Девушка покрутила своей растрёпанной головой из стороны в сторону. Но это было излишним, потому как Матрёна с первой же секунды приметила ярко-красный платок с желтою тесемкой по краю. Подавив завистливый вздох, Матрёна учтиво спросила:
– Ага! Вчерась мамаша из своих сундуков достала. На, говорит, тебе, красна девица красный платок на праздник! Ну, а чё? – Алёна кокетливо поправила причёску.
– Красиво, – подтвердила Матрёна и снова принялась за малину. Ягода сама себя не соберёт.
– Ну! И я говорю, что к лицу. Авось свезёт сегодня, авось поможет платок-то! – подруга подлезла к лукошку и бросила туда пригоршню малины. – Ты-то пойдешь сегодня на луг?
– Если поспею с делами, то пойду.
– Как не поспеть! Надобно ж по правилам всё. Иначе как гадать-то будем? – Алёнка возмущённо взмахнула руками. – Ну, а чё, как гадать-то?
Матрёна ничего не ответила. Гадать в этот раз было боязно. А вдруг не то выйдет? Вдруг никакого предзнаменования она не получит? В душе ей очень уж хотелось подтвердить свои тайные надежды. Конечно, на то оно и гадание, что никакого четкого ответа о судьбе своей получить невозможно, лишь намеки да полутона. Однако девичье сердце каждый раз замирало при мысли о предстоящей ночи.
Задумавшись, девушка невольно раздавила ягоду в руке. Полыхнуло красное пламя. Малиновые капли размазались по ладони. «Как кровь, но только другая кровь», – пронеслось в голове.
– Ах, чёрт! – вскрикнула Алёнка. – Принесла нелёгкая!
Она ткнула пальцем вперёд, за кусты. Там показалась косматая нечёсаная голова цвета прелой соломы с такой же всклоченной бородкой. Голова лукаво выглядывала из-за забора, стараясь быть незамеченной.
– Ну и чё пришёл, а? – сердито бросила ему Алёна. – Чё надоть-то?
Осознав, что её разоблачили, голова высунулась целиком, являя за собой сине-белую полосатую рубаху и две огромные ручищи, которые тут же скромно улеглись поверх частокола.
– И здрасти-и-и-и, – заискивающе протянул Агрипка.
– И вам не хворать! – ответила ему Матрёна и отвернулась к другому кусту.
Смотреть на Агрипку было и впрямь неприятно. Было ему уже за шестьдесят, но волосы его едва начали седеть, да и передвигался он весьма шустро. Пригнёт низко голову, одну руку заведёт за спину, а другой лихо машет при каждом шаге – и чешет себе через всё село. Его походка больше напоминала гарцевание хромой лошади. То ли потому, что Агрипка и сам прихрамывал на одну ногу, то ли оттого, что морда у него была лошадиная. Огромный вечно разинутый рот, глаза чуть навыкате, каждый глядит в свою сторону. При всем своем неказистом внешнем убранстве он занимал не последний по статусу пост конюха при сельском старосте и по долгу службы был в курсе всех последних новостей.
– Чё пришёл? – злобно повторила свой вопрос Алёнка. Она встала, подбоченясь, и в упор глядела на старика.
– И-и-и, – протянул Агрипка, глядя не то на малину, не то себе за спину. – С приветом-с пожаловал к Матрён Санне…
– Ну и чё? Поздоровался и будет! Иди куда шёл!
– Сюда и-и-и-и шёл, – огромные лапищи поднялись с забора и указали в сторону Матрёны. – Вот и-и-и…и…
Агрипка запнулся и словно растерялся. Алёна не сводила с него сурового взора.
– У меня дело… к Алесан Игнати-и-и-чу, – наконец выдавил из себя старикан.
Матрёна повернула к нему голову.
– Ну-с, – закивал Агрипка и радостно раскрыл рот.
– В доме он, ступайте, – Матрёна кивнула в сторону избы.
Косматая голова опять закивала и шустро поковыляла к дому. Девушки удивленно переглянулись.
– Может, вести какие от старосты, не знаю, – пожала плечами Матрёна.
Отмахнулась и вернулась к своей малине. Но на душе стало отчего-то тяжело.
Крутись-крутись соломушка, соломочка к соломочке, стебелек к стебельку, прижмись да приголубься… крутись-крутись верёвочка, тянись-потянись длинная, завяжись в узелок да не развязывайси…
Громкий голос матери был слышен со двора. Быстро занеся последнюю корзину ягод на крыльцо, Матрёна поспешила в дом. Чего там творится-то? Уж не из-за визита ли Агрипки?
В сенях невнятные возгласы облеклись в слова. Девушка услышала, как мать выкрикивает бессвязные ругательства и гремит посудой. Сердце застучало сильнее. Матрёна бросилась в горницу и замерла на пороге.
Акулина Петровна стояла у печи и размахивала ухватом, тыкая им то в потолок, то в сидящего на лавке Александра Игнатьича. Если первая была в бешенстве и грозилась прибить «эту гадюку подколодную», то второй был спокоен и только посмеивался. Отец Матрёны был человеком миролюбивым и к бурным реакциям жены давно привык. Вот и сейчас он сосредоточенно наматывал на ноги онучи.
– Ишь ты, псина необразованная, еще и в дом ко мне явилси! – разорялась Матрёнина мать. – При деньгах он! Видали! Мордофиля, вот кто он!
– Акулинушка, ну чего ты, в самом деле, – мягко проговорил Александр Игнатьич. – Забудь! Мы ему всё сказали, всё решили.
– Что сказали? Что решили? – испуганно выпалила Матрёна.
Только тут родители заметили вошедшую. Акулина Петровна всплеснула руками:
– Этот увалень, дубина стоеросовая, возомнил себе! Может он, видали! Уважение выказать! Увижу – убью, ну точно!
– Акулина, ну будет, будет тебе…
– Не будет! Сейчас все еще толковать начнут, что нашу Матрёшу никто не берёт, вот к нам такие и хаживают. Тьфу, пирог! – мать спохватилась и полезла в печку.
– Как это, кто хаживает… как не берут? – девушка в растерянности посмотрела на отца.
– Да не слушай ты мать, – тот весело махнул рукой. – Агрипка только что свататься за тебя приходил. Ох и посмеялись мы!
В двух словах Александр Игнатьич поведал о визите старика, как тот расшаркивался перед ними, нес какую-то околесицу про их «складный и ладный» дом, хвастал своим доходом, а потом вдруг предложил себя в качестве наилучшего кандидата в Матрёнины мужья.
– Конечно, мы ему отказали, доченька, – отец ласково погладил Матрёну по голове. Та сидела рядом и молча смотрела перед собой. – Ты у нас умница и красавица, никаким старикам мы тебя не отдадим.
– Никому не отдадим, мала ещё! – громогласно заявила Акулина Петровна, ставя очередной пирог на стол.
– Акулинушка, ну будет, будет.
А Матрёне на ухо добавил:
– Отдадим тому, кто самой глянется.
Девушка вздрогнула и потупила взор. Неужели заметил? Или просто, напутствует? Еще и Агрипка этот…
– Сил моих больше нет! Ходют и ходют, этот свататься, а этот хихикает! Управы на вас нету! – Акулина Петровна закинула рушник на плечо и вышла из горницы. – Столько дел, а они жениться надумали, ну-ну… Матрёна, чего ягоды-то не накрыла?
Матрёна было вскочила, но отец удержал её за руку.
– Беги-ка ты, доченька, на луг. Беги, мы с матерью сами поспеем. А ты к своему делу поспей, – Александр Игнатьич лукаво улыбнулся. – Ведь сегодня же ночь Ивана Купалы. Не слушай мать, беги!
Ноги понесли ее через задний двор прямо к пролеску, по мосткам через ручей и налево, по узкой витиеватой тропе мимо молодого ельника, вдоль черничной полянки вглубь леса и, наконец, вывели на луг. Переводя дыхание, Матрёна перешла на шаг. Стоит ли вообще идти? Надо ли гадать? Может, в этом году пропустить? Но поворачивать назад совсем не хотелось. Словно какая-то сила влекла девушку вперед.
Еще издали она заметила ярко-красный Алёнкин платок. На контрасте с высокой травой и зеленью леса он словно указывал Матрёне путь. Значит, все уже собрались… А нужна ли она там? Не лишняя? Что-то ёкнуло в груди от этой мысли.
Вздор, вздор, совсем не лишняя! И не потому, что её кто-то здесь ждёт, а оттого, что гадания и праздники для всех, тут без исключения, так что гнать, гнать из головы этот вздор…
Девчонок было много. Пришли даже Анка и Богдана, обе уже замужние. Анка вроде даже ждала ребёнка, но наверняка Матрёна не знала, они были не близки. Только в деревне поговаривали, мол, подозрительно, что она мало на людях стала показываться. Замужние пришли наставлять других девиц.
– Лучше больше трав берите, на одни цветы не засматривайтесь, хоть и красочно выйдет, – поучительно разглагольствовала Богдана. – Лютики и клевер долой, у них стебель тонкий, не удержит. Но одинаковые-то тоже не делайте, тут с душой надо!
– Главное, по сердцу выбирайте, что милее всего, то и берите, – нежно проговорила Анка. – С душой надо, да…
Алёнка подбежала к Матрёне с большим букетом и шепнула в самое ухо:
– Не, ну точно Колька её обрюхатил, а!
Девушки заулыбались. Анка задумчиво побрела дальше мимо девчонок, ничего не заметив. Матрёна поглядела вокруг, цветов и разных трав на этом лугу и впрямь было целое море. Потому и собирались все тут, а не на больших полях к северу от деревни. Луг хоть и мал, да для девичьего гадания всё самое лучшее припас.
Зоркая Алёнка первая приметила парней. Пятеро ребят чинно выплыли из леса и в вразвалочку приближались к девчонкам.
– А на вас поглядеть! – зычно отозвался кучерявый Митька. – А то нельзя?
– А чего глядеть-то? Будто не видывал раньше, – показно смущаясь, Фёкла шагнула вперёд. – Ну, гляди, коли так хочется! – Она крутанулась вокруг себя, застыла и расставила руки в стороны. Яркий подол её сарафана взметнулся вбок и распахнулся колоколом.
Парни подошли к старой полугнилой телеге и обступили ее. Долговязый Тихон забрался наверх и улегся на бок.
– Девчоночки милые, на кого гадаете? Кого суженым выбираете?
– Ну уж не тебя точно! – Фёкла кокетливо поправила косу.
– А чего не меня? Я жених на выданье! Красив, умён и храбр, – нахваливал себя Тихон.
– И гол как сокол! – захихикали девчонки.
– Ну, а кто ж нынче не гол, – парировал Севка.
– Это точно! – поддакнул Гришка, опираясь локтем на телегу.
– Эй, девчоночки, а по именам гадаете нынче? – Тихон с интересом поглядел на них сверху. – Али боитесь?
– Чего бояться! Я вот ничего не боюсь, – не упустила случая покрасоваться Фёкла. Алёнка злобно цокнула языком.
– А ну, тогда давайте! А мы посмотрим, запомним, учтём, так сказать, – поддразнивал их долговязый парень.
– Э, нечестно будет! – возмутился Федька. – Тогда я в накладе!
– Зато мы нет! – Севка со смехом кинул в него ромашкой. Цветок не долетел, упал на полпути, чем насмешил других ребят.
Девчонки не ответили. Никому особо не хотелось прибегать к старому давнему обычаю гадания по имени. Особенно при таких-то свидетелях.
– Так уже не гадають, – тихо отозвалась Дарья.
– А вы возьмите да погадайте! Али трусите?
– Ничего не трусим! Я вот смелая девушка, я за своим суженым и в огонь, и в воду, – Фёкла выступила вперёд. – Я буду гадать!
Алёна прыснула. Фёкла бросила на неё злобный взгляд, но к парням повернулась с улыбкой:
– Эгей, погоди-ка! – Тихон спрыгнул с телеги, на ходу развязывая кушак. – На, глаза повяжи, так будет честно!
– Это точно! – опять поддакнул Гришка.
– Можно подумать, я буду подглядывать! – важно заявила Фёкла, но кушак взяла. – Судьба сама всё решит.
Тут Алёнка снова закатила глаза. Матрёна ласково одернула её за рукав. Мол, ладно, будет тебе.
А Фёкла уже завязала Тишкин пояс на глазах, сделала несколько шагов вперёд, покружилась вокруг себя и остановилась. Все замерли и внимательно следили за ней. Она медленно встала на колени, держа руки перед собой. Потом плавно опустила правую, нащупала цветок и сорвала его.
– Ну что там? – нетерпеливо крикнул Митька.
– Сурепка, – мило улыбаясь и опустив глаза, она вытянула вверх руку с небольшим желтым цветочком.
Парни дружно заулюлюкали, девчонки заахали. Алёна нервно повела плечом.
– Сурепка, – повторил Тихон. – Значит, на «С»! – и весело оборотился к Севке.
Тот встал, расправив плечи, чинно пошел к Фёкле.
– Точно, на «С», – подтвердил Гришка.
Севка приблизился к Фёкле и отвесил ей поклон. Все захохотали. Фёкла же отстранила парня со словами:
– Это ещё ничего не значит. Вечером видно будет!
Алёна скрестила на груди руки. «Чего она сегодня такая?», – подумала Матрёна.
– Так, кто следующий? – Тихон всё не унимался.
– Фиалку, фиалку рвите! – засуетился Федька.
– Точно, фиалку, – обрадовался за него Гришка.
– А пусть вон Алёна идёт, ей прям не терпится, – холодно сказала Фёкла.
– Эгей, Алёнушка, поди-ка ты!
Фёкла смотрела на неё и усмехалась. Алёна покраснела. Но в следующую секунду она сжала кулаки и быстрым шагом вышла к Тихону. Фёкла услужливо протянула ей пояс.
– Не надо, у меня свой! – выпалила Алёнка и сдёрнула с головы платок. Он зацепился за косу. Девушка дёрнула его со всей силы, растрепала все волосы, чем вызвала визгливое хихиканье Фёклы.
Повязав платок, Алёна быстро пошла вперёд и чуть не упала, наступив на подол сарафана. Тут захихикала не только Фёкла, но и другие девушки. Матрёна испуганно смотрела на подругу. Покрутившись вокруг себя, та быстро наклонилась и что-то сорвала. Не успела она снять платок, как Фёкла уже заголосила:
– Осот, осот! У нее осот, поглядите!
– Значит, на «О», – тут же нашёлся Митька.
– О-о-о, – загудели парни, – выходит, на «О»!
– Стало быть, Осип, – тихо промолвила Дарья.
– Осип, кто ж еще! Ну повезло с женишком! Лет через десять жди, Алёна, возьмёт он тебя, коли не состаришься ещё! – не унималась Фёкла. – А то может тогда и нос поворотит, молодую себе найдёт, как знать!
В деревне был только один неженатый парень, чьё имя начиналось на «О». И было этому парню шесть лет. Все дружно хохотали над таким исходом гадания. Алёна вспыхнула и опустила глаза.
Матрёна видела, как лицо Алёны исказило разочарование, а затем сменилось злостью. Щёки вспыхнули, кровь прилила даже к вискам. Девушка бросила растение на землю и побежала прочь. Матрёна хотела было броситься вслед, но решила оставить подругу одну. «Зайду к ней после», – со вздохом подумала она.
После ухода Алёны гадание на имена как-то сошло на нет.
Верёвочка да по белой тряпочке, да крепко сожмёт, крепко-накрепко… закрепи да не развязывайси, силу не теряй свою… поверх еще лоскуток, да углом сложенный, углом сложенный да повязанный, ниткой красною, ниткой крепкою…
Воротившись домой, Матрёна в поте лица носилась по избе, помогая матери с пирогами да прочими кушаньями. Каждый год Акулина Петровна считала своим священным долгом накормить половину деревни в ночь Ивана Купалы. Другие женщины тоже приносили яства к общему столу, накрываемому подле дома сельского старосты, однако Матрёна подозревала, что её мать соревнуется сама с собой за призвание главной кухарки на деревне. Впрочем, в другие дни Акулина Петровна особо не проявляла своих хлебосольных черт.
Забегавшись, Матрёна не заметила, как начало темнеть.
– Всё, всё, ступай, я сама дальше! – Акулина Петровна отправила дочь спать, а сама побежала куда-то с огромной кастрюлей.
Матрёна юркнула под одеяло и крепко закрыла глаза. Сразу вспомнилась сцена на лугу. Сердце кольнуло. Да ведь он даже и не глядел на неё! Или исподволь всё же, ненароком? Что она и не заметила? Столько народу было, наверняка потому не стал ничего говорить… Парни бы точно на смех подняли, если б заметили. Хотя Фёкла с Севкой ничего не смущаются, он давно за ней бегает, вся деревня уж знает. Да и сурепку поди не случайно она сорвала, подглядела точно! Али и вправду говорят, что судьба? Матрёна заворочалась. А у неё что же, не судьба? Ведь за весь день не подал знаку даже никакого, как теперь идти… Или вовсе не ходить? Уснуть вот так и до утра! И словно забыла она про праздник, проспала! Вздор, как не идти…
Прокрутившись, Матрёна так и не смогла уснуть. Время для сна всё же было ранее, да и на душе были тяжкие думы и волненья. Услышав материн зов из сеней, она резво подскочила, будто и не ложилась вовсе.
«Пора собираться», – твёрдо решила она.
– И-и-и, Матрён Санна, вечер добрый…
Прямо из-за куста на неё выплыл Агрипка. Видно, он уже подготовился к празднеству, потому как надет на нём был старенький пиджачок с каким-то мохнатым цветком у ворота, а косматые патлы венчала шапка с козырьком.
– Добрый вечер, – ответила Матрёна и продолжила тащить бидон к телеге. Она помогала отцу грузить материны кушания к столу, чтоб тот отвёз их в дом старосты.
– Я это, – уверено продолжил Агрипка, – разговор есть.
– Какой еще разговор? – напряженно отозвалась Матрёна.
– Я и-и-и-и с предложением к вам, – Агрипка кашлянул. – Взять, так сказать, вас себе в и-и-и… в законные жёны и … всё такое прочее.
При этом старикан резво шагнул к девушке, растопырив руки, не то пытаясь её схватить, не то оттолкнуть от телеги. Матрёна вильнула в сторону и в испуге встала перед Агрипкой. Что говорить в такой ситуации? Неужели он сам не понимает, как смешон? Правда ли надеется или разыгрывает её? И как отказать, чтоб не обидеть? Да и выдержит ли он такой ответ? Все эти думы разом обрушились на неё, и она стояла в молчании.
Жених расценил это по-своему.
– Ты с ответом не спеши-и-и-и, – радостно загудел он. – Оно само, это… само проявиться. Обожди до полуночи.
Сказал – и быстро заковылял прочь. Матрёна вздохнула с облегчением и поспешила по своим делам.
Однако напутственная фраза так и засела у неё в голове.
К полуночи разожгли большой костёр. Староста открыл праздник Ивана Купалы короткой душевной речью, тут же грянула гармонь, народ разбрёлся кто куда: одни поспешили к столу, где вовсю хозяйничала Акулина Петровна, другие завели весёлый пляс, дети носились по двору, радуясь бессонной ночи. Матрёна не сразу отыскала Алёнку. После встречи на лугу они так и не свиделись. Та стояла поодаль от шумной толпы и явно нервничала.
– Ну ты где пропала? Всюду тебя ищу! – выпалила Алёнка подошедшей подруге.
– Алён, а ты чего без платка-то? – и правда девушка появилась на празднике без своей ярко-красной обновки.
– А, да пропал он, – резко поведя плечом, ответила Алёна. Глаза её горели каким-то странным огнём.
– Как пропал? – удивилась Матрёна.
– Ну так, пропал. Был, был, да сплыл! – небрежно бросила рыжеволосая, думая явно о другом.
– Алён, ты чего? Ты из-за гадания так переживаешь? Брось, это всё…
– Нет! Я теперь не переживаю! – перебила её Алёна. – Матрёш, я теперь во всем уверена, теперь всё будет как надо! Слышишь? Ну, а чё! Венок-то взяла? Ага, ну пошли!
Схватив подругу за руку, она потянула её за ворота. Другие девушки тоже выходили со двора. Все направлялись к речке. Предстояло таинство гадания на жениха. Девушки сплели венки из собранных на лугу цветов, теперь они опускали их в воду и отталкивали вдаль от берега. Чей венок уплывал дальше всех – та и должна была первой выйти замуж. Предзнаменование сбывалось всегда. Ивана Купала благоволил юным гадальщицам, сопровождая их под венец. Кто знает, может помогало и то, что в кустах у реки заседала пара-тройка парней и зорко следили за результатами, запоминая имя тех, чьи венки вырвались вперёд. Такие девицы никогда не отказывали в предложении руки и сердца в грядущий год. Вот и сейчас Федька с Гришкой заняли почётный пост.
Девушки подходили к реке, что-то шептали сплетенным в круг цветам, напутственное слово или имя возлюбленного, опускали их в воду и толкали вперёд. Опустили свои венки и Матрёна с Алёнкой. Одна с замирающим сердцем, другая – гордо и уверенно. Федька просунул голову меж ветвей раскидистой ивы и во все глаза глядел на воду. Гришка сопел рядом с ним.
Поначалу казалось, что венки замерли почти у берега и так никуда и не сдвинутся. Но минуту спустя невидимая рука подхватила их, толкнула друг к другу и понесла. Девчонки неотрывно следили каждая за своим венком. Федька следил внимательнее всех, но за самими девчонками: скоро они выдадут имя победительниц. И правда, начались шумные переговоры, было ясно, что косматый венок Алёнки лидировал в этом негласном соревновании. Он выплыл почти на середину реки, вот-вот его должно было подхватить течением и унести дальше всех, как неожиданно какой-то другой миниатюрный веночек нагнал его и оттолкнул. Послышался восхищенный вздох.
– Фёкла, Фёкла, это же твой! Смотри, как быстро уносится!
– И тут обставила Алёнку!
– Ага, Алёнкин-то совсем встал, гляди!
– Ой, девчонки, что делается-то! Ну кто бы мог подумать! – громче всех заголосила довольная Фёкла. – Выходит, я – первая невеста на деревне!
Матрёна в волнении глянула на подругу. К её изумлению, та стояла с высоко поднятой головой и свысока смотрела на реку, словно всё происходящее её вовсе не трогало.
Тут раздался тревожный крик Дарьи:
– Смотрите, смотрите! – она в испуге тыкала пальцем в воду. – Чей это венок так быстро тонет?
– Где, где? – засуетились девчонки.
Словно и не надо было произносить вслух её имя. Матрёна в секунду всё поняла. Это был её венок. От столкновения он распустился, тяжелые одуванчики нырнули под воду, а мгновение спустя он утонул целиком. Девочки зашептались, кто-то погладил Матрёну по плечу, кто-то тихонько успокаивал. Но дурное предзнаменование увидели все. На реке словно стало ещё темнее. Страх сковал девушек, приглушил их голоса. Даже высокомерная Фёкла затихла. Утонувший венок в ночь Иваны Купалы означал великую беду, горесть и утрату. Девушки как огня боялись такого исхода, и вот на плечи Матрёны опустилась эта тяжелая весть. Она стояла, молча глядя на воду. Словно кто-то сжал её горло и нечем было дохнуть. В ушах стучала кровь.
– Да ладно вам, в самом деле! – громко сказала Богдана. – Всего лишь гадание, может, вообще не сбудется! Это ж так, игры ради. Ну, девоньки, побежали к костру, не хандрить!
Это помогло, развеяло всеобщее оцепенение. Девчонки шумно бросились ко двору старосты, перекрикиваясь на ходу. Побежала и Матрёна, только вот тёмный морок двинулся вместе с ней, внутри её сердца.
…Услышь мое желание, желание заветное, самое главное, самое важное… услышь да исполни, да не затягивай, ибо жаждет душенька, исстрадалась вся, мочи нет терпеть…
Схватившись за руки, ребята закружились вокруг костра, понесли ноги в пляс, да всё быстрее, да резвее. Парни в большом кругу, снаружи, а внутри девчонки мчатся в другую сторону, развиваются косы, летят юбки, да смех гурьбой. Гармонист не жалей инструмент, давай присвистывай! Эхва, гуляй вся деревня!
Разомкнулись круги, разделились по парам, кто с кем, кто за кем – не уследишь! И тут вдруг расступились все, освободили место у костра. Выскочили Севка под руку с Фёклой, переглянулись и с криком побежали вперёд, прямо на костёр! Раз – и прыгнули! Ребята заулюлюкали, заголосили им вслед. А те уже стоят счастливые и целуются. Прошли проверку костром – значит, будет крепким их союз, никакое пламя не разрушит. Но мало кто отваживается прыгать, не так-то просто не сговариваясь пламя преодолеть.
Все веселятся, хлопают да удивляются, как так смогли-то! Ну дают!
– Эгей, Матрёна, а ты готова?
На плечи ей легли мягкие руки, секунду спустя из-за спины выглянул Тихон.
– Побежим и мы? – и смотрит на неё огромными черными глазищами, и улыбается ей всей душой.
– Куда? Ты что, нет! – отвечает Матрёна, а щеки вспыхнули, всё так, не показалось, значит!
– Айда прыгнем! Я ж одну тебя на век люблю, – говорит уже тише, почти в самое ухо.
Ухо тоже вспыхнуло, его обдало жаром радости и нежности, Матрёна им и повести не успела, как уже неслась во весь опор за своим Тихоном на костёр – да хоть куда, хоть на край света, но с ним одним. Разбежались – и сиганули ввысь. Сначала Тихон, а затем Матрёна. И упали на землю, сначала Тихон, раскинув в стороны руки и лицом вниз, а затем Матрёна – шаркнув ногой о поленья и кулём поверх него.
Раз. Два. Вернулось дыхание. Три. Четыре. Открыла глаза. Кто-то поднял её с земли. Кто-то тушил подол сарафана. Кто-то поднимал Тихона. Не один, двое… Трое? Вернулся слух. Все галдели, очень громко. Очень шумно.
А Тихона подняли и куда-то вели. Несли… Голова безвольно висела на груди.
– Ти…хо-о-он! – и шёпотом: – Тишка…
Увели, унесли, что такое? Кто-то брызнул водою в лицо.
– Матрён, ну ты как? Тихон твой рёбра похоже сломал или чё там ещё. К доктору увели. Без сознания он, не переживай.
Тёмный морок сгущался внутри. Рёбра сломал… Как же так-то? С такой высоты? В голове не укладывалось. Голова болела.
Тут нагрянула рыжая копна и яростно запричитала:
– Матрё-о-о-ош, прости меня, это я, это всё я! Матрёш, я не хотела! Я не так хотела! – и зарыдала прямо у неё на груди.
– Алён, ты чего? Алён, погоди, – Матрёна окончательно пришла в себя. – Что ты, что ты?
– Это я-я-я-я убивица, я Тихона убила-а-а-а! – безутешно ревела девушка. – Я одна всему твоему горю повинна! Из-за меня, слышишь, твой венок потонул, я беду накликала!
– Стой, стой, ты чего! – Матрёна сжала лицо подруги в руках. – Ну что ты, милая, чего ты говоришь такое?
– Я…я так разозлилась на эту Фёклу, ну! – сбивчиво начала Алёна, размазывая слёзы по лицу. – На лугу… ну, что про Осипа начала болтать. Он ведь ребёнок! А все смеялись… Ну и чё, стою я там, смотрю на этот осот… Стыд какой! И убежала, ну. А потом думаю: это ж ведь трава. Трава простая, на «Т»! Можно и Тихона загадать! Понимаешь? И обратилась за подмогой, чтоб наверняка.
Матрёна растеряно смотрела на неё.
– Сейчас, погоди, – Алёна достала что-то из-под передника и протянула подруге. – Смотри.
В руках у Матрёны оказался какой-то сверток. Белое полотно, скрученное рулоном, перевязанное красными нитками, поперек еще один рулончик, но тоньше, образует перекрестье. В нижней части привязан цветастый платок, расходящийся клином.
– Это…кукла? – но Матрёна уже и так всё поняла. Она держала в руках Желанницу: ритуальную самодельную куклу, которой нашептывали самое заветное желание, носили всюду с собой, пока оно не исполнится. – Алён, да брось, это же всё выдумки! Пустые разговоры. Как и с гаданием этим по цветам, ну что ты в самом деле!
– Ага, и венок твой сам по себе потонул, и Тихон возьми да упади просто так! Нет, это всё я! – раскрасневшаяся Алёна яростно замотала головой. – Нет, Матрёш, оно всё работает. Это я у куклы Тихона попросила, вот она вас и развела. Только я ничего про вас не знала, ей-богу! Ты всё молчала…
– Молчала, сама не была уверена. А теперь не сомневаюсь, – Матрёна тихо улыбнулась. – Сказал, что меня одну любит… Значит, не сработала твоя кукла, не переживай!
– Правда? – глаза подруги расширились от радости. – Так и сказал?
Девушки оживились, стали с увлечением обсуждать сцену возле костра, отбросив в сторону все обряды и предрассудки. Алёнка ободрилась и побежала жечь свою Желанницу, «чтобы позабыла последнее желанье», Матрёна же решила разыскать Тихона. Вроде как парни отвели его к доктору, надо сначала туда и наведаться.
Выйдя со двора, она столкнулась с группой ребят, среди которых были Гришка с Федькой. Парни толковали о речном гадании. Прислушавшись, Матрёна чуть замедлила шаг, как вдруг глаз выхватил из полутьмы что-то очень знакомое. Красное пятно мелькало вдоль забора, выглядывая из кармана уходящего мужчины. «Да это же Алёнкин платок!», – догадалась Матрёна и бросилась к нему.
