Серия «Чур меня!»

– С кем? – кашлянул Пичурин.

– Дух нечистый, беспокойный, сиречь ведьма про́клятая. Тело её Мать-земля не принимает, а душа меж Явью и Навью мечется, да злодейства чини́т.

Он обвёл взглядом бездыханные тела и тяжело вздохнул.

– Всю деревню извела под корень тварь. Даром что старики, а всё одно жалко.

Герасим похлопал ладонью по каменной поверхности.

– Долго я её алтарь искал. Да и её саму выследить больших трудов стоило, а поди ж ты, вывернулась в последний момент – котом не побрезговала. Только не может дух человеческий в животине бессловесной долго пребывать. Людскую личину душа требует. Однако без подготовки и человеческое тело быстро в негодность придёт. Не уследил я, когда она тебе ру́ды своей дала испить. Видать, спешила шибко, коли в мужика была готова перепрыгнуть. Да только за спешкой не углядела в тебе кровушки предков могучих. Хоть и жидковата ру́да твоя, но всё ж сложно ведьме с ней бороться, даже вырванный волос не особо помог. Сильные ведуны в роду твоём были, тяжело на́ви подчинить тело потомка десницы божьей. Вот и направила тебя к алтарю своей хозяйки. Тут место сосредоточия её силы, и могущество колдуньи возрастает десятикратно. Посему освободить тебя сейчас не могу никак.

Старик поднялся с алтаря и извлёк из ножен, висящих на поясе, широкий кинжал.

– Э-э-э… – испуганно вскинулся Пичурин. – Герасим, ты чего?

– Не Герасим я, – усмехнулся старик, прищурив небесно-голубые глаза. – Издревле берём мы себе имя Пращур. Во славу нашего покровителя и заступника, защитника рода человеческого и хранителя границ Междумирья – могучего бога Щура. Лишь благодаря ему навь не пересекает заветной черты, чтобы разрушить мир живых. Устами нашими глаголит он и дланями нашими творит дела великие и праведные.

Он провёл большим пальцем по режущей кромке лезвия, проверяя остроту кинжала, и шагнул к Кириллу.

– Стой, стой! – затараторил Пичурин. – Разве это правильно – живого, невинного человека резать?

– Невинных нет, – рассудительно произнёс старик. – Я тебе, дураку, иглу в косяк воткнул от нечисти, последние запасы четверго́вой соли на тебя извёл, а ты что сделал? Молчишь? То-то. Порог — это граница, которую нужно тщательно охранять. Ты же сам открыл проход нави в своё жилище, теперь пожинай, что посеял. Резу с двери стёр за косушку хмельного. Тьфу… Хорошо, успел я заприметить, кто знака священного испугался. Чуть ведьму не упустил по твоей милости. Почитай два года уразуметь не мог, под какой личиной она скрывается.

– И что теперь? – не сводил пристального взгляда с кинжала Кирилл. – Глаза вырезать будешь?

– Очи человеческие – суть души зеркало. Через них нечисть входит в слабых духом, а ежели покидает бренное тело, то забирает и глаза, и души отражение. Мне это без надобности. Хочу лишь ведьму упокоить навсегда и дух её нечистый за кромку отправить.

Ведун рванул футболку на Кирилле, обнажая грудь, и погрузил остриё кинжала в плоть.

Пичурин громко застонал, сдерживая рвущийся наружу крик, прикусил губу, из глаз брызнули слёзы.

– Терпи, родич, – приговаривал Пращур, ловко орудуя ножом. – Лишь через страдания обрести можно истинную крепость духа.

Кириллу чувствовал, что может лишиться сознания от боли. Он даже желал погрузиться в пучину беспамятства, чтобы прекратить эти муки. На залитой кровью груди под давлением острого лезвия вырисовывался знакомый символ.

– Всё, всё, всё, – наконец, успокаивающе проговорил старик, отступая назад и любуясь на дело своих рук. – Теперь, слова заветные, молви.

– Какие слова? – выдавил сквозь сжатые зубы Пичурин.

– Чур меня.

– Чур меня, – повторил Кирилл.

– Громче!

– Чур меня! – завопил он что есть сил.

Собаки вскочили на ноги и настороженно подняли уши. Тело пронзило дикой болью. Она ни шла ни в какое сравнение с тем, что он испытал до этого. Казалось, что его кишки наматывает на крутящийся вал, а мясо и кожу живота рвут изнутри когтями. В глазах потемнело. Балансируя на грани обморока, он опустил взгляд и увидел, как на вздувшемся животе проступает человеческое лицо. Кожа рвалась, лопалась и расползалась, формируя знакомые черты. Спустя несколько минут, показавшихся Кириллу вечностью, голова Гузеихи открыла глаза и с ненавистью уставилась на старика.

– Выследил-таки, – зло прошипела она.

– Рад встрече, Мара, – сурово произнёс ведун. – Заждались тебя за кромкой. В этот раз некуда бежать.

– А это мы ышо поглядим, – огрызнулась старуха. – Не помогут твои резы и заговоры. Не боюсь я их.

– Поэтому и тушевалась перед дверью, знаком помеченной? – усмехнулся в седые усы старик. – Кабы этот олух тебя не впустил, за порог не попала бы.

– Нет здесь твоей силы. Марена, тут хозяйка. Её это место намоленное и кровью жертвенной отмеченное. Её земля – её правила!

Пращур взял посох, и тот вспыхнул в его руках ярким пламенем.

– Значит, пришёл срок правила менять! – воскликнул он и, с поразительной для его возраста ловкостью развернувшись, из-за плеча обрушил пылающий жезл на алтарь.

Жертвенник взорвался в фонтане каменного крошева. Торчащая из живота Кирилла голова дёрнулась и пронзительно завизжала.

– Не нравится? – с деланой заботой осведомился ведун. – По своей воле к хозяйке вернёшься, али помочь тебе?

– Себе помоги! – яростно выкрикнула старуха. – Именем Марены – пожирательницы душ, призываю! Нити жизни, её серпом обрезанные, крепко сплетаю в узор единый! Защитите!

Корчащийся на кресте от невыносимой боли Кирилл увидел, как бездыханные останки слепых стариков зашевелились. Они менялись – их кости с хрустом ломались, конечности изгибались под немыслимыми углами, деформируясь. Тела покрывались тёмной шерстью и перьями. Собаки вокруг старика заходились лаем, припадая к земле. Над поляной разнёсся протяжный многоголосый вой. Раздирая сковывающие движения человеческие одежды перед ошалелым взглядом Пичурина, один за другим с земли вскакивали чёрные волки, а в небо с громким карканьем взмывали огромные воро́ны. Ведун, выронив посох, упал на четвереньки. Через мгновение на его месте стоял гигантский белый волк. Задрав морду, он завыл в ответ, принимая вызов. Сверкнув голубыми глазами, Пращур повёл дворовую свору в бой.

За считаные секунды на поляне воцарился хаос. Волчий вой сливался с собачьим лаем, в воздухе кружились шерсть и перья, хрустели кости, куски плоти и брызги крови разлетались в стороны. Визг раненых животных и надрывные крики умирающих птиц смешались в адской какофонии. Не в силах больше наблюдать за этой жестокой схваткой, Кирилл отвернулся и зажмурился. Снизу слышался безумный хохот старухи.

Когда наконец наступила тишина, Пичурин осторожно приоткрыл глаза и обвёл взглядом поле боя. Неподвижные растерзанные трупы устилали залитую кровью траву. Казалось, никто не уцелел в этом жестоком сражении. Однако груда тел в центре вдруг зашевелилась, и из-под них появилась испачканная кровью белая волчья морда. Стряхивая с себя изувеченные останки, волк выполз наружу. С трудом поднявшись, он, пошатываясь и припадая на правую переднюю лапу, приблизился к распятому человеку. Подняв изорванную морду, волк пристально посмотрел в глаза Кирилла.

«Сильна Мара, – раздалось в голове Пичурина, – Дальше самому придётся. У меня сил даже обратно перекинуться не осталось. Вслух не отвечай – слова береги. Пригодятся».

– Чаво гляделки растопырил? – злорадно хохотнула Гузеиха. – Не по зубам я тебе оказалась?

«Времени не теряй, – продолжил волк. – Алтарь разрушен – почитай, полдела сделано. Избавься от нечисти и уничтожь чучело. Коли справишься, загляни в моё жилище. Там под лежанкой указание, как логово ведьмы почистить, чтобы наверняка…»

Лапы его подломились, и зверь упал на колени, но тут же вновь поднялся, хоть и с большим трудом.

– Подыхаешь? – издевательски осведомилась старуха. – Давай скорее ужо. Я плоть твою хозяйке поднесу, а шкуру на новый алтарь постелю. В назидание, значится, остальным ретивым.

«Слабею, – шептал голос в голове. – Долго не протяну. Зимний крест сожги – это символ Марены. Не место ему в нашем мире. Кость на́вью забери, коли выживешь, пригодится – сильный оберег. Слушай кровь предков, она подскажет как быть. Прощай, родич».

Волк поднялся на задние лапы и рванул клыками верёвки, стягивающие правую руку Кирилла. Это последнее усилие стоило ему жизни. С глухим стуком могучий зверь рухнул к ногам человека.

– Сдох, – довольно констатировала ведьма. – Давай, милок, распутывайся. Жаль зелье ру́дное расплескалось. Ничо, я запасливая. Тут в погребке недалече ышо есть.

– Заткнись, гнида старая, – простонал Пичурин, непослушными пальцами распутывая узлы на второй руке. – Всё из-за тебя. Не будет тебе никакого зелья.

– А ты не груби старшим! – сварливо прикрикнула бабка, безуспешно пытаясь заглянуть в лицо Кириллу, однако короткий отросток шеи не позволил ей задрать голову. – От тебя тут мало зависит. Долго противиться не сможешь. Даже с кровью пращуров своих болезных супротив меня не сдюжишь. Как в поезде будет. А́ли запамятовал ужо?

Каждое движение её головы, натягивая кожу живота, причиняло невыносимые страдания. Даже мимика лица заставляла Кирилла болезненно морщиться.

– Захлопни пасть! – в приступе ярости он отвесил ведьме оплеуху и тут же заорал от боли.

– Не уразумел ещё, что мы тапе́рича одно целое? – фыркнула старуха. – Не трать время понапрасну. Распутывай узы ши́бче.

После того, как Кирилл освободил левую руку, тело его опасно качнулось вперёд, он едва удержался, вцепившись в крестовину. С ногами пришлось повозиться – уродливый нарост на животе ограничивал движения и мешал обзору. Наконец, кое-как справившись с туго затянутыми узлами, Пичурин оказался на земле. Ведьма только этого и ждала – Кирилл почувствовал, как в разум вторгается чужая воля. Конечности онемели, а в глазах стало двоиться.

– Чур меня! – заорал он пронзительно. – Чууур!

Тело содрогнулось от мощного прилива сил, сознание моментально очистилось. Помутнение отступило, старуха злобно заскрежетала зубами. Кирилл чувствовал, что надолго его не хватит, и следующую ментальную атаку отбить он уже не сможет. Рванувшись к деревянному трону, он схватил серебряный серп с колен соломенного чучела.

– Стой! – заверещала старуха. – Ты чаво удумал?

Она попыталась втянуться в живот, как черепаха в панцирь, но Пичурин оказался быстрее. Он схватил ведьму за редкие патлы, намотал их на кулак и оттянул хрипящую голову вверх, открывая шею.

– Остановись, – просипела ведьма. – Сам ведь сдо…

Договорить ей Кирилл не дал – крепко сжав зубы, полоснул по дряблому морщинистому горлу изогнутым лезвием. Живот обожгло резкой болью, перед глазами вспыхнули разноцветные фейерверки. Упав на колени, он заорал, подняв к небу лицо с текущими по щекам слезами. Кровь заливала штаны, толчками выплёскиваясь из перерезанной шеи. Бабка ещё пыталась что-то сказать, но из её рта доносился лишь невнятный булькающий свист. Понимая, что если остановится сейчас, то возобновить эту жуткую ампутацию у него просто не хватит ни смелости, ни сил, Кирилл продолжил елозить серпом, вырезая безобразный нарост из своего тела. Плоть поддавалась на удивление легко, и вскоре последняя полоска кожи отделилась с мерзким хлюпающим звуком. С громкими стонами, оставляя кровавый след, Пичурин пополз к костру, волоча за седые лохмы отрезанную голову.

Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он достиг своей ярко пылающей во мраке цели. Кирилл взмахнул рукой и кровоточащую башку ведьмы поглотил огонь. Пичурин упал на спину, широко раскинув руки. Хотелось закрыть глаза и поддаться темноте, окутывающей разум туманом беспамятства, но тогда он наверняка умрёт от потери крови. Этого допускать было нельзя, иначе все пережитые мучения напрасны. Дрожащей окровавленной рукой он вытащил из костра широкую головешку и прижал её к ране на животе. Шипение плоти слилось с его диким криком. Запахло горелым мясом, измученный человек, наконец, лишился сознания.

Сколько он провалялся в обмороке, Кирилл не знал, но, судя по тому, что костёр пылал всё так же ярко, времени прошло немного. Разлепив пересохшие губы, он застонал и попытался сесть. Не сразу, но ему это всё же удалось. Опустив глаза, он осмотрел перепачканный сажей и кровью живот. Похоже, кровотечение ему всё же удалось остановить, но рана всё равно требовала срочного медицинского вмешательства. Стянув изодранную футболку, Кирилл неумело обмотал ей ожог и обвёл взглядом поляну.

Трон с соломенным чучелом чернел на фоне Зимнего косого креста. Пичурин задумчиво посмотрел на костёр. Сквозь весело пляшущие языки пламени на него зловеще скалился обгорающий череп Мары. Он поднялся, достал из огня пылающее полено и, пошатываясь, побрёл к разбитому алтарю. Приблизившись к уничтоженному жертвеннику, человек преклонил колени перед поверженным белым волком. Тяжело вздохнув, он провёл рукой по лобастой голове.

– Отдыхай, Пращур, – поднимая жезл волхва с земли, прошептал Кирилл. – Я тут сам приберусь.

Тяжело опираясь на посох, он подошёл к чучелу Марены и поднёс горящее полено к соломенным ногам.

Эпилог

За окном едва светало, когда он открыл глаза. Мужчина сел на кровати, включил настольную лампу в виде человеческого черепа и почесал уродливый зарубцевавшийся шрам на животе. Чуть выше сквозь буйную растительность едва просматривался вырезанный на груди загадочный символ.

– Подъём, Никитишна, – зевнув, он постучал черепушку по темени согнутым пальцем. – Я работать, а ты за хатой присматривай.

Спустя полчаса он вышел на улицу. Навстречу, виляя хвостами и радостно тявкая, бросилась свора дворняг. Человек ласково потрепал собак по головам и, перехватив поудобнее метлу, принялся за работу, не обращая внимания на парочку сплетничающих неподалёку бабок.

– Такой молодой, а уже весь седой, – сокрушённо покачала головой одна из них. – Видать, хлебнул горя. Не знаешь, чего у него стряслось?

– Так кто ж его разберёт, – тихо откликнулась вторая. – Он же не разговаривает ни с кем. Немой, наверное, как Герасим из «Мумы».

– Точно, – поддержала её первая. – И собаки его любят. Герасим и есть.

Внезапно снаружи обрушился град яростных ударов, сопровождаемый громким рычанием. Пичурин вздрогнул и попятился. Шум за дверью стих. Он, крадучись, приблизился и заглянул в глазок – на площадке было пусто. Кирилл приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу. Никого. Только перед ковриком ровным полукругом белела россыпь мелких кристаллов. «Соль», – мелькнуло у него в голове.

Захлопнув дверь, он повернул ключ в замке до упора. Что-то тускло блеснуло в левом верхнем углу. Кирилл, приподнявшись на носках, присмотрелся. В дверной косяк остриём вверх была воткнута толстая швейная игла.

Даже далёкий от суеверий Пичурин знал, что это как-то связано с колдовскими наговорами. Какая-то чертовщина явно творилась вокруг, и непонятным образом он оказался втянут в происходящее. Решив на всякий случай не прикасаться к магическому атрибуту руками, он достал из ящика с инструментами плоскогубцы и вытянул иглу за ушко.

За спиной послышался ехидный смешок. Едва не выронив от неожиданности инструмент из рук, он резко обернулся. В комнате никого не было, но Кирилла не покидало жуткое ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Продолжая обшаривать взглядом комнату, он достал из кармана смартфон. Косясь на экран, судорожно пролистал пальцем список контактов и нажал вызов.

– Николаич, ты это… – он замялся. – Посидеть предлагал. Давай сейчас, а? Я всё возьму.

Спустя пять минут Кирилл, с опаской оглядываясь, вышел из квартиры. Раскидал ногой рассыпанную у порога соль и поспешил вниз. Бросив мимоходом тревожный взгляд на опечатанную дверь Гузеихи, он прибавил шага. По пути в магазин Пичурин встретил Герасима. Старик стоял под окнами старухи и пристально смотрел вверх. Дворовая стая крутилась рядом. Памятуя о вчерашнем инциденте, Кирилл обошёл их по широкой дуге.

Через полчаса Пичурин сидел в гараже соседа и наблюдал, как Мурашов нарезает аккуратными кружками копчёную колбасу.

– Чего это ты решился? – будто невзначай осведомился сосед. – Тебе же, итить, на работу завтра.

– Отгул возьму. Нервы успокоить нужно.

– Понятно, – констатировал Николаич. – Из-за Маринки перенервничал. Мне, итить, тоже не по себе как-то…

– Да даже не в ней дело, – перебил его Пичурин. – В целом, какая-то дичь непонятная творится.

Кирилл рассказал соседу всё. Начиная с обнаруженного Гузеихой рисунка на двери и заканчивая воткнутой в дверной косяк иглой. Когда он закончил, бутылка уже опустела на две трети. Николаич слушал внимательно, качал головой и изредка вставлял короткие уточняющие реплики, не забывая наполнять водкой пластиковые стаканчики.

– Как-то боязно теперь дома находиться, – подвёл итог заплетающимся языком Кирилл.

На старые дрожжи его размотало очень быстро, а может, сказался пережитый накануне стресс.

– Делааа… – протянул Мурашов задумчиво. – Хочешь у меня сегодня переночуй? Диван в зале свободный. Я Варьке всё объясню, итить, она у меня баба понятливая.

– Не, – мотнул головой Пичурин. – Домой пойду. Отпустило слегонца. Сам себя накрутил походу.

– Ну как знаешь, – пожал плечами сосед. – По-хорошему тебе попа, итить, надо. Пускай хату освятит.

– Не верю я во всё это, – неопределённо покрутил пальцем в воздухе Кирилл, – но может и закажу экзорциста какого-нибудь. Хотя ценник у них, я слышал, на такие услуги конячий.

– Закажи, закажи, – согласился Николаич. – Всё как-то поспокойнее будет, итить. А вот иглу ты зря вытащил, и соль напрасно, итить, раскидал.

– Это ещё почему?

– Иглу, едрить её налево, изнутри в дверной косяк как раз от нечисти всякой втыкают. Если снаружи, то это, итить, порчу навести хотят, а внутри, наоборот, получается – защиту тебе поставили. Соль тоже против нечистой силы работает, итить. Помочь тебе кто-то хотел.

– Кто? – тупо уставился на Мурашова Кирилл.

– А мне-то почём знать? – пожал плечами сосед. – Ты рисунок на двери запомнил?

– Ясен красен! Я его оттирать задолбался. Каждую чёрточку помню.

– А ну нарисуй.

Николаич покопался в металлическом хламе, обильно устилающем деревянный верстак, разгребая в стороны гайки, болты и прочую «нужную» в хозяйстве мелочь. Разыскав заляпанный грязными отпечатками блокнот и ручку с погрызенным колпачком, протянул их Кириллу.

Пичурин быстро начертил непонятный символ.

– Вот. Как-то так вроде.

– Руна какая-то, что ли, едрить её в дышло? – Мурашов задумчиво почесал затылок. – У Маринки на груди что-то похожее вырезано было. Думаешь, есть связь? Может, итить, не маньяк орудует, а секта сатанистов объявилась?

Он выдрал листок с рисунком из блокнота и сунул в нагрудный карман рубахи.

– У Варьки спрошу. Она у меня, итить, всякой мистической хренью интересуется, может и подскажет чего. Давай стакан, водка, итить, греется.

Время за неспешной беседой пролетело незаметно. Когда собутыльники наконец разошлись по домам, в небе уже появились первые редкие звёзды, а бледный диск полной луны тускло сиял в вышине. Неизвестно что более благотворно подействовало на Пичурина – задушевный разговор с Николаичем или выпитый алкоголь, но домой он возвращался в более-менее уравновешенном состоянии. Слегка пошатываясь, Кирилл добрёл до подъезда. Задрав голову, он посмотрел на свои тёмные окна. Лёгкое беспокойство коснулось затуманенного разума, но он решительно отогнал от себя дурные мысли.

Ладонь уже потянулась к дверной ручке, когда периферическим зрением он уловил какое-то движение в окне второго этажа. В погружённой во тьму квартире Гузеихи кто-то был. Пичурин полез было за телефоном, но решил, что снова беспокоить Мурашова будет немного неуместно. Вдруг померещилось с пьяных глаз? Тяжело вздохнув, он вошёл в подъезд. Тяжело опираясь о перила, поднялся на второй этаж и застыл перед дверью бабкиной квартиры. Увиденное совсем его не обрадовало. Бумажная полоска с печатью была сорвана, а створка слегка приоткрыта.

Отголоски здравомыслия кричали, что нужно просто пройти мимо, но выпитый алкоголь заставил их замолчать. Кирилл легонько толкнул дверь и переступил порог. Замерев во мраке, прислушался. Понимание, что в квартире он не один, пришло очень быстро. Кто-то возился на кухне. «Наверное, Черныш проголодался и ищет, чего пожрать», – успокаивал себя Пичурин. Он зашарил рукой по стене в поисках выключателя. Кнопка тихо щёлкнула, и мужчина на секунду невольно зажмурился от яркого света, озарившего прихожую. Взгляд его скользнул по бесформенной тёмной кучке на полу. Всмотревшись, он судорожно сглотнул, сдерживая рвотный позыв. Обезглавленная тушка бабкиного питомца валялась на грязном линолеуме в окружении тёмных брызг. Кровавый след тянулся в сторону кухни. Звуки не прекращались, будто бы незваному визитёру было плевать на то, что его обнаружат.

Идти дальше с голыми руками Кирилл опасался. Взвесив в руке стоящую у порога клюку, часто используемую Гузеихой при длительных прогулках, он решил, что массивная деревянная палка вполне сгодится в качестве средства самообороны. Сжимая в потных руках своё оружие, он медленно двинулся в сторону кухни.

Нерешительно остановившись на пороге, Пичурин, напрягая зрение, силился рассмотреть источник странных звуков. На полу около газовой плиты, едва различимая в лунном свете шевелилась бесформенная фигура.

– Кто здесь? – осипшим голосом крикнул Кирилл.

Не получив ответа, протянул руку и щёлкнул выключателем. Клюка выпала из его ослабевших рук и скользнула по линолеуму к ногам Киселёвой. Оперуполномоченный сидела в луже крови, обхватив подтянутые к подбородку колени левой рукой. Уставившись бессмысленным взглядом в одну точку, она ела собственную правую руку. Вернее, то, что от неё осталось. Отгрызенная кисть валялась тут же, неестественно скрючив сведённые последней судорогой пальцы. Девушка впивалась зубами в изуродованную культю и, мотая головой, как собака, отрывала небольшие куски плоти, тут же глотая их, не жуя. Нижняя часть её лица была перепачкана кровью. Частички мяса прилипли к щекам и подбородку. Не в силах пошевелиться, Кирилл наблюдал за этим жутким актом каннибализма.

Внезапно девушка перевела взгляд на него, и губы её медленно расплылись в безумной улыбке, обнажая окровавленные обломки зубов. Опираясь на торчащую из огрызка руки кость, она попыталась подняться. Однако ноги разъехались на мокром полу, и она неуклюже упала на колени. Подняв голову на Пичурина, искалеченная сотрудница полиции поползла к нему, не вставая с колен. Казалось, её нисколько не беспокоит изуродованная конечность. Кирилл попятился.

– Штой, – прошепелявила она невнятно. – Помоги мне…

Что-то насторожило Пичурина в её интонации. Не так люди просят о помощи. Мёртвый, лишённый эмоций голос больше пугал, чем вызывал сострадание и желание помочь.

– Я позвоню в скорую! – истерично выкрикнул он и бросился прочь.

– Нееет! Штооой! Киряяя!

Услышав своё имя, Пичурин обернулся. Киселёва раскачивалась, стоя на карачках. Что-то происходило с её лицом. Глаза девушки широко раскрылись и стали медленно выходить из глазниц. Как будто глазные яблоки выдавливало из черепа чудовищным давлением. С громким хлопком они внезапно лопнули, из залитых кровью отверстий выплеснулась тёмная вязкая жижа. Упав с хлюпающим звуком на пол, она как живая заскользила к Кириллу. Обмякшая девушка тряпичной куклой повалилась замертво, а Пичурин, проглотив рвущийся наружу крик, метнулся к выходу из квартиры. Не чуя ног, взлетел на свой этаж. Трясущимися руками с третьей попытки он попал ключом в замочную скважину. Захлопнул дверь и привалился к ней спиной часто дыша. Мощный выброс адреналина полностью лишил его успокаивающего, опьяняющего эффекта. Паника накатила всепоглощающей волной, сердце подскочило к горлу и билось там в бешеном ритме. Он совершенно не понимал, что происходит, но одно было ясно абсолютно точно – он по самые уши вляпался во что-то дурно пахнущее.

VI

За окном пригородного поезда в утренней дымке мелькали деревья. Кирилл плохо помнил, как оказался в этой электричке. События последних нескольких часов смешались и частично стёрлись из памяти. Он помнил, как, включив свет во всех комнатах своей квартиры и вооружившись кухонным ножом, не разуваясь, забрался на кровать. Как долгое время прислушивался к каждому шороху и вздрагивал от любого подозрительного звука.

Ещё он помнил тень, вползающую из прихожей в комнату. Бесформенное тёмное пятно медленно достигло центра комнаты и стало обретать объёмную форму. Оно бугрилось на поверхности ковролина, как готовый лопнуть гигантский гнойный нарыв, становясь всё больше и больше. Вскоре выпуклость приобрела черты, схожие с грузной человеческой фигурой. Рыхлая, безликая чёрная масса водила из стороны в сторону неким подобием головы, словно принюхиваясь. Наконец, она почуяла Кирилла. Шарообразный нарост на короткой шее свесился набок. Короткими толчками, с хлюпающими звуками отлипая от тела, высвободилась пара отростков, напоминающих человеческие руки. Резко заламывая их под неестественными углами, существо судорожными рывками двинулось к обмершему от страха человеку.  

Дико заорав, Кирилл швырнул нож в приближающееся нечто и метнулся в сторону выхода. Он не помнил, как ему удалось проскочить мимо этого ожившего сгустка тьмы. В памяти отпечатались тёмные проулки, мелькающие в ночи окна домов, горящие огнём от нехватки кислорода лёгкие и наливающиеся свинцом ноги. Пришёл в себя Пичурин уже на вокзале. Согнувшись, он опирался рукой о стену, часто испуганно оглядываясь и жадно хватая ртом воздух.

В памяти не отложилось, как он выбирал направление, скорее всего, просто приобрёл билет на ближайшую электричку. Ясно запомнилось желание быстрее оказаться как можно дальше от этого кошмара. По ощущениям он ехал уже довольно долго, и ему даже удалось немного поспать, привалившись к окну.

Из полудрёмы вырвал звук входящего вызова.

– Да, Николаич, – охрипшим голосом произнёс он, прижав телефон к уху.

– Здоров, Кирюха, – донеслось из динамика. – Не спишь?

– Не, – буркнул Кирилл. – Говори.

– Я насчёт вчерашнего разговора, итить. Варька узнала этот рисунок. Говорит, это реза «Сторож», едрить её за ногу.

– Чего?

– Ну, вроде руны что-то, итить. Раньше ведь как писали? На бересте закорючки, итить, вырезали, потому и «реза» называется. Вот та, что ты с двери оттирал, это символ-оберег бога Чура.

– Какого ещё Чура? – с трудом разгоняя заполняющий голову туман, простонал Кирилл.

– Я сам не особо вникал. Это тебе с Варькой, итить, надо поговорить. Приходи, она дома сегодня.

– Не могу я сегодня. Ты так перескажи, что помнишь.

– Да я и не запомнил почти ничего. Балдой же был вчера, итить. Славянский бог какой-то. То ли Щур, то ли Чур – хрен его знает, как правильно. Защитник от нечистой, едрить её в дышло, силы. Вроде как он охраняет границу между мирами, итить. Мешает нечисти пройти в наш мир и помогает выгнать обратно сумевших проскочить чертей. По всему получается, знак на двери, как защита был нарисован, а ты его стёр, итить.

– Ясно, – задумчиво протянул Пичурин. – Спасибо за информацию, Николаич.

– Да не за что, итить. Всё равно ведь не веришь во всё это, сам говорил. У тебя-то как? Полтергейсты, едрить их в ноздри, не хулиганили ночью?

– Нет, – непонятно зачем соврал Кирилл. – Нормально всё.

– Ну хорошо. На улице не был ещё? Я в окно смотрю, у вашего подъезда снова, итить, суета какая-то. Мусора́, скорая… Не в курсе, чё там?

– Не, не в курсе, – снова соврал Пичурин. – Узнаю, расскажу.

– Ладно, давай. Голова после вчерашнего не болит? Если что, забегай, полечимся, итить.

– Не понял ещё. Проснулся только. Если надумаю, наберу.

– Ну, думай, – усмехнулся Николаич и отключился.

Кирилл понял, что тело Киселёвой уже обнаружили, а рядом с ней бабкину клюку с его свежими отпечатками. Нетрудно догадаться, кого в скором времени объявят в розыск. Он извлёк из телефона SIM-карту и выкинул её в приоткрытое окно. Плана дальнейших действий не было. Как и чёткого понимания, куда он, собственно, едет.

А спустя несколько секунд у него отнялся мизинец левой руки. Неприятное покалывание быстро распространилось от ногтя до основания. Кирилл попробовал согнуть его, но палец не слушался. Он несколько раз сжал его правой рукой, разминая. Безрезультатно. Внезапно накатило головокружение, в глазах начало стремительно темнеть. Онемение перекинулось на кисть. Он попытался позвать на помощь, но понял, что не способен составить даже элементарное предложение, а вместо речи изо рта вырвалось лишь невнятное мычание. Мелькнули перед затуманенным взором брезгливо сморщенные лица сидящих напротив пассажиров, Кирилл ударился головой о жёсткое сиденье.

– Пъянь сраная… – последнее, что услышал Пичурин перед тем, как сознание покинуло его.

VII

Отъезжающий поезд тёплыми порывами ерошил волосы на затылке. Редкие капли моросящего дождя падали на лицо. Кирилл стоял на незнакомом полустанке. Почему он сошёл с поезда именно тут, Пичурин объяснить не мог, как и вспомнить, что с ним происходило после обморока. С тоской проводив взглядом удаляющийся поезд, он спустился с полуразрушенного временем густо заросшего зеленью перрона к еле заметной тропинке. «Что со мной было? – кольнула неприятная мысль. – Неужели инсульт?»

Тропинка петляла среди высокой некошеной травы, тянущейся плотной стеной, казалось, до самого горизонта. Громко гудели насекомые, запах мокрой земли щекотал ноздри. «В конце концов, не всё ли равно, куда бежать?» – обречённо подумал он, и сунув руки в карманы, побрёл вперёд.

Чем дальше шёл Кирилл, тем гуще и выше становилась растительность, а сама тропа сужалась и вела под уклон. Вскоре он уже не видел ничего, кроме голубого неба над головой и зелёных зарослей вокруг. Однако мыслей повернуть не возникало, ноги будто сами выбирали направление.

Солнце поднялось уже достаточно высоко, когда справа донёсся далёкий человеческий крик. Пичурин замер в нерешительности. Он был уверен, что если сойдёт с тропы, то снова найти её среди зарослей не получится. Крик повторился. Слов разобрать Кирилл не смог, но по интонации понял, что кто-то кого-то зовёт. Решив, что в любом случае человек сможет его куда-нибудь вывести или хотя бы объяснить, где он находится, Пичурин поспешил на голос. Однако через несколько сотен шагов крики смолкли.

– Эй, вы где? – заорал Кирилл.

Паника нахлынула удушливой волной. Он понял, что потерял чувство направления. Случилось то, чего он так опасался – Пичурин заблудился в этом бескрайнем зелёном океане.

– Эй, аууу! – надрывал он горло, но никто не отзывался.

Раздвигая траву руками, Кирилл наугад ломанулся сквозь заросли. Упругие стебли хлестали его по лицу, ноги утопали в рыхлой земле, пот заливал глаза, а страх всё сильнее сжимал сердце тугим обручем. Вскоре он окончательно выбился из сил. Тяжело дыша и спотыкаясь, Пичурин ковылял на отяжелевших ногах, проклиная своё любопытство.

На небольшую круглую лужайку он вывалился совершенно для себя неожиданно. Вспыхнувшая было радость тут же сменилась разочарованием. К пятачку скошенной травы не вело никаких тропинок, и куда двигаться дальше, было непонятно. Однако разнообразие ландшафта всё же принесло некоторое облегчение мечущемуся в испуге мозгу и уставшим от бесконечной зелени глазам.

Лужайка не была пустой. В центре возвышался толстый покосившийся деревянный столб. Кирилл подошёл ближе. На потрескавшемся, потемневшем от старости стволе грубым узором было вырезано лицо старика с длинной бородой. Чуть ниже угадывались контуры рук. Правая сжимала посох, а левая широкий нож. У покрытого мхом подножия валялись иссохшие кости мелких животных и птиц. «Капище», – всплыло откуда-то из глубин сознания давно забытое слово. Взгляд Пичурина зацепился за что-то смутно знакомое. Он опустился на колени и стал очищать от мха основание древнего идола. На влажной, испачканной землёй, подгнивающей поверхности проступил символ. Ошибиться было невозможно.

– Ну, здравствуй, Чур, – пробормотал Кирилл. – Что же ты ко мне привязался-то, а?

Громко зашелестела, склонившись под налетевшим внезапно порывом ветра, высокая трава. Смолк стрекот насекомых. Прорезав безоблачное небо, молния впилась в столб, с оглушительным треском расколов его на две половины. Кирилл развернулся, пряча лицо от разлетевшихся щепок, и бросился ниц, закрыв руками голову. Когда звон в ушах стих, он осторожно оглянулся, не вставая. Над дымящимися обломками кумира плясало пламя. Чёрная гарь поднималась в небо, но не растворялась в воздухе, а собиралась в одном месте, образуя плотный сгусток дыма. Туманное образование медленно менялось, обретая человекоподобную форму. Дожидаться окончания метаморфозы Пичурин не стал. Вскочив на ноги, он кинулся наутёк, забыв об усталости.

Кирилл не знал, как долго плутал среди высоких трав, только когда он, наконец, набрёл на группу покосившихся полуразрушенных строений, в небе уже сияли первые звёзды. Это и деревней-то назвать язык не поворачивался. Едва ли больше десятка ветхих домиков пряталось за щербатыми заваленными заборами. С трудом переставляя гудящие ноги, он поплёлся к ближайшей лачуге. Очень хотелось есть, ещё больше пить. Отворив трухлявую калитку, Пичурин прошёл через густо заросший сорняками двор, поднялся по скрипучему крыльцу и потянул на себя ручку приоткрытой двери.

– Вечер добрый, хозяева! – с трудом ворочая распухшим языком в пересохшем рту, прохрипел он, переступая порог. – Я тут заблудился немного. Не подскажете…

В нос ударил тяжёлый запах разложения и сырости. Кирилл, осекшись, замолчал. Тусклые блики единственной горящей в центре стола свечи плясали на бледных лицах двух дряхлых стариков. Они сидели совершенно неподвижно, никак не реагируя на появление гостя. Редкие седые волосы старухи свисали немытыми сосульками на покрытое глубокими морщинами лицо, лысину старика покрывали многочисленные пигментные пятна. Глаз не было у обоих, лишь тёмные провалы, обрамлённые кровавой коростой, зияли на безучастных физиономиях.

– Мы ждали, – раздался скрипучий голос за спиной, и костлявая рука крепко сжала плечо Пичурина.

Заорав от неожиданности, он рванулся, освобождаясь, и, оттолкнув бесшумно подкравшегося незнакомца, выскочил на крыльцо. Бежать было некуда – путь к отступлению преграждала толпа безглазых стариков и старух.

– Мор-жа-на! Мор-жа-на! Мор-жа-на! – скандировали они беззубыми ртами и тянули тонкие скрюченные пальцы к Кириллу. Сильный толчок в спину сбил его с ног. Вскрикнув, Пичурин рухнул в цепкие объятия десятков жадных рук. Попытался вырваться, но немощность стариков оказалась обманчивой. Они моментально обездвижили его и, не переставая выкрикивать странное слово, вынесли за ограду. Кириллу оставалось лишь беспомощно крутить головой. Тащили его, судя по всему, за околицу. Там в надвигающихся сумерках мелькали отблески пламени.

– Отпустите меня! – хрипел и извивался, силясь освободиться, Пичурин. – Что вы делаете?

Старики, игнорируя его просьбы, волокли испуганного мужчину в центр поляны к большому вертикально установленному косому кресту. Сооружение напоминало букву «Х», но на концах его были прибиты поперечные короткие перекладины, образуя дополнительные крестовины. Перед крестом располагался каменный жертвенник, заваленный сухими цветами, ягодами и шишками. В центре алтаря стояла широкая серебряная чаша, до краёв наполненная тёмной жидкостью. Над жертвенной плитой возвышался плетёный трон, который занимало соломенное чучело женщины в праздничном платье, украшенном старославянским орнаментом. Прикреплённый сверху мешок с грубо намалёванными глазами и ртом украшал венок из свежих полевых цветов, разноцветных тряпичных лоскутков и ленточек. На коленях серебрился серп с резной рукоятью. Пламя большого трескучего костра красными бликами играло на лезвии косы, торчащей из-за спины жутковатой соломенной куклы.

Кирилла дотащили до креста и, несмотря на громкие яростные протесты, принялись крепить верёвками его конечности к деревянным брусьям. Сооружение сколотили недавно – от дерева шёл сильный еловый запах, одежда и оголённые участки кожи липли к смоляным потёкам. Занозы от грубо обтёсанной древесины впивались в тело. Старики управились довольно быстро. Отступив от распятого тела, они дружно упали на колени и, подняв руки к небу, раскачиваясь из стороны в сторону, затянули заунывную песню на незнакомом языке.

Лишь одна из них осталась на ногах. Аккуратно подняв обеими руками чашу с алтаря, она медленно двинулась к Пичурину. Кирилл рвался на кресте, пытаясь высвободиться, но верёвки только сильнее врезались в кровоточащие запястья.

– Изыди за кромку, погань окаянная! – прогрохотало вдруг над поляной.

От нечеловеческой мощи голоса завибрировал воздух, а реальность, казалось, на мгновение исказилась. Пичурина чудовищным звуковым ударом размазало по накренившемуся кресту. Все старики, включая бабку с чашей, повалились как подкошенные. Разлившаяся тёмная жидкость, пузырясь и шипя, потекла по земле, разъедая притоптанную траву. Кирилл помотал головой, прогоняя звон в ушах, и взглянул на своего внезапного спасителя.

Освещённый бледным лунным светом, уверенно ступая меж распластанных неподвижных тел, к нему приближался Герасим в окружении четвероногой своры. Вместо привычной метлы дворника старик сжимал в узловатой руке крепкий длинный посох, а ветхий заштопанный пиджак сменила длинная белоснежная рубаха, расшитая руническими узорами.

Чур меня! (3/3)