отсюда.

Собственный голос звучит так невозмутимо и властно, что я даже не пытаюсь спорить. Чувствую, как чужая воля наполняет меня изнутри. Мне страшно, но я не оказываю сопротивления. Всё, что угодно, только бы этот кошмар закончился.

Рука, которой я уже не чувствую, крепко хватает тянущийся ко мне коготь, и топор перерубает конечность гигантского насекомого. Арахнид пронзительно верещит. Из обрубка хлещет тёмная дурнопахнущая жидкость. Будто со стороны наблюдаю, как раз за разом взлетает и погружается в тело лезвие топора. Трещит хитиновый панцирь. Куски плоти разлетаются в стороны. Отсечённые конечности конвульсивно сокращаются на залитом вонючей кровью полу. Изуродованный монстр пытается отползти, но массивный обух топора с силой опускается на его голову. Череп насекомого лопается, как тухлое яйцо. Содержимое попадает мне на лицо и одежду, но я не могу даже стряхнуть с себя окровавленные кусочки плоти. Моё тело мне сейчас не принадлежит.

— Бежим! — посылаю отчаянный мысленный сигнал. — Быстрее!

— Рано, — раздаётся в ответ. — Мы здесь ещё не закончили.

За спиной раздаётся пронзительный вопль. Моё тело разворачивается на звук. Позади стоит худой высокий труп женщины в лохмотьях платья. Когда-то белые манжеты и накладной воротничок вымазаны засохшими пятнами крови и продуктами разложения гниющей плоти. В пустых глазницах копошатся мелкие насекомые. От её оглушительного визга закладывает уши.

— Мэри Поппинс, до свидания! — слышу собственный насмешливый голос.

Обе руки, подчиняясь чужой воле, синхронно взмывают за спину и резко распрямляются вперёд, отпуская скользкое от крови топорище. Словно в замедленной съёмке, наблюдаю, как топор, вращаясь, летит в сторону мерзкого ожившего трупа и, ломая рёбра, вонзается в центр груди. Сбитая с ног тварь валится навзничь. В несколько прыжков оказываюсь рядом и, выдрав лезвие, перерубаю тонкую шею одним ударом. Я совсем этого не желаю, но противиться уже не могу. Надеюсь, мы всё делаем правильно.

— Осталось совсем немного, — успокаивает меня голос в голове. — Скоро будем свободны.

Выхожу в залитый кровью коридор. Цепи, свисающие с потолка, влажно блестят в багровом свете, лающемся из щелей в стенах. Двери лифта со скрипом расходятся в стороны, из кабины выползает гигантская многоножка. Щёточка под фасетчатыми глазами напоминает об усах старика-вахтёра.

Она устремляется ко мне, яростно стрекоча. Уходит от удара окровавленного лезвия и валит меня на пол. Рукоять топора выскальзывает из моей ладони и отлетает в сторону. Десятки острых коготков впиваются в моё лицо и рвут одежду, пытаясь добраться до плоти. Перед лицом мелькает рука. Мой кулак врезается в глаз мерзкого насекомого. На секунду его хватка ослабевает. Этого достаточно. Выскальзываю из-под оторопевшего монстра и, вскочив на ноги, бросаюсь к пожарному щиту. Срываю со стенда лом. Слышу, как за спиной щёлкают острые манди́булы. Отпрыгиваю вглубь коридора и с разворотом из-за плеча опускаю тяжёлый металлический стержень на спину чудовища. Тут же, не давая ему опомниться, прыгаю двумя ногами сверху на оглушённую многоножку и пронзаю её ломом насквозь. С чавкающим звуком извлекаю покрытое слизью оружие из тела. Остервенело бью снова и снова, пока насекомое не перестаёт извиваться.

— Всё, — раздаётся у меня в голове. —Здесь мы закончили. Теперь ты свободен.

Лом падает под ноги с громким лязгом. Ноги несут меня к открытым дверям лифта. Оттуда бьёт яркий свет. Я спешу навстречу слепящему потоку и погружаюсь в него. Контроль над телом возвращается ко мне, а вместе с ним и воспоминания. Моё разорванное сознание сливается воедино. Впервые за многие годы я не чувствую себя потерянным. Наконец, всё становится предельно ясно. Сквозь свет я слышу далёкий зов, который становится всё громче.

— Я буду считать от десяти до одного, — проникает в мои уши монотонный голос. — Когда я скажу «один», вы очнётесь. Десять.

Я стою перед дверью в приёмную директора. Меня переполняет ярость. Этот ублюдок достаточно долго унижал меня, но сегодня чаша терпения переполнилась. Моя рука сжимает рукоять пожарного топора. Он заплатит за всё.

— Девять.

Пухлая секретарша смотрит на меня полными ужаса глазами. Мерзкая жаба, помнишь, как ты смеялась, когда начальник мешал меня с грязью на глазах всего коллектива? Тяжёлое лезвие врезается ей между глаз.

— Восемь.

Смирнов удивлённо пучит на меня свои красные похмельные глаза. Он ещё не понял, что сейчас произойдёт, но окровавленный топор в моих руках заставляет его нервничать. Сейчас я раздавлю тебя, как жирного, ядовитого паука!

— Семь.

Обух топора опускается на череп директора, прекращая его мучения. Стоя в дверях, пронзительно верещит начальник отдела кадров. Она прибежала сюда, услышав крики. Как тебе картина, высокомерная мразь? Думала, что до пенсии задница в тепле будет? Хотя тебе бояться нечего, ты уже давно мертва внутри, просто сама об этом ещё не знаешь.

— Шесть.

Отделяю голову «кадровички» от тела одним ударом. Пора уходить. Слышу звук открывающихся створок лифта. Усатый дедок-вахтёр бросается ко мне, размахивая руками. Ты-то куда, насекомое?

— Пять.

Старик оказывается на удивление крепким противником. Ему даже удаётся повалить меня на пол и обезоружить. Бью его кулаком по лицу и сбрасываю с себя. Срываю лом с пожарного щита. Не нужно было тебе вмешиваться, дед.

— Четыре.

Принудительная госпитализация? Да вы сами все ненормальные! Посмотрите на себя, вы даже на людей не похожи.

— Три.

Как и почему оказался тут? Говорят, я совершил что-то ужасное. Я не помню. Меня заставляют пить горькие таблетки, от них мысли путаются.

— Два.

Доктор говорит, что сегодня попробуем гипноз. Зачем? Я прекрасно себя чувствую. Я полностью здоров и хочу вернуться на работу.

— Один.

Эпилог

— Как ваше самочувствие, Виктор Геннадьевич? — плешивый психиатр поправляет очки и изучающе смотрит на меня. — Удалось что-нибудь вспомнить?

Отрицательно мотаю головой. Ещё рано. Я всё ещё слишком слаб. Нужно набраться сил.

— Ничего страшного, — продолжает он. — Уверен, что мы с вами на правильном пути и рано или поздно добьёмся результата. Память должна вернуться. Вы всё вспомните.

Он пока не подозревает, что я уже вспомнил самое главное. Расфокусирую зрение и, с трудом скрывая отвращение, разглядываю огромного кольчатого червя, извивающегося передо мной.

— Игорь, проводи его в палату, — голосом врача произносит червь.

Перед тем, как санитар выводит меня из кабинета, бросаю быстрый взгляд на канцелярский нож, лежащий на столе. Очень скоро я покажу вам истинную природу вещей, доктор. Однако, боюсь, вам это не понравится.

— Извините, — обращаюсь к проходящему мимо немолодому плешивому мужчине в очках. — Не подскажете, как мне в ООО «Рубин» попасть?

Он бросает подозрительный взгляд в мою сторону и поспешно удаляется прочь, не удостоив ответом.

— Тебе туда зачем? — раздаётся за спиной добродушный бас.

Вздрогнув от неожиданности, разворачиваюсь. За спиной, слегка покачиваясь, стоит высокий толстяк в тельняшке. На его небритом лице блуждает благостная нетрезвая улыбка.

— На работу пришёл устраиваться, а вход найти не могу, — осторожно отвечаю я.

Толстяк дружески приобнимает меня за плечо тяжёлой лапой и тянет за собой по направлению к дальнему углу дома.

— Понимаешь, братан, такое дело, — жарко шепчет он мне в ухо, — я сам ни хрена с этим «Рубином» понять не могу. Вход у них с торца дома, только когда трезвый, я его тоже не вижу. Точно знаю, что он там есть, а как трезвею — не то что найти не могу, а даже не помню про его существование. Мистика какая-то.

Мы сворачиваем за угол, и мой непрошенный проводник тычет пальцем в стену, мимо которой я проходил уже два раза. С торца здания действительно расположен вход с небольшим крылечком. Над металлической дверью чёрно-белая табличка с надписью «Рубин». Как я мог её не заметить раньше?

— Видишь? — обдаёт меня перегаром толстяк.

— Да, — я киваю головой, стараясь не дышать. — Спасибо.

— Не за что, братан, — он хлопает меня по спине. — Хорошие люди должны помогать друг другу. Ты же хороший человек?

— Надеюсь.

Толстяк выжидающе смотрит на меня. Я понимаю, что словесной благодарностью обойтись не получится, и лезу в кошелёк. Выудив мятую сотку, протягиваю ему.

— Выпейте за то, чтоб меня взяли.

— Обязательно, братан, — он радостно выхватывает купюру и прячет в карман мятых спортивных штанов. — Обращайся, если что. Меня Андрюхой зовут.

— Виктор, — жму протянутую руку. — Приятно познакомиться.

— Удачи, Витёк.

Новый знакомый дружески пихает меня в плечо и нетвёрдой походкой удаляется в сторону «наливайки», расположенной на первом этаже соседнего дома.

Поднимаюсь по крыльцу и дёргаю на себя массивную дверь. Попадаю в узкую проходную, перегороженную старым обшарпанным турникетом. Слева за зарешеченным окошком скучает усатый дедок-вахтёр.

— Вы к кому, молодой человек? — оживляется дед при виде посетителя.

— Здравствуйте. У меня собеседование сегодня назначено. Я ненадолго…

— Это ты так думаешь, — перебивает меня вахтёр, с недовольным вздохом открывая потрёпанную тетрадь. — Па́чпорт.

Лезу в сумку и, достав документ, просовываю его в щель смотрового окошка. Терпеливо жду, пока старик медленно переписывает мои паспортные данные.

— Направо до лифта, — скрипит он, наконец, возвращая мне документ. — Шестой этаж. Шестая дверь налево. Там «кадровики» сидят.

Он жмёт кнопку пульта. Лампочка на турникете загорается зелёным светом.

— Спасибо, — непонятно за что благодарю деда и, спрятав паспорт обратно, бодрым шагом пересекаю пустое тёмное фойе. По пути к лифту отмечаю, что помещение изнутри выглядит не очень богато. Потрескавшаяся плитка на полу. Старая, местами облупившаяся краска на стенах. Опять же, вахтёр-пенсионер вместо приличного ресепшена. Чует моё сердце, и зарплата будет предложена меньше обещанной по телефону. Ладно, раз уж пришёл, надо довести дело до конца.

Жму деформированную пластмассовую кнопку вызова лифта. Слышу, как, скрипя, спускается кабинка. Двери лифта со стуком расходятся, и я захожу внутрь. Нажимаю оплавленную кнопку с цифрой «шесть» на поцарапанной панели управления. Створки сходятся. Кабинка дёргается и начинает неспешно ползти вверх. Свет внутри раздражающе мерцает. Индикатор этажа неисправен — вместо цифр на нём сменяются какие-то непонятные символы.

Внезапно лифт замирает, и я оказываюсь в полной темноте. Только этого не хватало. Нащупываю панель управления и начинаю лихорадочно давить на все кнопки подряд. Главное, не поддаваться панике.

— Что ты видишь? — громкий шёпот раздаётся у меня за спиной.

Заорав от неожиданности, я резко разворачиваюсь и вжимаюсь лопатками в двери лифта.

— Кто здесь? — осипшим голосом вопрошаю темноту.

Молчание. Однако я чувствую, что в кабинке присутствует кто-то ещё, кроме меня.

— Это не смешно, — мой голос звучит жалко и истерично. — Выпустите меня немедленно!

Створки разъезжаются и, потеряв опору, я вываливаюсь наружу. Свет в кабинке загорается вновь, но внутри никого нет. Что за чертовщина?

Поднимаюсь с пола, подхватив выпавшую из рук сумку. Отряхиваю брюки от пыли. Вздрагиваю от стука схлопнувшихся дверей. Это что, какой-то вид стресс-теста? Делаю глубокий вдох, успокаиваясь. Странно всё это. Понятно, что говорил со мной обычный диспетчер, после того как я нажал соответствующую кнопку. Видимо, у руководства компании какое-то соглашение с диспетчерской. Иначе что за странный вопрос? Проверяют на стрессоустойчивость? Им, конечно, удалось меня напугать, но так просто сдаваться я не собираюсь.

Осматриваюсь по сторонам. Длинный коридор в обе стороны от лифта. Стройные вереницы одинаковых деревянных дверей без номеров и информационных табличек. Слева от лифта на стене висит план эвакуации. Под названием схемы более мелким шрифтом указан этаж. Шестой. Отлично, значит, я почти на месте. Как там говорил вахтёр? Шестая дверь налево?

Мои шаги гулко разносятся эхом по абсолютно пустому коридору. Совершенно нерабочая атмосфера для середины дня. Никто не бегает с пачками бумаг, не обсуждает с коллегами из других отделов насущные вопросы, нет привычной офисной суеты. Создаётся полное ощущение, что живых людей, кроме меня, на этаже нет.

Нужная мне дверь немного отличается от остальных. На ней красуется чёрно-белая надпись «Отдел первичного отбора». Ну, какая-то логика в названии бесспорно присутствует. Негромко стучу и тут же тяну дверь на себя.

— Разрешите?

Очень худая женщина предпенсионного возраста с волосами мышиного цвета, собранными в пучок, поднимает на меня взгляд от стола, заваленного бумагами.

— Я насчёт вакансии менеджера по продажам, — немного теряюсь под суровым взглядом поверх очков. — На собеседование.

— Опаздываете, — недовольно цедит она сквозь чопорно поджатые губы.

Поднимается из-за стола и, повернувшись спиной, начинает копошиться в разложенных на полках шкафа папках. В своём тёмно-синем строгом платье с белоснежными манжетами и накладным воротничком она напоминает мне Мэри Поппинс из старого советского фильма[1].

— Заполните анкету, — наконец, найдя нужную форму протягивает её мне. — Поторопитесь. Вы и так заставили нас ждать.

Беру опросные листы и растерянно кручу головой в поисках свободного места. Столы, стулья и даже пол небольшого кабинета завалены пухлыми папками и прошитыми многостраничными документами. Мэри Поппинс коротко кивает на стол у окна.

— Сдвиньте бумаги в сторону, места должно хватить.

Неуклюже пробираюсь через бумажные баррикады и расчищаю скромный участок поверхности стола от хлама. Опускаюсь на шаткий стул и с головой погружаюсь в анкету. После заполнения стандартных граф с краткой информацией о себе приступаю к блоку опросника. Среди вопросов, привычных для большинства анкет, встречаются весьма необычные: «Вы считаете себя хорошим человеком?», «Вас пугает неизбежность смерти?», «Гипотетически способны ли вы лишить другого человека жизни?».

Я кошусь на женщину, невозмутимо стучащую по клавиатуре старенького компьютера. Она, словно почувствовав мой взгляд, поворачивает голову.

— Закончили?

— Вообще-то ещё нет, — отрицательно качаю головой. — Просто тут вопросы немного странные для вакансии, на которую я рассчитываю.

— Не обращайте внимания, — она снова утыкается в монитор. — Анкета типовая для всех будущих сотрудников. Это лишь первый этап отбора, ориентированный больше на составление психологического портрета кандидата.

Тихонько саркастично хмыкаю. Отбор? Что-то я не заметил в коридоре очереди из желающих заполучить эту «работу мечты». Спустя пять минут отдаю заполненную анкету.

— Хорошо, — женщина, не глядя, убирает её в папку. — Ещё один небольшой тест. Что вы видите на этой картинке?

Она кладёт передо мной чёрно-белый симметричный рисунок, вызвавший ассоциацию с тестом Ро́ршаха. На рисунке изображён белый высокий сосуд на чёрном фоне.

— Чаша? Ваза? Кубок? — с ходу накидываю варианты.

— Отлично, — она быстро убирает рисунок. — Можете подняться в отдел распределения. Тринадцатый этаж. Напротив лифта. Вас ждут.

Видя мою заминку, вопросительно поднимает брови.

— Какие-то вопросы?

— Да, собственно, у вас с лифтом какие-то странности происходят.

— Постоянно ломается, — она пожимает плечами. — Оставлю заявку на ремонт. Лестница направо от лифта, можете по ней подняться.

Свет внезапно мигает, и помещение преображается. Стены покрываются грязными рыжими разводами, с потолка свисают гирлянды паутины. За пыльным столом передо мной восседает гниющий труп в истлевшем платье. Это длится всего какое-то мгновение. Я даже вскрикнуть не успеваю. Секунду спустя всё становится как раньше.

Не сводя ошалелого взгляда с сидящей за столом женщины, пячусь к двери. Заведя руку за спину, нащупываю ручку и, резко повернув её, вываливаюсь из кабинета спиной вперёд.

— С вами всё в порядке?

Она удивлённо смотрит на меня, сдвинув очки указательным пальцем вверх по переносице.

— Да, — хрипло отвечаю я, сглотнув вставший в горле ком. — Наверное, съел что-то не то. Мерещится всякое весь день.

Прикрываю дверь дрожащей рукой. Что это было? Похоже на галлюцинацию. Хотя что я знаю о галлюцинациях, кроме теории? Я ведь даже «травку» не употреблял никогда. К спиртному тоже совершенно равнодушен и про «белочку» слышал только из внешних источников. Сумасшедших у нас в роду не было, насколько я знаю. Так что же за шутки играет со мной разум? Почему именно сейчас?

Нужно успокоиться. Всему есть логичное объяснение. Может, действительно отравление? Хотя ни тошноты, ни слабости, ни головокружения я не чувствую. Поворачиваюсь в сторону лифта и вдруг понимаю, что оставил свою сумку в кабинете.

— Извините, — осторожно открываю дверь. — Я сум…

Слова застревают у меня в горле. Кабинет исчез. За порогом глухая кирпичная стена. Я касаюсь её рукой, на пальцах остаются следы красной пыли. Это не иллюзия — помещение замуровано уже давно. Что здесь происходит? Я прислоняюсь ухом к холодной кладке. Из-за стены слышатся слабые стоны. Или мне это только кажется?

Внезапно кирпичная перегородка сотрясается от чудовищного удара изнутри. Вскрикнув, отскакиваю. За первым ударом следует второй, более сильный. Сразу в нескольких местах образуются трещины, кирпичная пыль оседает на пол.

Я никогда не отличался повышенным любопытством. Дожидаться появления того, кто так настойчиво пытается выбраться наружу, я не собираюсь. Надо убираться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Срываюсь в сторону лифта. Бешено луплю раскрытой ладонью по кнопке вызова. Никакой реакции. Похоже, лифт не работает. В любом случае, выяснять это времени уже нет.

Лестница должна быть где-то рядом. Вздрагиваю от звука очередного удара и бегу дальше. Вот и она. Что за шутки? Проход вниз перекрыт металлической решёткой. На петлях висит огромный амбарный замок. В панике яростно трясу ржавые прутья. Всё без толку. Остаётся только один путь. Я бросаюсь вверх по лестнице.

2

Спустя четыре этажа я останавливаюсь, уперев ладони в колени и жадно хватая воздух ртом. Надо было уделять больше времени физической подготовке. Дыхание сбилось, перед глазами плывут разноцветные пятна, а в ушах стоит неприятный шум. Все выходы на этажи, мимо которых я успел пробежать, перекрыты железными решётками. Остаётся надеяться, что тринадцатый этаж открыт и через него можно будет как-нибудь выбраться из этого странного здания.

Я со стоном опускаюсь на ступеньки и прислушиваюсь к звукам внизу. Тишина. Облегчённо выдыхаю. Звонкий стук эхом разносится с нижних этажей. За ним ещё один. Похоже на шаги. Выглядываю в лестничный пролёт. Какая-то тень замерла внизу. Я, задержав дыхание, стараюсь не шевелиться. Внезапно она резко срывается с места и бросается наверх, цокая каблуками. Свет гаснет.

«Это не каблуки, а копыта», — мелькает шальная мысль в моём сознании.

Мгновенно забыв про усталость, подскакиваю и устремляюсь вверх по лестнице, оскальзываясь на ступеньках и судорожно хватаясь за перила. Преследователь намного шустрее меня. С каждой секундой он всё ближе и ближе. Я боюсь оглянуться. Мне кажется, что его рука вот-вот вцепится в ворот моей рубашки.

Открытый выход на этаж возникает перед моими глазами внезапно. Я ныряю туда и слышу грохот за спиной. Пол вздрагивает. Мои ноги заплетаются и выставив перед собой ладони, я падаю ниц. Переворачиваюсь, даже не пытаясь подняться, пятясь, часто перебирая конечностями, отползаю к стене.

Проход на лестницу закрыт решёткой. Я не знаю, откуда она взялась. Несколько мгновений назад её не было. Иначе я не попал бы на этот этаж. Там, во тьме лестничного пролёта, я слышу своего преследователя. Однако разглядеть его не получается, слишком темно. Из-за решётки слышится невнятное бормотание, но слов не разобрать.

Кручу головой, осматриваясь. Такой же безликий, как и предыдущий, коридор с рядами дверей уходит в обе стороны. С трудом поднимаюсь на ноги, держась за стену, и бреду к лифту. Если планы эвакуации на всех этажах расположены одинаково, то можно будет проверить, как высоко я забрался. Эти коридоры такие длинные, как они вообще помещаются в жилом многоквартирном доме? Такая планировка физически просто невозможна. Почему эта мысль не пришла мне в голову сразу? Согласно плану эвакуации, я сейчас нахожусь на тринадцатом этаже. Именно сюда отправляла меня тётка из отдела первичного отбора.

Сейчас это название показалось мне ещё более странным, чем в первый раз. Чертовщина какая-то. Зачем я сюда вообще сунулся? Надо было быть внимательнее. Шестой дом, шестой этаж и шестая дверь от лифта меня не насторожили. Это ладно, но голос в лифте и странные галлюцинации явно говорят о том, что здесь дело нечисто. Теперь ещё тринадцатый этаж. Либо я всё же сошёл с ума, либо здесь происходит что-то очень нехорошее.

Где-то здесь должен быть отдел, где меня ждут. Разворачиваюсь. Так и есть, прямо за спиной дверь с надписью «Отдел распределения». На двери табличка со знакомым изображением — белая ваза на чёрном фоне.  Я на секунду представляю, как неопрятно выгляжу со стороны в пропитанной потом, выбившейся из-под брюк рубашке. Так дело не пойдёт. Если есть вероятность, что всё происходящее безобразие всего лишь мои галлюцинации, то появляться в таком виде перед, возможно, будущими коллегами точно нельзя. Нужно привести себя в порядок. Иду вдоль одинаковых дверей в поисках уборной. Ага, вот она. На двери пиктограмма в виде перевёрнутого вершиной вниз треугольника с кругом над основанием, ошибиться невозможно.

Туалет пуст. Подхожу к раковине. Зеркало, висящее над ней, по центру пересекает неровная вертикальная трещина, отчего правая часть отражения кажется немного больше левой. Видок у меня, как и предполагалось, тот ещё. Волосы всклокочены, по лицу разлилась нездоровая бледность, лоб блестит от пота. Рубашка мятая и местами грязная из-за впитавшейся пыли. От подмышек расползлись тёмные пятна. Жадно пью из-под крана. Набираю пригоршню воды, споласкиваю разгорячённое лицо. Мокрыми руками приглаживаю волосы. Стараюсь придать себе более-менее презентабельный вид, но получается слабо.

Правая половина отражения вдруг перестаёт повторять мои движения. Это происходит настолько внезапно, что я не сразу осознаю происходящее. Губы на правой части лица вытягиваются в тонкую линию, бровь хмурится, глаз наполняется ненавистью и злобой. Медленно пячусь от зеркала. Левая половина пятится синхронно со мной, тогда как правая остаётся на месте. Вышедшая из-под контроля часть поднимает руку и начинает царапать поверхность изнутри указательным пальцем. Ноготь неприятно скрипит по стеклу. Он сдирает тонкую плёнку, покрывающую обратную сторону зеркала. Линии складываются в буквы, а буквы в слова.

«Я уже рядом!» — читаю отзеркаленную корявую надпись.

Злобная копия ковыряет стекло под вертикальной чертой восклицательного знака, ставя точку и резко, не сводя с меня взгляда, бьёт по зеркалу кулаком. Паутина трещин разбегается по стеклу. Я выскакиваю из туалета, вышибив дверь плечом.

Коридор изменился. Двери исчезли. Стены исписаны странными символами и словами на незнакомом языке. Надписи и рисунки сделаны чем-то красным, хочется верить, что это лишь краска. Пересекая их, змеятся трещины, мерцающие огненными отблесками. Пол залит тёмной жидкостью. Что это? Кровь? С громким лязгом откуда-то сверху падают ржавые цепи. Они свисают, почти касаясь пола, заполняя весь коридор, и слегка звенят, покачиваясь.

До моего слуха доносится какой-то хлюпающий звук. Шаги. Кто-то приближается ко мне из глубины коридора, шлёпая по мокрому полу. Щурюсь, напрягая зрение, стараясь что-нибудь разглядеть в багровом свете, заполняющем коридор. Тщетно. Звон ржавых звеньев, задеваемых при движении, слышится уже совсем рядом, но я всё ещё никого не вижу. Замечаю, как качнулась цепь в нескольких метрах от меня, и, опустив глаза, вижу очертания босых ступней на залитом тёмной жижей полу. Только следы, ничего больше. И они всё ближе.

Бросаюсь прочь. Ноги разъезжаются. Я в отчаянной попытке удержать равновесие хватаюсь за слизкие цепи, свисающие с потолка. Звенья выскальзывают из рук. Падаю на колени. Ладони шлёпают по полу, брызги летят мне в лицо, попадают в рот. Ощущаю солоноватый с металлическим привкусом вкус на губах. Это точно кровь.

Разум погружается в пучину паники. Вскочив на ноги, срываюсь с места стараясь оторваться от невидимого преследователя. Свисающие цепи больно хлещут по лицу, но я уже не обращаю на это внимания. Стах и желание выжить заполнили мой разум.

Краем глаза замечаю приоткрытую дверь отдела распределения, но по инерции проскакиваю мимо. Чья-то крепкая рука хватает сзади в воротник и с силой дёргает назад. Ору от ужаса и беспорядочно молочу руками. Получаю отрезвляющую пощёчину. Меня грубо впихивают в кабинет. Я слышу щелчок запорного механизма захлопнувшейся двери.

— Вы где гуляете? — раздаётся недовольный визгливый голос. — Вас сколько ждать можно? Как будто у меня других дел нет.

Картинка перед глазами плывёт. Пространство вокруг меня искривляется и течёт. Только что перед моими глазами мелькнула комната, обитая изнутри изъеденными ржавчиной металлическими листами. Я готов поклясться, что видел мерзкое жабоподобное чудовище, покрытое гноящимися нарывами, в свете качающейся тусклой лампы на потолке. Однако через мгновение я обнаруживаю себя в обычном, слегка захламлённом кабинете. Передо мной за столом сидит и выжидающе смотрит невысокая полноватая женщина.

— Документы, — она нетерпеливо щёлкает пальцами перед собой.

— Так я их внизу заб… — осекаюсь я, обнаружив свою сумку висящей на плече. — Ща.

Осторожно приоткрыв дверь, выглядываю наружу. Никаких цепей и крови нет. Ряды одинаковых дверей всё так же тянутся вглубь длинного коридора.

— Всё нормально у вас? — обеспокоенно интересуется хозяйка кабинета.

— А куда всё делось? — я смотрю на неё ошалелыми глазами.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, до того, как вы меня втащили в кабинет, там же…

— Простите, я что сделала? — её брови изумлённо ползут вверх. — Мне заняться больше нечем, чем мужиков к себе затаскивать? Вы в своём уме?

Я обхватываю голову руками и с усилием тру виски́. Что-то здесь не сходится.

— Вы знаете, — бормочу растерянно. — Я, наверное, пойду. Что-то мне и правда нехорошо.

Она смотрит слегка насмешливо.

— Пили вчера? Может, аспирина?

— Вообще редко употребляю, но от таблетки не откажусь.

Она копается в выдвижных ящиках и выкладывает на стол небольшую белую пилюлю. Ставит рядом стакан воды. Проглатываю лекарство и торопливо запиваю его, обливаясь.

— Перенервничали, наверное, перед собеседованием. Сейчас таблетка подействует, посидите, успокойтесь. Скоро начальник освободится. Побеседуем, раз уж пришли.

Она кивает на стул рядом со входом. Я присаживаюсь на указанное место и пытаюсь привести мысли в порядок. Что со мной? Неужели я правда схожу с ума?

— …компании? — доносится до меня голос толстушки.

— А? — переспрашиваю я.

— Я говорю, что вы знаете о нашей компании? — повторяет она.

— Да, собственно, немного, — бормочу, всё ещё не до конца взяв себя в руки. — В Интернете про вас я ничего не нашёл, наверное, недавно открылись или название сменили. Глубоко копать не стал, думал, на месте разберусь. Раз моё резюме заинтересовало, то, наверное, подхожу вам. Предполагаю, что занимаетесь ювелиркой.

— Почему?

— Название «Рубин» подходит для этой сферы деятельности.

— А, — кивает она. — Многие путают. Не руби́н, а Ру́бин. Это фамилия. В честь датского психолога Э́дгара Ру́бина. Вы картинку на двери видели?

— Ну.

— Он придумал. Ваза Рубина называется. В зависимости от того, на чём сосредоточено внимание смотрящего, можно увидеть либо сосуд, либо два человеческих лица друг напротив друга. Одновременно увидеть и то, и другое не получится. Взгляните ещё раз.

Она протягивает мне уже знакомый чёрно-белый рисунок. Действительно, то, что я раньше воспринимал как фон, оказалось двумя чёрными профилями мужских лиц. Мне кажется, или они правда похожи на меня?

— Так чем вы тогда занимаетесь? — недоуменно спрашиваю я, возвращая картинку. — О психологии я знаю очень мало и вряд ли смогу быть вам полезен. Я на должность менеджера по продажам пришёл устраиваться.

— О, это совершенно не важно, — машет рукой она. — Тут скорее вопрос в том, чем мы можем быть вам полезны, но об этом лучше поговорить с начальником. Пойду проверю, освободился он уже или ещё нет.

Женщина тяжело выбирается из-за стола и исчезает за дверью справа. Я порываюсь заглянуть в быстро сужающуюся щель, но не успеваю ничего толком рассмотреть. Моё любопытство оправдано, ведь ещё минуту назад никакой двери на этом месте не было.

В глазах смотрящего (2/2)

[1] «Мэри Поппинс, до свидания» — советский художественный фильм 1983 года.

Воспоминание, мелькнувшее в сознании яркой вспышкой, резко оборвалось. Туман рассеялся. Я стоял на просёлочной дороге. Вдали светились окна домов. Под ногами валялся помятый дорожный знак с надписью «ПАМЯТНЫЙ ОКОЛОТОК». Звон колокола смолк.

Это же деревня, где живёт Алиса. Я быстрым шагом направился к едва различимым в сгущающихся сумерках домикам. Справа раскинулось широкое поле с редкими чахлыми кустиками. Слева, почти вплотную к краю дороги, высились корявые деревья непроглядной чащи. Казалось, оттуда веет могильным холодом.

Мне доводилось бывать в деревнях. Воздух там всегда был наполнен различными звуками, непривычными городскому жителю. Крики птиц, стрекотание насекомых, разноголосица домашних животных — здесь всего этого не было. В округе стояла гробовая тишина. Однако на фоне всего произошедшего со мной за последнее время это не казалось таким уж странным.

Когда до ближайшего дома оставалось уже не больше пары сотен метров, я снова услышал плач.

— Алиса? — просипел я, превозмогая боль в горле.

Естественно, никто не отозвался. Я сам-то себя с трудом слышал. Горло, надсаженное постоянными криками, отказывалось воспроизводить громкие звуки. Я крутил головой в поисках источника плача. Судя по всему, кто-то рыдал в лесу. Я немного прошёл по направлению к чаще. Так и есть — звук стал слышен чётче. Взглянув на часы, убедился, что стрелка указывает в сторону деревни. Циферблат светился ядовито-жёлтым светом. Соваться в неизведанную лесную глушь не было ни малейшего желания, но если девочка там, я должен её найти.

Осторожно раздвигая руками ветки, я двинулся вглубь леса, подсвечивая путь фонариком. Звуки слышались где-то совсем рядом. Спустя непродолжительное время я оказался на небольшой полянке. В дальнем её конце стояла, сотрясаясь от плача, женская фигура в тёмной одежде. Это была не Алиса, но было в ней что-то неуловимо знакомое.

Я медленно направился к рыдающей женщине. Она громко всхлипывала, опустив голову и спрятав лицо в ладонях. Длинные чёрные волосы падали на плечи и грудь.

— С вами всё в порядке? — негромко поинтересовался я.

Казалось, она меня не слышит. Приблизившись почти вплотную, я легонько коснулся её плеча. Она подняла лицо. Рука с чёрными ногтями молниеносно вцепилась мёртвой хваткой в моё запястье, заставив меня выронить фонарик от неожиданности. Теперь я понял, почему фигура показалась мне знакомой. Я узнал её. Узнал чёрную футболку с логотипом группы «Кино», блуждающий взгляд и широкую кровоточащую рану на шее. Рыдания сменились безумным булькающим хохотом.

Сунув свободную руку в карман, я выхватил нож. Щёлкнула пружина, выталкивая лезвие наружу. Острый клинок полоснул по держащей меня руке. Женщина пронзительно заверещала и, отпустив моё запястье, взлетела вверх. Синхронно с её криком из чащи донёсся чудовищный рёв, деревья затрещали, ломаясь. Нечто огромное ломилось из леса на поляну.

Я бросился прочь, но тут же рухнул лицом вниз. Ноги словно стянуло тугим арканом. Перевернувшись на спину, я увидел, что их оплели узловатые шевелящиеся корни. Последние деревья, сдерживающие монстра, с треском, рухнули, и на поляне возникла громадная человекоподобная фигура. Я отметил, что со времени нашей последней встречи корень мандрагоры заметно подрос. Десятки толстых щупалец, змеясь, скользили по траве в мою сторону. Новые побеги формировались прямо на глазах и тут же устремлялись ко мне. Головы у чудовища не было, на её месте извивался длинный отросток, противоположный конец которого исчезал под юбкой парящей над землёй женщины.

В груди чудовища разверзся усеянный кривыми клыками зёв, и меня потащило прямо в него. Вверху оглушительно хохотала безумная брюнетка. Я отчаянно хватался за влажную траву, но всё было напрасно. Тело оторвалось от земли. Меня обдало невыносимой вонью из распахнутой пасти.

Поляну озарил яркий свет. Радостные вопли бывшей попутчицы сменились криком боли. Отростки, удерживающие меня, разжались, я рухнул вниз, больно ударившись спиной. Монстр, недовольно урча, неохотно отступал в чащу, втягивая щупальца.

— Быстрее! — раздался знакомый голос. — Бежим!

Я резко вскочил на ноги и рванул за Степанычем. Дед бежал слишком резво для своего возраста. В руке его ярко пылал факел, разгоняя лесной полумрак. Я с трудом поспевал следом. Наконец, мы выскочили на дорогу. Степаныч остановился. Я согнулся рядом, уперев руки в колени, и жадно хватал ртом воздух. Не в силах произнести ни слова, лишь махнул рукой в сторону деревни.

— Нет, — покачал старик головой. — Мне туда путь заказан. Я вмешался. Этого делать было нельзя. Теперь меня ждёт наказание.

Дыхание его совсем не сбилось. Голос звучал ровно, как будто не он мчался только что по лесу, перепрыгивая торчащие из земли корни и коряги.

— Найди Алису. Она где-то в Околотке прячется. Ты должен вытащить её отсюда любой ценой. Поспеши. Времени у тебя осталось совсем немного.

Я заметил, что свет факела быстро тускнеет.

— Оно боится пламени? — немного восстановив дыхание, просипел я. — Давайте подожжем лес.

— Это не просто пламя, — хмыкнул Степаныч и внезапно ткнул факелом мне в запястье.

Я инстинктивно отдёрнул руку, но вдруг понял, что не ощутил жара.

— Была у меня припрятана искра Благодатного огня, — с сожалением произнёс он. — Для себя берёг, но чего уж теперь. Может, сможешь внучку вытащить, тогда не зря истратил.

Из чащи донёсся треск ломающихся деревьев. Чудовище шло по нашему следу.

— Тика́й! — старик толкнул меня в плечо. — Найдёшь Алису, сразу на Верхний Ям шуруйте. Там поезд ждёт. Надеюсь, успеете.

Раздался тонкий свистящий звук. Рубаха на груди дед вспучилась. Рот его открылся в беззвучном крике. Факел выпал из руки и потух. Узловатый корень пробил тело старика насквозь. Кровь брызнула мне в лицо. Окровавленный отросток обвил конвульсивно дёргающуюся добычу и резко дёрнул. Степаныч исчез за деревьями. Усталость как рукой сняло. Не оглядываясь, я бросился к Околотку.

VI

Мне казалось, что от топота монстра сотрясается земля, а голова готова была взорваться от пронзительного визга. Я промчался через одиноко стоящие ворота, споткнулся о камень, попавшийся на пути, и растянулся во весь рост. Не обращая внимания на боль, вскочил и вдруг понял, что шум позади прекратился. С опаской оглянулся назад. Дорога была пуста. Погоня отстала. Мне удалось уйти.

Я взглянул на часы — циферблат горел тревожным оранжевым светом. Нужно как можно быстрее найти Алису, скоро совсем стемнеет. Я первый раз за всё время пребывания в этом месте взглянул на небо. Ни луны, ни звёзд разглядеть не удалось. Темнеющий небосвод был затянут плотной дымкой.

Оглядевшись вокруг, я направился к ближайшему домику. Окна покосившейся избы изнутри освещали тусклые пляшущие блики. Явно не электрическая лампочка. Похоже на свечи. Не удивлюсь, если даже лучины. Поднявшись по скрипящему крыльцу, громко постучал. Не дождавшись предложения войти, дёрнул входную дверь и оказался в тёмных сенях. Вспомнив о потерянном в лесу фонарике, я негромко выругался и принялся шарить руками по стене в поисках входа в жилое помещение.

Нащупав холодную металлическую ручку, потянул дверь на себя и замер на пороге. Комната была пуста, если не считать небольшого гроба, стоящего в самом её центре на двух табуретках. По его углам на длинных подставках горели четыре свечи. В гробу лежал ребёнок. Сначала я решил, что это Алиса, но, подойдя ближе, понял — не она. Мёртвая девочка была примерно одного с ней возраста, однако на этом сходство заканчивалось. Россыпь веснушек на бескровном лице и ярко-рыжие волосы. Это точно не она, хотя было в ней что-то неуловимо знакомое. Смерть ребёнка — это всегда страшно, но я всё же испытал облегчение, поняв, что это не Алиса.

Я отступил к двери, когда меня накрыло очередной волной воспоминаний.

Просторное помещение без окон с сырыми стенами. Похоже, это подвал. В центре стоит медицинская кушетка. Под кушеткой на полу начертана красным большая пятиконечная звезда в круге. По концам её лучей расположены зажжённые свечи. На кушетке с закрытыми глазами лежит девочка. Её длинные рыжие волосы свисают с лежанки, руки и ноги туго зафиксированы широкими ремнями. У изголовья тёмная фигура в надвинутом на глаза капюшоне нараспев произносит слова на незнакомом языке.

Внезапно ребёнок открывает глаза и поворачивает голову в мою сторону.

— Отпустите меня, — едва слышно шепчет она. — Пожалуйста. Я никому не скажу.

Человек в капюшоне извлекает из складок плаща небольшую куклу. Нет, не куклу. Человекоподобный корень мандрагоры. В другой руке появляется нож. Пальцы тонкие, женские. Не переставая бормотать, она делает небольшой, но глубокий надрез на запястье ребёнка. Подставляет корень под тонкую струйку крови, стекающую с края кушетки. Голос её становится громче, появляются визгливые нотки. Кровь впитывается в растение без остатка. Ни капли не проливается на пол. Отростки жуткой куклы начинают шевелиться. Женщина кладёт её на грудь девочки. Аккуратно бинтует порез.

— Создание сие будет твоим стражем и проводником за кромку, — обращается она к ребёнку, переходя на понятный язык. — Очисти сосуд для потерявшейся во тьме.

Девочка начинает кричать. Я закрываю уши руками и зажмуриваюсь.

— Отпусти меня! — прорывается крик в зажатые уши. — Отпусти меня! Отпусти меня!

Я открыл глаза. Мёртвая девочка сидела в гробу, повернувшись ко мне, и повторяла одну и ту же фразу, как заведённая. Из её носа показалась струйка крови. Нет, это не кровь. Это длинная многоножка выползла и, извиваясь, скрылась в рыжих волосах.

В ужасе я бросился к выходу. Спотыкаясь о хлам в сенях и отмахиваясь от свисающих с потолка пучков сушёных трав, протаранил входную дверь плечом и вывалился во двор. Не останавливаясь, выскочил за ограду и кинулся по улице вдоль домиков, как один похожих друг на друга. Их двери начали открываться, и из каждого выползали, подтягиваясь на руках, копии мёртвого ребёнка. Их глаза пылали в сумерках ярко-красным светом. Десятки голосов сливались в один.

— Отпусти меня! Отпусти меня!

Я мчался вперёд, казалось, целую вечность, но улица всё не кончалась. Лёгкие горели огнём. Наконец, обессилев, я упал на колени и, закрыв лицо ладонями, замер, тяжело дыша. Голоса медленно приближались. Они наползали со всех сторон, неотвратимые, как лавина.

Вдруг всё стихло. Моего плеча коснулась чья-то рука.

— Ты чего? — раздался голос Алисы. — Тебе плохо?

VII

Я отнял руки от лица и ошалело огляделся по сторонам. Никаких рыжеволосых мёртвых девочек рядом не было.

— Нет. Просто я спятил.

Внезапно на меня напал истеричный смех. Напряжение, копившееся всё это время, наконец вырвалось наружу. Я катался по земле, громко хохоча, не в силах остановиться. Алиса смотрела на меня непонимающе и немного испуганно. С трудом я всё же взял себя в руки и прекратил истерику. Немного отдышавшись, вытер слезящиеся глаза.

— Ты куда пропала?

— Я не пропала. Ты меня бросил.

— Я тебя искал. Нам нужно уходить отсюда. Здесь опасно.

— Надо дождаться деда.

— Мы с ним встретились, — я запнулся и продолжил. — Он велел идти на Верхний Ям.

— А ты меня снова не бросишь?

— Ни за что!

Я поднялся с земли и протянул ей раскрытую ладонь.

— Хорошо, — она схватила меня за руку. — Ты обещал.  

Я покосился на циферблат часов. Он светился багровым, стрелка показывала на противоположный конец деревни. Тьма сгущалась очень быстро. Свет в домах погас, и их тёмные силуэты сливались с небом. Внимательно глядя под ноги, я медленно двинулся в нужном направлении, крепко сжав руку Алисы.

— У тебя случайно нет фонарика? — спросил я на всякий случай.

— Нет, а зачем? — удивлённо протянула она. — Светло же.

— Как светло? — я резко остановился.

— Ну, пасмурно немного, — удивлённо ответила девочка. — Наверное, дождик скоро пойдёт.

— Погоди, — я присел на корточки и, взяв её за плечи, развернул к себе. — Хочешь сказать, сейчас не ночь?

Она отрицательно помотала головой.

— Ты меня не обманываешь?

— Нет.

— Так, — я на секунду задумался. — Опиши мне, что ты видишь вокруг.

— Да всё как всегда, — пожала она плечами. — Обычная улица с домами. Полкан вон кость грызёт под забором. Баба Галя по воду пошла. Мишка с котом играется. Дед Паша косу точит на завалинке. Ты чего, сам не видишь?

— Получается, не вижу. А место, где я тебя первый раз нашёл, как выглядело?

— На сенокосе раньше не был, что ли? Как он может выглядеть?

— Кучи одежды, части манекенов… Не?

— Стога́ сена, скошенная трава. Какие ещё манекены?

— С каждой минутой всё меньше понимаю, что здесь происходит, — пробормотал я. — Ладно, потом разберёмся.

Сверившись ещё раз со стрелкой на часах, я указал рукой вперёд.

— Веди тогда в ту сторону, потому что я уже ничего не вижу вокруг.

— Хорошо.

Алиса потянула меня в указанном направлении.

— Дед сказал, ты ничего не помнишь до нашей встречи.

— Вообще-то уже кое-что вспомнил, но мне это не понравилось.

— Ты делал что-то плохое?

— Очень надеюсь, что нет, но, возможно, я не очень хороший человек.

Алиса надолго замолчала. Я тоже погрузился в размышления. Что значат мои видения? Очевидно, это как-то связано с рыжей девочкой. А может, просто ложные воспоминания?

Впереди показалось чуть заметное свечение. Я был уверен, что вскоре мы выйдем к туманному проходу. Так и произошло. Уже знакомый белёсый столб возвышался посреди непроглядной тьмы.

— Ты что-нибудь видишь? — осторожно поинтересовался я у Алисы.

— Ага, — подтвердила она. — Большие ворота без забора. Нам туда?

— Видимо, да. Поднажмём!

Я подхватил девочку на руки и с разбега влетел в клубящийся туман. Привычно заложило уши. Звуки и ощущения исчезли. Почти исчезли. Я всё ещё чувствовал прижавшееся ко мне тельце ребёнка. Внезапно я понял, что в тумане был кто-то ещё. Кто-то пытался разорвать нашу связь с Алисой, и ему это почти удалось. На короткий миг я перестал ощущать девочку рядом с собой.

— Алиса! — беззвучно закричал я. — Вернись!

И она меня услышала. Мы снова были вместе. На этот раз я её точно не отпущу.

Я двигался сквозь плотное марево, не чувствуя земли под ногами. Собственно, я и ног-то не чувствовал. Клубы тумана передо мной принимали причудливые формы, пробуждая воспоминания.

Мужчины со скорбными лицами и плачущие женщины склонили головы на фоне крестов и надгробий. Я держусь чуть поодаль. Скорбящие смотрят на меня с неприязнью, некоторые с нескрываемой ненавистью. Убитая горем женщина с покрасневшими от слёз глазами отделяется от толпы и подходит ко мне. Я узнаю её. Это моя соседка по купе.

— Будь ты проклят! — она плюёт мне в лицо. — Ублюдок, зачем ты пришёл?

Звонкая пощёчина обжигает щёку.

Она кричит что-то ещё, но я её уже не слушаю. Кто-то из присутствующих уводит её в сторону, шепча успокаивающие слова.

Сквозь застилающие глаза слёзы я смотрю на свежую могилу. Поднимаю взгляд на надгробие. С фотографии улыбается Алиса.

Где-то вдалеке раздаётся поездной гудок.

Поезд гудел всё громче, разгоняя туман. Тусклые фонари освещали пустой перрон. Я стоял, прижимая девочку к груди. Обернувшись назад, увидел скособоченное здание вокзала. На вывеске выцветшая надпись «Верхний Ям». Мы успели.

— Ты вспомнил?

Алиса с надеждой смотрела на меня.

— Да, дочка, — я аккуратно поставил её на землю и вытер слёзы. — Вспомнил. Прости.

Она обхватила меня руками, уткнувшись лицом в живот, и громко заплакала.

— Теперь всё будет хорошо, — хрипло прошептал я, гладя её рукой по русой голове. — Мы с бабушкой придумали, как тебя вернуть.

Я бросил быстрый взгляд на часы. Циферблат почти чёрный. Выход вот-вот закроется. Снова подхватив Алису на руки, я кинулся к единственному вагону, прицепленному к старому закопчённому паровозу. Поезд тронулся, но боковая дверь всё ещё была открыта.

— Цепляйся за поручень! — прохрипел я, поравнявшись с тамбуром.

Алиса ловко вскарабкалась внутрь. Я остановился, провожая удаляющийся вагон взглядом. Из открытой двери показалась голова дочки. На секунду мне почудилось, что её волосы стали рыжими. Я протёр глаза. Да нет, просто показалось из-за тумана.

— Прости, но я должен остаться, — прошептал я. — Таковы условия.

Я смотрел вслед уходящему поезду, пока он не скрылся из вида. Когда очертания вагона растворились в тумане, я опустился на влажную скамейку и закрыл глаза. Теперь я вспомнил всё, но воспоминания не принесли мне облегчения.

VIII

Я смотрю на наручные часы.

— Чёрт, мне же дочку из школы забирать!

Тяжело поднимаюсь из-за стола.

— Куда? — слабо возражает сосед-собутыльник. — Ты же пьяный. Такси вызови.

— Я нормальный, — с трудом ворочаю заплетающимся языком. — Ща быстро туда-обратно.

Через полчаса я тупо пялюсь сквозь потрескавшееся лобовое стекло на разбитую витрину магазина одежды. На соседнем сидении стонет Алиса. Я поворачиваюсь к ней. Лицо дочери заливает кровь.

— Больно, — еле слышно произносит она.

Её ладошка слабо сжимает мою руку.

— Почему здесь так темно? Мне страшно. Не бросай меня тут одну.

Я пытаюсь успокоить её, но слова застревают в горле.

Спустя семь часов уставший врач сообщает, что спасти ребёнка не удалось.

Через неделю я нахожу супругу сидящей в кресле с перерезанным горлом. Чёрная футболка с логотипом группы «Кино» пропитана кровью. Правая руки с выкрашенными в чёрный цвет ногтями безвольно свисает с подлокотника. На полу валяется нож с выкидным лезвием, на его рукояти выгравировано распятие. Левая рука сжимает записку. На косо оторванном тетрадном листе большими неровными буквами написано: «Это ты виноват!».

Жизнь, лишённая смысла, тянется невыносимо долго.

Кто-то звонит мне с незнакомого номера уже несколько дней. Я сбрасываю вызовы. Наконец решаюсь поднять трубку.

— Дима, это Зоя Викторовна, — голос бывшей тёщи полон решимости. — Нужно срочно увидеться. Приезжай.

Я удивлён и заинтригован. После смерти Ольги мы ни разу не общались.

— Хорошо. Скоро буду.

Покосившийся домик Зои Викторовны давно требует ремонта. После того как не стало Семёна Степановича, хату она совсем запустила. Я смотрю на фотографию старика, висящую на стене. Фото сделано незадолго до его смерти. Он выглядит точно так же, как при нашей встрече в поезде.

— Ты хочешь вернуть Алису? — спрашивает Зоя Викторовна, пододвигая ко мне чашку с горячим чаем.

— А разве это возможно?

И тёща рассказывает мне про Околоток Памяти. Про место, находящееся за кромкой мира. Там, где сны переплетаются с воспоминаниями. Где души умерших людей живут благодаря воспоминаниям близких. Это изнанка царства мёртвых. Тонкая мембрана между Явью и Навью. Там видения и галлюцинации живых переплетаются с посмертным небытием умерших. Там кошмары сливаются с мечтами, и память соседствует с забвением. Она говорит о пересадочных станциях, дающих возможность вернуть потерянных близких. О том, что цена возвращения любимых слишком высока и не каждый решится на подобное. Она рассказывает о том, что существует возможность на короткое время открыть дверь в мир мёртвых. Она говорит о сошествии Иисуса Христа в Ад. Вспоминает Иштар, Гильгамеша, Орфея, Диониса и Одиссея. Все они находили дорогу в царство смерти.

Я смотрю на Зою Викторовну с жалостью, понимая, что смерть мужа и внучки пошатнули её психику, а самоубийство дочери окончательно свело с ума.

— Не жду, что ты сразу поверишь, — как будто читает мои мысли старуха, — поэтому предлагаю лично убедиться, что я не вру.

Она достаёт их кармана небольшую бутылочку с красной жидкостью и ставит её передо мной.

— Выпей.

— Что это?

— Настойка на корне мандрагоры. Она позволит на пару минут заглянуть за кромку. Небольшая демонстрация, не более. Для настоящего погружения потребуется более тщательная подготовка и бо́льшая дозировка.

Я подозрительно кошусь на пузырёк.

— Не бойся, — усмехается тёща. — Хотела бы отравить, подмешала бы отраву в чай.

На самом деле я почти не боюсь. Жизнь без смысла не так уж жалко терять. Скручиваю крышку и залпом опрокидываю в рот содержимое. Перед глазами всё плывёт. Комната заполняется густым туманом.

Прихожу в себя перед заброшенным зданием вокзала. Над входом вывеска: «Нижний Ям». Корявая приписка внизу от руки: «Пересадочная станция». Не сразу вспоминаю, кто я и как тут очутился. Однако память возвращается довольно быстро. Всё так реально и совсем не похоже на галлюцинацию. Я чувствую запах тлена и сырости. Щипаю себя за руку и вскрикиваю от боли. Тут всё настоящее и одновременно какое-то неправильное. Туман снова сгущается вокруг меня.

Я лежу на деревянном холодном полу в доме Зои Викторовны. За окном начинает смеркаться. Времени прошло явно больше, чем пара минут. Украдкой смотрю на часы.

— Время там течёт по-другому, — перехватив взгляд, опережает мой вопрос тёща. — Поверил теперь?

— Это странно, — с трудом поднимаюсь с пола и сажусь за стол. — Не похоже на иллюзию.

— На самом деле это самая настоящая иллюзия, потому что каждый видит там что-то своё. Это не Рай и не Ад. Это серая зона. Туда попадают независимо от того, праведник ты или грешник. И то, каким ты увидишь это место и его обитателей, зависит только от твоего внутреннего мира. Там хватает опасных существ, но формы, которые они принимают, существуют только в твоей голове.

— Откуда вы всё это узнали?

— Ты знаешь, что Ольга поздний ребёнок. Мы с Семёном долго пытались, но всё было напрасно. Я тогда ухаживала за лежачей соседкой. Бабка была почти полностью парализована, но разум сохранила на удивление чистый. Она утверждала, что наделена даром. Я ей не верила, пока она не помогла мне забеременеть. В дальнейшем она ещё многому нас с Семёном научила, а перед смертью передала свой дар мне.

— Так вы ведьма? — я всё ещё настроен скептически. — А Степаныч был колдуном?

— Нет, Семён не был колдуном, — качает головой тёща. — У него не было дара, хотя он знал и умел больше, чем обычные смертные. Он любил людей и старался свои знания использовать во благо. Поэтому он не одобрил то, что я собираюсь тебе предложить.

— Не одобрил? — я бросаю быстрый взгляд на старуху. — Вы хотите сказать, что всё ещё общаетесь?

— Не часто. Связь много сил отнимает. Моя память удерживает его в Околотке так же, как твоя держит там Алису.

— Так вы и с Алисой…

— Иногда.

— А Ольга?

— Ольга — самоубийца. Такие теряют остатки разума практически сразу. Возможно, её сущность всё ещё бродит где-то между пересадочными станциями, но ей уже не помочь.

— Допустим, — задумчиво произношу я. — Всё-таки почему Степаныч не одобрил вашу затею?

— Плата слишком высока, — горько усмехается тёща. — Во-первых, выйти сможет только одна душа, а это значит, что кому-то придётся остаться. Во-вторых, для возвращения нужен сосуд.

— Какой ещё сосуд?

— В нашем случае тело девочки, лишённое души. Я смогу провести обряд изгнания, но донора придётся достать тебе.

— Вы предлагаете мне похитить ребёнка? — возмущённо вскакиваю из-за стола и быстрым шагом направляюсь к выходу. — Вы совсем рехнулись? Ни за что! Прощайте, Зоя Викторовна, и не звоните мне больше.

— Подумай, Дима, — доносится мне вслед. — Вспомни, кто виноват в смерти Ольги и Алисы.

— Я об этом никогда не забываю, — бормочу под нос, с силой хлопая дверью.

До поздней ночи я копаюсь в Интернете в поисках любой доступной информации о путешествиях в загробный мир и особенно о корне мандрагоры. Из подтверждённых фактов нахожу только то, что мандрагора содержат алкалоиды и действует подобно опиатам, вызывая галлюцинации. Может использоваться как сильное снотворное средство. Передозировка опасна потерей памяти, нарушением работы мозга и приводит к коматозному состоянию, вплоть до смертельного исхода.

Я начинаю сомневаться, что моё посещение пересадочной станции не было галлюцинацией. Отрубаюсь прямо за монитором. Мне снится Алиса. Она плачет и просит не бросать её.

Мысли о пересадочных станциях не выходят у меня из головы уже месяц. Всё это время мне снится дочь. Каждую ночь.

Я обращаю внимание на рыжеволосую девочку из соседнего двора. Она чем-то напоминает мне Алису. Они примерно одного возраста. Возможно, даже знали друг друга. Мать зовёт её Иришкой. Хорошее имя.

Зоя Викторовна выжидающе смотрит на меня.

— Я привёз сосуд, — говорю, старательно пряча глаза. — Ей не будет больно?

— Возможно, немного, — пожимает она плечами. — Я постараюсь сделать всё быстро.

Старуха достаёт со шкафа ларец с пятиконечной звездой на крышке. Внутри лежат кинжал и небольшой человекоподобный корень.

— Я читал, что не всякая мандрагора годится для колдовских ритуалов, — нервно пытаюсь заполнить повисшую тишину. — Раньше ведьмы выращивали их из мозгов мёртвых воров или испражнений висельников.

— Всё зависит от целей, для которых он будет использоваться, — усмехается старуха. — Для нас идеально подходит растение, выращенное из сердца самоубийцы.

Она нежно поглаживает фигурку пальцами.

— У этого корня особая связь с Ольгой.

Она открывает дверь погреба.

— Прежде чем мы приступим, должна предупредить о том, что времени у тебя немного. Проход будет открыт три дня по земному времени, но за кромкой время течёт по-другому. Причём для каждого по-своему. Пока проход не закроется, ты будешь связан со своим телом. Для душ, оторванных от своих земных оболочек, нет времени, для них каждое мгновение — бесконечность. Однако не для тебя, пока срок не выйдет. Поэтому поторопись, если хочешь вытащить дочь. Потерянную душу может вывести только живой. Семён встретит тебя и поможет, чем сможет, но его возможности сильно ограничены. Мир за кромкой живёт по своим правилам. Будь осторожен, не дай себя обмануть. Обитающие там хитры и готовы на многое, чтоб проскользнуть в мир живых. Особенно внимателен будь при переходах между пересадочными станциями.

Она спускается в погреб.

— Давай, неси свой сосуд. Я пока всё подготовлю.

Глухой рык прервал мои воспоминания. Перрон содрогнулся от тяжёлых шагов. Я открыл глаза и с безразличием посмотрел на приближающегося Смотрителя. Мне не страшно. Я готов принять свою участь. И лишь одна мысль не давала мне покоя. Вдруг мне не показалось, и волосы Алисы действительно изменили цвет? Что если изгнанная тёщей душа девочки смогла найти способ вернуться? Я вспомнил, как во время перехода почувствовал присутствие кого-то постороннего и на секунду потерял связь с дочкой. Могла ли Иришка занять её место в этот короткий миг?

Когтистая лапа Смотрителя метнулась ко мне, прерывая тревожные мысли и погружая во тьму.

Эпилог

Лежащая на кушетке рыжеволосая девочка открыла глаза и закашлялась.

— Пить, — едва слышно простонала она, разлепив пересохшие губы.

Старуха, дремавшая возле неё на стуле, подскочила и суетливо начала отстёгивать ремни, стягивающие руки ребёнка.

— Сейчас, Алисочка, — причитала она. — Сейчас наверх поднимемся. Там и попить, и покушать приготовлено.

Занятая вторым запястьем, старуха не заметила, как свободная рука девочки скользнула к изголовью кушетки.

— Я не Алиса, — с ненавистью прошипела она, вонзая ритуальный кинжал в шею ведьмы. — Меня зовут Иришка.

— Вы не против поменяться местами? — поинтересовался осторожно старик. — Не люблю спиной вперёд ехать.

— Давайте, — я пожал плечами, — Мне без разницы.

Немного потолкавшись в тесном купе, мы пересели. Брюнетка на верхней полке лежала с закрытыми глазами, уронив смартфон на грудь. Счастливая. У меня вот всегда были проблемы со сном, а она только легла и сразу отрубилась.

—Алисочка, ты пить не хочешь? — обратился дед к девочке заискивающим тоном.

Внучка отрицательно мотнула русой головой. Поезд зашипел, здание вокзала медленно исчезло за окном. Семён облегчённо вздохнул и полез в сумку.

— А я выпью, — он достал из старого рюкзака стеклянную бутылку без этикетки, наполненную тёмно-красной жидкостью. — Составите компанию?

— Что это?

Я подозрительно уставился на бутылку. Похоже, причина странного поведения старика и его трясущихся рук наконец прояснялась. Деду нужно было срочно поправить здоровье.

— Настойка домашняя, — он заговорщицки подмигнул. — Особый семейный рецепт.

Дорога предстояла долгая. Что такое пол-литра для двух взрослых мужиков? Просто способ приятно скоротать время за непринуждённой беседой.  

— Ща я за стаканами к проводнице схожу, — я приподнялся со своего места.

— Сиди-сиди, — замахал руками дед. — У меня всё с собой.

Всегда завидовал людям, умеющим так легко переходить на «ты». Попутчик тем временем извлёк из сумки пару складных стаканчиков и небольшой пластиковый контейнер с закуской.

— Картошечка тёплая ещё, — сняв крышку, он втянул носом воздух. — Алисочка готовила. Не смотри, что ребёнок. Она у меня умница. Всё умеет. Рано без матери осталась, сам воспитываю, как могу.

— Бросила?

— Не, — Степаныч шмыгнул носом. — Умерла.

— Извините.

— Ничего. — он махнул рукой. — Мы уже пообвыкли. Ты вот хлеба нарежь пока.

Он протянул мне буханку и складной нож с выкидным лезвием. На потёртой рукояти было выгравировано распятие. Я отрезал два аккуратных куска, мысленно отметив приятную остроту лезвия.

— Далеко едешь?

— До конца. А вы?

— Не, мы скоро выходим. У нас пересадка в пути.

— В гостях были?

— Можно и так сказать, — горько усмехнулся старик. — К дочке на погост ездили. Мы-то с внучкой в другое место перебрались, а она осталась. Вот и решили навестить.

Бросив быстрый взгляд на притихшую на верхней полке попутчицу, дед разлил по первой. Тягучая красная жидкость вызывала неприятные ассоциации с кровью, но я решил не судить о книге по обложке.

— Давай помянем.

Мы выпили, не чокаясь. Девочка неодобрительно покосилась на деда и снова отвернулась к окну.

У настойки был сладковатый и какой-то знакомый привкус. Она мягко скользнула в желудок и начала расходиться тёплой волной по всему телу. Я внезапно испытал острое чувство дежавю.

— На чём настаиваете? — поинтересовался я, ставя стаканчик на столик.

— Да травки разные, ягоды, корешки. Ничего особенного. Ты закусывай, не стесняйся.

Степаныч пододвинул контейнер. Вооружившись пластиковой вилкой, я насадил на зубцы крупный кусок варёной картошки и потянул его ко рту. Что-то мелькнуло у меня перед лицом. Негромко вскрикнув от неожиданности, я шарахнулся в сторону.

С верхней полки, слегка покачиваясь, безвольно свешивалась рука брюнетки. Блики солнца играли на аккуратных ногтях, покрытых чёрном лаком. Мысленно чертыхнувшись, я вернулся в исходное положение. Лёгкий аромат духов щекотал ноздри.  И снова дежавю настигло меня. Запах показался таким знакомым и родным, но в то же время пробуждал чувство глубокой печали. Я поднялся с лежака и посмотрел на попутчицу. Привлекательная женщина слегка за тридцать в чёрном топе с ярко-красным принтом «Мама, я знаю, мы все сошли с ума...» на фоне логотипа группы «Кино». Юбка чуть выше колен открывала стройные ноги. Длинные волнистые волосы цвета воронова крыла разметались по подушке, частично скрывая изящную шею. В моём вкусе. Было в чертах её лица что-то неуловимо порочное и притягательное.

Стараясь не разбудить, я осторожно взял её запястье двумя пальцами и медленно переместил свисающую конечность обратно на полку. Несмотря на то, что в купе было довольно тепло, рука женщины была холодна, как лёд. Что-то внезапно насторожило меня. Замерев, я пытался понять, что же не так с попутчицей, и вдруг до меня дошло… Она не дышала. Грудь её всё это время оставалась неподвижной. Надеясь, что ошибся, я слегка потормошил её за плечо.  Голова склонилась вправо, волосы, прикрывающие шею, соскользнули, и я, заорав, отпрыгнул назад, чуть не упав, споткнувшись о вытянутые ноги деда. На шее женщины красовался свежий глубокий порез. Кровь медленно сочилась из раны, впитываясь в подушку. Теперь я заметил тёмное пятно на белом постельном белье, прикрытое волосами. Я смотрел на труп не отрываясь, лихорадочно соображая, что же делать дальше. И тогда попутчица открыла глаза. Поезд въехал в тоннель.

Я замер у выхода из купе в кромешной темноте.

— Степаныч! — мой голос дрожал.

Тишина. Только стук колёс о стыки рельсов, многократно отраженный и усиленный стенами тоннеля. Лицо обдало смрадом.

— Я тебя помню, — раздалось внезапно рядом, и ледяная рука коснулась моего лица.

Заорав, я выскочил в коридор.

— Вернись! — донеслось мне вслед. — Я тебя ждала!

Голос был странный, какой-то клокочущий. Будто в горле говорившей бурлила жидкость. Двигаясь наощупь, хватаясь за боковые поручни вспотевшими руками, я представлял, как надуваются и лопаются кровавые пузыри в ране на шее моей попутчицы.

Неожиданно тьма рассеялась. В тусклом мигающем свете я обнаружил, что вагон сильно изменился. Грязные стены бугрились пульсирующими багровыми наростами, словно готовыми лопнуть назревшими фурункулами. Пол живым ковром устилали бледные шевелящиеся отростки. С потолка свисала желеобразная слизь, особо крупные капли которой, обрываясь, падали вниз с мерзким хлюпающим звуком. Я с отвращением отдёрнул руку от поручня, выглядящего как обнажённая окровавленная мышца.

— Вернись! — раздалось снова позади. — Это ты виноват!

Я обернулся и увидел, как из купе высунулась голова брюнетки. Глаза её были широко открыты, зрачки хаотично метались, занимая совершенно немыслимые ассиметричные положения, волосы свисали влажными лоснящимися сосульками. Тело оставалось внутри, а голова опускалась ниже и ниже, пока не коснулась пола щекой. Её затрясло. Оцепенев, я наблюдал, как рана на шее становится всё шире. Вдруг с громким хлопком лопнувшей резины голова отделилась от тела, и вслед за ней потянулась толстая кишка, по краям которой тут же стали распрямляться суставчатые ножки. Десятки ножек. Огромная окровавленная сороконожка с женской головой бросилась ко мне. Я рванулся прочь, но поскользнулся, угодив ногой в сгусток слизи. Яркая вспышка перед глазами от удара об пол через мгновение сменилась кромешной тьмой. Сознание покинуло меня.

II

Затхлый запах тлена проникал в ноздри, вызывая ассоциации с разложением и смертью. Я открыл глаза. Воспоминания о произошедшем беспощадным потоком заполнили моё сознание. Вскочив, я испуганно огляделся. Я совершенно не помнил, как снова оказался в купе. Полки были пусты. Все попутчики исчезли. Поезд не двигался, за окном плавал густой белёсый туман.

На секунду я решил, что мне всё приснилось, но внешний вид вагона быстро развеял мою надежду. Нет, не было никаких наростов на стенах или слизи на потолке, но это был определённо не тот вагон, в который я садился в начале путешествия. Либо я был без сознания десятки лет, либо мой кошмар всё ещё продолжается.

В стенах купе зияли многочисленные дыры с неровными краями, из-под сгнившей обшивки полок выглядывала потемневшая набивка, в которой копошились мелкие насекомые, в углах под потолком висели гирлянды пыльной паутины. На столе стоял контейнер Степаныча с засохшей чёрно-зелёной субстанцией внутри. Пустая бутылка из-под настойки валялась рядом. Хотя не совсем пустая, что-то в ней было. Я поднял стеклянную ёмкость, оттёр от пыли и в струящемся из окна тусклом свете попытался разглядеть содержимое.

То, что находилось внутри, больше всего было похоже на крупный корень женьшеня. Веретенообразная, напоминающая уродливое человеческое тело, ветвящаяся часть растения заполняла почти весь объём бутылки. Непонятно, каким образом его запихнули внутрь. Учитывая ширину горлышка, сделать это было физически невозможно. Непроизвольно всплыло воспоминание об анатомическом разделе Кунсткамеры. Внезапно корень зашевелился. Я с отвращением резко швырнул бутылку на пол. Осколки разлетелись по полу. По ушам резанул пронзительный визг. Мои барабанные перепонки готовы были лопнуть, пространство вокруг искривлялось и тряслось, казалось, что зубы во рту вибрируют. Стекло вагона вылетело наружу блестящей крошкой. Зажав уши руками, я кинулся прочь.

Преодолев коридор в несколько прыжков, я оказался в тамбуре. Споткнулся и вывалился на платформу, едва успев выставить руки. Визг стих. Со стоном я поднялся на ноги. В ушах звенело. Осторожно коснулся их и увидел следы крови на пальцах.

Что здесь происходит?

Я ошарашенно крутил головой. Поезда не было. От всего состава остался лишь один вагон, и тот выглядел так, как будто не двигался с места много лет. Он был покрыт ржавчиной и копотью. Впрочем, рельсовая колея, на которой он стоял, выглядели не лучше — металл, изъеденный тёмно-бурой ржой, опирался на трухлявые шпалы, между которыми сновали жирные чёрные крысы.

Повернувшись, я оглядел здание вокзала. Покосившееся деревянное строение сквозь густой туман щерилось тёмными провалами выбитых окон. Над входом красовалась скособоченная выцветшая надпись «Нижний Ям». Чуть ниже красной краской было неровно намалёвано кривыми буквами «Пересадочная станция». Снова мимолётное чувство дежавю коснулось моего сознания.

Сквозь стихающий звон в ушах я услышал размеренное тиканье. Источник звука был где-то совсем рядом. Я запустил руки в боковые карманы джинсов. В обоих нащупал какие-то предметы, которые явно положил туда не сам. Извлёкши находки на свет, я внимательно их осмотрел. В правой руке оказался выкидной нож Степаныча, а в левой его же наручные часы.

Циферблат светился ровным зелёным светом, а единственная стрелка, отмеряющая секунды, крутилась в обратную сторону. Поддавшись внезапному порыву, я надел часы, туго затянув старый кожаный ремешок. Лезвие ножа выскочило из рукоятки с сухим щелчком. Какое-никакое оружие. Не уверен, что от него будет большая польза, но так я почувствовал себя немного спокойнее.

Узкий перрон был завален мусором. Какие-то тряпки, обрывки бумаг и обломки мебели валялись повсюду. Напротив входа возвышалась уродливая статуя, выкрашенная в светло-синий цвет. Человекоподобное существо с вытянутыми вперёд двумя парами рук, оканчивающимися перепончатыми когтистыми лапами, присело, как будто готовясь к прыжку.  Колени его неестественно длинных ног находились выше плеч, а тело склонилось почти параллельно земле. С шеи свисало ожерелье из человеческих черепов. На лишённой растительности голове не было ни глаз, ни носа, ни ушей. Хотя один глаз я всё же обнаружил. Он расположился внутри широко раскрытой пасти, усеянной длинными игольчатыми зубами.

Передёрнув плечами, я обошёл статую по широкой дуге и, озираясь по сторонам, направился ко входу в вокзал. Где я? Что это за место и как я тут оказался? Стоп. А куда я ехал? Замерев на месте, я лихорадочно силился вспомнить свой маршрут. Сердце испуганно сжалось. Я не помнил ничего из своей прошлой жизни. Всё, что было до посадки в поезд, начисто стёрлось из памяти. Дима! Меня зовут Дима! Это всё, что я помню. Господи, я даже не знаю, как выгляжу. Сколько мне лет? Чем я занимаюсь? Пустота. Как будто до того, как я сел в этот вагон, меня и не было вовсе.

Озадаченный внезапной амнезией, я приблизился к зданию вокзала и заглянул в одно из разбитых окон. В темноте с трудом угадывались очертания сидений, хаотично разбросанных по залу ожидания. Заходить внутрь у меня не было никакого желания. Однако это был единственный неисследованный мной видимый объект, остальное пространство тонуло в густом белёсом тумане. Исключая вагон, конечно. Туда я точно возвращаться не собирался.

С тоской оглянувшись назад, я уловил какие-то изменения в окружающей обстановке. Не сразу сообразив, что именно изменилось, ещё раз окинул взглядом перрон. И тут до меня дошло. Сердце пропустило несколько ударов, подпрыгнув к горлу. Резко рванув на себя тяжёлую дверь, я заскочил внутрь. Створка за моей спиной захлопнулась с громким стуком. Эхо заметалось в пустом зале. Я привалился к стене, тяжело дыша. Немного восстановив дыхание, подкрался к ближайшему окну и выглянул наружу. Нет, мне не показалось. Постамент, на котором стояла отвратительная статуя, был пуст.

III

Мне хватило увиденного, чтобы поверить в любую чертовщину. Существовала всё же вероятность того, что у меня галлюцинации или я сошёл с ума. Что если я наркоман или душевнобольной, и всё происходящее лишь порождение моего нездорового разума? Возможно, лежу сейчас где-нибудь без сознания под действием препаратов и…

Внезапно перед глазами всплыл образ Степаныча, разливающего настойку по стаканам. Вот старый козёл! Травки-корешки, говоришь? Опоил. Сейчас, наверное, шарят по карманам на па́ру с внучкой. Если она вообще ему родственница. Историю ещё такую слезливую выдумал.

Я немного успокоился. Неприятно, конечно, но не безнадёжно. Не будут же они случайного попутчика до смерти травить ради наживы. Может, я совсем без денег еду? Откуда они знают, что у меня есть чем поживиться? Насколько помню, в купе я «лопатником» не светил.

Настораживало только, что всё происходящее, несмотря на абсурдность, казалось очень реалистичным. В ушах всё ещё стоял слабый звон, а ладони саднило от удара об асфальт. Я топтался на месте, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте.

Неожиданно из глубины зала раздался сухой старческий кашель.

— Кто здесь? — взвизгнул я, выставив перед собой руку, всё ещё сжимавшую «выкидушку» деда. —У меня нож!

— Рад за тебя, — в голосе слышалась нескрываемая насмешка. — Смотри не порежься ненароком.

Знакомый дребезжащий голос с плаксивыми нотками.

— Степаныч? — осторожно уточнил я.

— Он самый, — подтвердил из темноты старик. — Чего застыл? Присаживайся рядышком.

Вытянув руки, я осторожно пошёл на голос.

— Обожди, — раздалось где-то справа. — Ща иллюминацию оформлю, а то ноги переломаешь.

Под потолком раздалось жужжание, и тусклый свет люминесцентных ламп осветил зал ожидания. Лампы мигали, тухли и снова загорались, в произвольном порядке создавая жуткие гротескные тени на стенах помещения. Я, наконец, смог осмотреться.

Вокзал изнутри выглядел ещё древнее, чем снаружи. Стены и потолок покрывали тёмные разводы — то ли грязь, то ли плесень. Большинство рядов кресел были перевёрнуты, остальные беспорядочно сдвинуты со своих предусмотренных планировкой мест. Подошвы ботинок слегка липли к перепачканному желеобразной субстанцией полу, неприятно чавкая при ходьбе. В углу сгорбилась фигура в тёмном, блестящем от влаги дождевике. Капюшон полностью скрывал лицо Степаныча. Он приглашающе похлопал рукой по соседней сидушке.

Я приблизился, не сводя с него глаз, и, убрав нож в карман, присел вполоборота на краешек кресла через одно место от него.

— Думаешь, небось, что спишь? — ехидно поинтересовался старик.

— А разве нет? — я решил прикинуться дурачком.

— Не могу я тебе, Дима, на этот вопрос ответить. Не про всё тут можно говорить. У этого места свои правила, нарушать которые нельзя. Могу лишь уверить, что попал ты сюда добровольно и прекрасно знал, на что шёл. Скоро всё вспомнишь.

— Я нашёл в вагоне вашу бутылку, — решил я зайти с другой стороны. — Внутри было что-то живое.

— Не совсем живое. Это корень мандрагоры. Крайне опасная штука в неумелых руках. Надеюсь, ты не попытался его оттуда достать?

— Вообще-то бутылка разбилась, и этот ваш корень выбрался.

— А вот это плохо, — неодобрительно поцокал языком Степаныч. — Значит, времени у нас ещё меньше, чем я думал. Передвигается он хоть и медленно, пока маленький, но зато очень упорно. Когда вырастет, будет шустрее, а растёт он очень быстро. Если сюда доползёт, то мало не покажется.

— Тогда нам нужно уходить куда-нибудь, — я вскочил с кресла. — Чего сидим? Пошли скорее. Заодно объясните, что тут творится.

— Это тебе нужно уходить, — тяжело вздохнул старик. — Мне уже поздно. Времени у тебя немного. Следи за часами. Как только циферблат почернеет — выход закроется. Хотя шансы у тебя и так не велики. Зря ты решил сюда сунуться.

— Да куда «сюда»? Где я вообще?

— Не могу сказать, — покачал головой старик. — Сам должен вспомнить.

— Хорошо, — раздражённо буркнул я. — Куда идти, хоть?

— Там помещение для сотрудников, — он мотнул головой в сторону кассы. — Через него до служебного выхода доберёшься, если повезёт. Почаще смотри на часы, они подскажут направление. Берегись Кассира и Смотрителя.

— Какого ещё Смотрителя? — я почему-то вспомнил одноглазого монстра, пропавшего с постамента на перроне.

— Станционного, — тихо отозвался Степаныч.

Внезапно голова его упала на грудь. Руки безвольно свесились. Из раскрывшейся ладони выпал небольшой продолговатый предмет.

— Эй!

Я легонько толкнул старика в плечо. Собеседник с глухим стуком упал на пол. Капюшон свалился с головы. У Степаныча не было лица. Передо мной лежал безликий манекен. Тусклый свет люминесцентных ламп играл на гладком блестящем пластике.

Я пятился, пока не упёрся спиной в стену. Замерев, я испуганно смотрел на то, с чем только что разговаривал. А был ли разговор на самом деле? Может, это просто продолжение галлюцинации? Решившись, я осторожно приблизился к неподвижному манекену и нагнулся за выпавшим у него предметом. На грязном полу лежал небольшой металлический фонарик. Я притянулся за ним. Холодные пластмассовые пальцы резко сомкнулись на моём запястье. Заорав, я дёрнулся назад, вырывая руку. Не удержав равновесия, приземлился на пятую точку, и не вставая, стал отползать спиной вперёд, быстро перебирая ногами.

Манекен поднимался. Конечности его резкими рывками сгибались и разгибались под невообразимыми углами. Плащ соскользнул, обнажая бесполое пластиковое тело. Выворачивая колени и локти, жуткая пародия на человека двинулась в мою сторону. Нащупав в кармане нож, я ранул его наружу. Поднялся на ноги и бросился к приближающемуся существу. Острое лезвие со щелчком выскочило из рукояти. Неумело размахнувшись, я всадил нож в голову жуткого манекена и отпрыгнул, оставив своё оружие в податливой пластмассовой плоти.

Существо яростно замотало головой. Выгравированное на рукояти распятие ярко светилось. В нижней части лица манекена появилась узкая горизонтальная трещина. С каждым мгновением она становилась всё шире, образуя некое подобие рта. Наконец, сформировавшаяся пасть распахнулась, исторгнув из себя громкий вопль. Монстр схватился за торчащую рукоять ножа обеими руками в попытке избавиться от предмета, причиняющего ему боль. Распятие вспыхнуло ярче, раздался громкий хлопок и деформированные куски пластика разлетелись по залу ожидания. Угольно-чёрный сгусток клубящейся материи, метнувшись в сторону кассы, исчез, пройдя сквозь стену.

Ошарашенно я смотрел на то место, где секунду назад корчился от боли раненый манекен. Только нож, лежащий на полу, напоминал о происшедшей стычке. Рукоять перестала светиться, но своей задачей он справился просто превосходно. Что за тварь напала на меня? Возможно, это тот самый Кассир, о котором упоминал старик. К сожалению, спросить было не у кого.

С бешено колотящимся сердцем я подобрал небольшое, но грозное оружие. Убрав лезвие, спрятал нож в карман. Щёлкнув выключателем фонарика и убедившись в его работоспособности, засунул за пояс.

С металлическим скрипом приоткрылась тяжёлая дверь в служебное помещение, будто приглашая войти.

В полной растерянности я застыл на месте. Могу ли я доверять тому, кто скрывался под капюшоном? Не ждёт ли меня за дверью западня?

В зале стало заметно светлее. Лампы перестали мерцать. Свет, исходящий от них, становился всё ярче, разгоняя остатки тьмы. Сверху послышалось нарастающее гудение. Я ощутил лёгкое пощипывание на коже. Волосы на руках слегка приподнялись. Казалось, что воздух по непонятной причине пропитывается электричеством. Я прикрыл глаза ладонью, защищаясь от слепящего света, и тогда все лампы одновременно лопнули, осыпая меня осколками и фейерверками искр. Я зажмурился и присел, закрывая голову руками. Спустя несколько секунд, открыв глаза, я понял, что снова оказался в темноте. Сочащегося из разбитых окон тусклого света едва хватало, чтоб маневрировать между рядами кресел.

Боковым зрением в тумане, скрывающем перрон, я уловил движение. Он будто стал плотнее, принимая какую-то форму. Я уже догадывался о том, что сейчас увижу, но не мог сдвинуться с места. Парализованный страхом, я беспомощно наблюдал, как из белёсого марева появляется Станционный Смотритель.

Будучи статуей, он не казался мне настолько большим. Сейчас же я понимал, что, даже двигаясь на полусогнутых ногах, он был выше меня как минимум в два раза. Пасть его была широко распахнута.  Огромный нечеловеческий глаз с вертикальным зрачком, скрытый за частоколом зубов, медленно двигался из стороны в сторону. Тварь искала меня. В этом не было никаких сомнений.

Неимоверным усилием поборов оцепенение, я сдвинулся с места. Стараясь ступать максимально бесшумно, короткими шажками я приближался ко входу в служебное помещение, не сводя глаз с жуткой твари. Под ногой раздался сухой хруст. Я машинально бросил взгляд вниз и тут же снова поднял глаза. Монстр смотрел прямо на меня. Понимая, что осторожничать уже бессмысленно, я рванулся к спасительному укрытию. Позади раздался грохот – Смотритель ломился внутрь, круша створки вокзальных дверей.

Я скользнул в приоткрытую тёмную щель и, внезапно лишившись опоры, крича, рухнул вниз. Пола за дверью не было.  

IV

Несколько раз перевернувшись в полёте, я перестал понимать, где верх, а где низ. Наконец, лязгнув зубами, я приземлился спиной на что-то мягкое. Меня окружала непроглядная тьма. Отчаянно борясь с подступающей паникой, я пытался выровнять сбитое дыхание. Нужно достать нож! Рука метнулась к карману штанов и наткнулась на заткнутый за пояс фонарик. Вот это кстати!

Луч света прорезал темноту. Из моего надсаженного горла вырвался лишь тихий хрип. Я лихорадочно размахивал фонариком, чувствуя, что разум покидает меня. Вокруг, насколько позволяла разглядеть мощность моего осветительного прибора, были разбросаны части человеческих тел. Бледные, обескровленные руки, ноги, туловища и головы валялись в беспорядке среди ворохов одежды. На одну из таких куч мне как раз и посчастливилось приземлиться. Я с отвращением отпихнул от себя ногой ближайший безголовый торс. Оказавшись на удивление лёгким, он скатился вниз и глухо стукнулся о пол. Заподозрив неладное, я съехал следом и рассмотрел его более внимательно. Так и есть. Снова манекены.

Воспоминание коснулось моего разума неожиданно.

Запах бензина и горячего металла. Кровь заливает глаза. Через потрескавшееся лобовое стекло машины я вижу разбитую витрину магазина одежды. Изуродованные манекены, перевёрнутые стойки с тряпьём, кричащие люди. Слева, у дверцы автомобиля стоит какой-то парень в светлой футболке и размахивает руками. Он довольно высокий. На футболке изображение четырехрукой индийской богини, и хоть мне видна только нижняя её часть, я знаю, что это Кали. Нужно сосредоточиться на этом и ни в коем случае не смотреть направо. Там что-то страшное. Мне нельзя этого делать, но я поворачиваюсь. Яркий свет слепит меня…

Воспоминание оборвалось так же внезапно, как и возникло.

Что это было? Я пытаюсь зацепиться за ускользающие образы и вспомнить что-то ещё, но всё тщетно. Ладно. Пусть не сразу. Кусками, обрывками, фрагментами, но память возвращается.

Я немного воспрял духом.

Однако всё ещё было неясно, в какой стороне находится выход. Луч фонарика метался среди одинаковых тряпичных холмов. Ни стен, ни потолка видно не было, но так как кожа не ощущала даже малейшего движения воздуха, я всё же решил, что нахожусь в помещении. В очень большом помещении. Часы на руке завибрировали. Взглянув на циферблат, я отметил, что цвет его изменился с насыщенного зелёного на салатовый, а стрелка перестала крутиться в обратную сторону. Теперь она замерла между цифрами «три» и «четыре». Что там старик говорил про направление? Я слегка повернулся вправо, стрелка сместилась и замерла на цифре «два». Похоже, у меня есть какое-то подобие компаса.

Следуя указанному курсу, я двинулся вперёд, обходя особо большие кучи одежды. Мне казалось, я иду целую вечность, но пейзаж вокруг оставался прежним. Внезапно сквозь гробовую тишину до меня донёсся едва различимый звук. Я замер, прислушиваясь. Точно. Впереди кто-то хныкал и всхлипывал. Женщина или ребёнок. Звук раздавался чуть в стороне от нужного мне направления. Было ясно, что доверять в этом месте нельзя никому, но вдруг кто-то действительно нуждается в помощи? Решив рискнуть и всё же проверить, я двинулся на звуки плача.

Через несколько минут я оказался перед очередной большой кучей тряпок. Приглушенные всхлипы доносились откуда-то изнутри.

— Эй, ты где? — негромко позвал я.

Звуки резко прекратились.

— Не бойся, — я старался придать своему голосу убедительности. — Вылезай. Не обижу.

Тряпки зашевелились, из-под них показалась голова с длинными русыми волосами. Девчонка из купе. Внучка Степаныча. Я даже помнил её имя.

— Алиса? — настороженно произнёс я. — Ты чего здесь делаешь?

— Я потерялась, — шмыгнула она носом, щурясь. — Можешь не светить в лицо?

Как и дед, несмотря на разницу в возрасте, девочка легко перешла на «ты».

— Конечно, — я поспешно отвёл фонарик в сторону. — Ты помнишь, как тут очутилась?

— Нет. Свет погас. Потом уже здесь оказалась. Одна.

— Ладно. Держись рядом.

Она крепко вцепилась в мою руку. Я взглянул на циферблат и, убедившись, что стрелка часов совместилась с цифрой «двенадцать», направил луч фонарика перед собой.

— Давай выбираться.

Какое-то время мы шли молча. Меня периодически охватывало чувство дежавю, но всё это было только на уровне ощущений. Не воспоминания, а лишь их блеклое эхо.

— Расскажи мне о своём дедушке, — я решил нарушить затянувшееся молчание. — У тебя из родных больше никого нет?

— Есть бабушка, но она в другом месте. Далеко. Мы с ней редко видимся.

— Понятно, — протянул я задумчиво. — Значит, вдвоём с дедушкой живёте.  А отец?

— Дед запретил мне об этом говорить, — в голосе Алисы слышалось сожаление. — И про маму тоже.

— Странный тип твой дед, — не удержался я. — Подозрительный какой-то.

— Он здесь часто бывает и знает, как правильно себя вести.

— Если он такой опытный, то как умудрился тебя потерять?

— Не знаю. Может, так было нужно?

— Кому?

Девочка промолчала. Поняв, что разговор зашёл в тупик, я решил зайти с другой стороны.

— А ты сама здесь в первый раз?

— На Пересадочной?

— Ну.

— Да. Я раньше дальше Памятного Околотка не была.

— Это там вы с дедом живёте? Деревня так называется?

— Ага.

— Очень странное название.

— Мы привыкли.

Я заметил, что кучи тряпья стали попадаться всё реже. Стало заметно светлее. Впереди стала различима вертикальная полоса густого тумана. Похоже, мы всё же нашли выход. Я аккуратно высвободил ладонь из руки Алисы и взглянул на часы.

— Не отпускай меня! — испуганно вскрикнула она.

— Не бойся. Мне нужно просто кое-что проверить.

Мы двигались правильно. Только вот циферблат заметно пожелтел. Время неумолимо истекало.

— Куда бы мы ни шли, думаю, что мы уже близко.

Я обернулся. Девочка исчезла.

— Алиса! — хрипло закричал я сорванным голосом.

Тишина. Я метнулся назад. Луч фонарика беспорядочно заметался из стороны в сторону. Всё тщетно. Ребёнок пропал.

Выругавшись про себя в бессильной злобе, я развернулся и побрёл к клубящемуся впереди туману. То, что я издалека принял за выход, оказалось просто туманным столбом диаметром не более двух метров. Я обошёл его вокруг, не сводя глаз с часов. Стрелка неизменно указывала в центр бесплотной колонны. Я осторожно погрузил в неё руку, а затем решительно шагнул внутрь.

Пересадка (часть вторая)

Всё здесь обман и иллюзия. Нельзя верить никому и ничему, особенно своим глазам и ушам. Я слышал, как из отключённого телевизора некто требовал от меня найти и уничтожить печать. На стенах комнат и поверхностях зеркал я находил кровавые послания странного содержания. Чаще всего встречались надписи «Позывной «Навь» и «Старик лжёт».

Личность этого Старика действительно взывает вопросы. Кто он такой и откуда знает о творящемся здесь безумии? Судя по записям в дневнике, двадцать лет назад он уже был довольно стар. Сколько же ему лет? Пытался разговорить его, но он умело уходит от всех вопросов. Если этот дед как-то причастен к происходящему здесь, то, возможно, потерей зубов я расплатился за своё любопытство.

С целью отвлечься от невыносимого чувства голода ознакомился с книгами в шкафу. Попалось несколько интересных экземпляров на старославянском. В любой другой ситуации мне, как филологу-слависту, это доставило бы небывалое эстетическое удовольствие, но не теперь. Одна из них носит название «Книга Чернобога». Никогда о такой не слышал. Я знаком с «Книгой Ве́леса», которая, по мнению экспертов, является подделкой, но о «Книге Чернобога» слышу впервые. Бегло изучив её, я пришёл к выводу, что именно с помощью этого гримуара в 1982 году сектанты и надеялись призвать в наш мир древнее божество в этой квартире. На полях сделаны заметки, а в книгу вложено несколько пожелтевших тетрадных листов. По всей видимости, эти записи сделаны служителями культа после того, как они оказались заперты.

Изучив книгу и сопоставив информацию, записанную на листах, с заметками предыдущих жильцов, у меня сложилась следующая картина произошедших событий и их последствий. Культисты планировали открыть проход в наш мир Чернобогу, но девушка по имени Неля прервала процесс обряда. В записях упоминается, что её планировали принести в жертву как земное воплощение славянской богини Недо́ли. Подробности конфликта двух богов мне неизвестны, хотя, судя по всему, их противостояние длится уже не одну сотню лет. Девушке удалось сбежать, а вместо Чернобога на зов откликнулся его сын Мо́рок — повелитель иллюзий и обмана. Ритуал призыва не был завершён, и разгневанное божество оказалось запертым между мирами. Кто-то из осознавших последствия своего поступка сектантов запечатал проход. Разрушение печати откроет Мороку выход в наш мир. Допускать этого нельзя ни в коем случае.  

Так же в записях упоминается о том, что сбежавшая девушка была наказана за свой поступок. Я не верю в совпадения, и то, что имена беглянки и хозяйки квартиры идентичны, наводит на определённые мысли. Если предположить, что девушка, помешавшая призыву Морока, и старуха Элеонора Власовна — это одно и то же лицо, становится понятно, какой ценой ей далось прерывание ритуала. Тимофеев ещё в 2002 году отзывался о ней как о бабке. Не могла молодая девушка за столь короткий срок превратиться в старуху.

Остаётся ещё много вопросов. Возможно, я сумею разобраться до того, как умру от голода. Я искал печать, сдерживающую Морока, но безрезультатно. Сектанты пишут о том, что сила печати со временем слабеет и для её восстановления необходима кровавая жертва грешника. Не хочу думать об этом, но, скорее всего, все попавшие в ловушку люди как раз и были выбраны на роли жертв.

В соседней комнате я слышу тихое пение на незнакомом языке. Наверняка это очередная иллюзия. Думаю, что все эти видения не что иное, как попытка Морока сломить меня психологически и подчинить своей воле. Вероятно, получив полный контроль над моим разумом, он сможет заставить меня сломать печать. Пение манит, сопротивляться всё сложнее».

На этом записи в дневнике обрывались. Вадим отложил блокнот и вытер о штаны вспотевшие руки. Свет мигнул, и мужской голос за его спиной чётко произнёс: «Навь» — это позывной узла связи».

Смирнов резко обернулся, но позади никого не обнаружил. В комнате он был один. Из коридора донёсся странный шуршащий звук.  Тихо подкравшись к выходу из комнаты, мужчина осторожно выглянул из-за угла. Сорванная с трельяжа занавеска валялась на полу, а из зеркала тянулся широкий кровавый след в сторону санузла. Вадим успел заметить ноги вползающего в туалетную комнату существа, оставившего за собой эту кровавую полосу. Метнувшись на кухню, Смирнов в панике рванул на себя ящик со столовыми приборами и, схватив самый большой нож с широким лезвием, медленно направился следом за незваным гостем. Дверь в санузел была закрыта. Мужчина вытянул руку с ножом и толкнул её лезвием. Туалет был пуст, след обрывался за порогом. Чья-то рука легла ему на плечо. Заорав от неожиданности, он развернулся и, не глядя, всадил нож в стоящую за ним фигуру. В первую секунду Смирнов даже не понял, что произошло. Растерянным взглядом он смотрел на своё левое плечо, из которого торчало лезвие ножа, и на собственную правую руку, сжимающую его рукоять. В коридоре, кроме него не было никого.

Потом пришла боль. Шипя сквозь зубы, мужчина выдернул нож, бросил его на пол и, сорвав висящее у двери полотенце, зажал рану.

VIII

Нужно было осмотреть, насколько серьёзно ранение, но внезапно зазвонил телефон. С замирающим сердцем Вадим поднял трубку:

— Слушаю.

— Ну что, Вадим Игоревич, — услышал он знакомый скрипучий голос. — Готов к разговору?

— Готов, — процедил Смирнов, зажав телефонную трубку плечом. — Как мне отсюда выбраться?

— Вот это разговор, — одобрительно проскрипел Старик. — Люблю, когда сразу к делу. Предположу, что блокнот ты уже прочитал и сделал какие-то выводы. Возможно, неверные. Не стоит верить всему прочитанному. Люди, писавшие его, были не в себе и не могли адекватно оценивать происходящее. Ты должен понимать, что оказался здесь не случайно. Привела тебя сюда твоя жадность. Всю жизнь за наживой гонялся, теперь расплачиваешься. Недоля кого попало на роль жертвы не выбирает, да и квартира не всех принимает. Серьёзный грешник нужен. Бывает, люди месяцами живут и не подозревают, какие дела здесь творятся, пока подходящий кандидат не отыщется.

— Вы же сразу к делу хотели перейти, — нетерпеливо вставил Вадим.

— Ты не перебивай, — раздражённо ответил собеседник. — Не в том положении сейчас.

Смирнов послушно замолчал, а Старик продолжил:

— Элеонора когда-то лишилась своей молодости, но научилась поддерживать жизнь в одряхлевшем теле. Каждая принятая жертва продляет её жизнь. Останавливаться она не собирается. Представь, сколько ещё людей пострадает. Чтобы это прекратить, надо уничтожить печать, которая находится в квартире. Где конкретно она находится, я не знаю, но когда найдёшь, поймёшь. Крест, вписанный в треугольник. Как только найдёшь этот символ, немедленно уничтожь его, и всё прекратится.

— Есть у меня ощущение, что вы чего-то не договариваете, — недоверчиво произнёс Вадим, морщась от боли в руке. — Почему я должен вам верить? Я вас не знаю. Кто вы вообще такой?

— Много вопросов задаёшь, Вадим Игоревич. Можешь мне, конечно, не верить, но вариантов у тебя, сам понимаешь, не очень много. Найди и уничтожь печать, или будет хуже.

Старик прервал связь.

— Да пошёл ты… — буркнул Смирнов.

Здоровой рукой он вернул трубку на место. Полотенце пропиталось кровью и прилипло к травмированному плечу. Нужно было обработать рану и обдумать дальнейшие действия. В надежде отыскать аптечку он побрёл в зал.

Телевизор включился самостоятельно. Сквозь помехи просматривался размытый тёмный силуэт. Динамики внезапно ожили, и раздался бесцветный голос:

— Я знаю, что ты здесь. Не бойся. Меня зовут Пётр. Когда-то я тоже заселился в эту квартиру и угодил в западню, как и ты. Времени у меня немного, поэтому слушай внимательно. Не верь Старику. С тобой говорил не человек. Это Морок, и он хочет выбраться в наш мир. Если ты разрушишь печать, то выпустишь его наружу. Печать ещё держится, но постепенно слабеет, и влияние тёмного божества становится сильнее. Он уже способен ненадолго завладеть телом жертвы и попытаться уничтожить сдерживающую руну самостоятельно. Она, скорее всего, разрушится сама со временем, но на это могут уйти десятилетия. Столько ждать он не может. К тому же кое-кто делает всё возможное, чтоб печать не потеряла свою силу. Хозяйка квартиры прилагает много усилий для сдерживания Морока за порогом нашего мира. Несколько раз он пытался в телах сломленных психологически жертв найти руну самостоятельно, но, к счастью, потерпел неудачу. Человеческие оболочки не могут долго вмещать божественную сущность, и за отведённое время он не смог обнаружить печать. Это не значит, что он не попытается снова, поэтому будь осторожен и помни, что время и пространство тут подчиняются совсем другим законам. Я скажу тебе, где находится символ, и когда ты его увидишь, то всё поймёшь. У тебя будет выбор, и этот выбор будет нелёгким. Если ты примешь правильное решение, то спрячь печать в новом месте. Выйти из квартиры у тебя уже не получится при любом исходе, но зато будет шанс спасти свою душу и, возможно, весь мир.

— Погоди! — испуганно воскликнул Вадим. — Как это не получится выйти?

Силуэт продолжил вещать, и Смирнов понял, что Пётр его не слышит. Видимо, связь была односторонняя.

— В коридоре есть дверь в кладовку. Печать находится за этой дверью. Я очень рискую, раскрывая её местонахождение. Скорее всего, Морок сейчас слышит меня и попытается тебе помешать, поэтому важно перепрятать символ в новое место. Надеюсь, ты понимаешь, почему я не стал писать об этом в дневнике. Будь осторожен».

Экран телевизора погас, но тут же снова включился, и Вадим увидел тёмную сгорбленную фигуру, стоящую снаружи у входа в проклятую квартиру. Незнакомец толкнул дверь и медленно переступил порог.

IX

Смирнов выглянул в коридор, но там никого не было. Дверь по-прежнему была закрыта. Фигура на экране телевизора тем временем пересекла коридор и вошла в пустую гостиную. Вадим приблизился к телевизору практически вплотную. Изображение расплывалось и дёргалось, разглядеть детали было сложно. Незнакомец был одет в чёрный бесформенный балахон с просторным капюшоном, скрывающем лицо. Двигался он заторможено, и складывалось впечатление, что каждое движение даётся ему с большим трудом. Визитёр направлялся в спальню, и когда он туда вошёл, Смирнов непроизвольно вскрикнул. На кровати, безмятежно посапывая во сне, лежал он сам. Тёмная фигура приблизилась к спящему мужчине и простёрла над ним руки. Серая дымка окутала обоих. Вадим понимал, что происходящее не сулит ему ничего хорошего, но как этому помешать, не знал.

— Проснись! — в отчаянии закричал он, но, естественно, его никто не услышал.

Вдруг догадка мелькнула в его мозгу. Смирнов бросился в коридор и, схватив телефонную трубку, заорал в неё:

— Навь? Алло, Навь!

Замерев, он со слабой надеждой вслушивался в мёртвую тишину.

— Навь. Слушаю, — отозвался ровный женский голос.

— Смирнов Вадим Игоревич, — выпалил он, надеясь, что это сработает.

— Соединяю.

Раздался приглушённый звонок. Вадим понял, что звук идёт из телевизора.

— Ну же, просыпайся, — бормотал он, — Возьми трубку.

Звук звонка прервался.

— Внимательно, — ответил сонный охрипший голос.

— Не верь Старику! — заорал Смирнов. — Он не тот, за кого себя выдаёт!

— Алло, кто это? Алло, вы меня слышите?

Со стороны собственный голос звучал непривычно и неприятно. В трубке щёлкнуло, и соединение оборвалось. Мужчина вымученно улыбнулся отражению. Что бы ни задумывал незнакомец, он сумел этому помешать. Заглянув в комнату, Вадим убедился, что телевизор прекратил трансляцию и снова тускло поблёскивает погасшим экраном.

Он осмотрел коридор, и взгляд его остановился на двери в кладовую. С удивлением отметив, что всё это время она как будто выпадала из его поля зрения, сливаясь с интерьером, Смирнов распахнул узкие двойные деревянные двери и отшатнулся. Вместо полок с хламом в кладовой было нечто совершенно другое. Практически всё пространство занимал обнажённый по пояс мужской труп. Мёртвый мужчина при жизни явно страдал избыточным весом, непонятно, как он вообще сумел втиснуться в кладовку. На его груди был вырезан символ — крест, вписанный в перевёрнутый равносторонний треугольник. Чуть ниже на скотч была приклеена записка. Стараясь не касаться мёртвого тела, Вадим снял небольшой, сложенный вдвое листок. Почерк был знакомый. Похоже, он принадлежал Петру Рыбину — его предшественнику.

«Надеюсь, что поступаю правильно. Печать — это я, печать — это ты. Не знаю, как долго может храниться тело, но, думаю, оно продержится до прихода следующего стража прохода. Прими правильное решение. Смени меня на посту. Освободи мою душу».

Вадим прикрыл двери и, подняв с пола окровавленный нож, побрёл в гостиную.

Эпилог

Голый по пояс мужчина сидел на диване перед выключенным телевизором. Левое плечо его было туго забинтовано, сквозь повязку проступала кровь. Он задумчиво крутил в руках кухонный нож с широким лезвием. Наконец, тяжело вздохнув, человек отложил его в сторону и, раскрыв лежащий рядом потёртый чёрный блокнот, написал: «17.01.2023. Меня зовут Смирнов Вадим Игоревич…»

— Все вы так сначала говорите, а потом валяется под окнами всякое… Тьфу!

Резко дёрнув дверь на себя, хозяйка повернула ключ в замке и отступила в сторону, пропуская будущего квартиранта вперёд.

— Проходи, осматривайся. Я пока отдышуся, — Элеонора Власовна привалилась к дверному косяку рыхлым телом и принялась вытирать пот с лица несвежим носовым платком. — Налево уборная, прямо — кухня, направо гостиная, дальше спальня.

Вадим с умным видом походил по квартире, старательно изображая сомнение, хотя заранее знал, что согласится. Он согласился бы и на более скромный вариант, учитывая его теперешнее финансовое состояние. Дом был старый, ремонт в квартире давно не делали, и располагалось жильё на отшибе, но за такую цену лучшего варианта он явно найти не смог бы.

— Ну что? — подала голос от двери хозяйка. — Подходит?

— Да. Вроде нормально.

— Ну, раз нормально, то, как договаривались — за два месяца сразу и залог на случай непредвиденных форс-мажоров. Показания счётчиков мне на WhatsApp отправляй кажный месяц.

— Проходить не будете?

— Зачем? Чего я там не видела? — бабка достала смартфон. — Деньги по номеру телефона можешь перевести.

Вадим отрыл банковское приложение на своём сотовом телефоне и перевёл оговорённую сумму, с грустью отметив ощутимо уменьшившийся баланс.

— Ну вот и хорошо, — кивнула головой Элеонора Власовна. — Располагайся. Пойду я. На автобус успеть бы.

Охая и вздыхая, бабка направилась вниз. Пройдя несколько ступенек, она внезапно обернулась и пристально посмотрела на парня.

— Ты книжки читаешь?

— Бывает, — удивлённо ответил он.

— Это хорошо, — старуха удовлетворённо хмыкнула. — Там в гостиной шкап стоить. Посмотри, может чего сгодиться.

— Ладно, — буркнул Вадим в удаляющуюся спину и закрыл дверь.

II

Опустившись на продавленный диван в зале, Смирнов с тоской окинул взглядом отклеивающиеся выцветшие обои, палас с персидским орнаментом, собирающий пыль на полу, и потолок с отслаивающейся побелкой, покрытый подозрительными пятнами неопределённого цвета. Вероятнее всего, на ближайшие пару месяцев этот «клоповник» станет его прибежищем, и с этим надо было смириться.

С сомнением осмотрев старенький пузатый телевизор, стоящий на тумбочке в углу, Вадим поискал глазами «лентяйку». Не обнаружив пульта управления в пределах видимости, он со вздохом поднялся с дивана и включил телевизор вручную. Выбрав какой-то музыкальный канал, молодой человек принялся разбирать дорожный чемодан. Вещей у него было немного. Уезжать пришлось в большой спешке, поэтому собрано в дорогу было только самое необходимое.  

Спустя полчаса, закончив возиться со своими пожитками, Смирнов завалился в спальне на кровать с растянутой панцирной сеткой. Уставившись в потолок, молодой человек анализировал события последних трёх месяцев. Размышляя, в какой именно момент всё пошло не по плану, где он совершил ошибку и как докатился до жизни такой, Вадим искал оправдания своим действиям, но по всему выходило, что винить в случившемся, кроме себя некого. Зря он ввязался в мутную схему, предложенную Семёном.

Бывший одноклассник, которого он не видел девять лет, прошедших со школьного выпускного, внезапно объявился и стал настойчиво предлагать свою дружбу в социальных сетях. Учитывая, что в школьные годы отношения у них были скорее неприязненные, слишком уж различались их интересы и круг общения, это было немного странно. Шишов, в отличие от тихого «ботаника» Смирнова, выделялся вспыльчивым характером и склонностью к авантюрам. Он не был предводителем класса или компании, но всегда держался около лидеров, довольствуясь ролями второго плана. Вадиму он напоминал шакала Табаки из мультипликационного фильма про Маугли.  Несмотря на плохие предчувствия, парень согласился встретиться и пропустить пару рюмок с одноклассником. Это была его первая ошибка.

Семён отлично развил свои навыки убеждения, и затуманенный алкоголем мозг Вадима посчитал доводы старого знакомого разумными, а перспективы, открывающиеся в случае удачного исхода предложенной Шишовым сделки, заманчивыми. Молодой человек оформил на себя крупный кредит и передал деньги однокласснику. Впоследствии оказалось, что Семён не только обманул его, но и «кинул» очень серьёзных людей, подставив Вадима. В итоге Смирнову пришлось, скрываясь от коллекторов и местных бандитов, спешно бежать из родного города. Шишов исчез в неизвестном направлении с крупной суммой денег, а обманутый одноклассник был вынужден искать себе новое место жительства и начинать жизнь с чистого листа. В который раз коря себя за глупость и жажду лёгкой наживы, утомлённый переездом Вадим провалился в глубокий сон.

III

Резкий неприятный звук вырвал его из объятий Морфея. Парень подскочил на кровати, озираясь по сторонам и соображая, где он находится и что вообще происходит. В помещении и за окном было темно, лишь в соседней комнате мерцал помехами включённый телевизор. Нащупав выключатель на стене у двери, Смирнов включил свет и огляделся, сощурившись от яркого света. Вспомнив, где и почему он находится, молодой человек ощутил прилив острого огорчения.

Непрекращающийся звук раздавался со стороны прихожей. Ещё не до конца придя в себя, он направился туда в мигающем свете телевизора через полутёмный зал. Включив свет в прихожей, он, замерев, уставился на источник звука. Им оказался старый красный телефон, расположившийся на небольшой настенной полке возле трельяжа. В советское время такие были почти в каждой квартире, но дисковый номеронабиратель на данном аппарате отсутствовал. Вадим уже встречал такие экземпляры во время срочной службы в армии. Общение между пользователями таких телефонов обеспечивали работники узлов связи, которые в зависимости от позывного, соединяли с нужным подразделением.

Телефон звонил без остановки, и Смирнов, заинтригованный настойчивостью звонившего, поднял трубку и поднёс к уху.

— Внимательно, — просипел он в трубку и кашлянул, приводя в порядок охрипший после сна голос.

Сквозь шипение в трубке прорвался еле слышный крик.

— Не верь… та… ку… — слова прерывались, и разобрать их смысл было сложно. — …не тот за …бя …даёт…

— Алло, кто это? — Вадиму стало не по себе, он зачем-то продул мембрану микрофона. — Алло, вы меня слышите?

Вместо ответа было слышно только шипение и треск. Неудавшийся собеседник не отвечал. Недоумённо хмыкнув, Смирнов пожал плечами и положил трубку на место.

— Это очень странно, — поделился парень своими ощущениями с отражением в зеркале.

Опухшая сонная физиономия понимающе смотрела на него покрасневшими глазами. Протяжно зевнув, Вадим почесал небритый подбородок и пригладил рукой торчащий русый хохолок на голове. Атлетическим телосложением он никогда не отличался, кроме того, события последних месяцев определённо не лучшим образом сказались на его здоровье. Физическое истощение было заметно невооружённым взглядом. Мысленно пообещав себе записаться в спортзал и перейти на правильное питание, молодой человек направился на кухню.

Сполоснув лицо холодной водой, он жадно присосался к крану. Вода имела явно выраженный металлический привкус, но другой жидкости, пригодной для питья, у него не было. Искать магазин в незнакомом городе ночью Вадим посчитал неудачной идеей и прогулку за продуктами решил отложить до утра.

Пройдя в зал, Смирнов попробовал найти какую-нибудь развлекательную программу, но по всем каналам транслировался только белый шум. Разочарованно выключив телевизор, он завалился на диван и достал смартфон с намерением поискать подходящие вакансии. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что, и финансовый вопрос стоял как никогда остро.

Интернет-соединение отсутствовало, хотя ещё днём всё было нормально. Чертыхнувшись, молодой человек раздражённо бросил телефон на диван. Нужно было чем-то себя занять до утра. Спать пока совершенно не хотелось, он чувствовал себя вполне отдохнувшим.

Взгляд его скользнул по комнате и остановился на книжном шкафу, о котором упоминала бабка. В надежде найти что-нибудь достойное внимания, молодой человек принялся изучать потрёпанные корешки книг. Домашняя библиотека поражала разнообразием литературных жанров. Мистика, женские романы и фантастика перемежались сборниками кулинарных рецептов и произведениями русских классиков. Попадались серьёзные научные и медицинские труды, некоторые на иностранных языках, в том числе и на латыни. Несколько книг были написаны старославянской кириллицей. Среди всего этого литературного великолепия взгляд Вадима привлекла книга в потёртом чёрном переплёте без названия. Бегло изучив содержимое, он понял, что перед ним блокнот для записей, оформленных в виде дневника. Странным было то, что текст был написан не одним почерком. Судя по всему, этот дневник вели разные люди. Заинтригованный мужчина вернулся на диван и погрузился в чтение.

IV

Первая запись была сделана неровным, трудночитаемым почерком двадцать один год назад, если верить писавшему.

«25.02.2002.

Меня зовут Тимофеев Андрей Сергеевич, и я попал в западню.

Не знаю, зачем это пишу. Наверное, для того, чтобы хоть чем-то себя занять. Мне нужно сконцентрироваться на чём-то, иначе я сойду с ума. Возможно, уже сошёл, но хочется верить, что нет. Я не знаю, сколько времени нахожусь в этой квартире, поэтому записал дату, когда здесь оказался. С тех пор могли пройти дни, недели или месяцы, время тут течёт по своим законам. За окном вечная тьма, боюсь, что уже никогда не увижу рассвет.

Скорее всего, к моменту, когда эти строки кто-нибудь прочтёт, я уже перестану существовать как личность. Если верить Старику, я не первый, кто угодил в эту ловушку, и, вероятнее всего, не последний. Всё дело в том, что любой, кто переступит порог этой квартиры, рискует остаться тут навечно. Теперь я понимаю, почему баба Неля не хотела заходить внутрь. Чёртова старуха.

Я чувствую, как медленно, но неотвратимо разум покидает меня. Возможно, вскоре я не смогу написать и строчки. Мысли путаются, всё сложнее сосредоточиться. Видимо, от того, что я давно ничего не ел, моё тело слабеет. Я сильно хочу спать, но опасаюсь, что если закрою глаза, то уже не проснусь.

Мне страшно. То, что творится здесь, не поддаётся никакому логическому объяснению. Возможно, я и правда сошёл с ума, а всё происходящее лишь порождение моего воспалённого разума.

Я не сразу понял, в какой переплёт угодил. Если бы не Старик, то многое для меня до сих пор оставалось бы загадкой. Надеюсь, что он не плод моего больного воображения».

Вадим оторвался от блокнота. Ему почудился какой-то звук в спальне, как будто скрип несмазанных петель. Смирнов замер, прислушиваясь, и вдруг совершенно отчётливо услышал тоненькое ехидное хихиканье. Сердце ухнуло вниз, он вскочил и, подкравшись к двери в спальню, осторожно заглянул внутрь. Комната была пуста. Вот только дверца шифоньера была приоткрыта, хотя мужчина точно помнил, что плотно её закрывал после того, как развесил там свою немногочисленную одежду. Медленно приблизившись, он протянул руку к дверце и тут же вздрогнул от внезапно разрезавшего тишину звука телефонного звонка.

Замерев на секунду, он решил всё же завершить начатое действие и резко распахнул шкаф. Кроме аккуратно развешенных предметов гардероба, внутри не было ничего необычного. Молодой человек облегчённо вздохнул и, плотно прикрыв скрипнувшую дверцу, поспешил в прихожую к истерично надрывающемуся телефону.

— Слушаю, — прижав холодный пластик к уху, настороженно произнёс Вадим.

— Вот это правильно, — раздался в трубке незнакомый мужской голос. — Слушать внимательно и запоминать, это то, что тебе сейчас нужно в первую очередь.

В отличие от предыдущего звонка, связь не прерывалась и звонившего было слышно чётко и ясно. Дребезжащие нотки в голосе выдавали почтенный возраст собеседника.

— С кем я говорю? Мы знакомы?

— Полагаю, что нет, — тембр собеседника неприятно резал ухо. — Как мне можно к вам обращаться?

— Вадим, — Смирнов запнулся и поправился. — Вадим Игоревич.

— Ну что же, Вадим Игоревич, будем знакомы. Можете называть меня Стариком. Меня все так называют.

— Чем могу быть полезен?

Собеседник разразился резким каркающим смехом, переходящим в кашель.

— Нет, — успокоившись, продолжил новый знакомый, — тут уместнее спросить, чем я могу быть вам полезен.

— Хорошо, — согласился молодой человек, — и чем же вы можете мне быть полезны?

— Ты попал в нехорошую историю, Вадим Игоревич. Твоя жизнь в опасности, и шансы её сохранить весьма невелики. Я нисколько не преувеличиваю, но ты и сам в этом вскоре убедишься. К счастью, возможность выжить у тебя всё ещё есть. Если будешь слушать меня и делать всё в точности так, как я скажу, то сможешь выбраться из западни, в которую угодил. К сожалению, сеансы связи отнимают очень много сил, а я, как тебе уже наверняка стало понятно, не очень молод и поддерживать общение в течение продолжительного времени мне не по силам. Поэтому не буду тратить время на убеждение, ты сам скоро всё поймёшь. Я перезвоню позже, когда ты оценишь всю серьёзность ситуации, в которой оказался, и будешь готов к конструктивному диалогу. Напоследок советую не верить всему, что ты прочитаешь в блокноте.

Связь прервалась.

V

Вадим стоял перед зеркалом с прижатой к уху телефонной трубкой и пытался осмыслить происходящее. Абсурдность ситуации вызывала противоречивые чувства. Нужно было успокоится и привести мысли в порядок.

Месяц назад Смирнов на фоне образовавшихся проблем, после длительного перерыва снова начал курить. Потребление сигарет он стремился сократить до минимума, но в настоящий момент чувствовал, что без курева никак не обойтись. Выудив из помятой пачки сигарету, он щёлкнул зажигалкой и открыл входную дверь, намереваясь, выйти на лестничную площадку.

Молодой человек замер на пороге, зажжённая сигарета выпала из открытого рта. Подъезда не было. За дверью находилась зеркальная копия прихожей, из которой он собирался выйти. Не решаясь переступить порог, Смирнов нагнулся за упавшей сигаретой, а когда поднял глаза, увидел перед собой свою собственную копию. Склонив голову набок, доппельгангер смотрел на него пустыми, абсолютно чёрными, лишёнными белков и радужки глазами. Губы двойника растянулись в жуткой ухмылке, и с них сорвался короткий смешок. Вадим громко вскрикнул и резко захлопнул дверь перед своей жуткой копией. Автоматический замок сработал с сухим щелчком.

Пятясь от двери, он краем глаза заметил движение слева. Испуганно обернувшись, Вадим уставился на своё отражение в зеркале трельяжа. Трясущейся рукой провёл по лицу и понял, что отражение не торопится повторять его жест. Вместо этого оно отступило на несколько шагов и с короткого разбега впечаталось в зеркальную поверхность. Стекло покрылось паутиной трещин. От неожиданности Смирнов дёрнулся назад, больно ударившись плечом о стену. Поддавшись внезапному порыву, он сорвал занавеску с кухонного дверного проёма и накинул её на зеркало. Похоже, этот манёвр успокоил агрессивное отражение.

Внезапно ожила висящая на стене пыльная радиоточка.

— Открой дверь, — проскрипел безжизненный голос. — Впусти меня! Впусти меня! Впусти меня! Впусти ме…

Вадим сорвал приёмник со стены, отметив, что шнур питания даже не был подключён к сети. Швырнув устройство на пол, он прыгнул на него обеими ногами и начал яростно топтать. Пластмассовые детали хаотично разлетелись по прихожей. Со злостью пнув изуродованное радио в угол, мужчина поплёлся в зал.

Надо было выбираться из странной квартиры, но открывать входную дверь снова он пока не планировал. Нужно искать запасной вариант. Мужчина подошёл к окну и, раздвинув шторы, выглянул наружу. На улице стояла непроглядная мгла. Ни единого источника света не увидел Вадим за стеклом. С трудом справившись с проржавевшими шпингалетами на деревянных рамах, он распахнул окно. Вместо ожидаемого свежего февральского воздуха в квартиру ворвался затхлый кладбищенский холод. Повеяло тленом и разложением.

Внезапно он понял, что тьма за окном слишком плотная, и, словно подтверждая его страшную догадку, она зашевелилась. Вадим не мог сказать, что видит движение снаружи, он скорее чувствовал, как в кромешной тьме скользят и извиваются оплетающие его убежище огромные щупальца. Человек слышал отвратительные влажные звуки, доносящиеся снаружи, его сознание отказывалось воспринимать происходящее, ужас сковал тело. С мерзким хлюпаньем тьма за окном медленно разверзлась, явив его взору гигантский жёлтый глаз с чёрным вертикальным зрачком.

Издав дикий крик, Вадим захлопнул окно и задёрнул шторы. Сердце колотилось в бешеном ритме. Воздуха отчаянно не хватало. Обессиленно опустившись на диван, парень почувствовал, как что-то твёрдое упёрлось в его ягодицу. Это был чёрный блокнот, о котором он уже успел забыть. Возможно, написанное в нём сможет пролить немного света на творящееся вокруг безумие. Трясущимися руками молодой человек раскрыл дневник и торопливо продолжил чтение.

VI

«Я нашёл в книжном шкафу несколько старых тетрадей с записями. Они помогли мне понять некоторые происходящие тут вещи. Что-то я узнал от Старика, но я ему не особо доверяю, поэтому в том, что обнаружил тетради, пока не признался. Всё, что мне удалось выяснить, я запишу в этот блокнот, и даже если сам не смогу выбраться отсюда, то, возможно, записи помогут тем, кто попадёт в западню после меня.

Я всю жизнь был убеждённым атеистом, не верил в потусторонние миры, богов, демонов и другие паранормальные вещи, но пережитые мной события заставили кардинально пересмотреть свои взгляды. Возможно, мои убеждения и стали причиной того, что в конце концов я оказался здесь. Старик как-то обмолвился, что меня постигло наказание за гордыню и уверенность, что никакие высшие силы не могут влиять на мою судьбу. С прискорбием вынужден признать свою неправоту. Если я не сошёл с ума, то настоящая реальность не совсем такая, какой мы её себе представляем.

Найденные мной тетради повреждены и многие листы в них отсутствуют, но из обрывков информации мне удалось выяснить, что всё началось в 1982 году. Десятого марта того года произошёл редкий парад планет. Все девять крупнейших небесных тел нашей Солнечной системы собрались в одном секторе, с одной стороны от Солнца. Именно тогда небольшая группа славянских неоязычников посчитала это время подходящим для проведения оккультного обряда. Целью ритуала было пробуждение некого древнего божества.

Однако в рядах сектантов обнаружился предатель — юная девушка по имени Неля. Довольно редкое имя. По странному совпадению, так же зовут и хозяйку квартиры. Или это не просто совпадение? Девушка каким-то образом помешала обряду. В тетрадях есть упоминание о том, что за это ей пришлось дорого заплатить, но как именно, не уточняется.

Как бы то ни было, она сумела не только помешать призыву божества в наш мир, но и запереть остальных членов группы в этой квартире. Выйти отсюда им уже не удалось, и первые записи в тетрадях сделали именно они. Записи обрывочны и сумбурны, но по ним можно сделать вывод, что потревоженный бог был недоволен прерванным обрядом. Запертые люди умирали медленно и мучительно. Они сходили с ума, убивали себя и своих товарищей до тех пор, пока в квартире не осталось ни одного живого человека.

Последующие пометки в тетрадях сделаны уже после смерти сектантов. Отсутствующие листы не позволяют с уверенностью утверждать, но похоже, что новые жильцы появляются в квартире с завидной регулярностью. Многие, хотя, наверное, не все, оставляли свои размышления и догадки в тетрадях. Благодаря им картина происходящего постепенно дополнялась новыми подробностями. Видимо, далеко не каждый оказавшийся в квартире попадает в ловушку. Семь смертных грехов служат критерием отбора. Мой грех — гордыня, если верить Старику».

В этом месте запись прерывалась. Листы покрывали пропитавшие бумагу насквозь бурые пятна и засохшие капли. Вадим догадывался об их происхождении, но, поборов брезгливость, продолжил читать.

«На кухне нашёл чёрствую булку хлеба. Я был очень голоден и сразу впился в неё зубами. Когда пришёл в себя от боли, то обнаружил, что грызу собственную руку. Кровотечение довольно сильное. Обмотал руку полотенцем. Я слышу голоса за стенами. Один голос шепчет, и я с трудом различаю слова. Он просит меня уничтожить печать, но я не знаю, о какой печати идёт речь. Второй громко повторяет одну и ту же фразу раз за разом:

— Позывной узла связи — «Навь».

Старик тоже говорил о какой-то печати, которую необходимо сломать, но толком объяснять не стал. Сказал, что я сам должен найти и понять, но я не понимаю. Сильно болит и кружится голова. Очень хочется спать и есть. В телевизоре я вижу самого себя, спящего на диване. У меня перерезано горло».

Записи Тимофеева на этом месте, заканчивались, и следующие были сделаны аккуратным женским почерком.

«18.02.2003.

Меня зовут Лисовская Ирина. Я нашла этот дневник, оставшийся от прежнего владельца, и тетради, о которых он упоминал. Здесь действительно творится что-то неладное. Сегодня днём мы с Андрюшей заселились в эту квартиру и уже несколько раз безрезультатно пытались выйти на улицу. Входная дверь исчезла, на её месте сейчас глухая стена. Окна не открываются, и сколько бы мы ни пытались, у нас не получается их разбить.

По телефону в прихожей Андрюша разговаривал с каким-то человеком. Наверное, это и есть тот самый Старик. Он сказал, что мы наказаны за прелюбодеяние и единственный способ выбраться, это сломать печать. Они долго ругались, и Старик сказал, что нас обоих ждёт ужасный конец. Потом телефон откусил Андрею ухо. Я стояла рядом и видела, как верхняя часть телефонной трубки превратилась в зубастую пасть и впилась в него. Андрюша пытался оторвать её от себя, но она не ослабляла хватку, пока не отгрызла ухо целиком. Сейчас трубка валяется на полу в прихожей, и из неё безостановочно сочится кровь. Мне очень страшно».

Почерк снова изменился.

«Иришка мертва. Зря я её сюда притащил, надо было, как обычно, снять гостиницу. Мы оба видели очень странные и страшные вещи. Этот старый козёл как-то повлиял на неё, и она изменилась. Не знаю, где она нашла жидкость для розжига. Все тетрадки с предыдущими записями сгорели вместе с ней. Я знаю, что это Старик заставил её сжечь тетради и саму себя. Остался лишь этот блокнот и обгоревшее тело на полу. Квартира совершенно не пострадала. Ковёр под Иришкой даже не почернел. Останки моей любимой лежат в центре комнаты, и ожившие персидские узоры пульсируют по всей поверхности ковра в психоделическом ритме. Я смотрю на часы на стене, стрелки бешено крутятся в обратную сторону. Пахнет жареным мясом. Я давно не ел. Сколько я ещё смогу продержаться без пищи?»

Вадим читал этот жуткий коллективный дневник, и надежда таяла с каждой страницей. Похоже, никому ещё не удавалось покинуть проклятую квартиру. Он погружался глубже и глубже в безумие, описываемое прежними жильцами, в поисках подсказки или намёка на то, что кому-то удалось выбраться, но всё было тщетно. Дневник был пропитан лишь болью и отчаянием.