Подлинные истории из журналистского блокнота.
Рассказ посвящаю Женечке Масной (ФРТЭ, ТРТИ, Таганрог) хорошему человечку, которого я знала когда-то в институте
Лидка не знала, любит ли она свою мать. Соседка – тетя Зина иногда спрашивала ее об этом, но Лидка только морщилась, смешно мотала головой, и убегала, гоня перед собой мяч. Возраст однозначных ответов девочка миновала.
Часто по вечерам к ним приходил дядя Витя. Они садились пить чай и, непременно, гость высыпал на стол принесенные конфеты. Потом, обращаясь к Лидке, тихо говорил:
– Ну, мышонок, выходит мы с тобой вдвоем любим нашу маму...
Лидка вскакивала из-за стола и, встав за спиной у матери обхватывала ее руками. Она произносила только одно слово:
– Моя!
Она знала, что дядя Витя с ней согласится и, вздохнув, протянет конфету.
Мама звонко рассмеется, обнимет, притягивая к себе, чмокнет дочь в чумазую щеку.
Случалось это часто, но каждый раз Лидка чувствовала себя победительницей.
С мамой же на эту тему разговора не было.
Лидка не была похожа на своих сверстниц. Никто не видел, чтобы она плакала от боли, хотя колени ее были постоянно содраны и, когда сходили болячки, на них оставались серые пятна шрамов. Когда же ей было особенно больно, она морщила нос, и улыбалась криво, через силу.
Ребята во дворе уважали и побаивались ее. Она играла в футбол и в казака-разбойника. Она не играла в куклы. Дома на Лидкиной кровати смирно сидела лохматая тряпичная Галя, но это была скорее подруга, чем игрушка. Лидка засыпала, прижавшись щекой к холодному, глиняному лицу.
У Лидки не было отца. Но в детском саду никто об этом не спрашивал, и Лидка совсем не задумывалась - почему? В школе, впрочем, в первый же день, спросила об этом учительница.
Она записывала в классный журнал место работы родителей своих первоклашек.
Произнеся Лидкину фамилию , учительница вопросительно посмотрела на Лидку. Лидка знала, что маме двадцать восемь лет, знала , где и кем она работает, и без запинки выпалила все сведения сразу. Учительница посмотрела на нее внимательнее и четко повторила вопрос: – - Фамилия, имя, отчество отца?
Лидка ответила слишком громко:
– У меня нет!
Учительница была совсем молоденькая, этот класс был у нее первым. Она смутилась, с жалостью посмотрела на Лидку, возразила не совсем уверенно :
– Так не бывает”.
Лидка злилась, когда ее жалели, но тут еще ей и не верили. И она первая бросила вызов. С шумом выпустила из рук крышку парты и, вытянувшись, зло повторила :
– У меня нет отца! У меня есть мама!
Так и началась Лидкина школа.
Училась она плохо. Читать и писать Лидка умела давно, а в школе ее заставляли выводить какие-то глупые палочки и крючочки. Тетради были пестро расцвечены красными чернилами и, где-то в конце листа непременно пристраивалась красивая жирная тройка. Двойки же были похожи на щенят, Лидка любила пририсовывать им уши.
Возвращаясь со школьных собраний, мама часто плакала, стыдила Лидку, но дочь ничем не могла ее утешить. Она старалась писать чисто, но это не получалось: то перо цепляло бумагу, то начинала течь ручка, а то и просто большая фиолетовая клякса ложилась на лист совсем против желания.
Иногда, долгими, зимними вечерами, мама читала вслух, и тогда они вместе плакали над судьбой Ваньки Жукова или гуттаперчевого мальчика. Ах, как Лидка стыдилась этих слёз! Но сдержаться не могла. Ночью ей снова снились любимые герои, и тогда она брала их под свою защиту, побеждала всех врагов, и великодушно отказывалась от благодарности.
И все-таки, что-то странное было в ее отношении к матери. За всё время, сколько Лидка помнит себя, она никогда, ни разу, не назвала мать – мамочкой! Она не любила этого слова. Стеснялась его. В звучании она улавливала какое-то лицемерие, сладкую неестественность и потому восставала против него всем существом своим.
Когда мать заболела, Лидка присмирела вдруг, сразу. Остепенилась. Зеленые глаза ее тревожно бегали по лицам взрослых, пытаясь понять причину того тайного смятения, что царило в доме.
Дядя Витя приходил теперь каждый день и, обняв Лидку за плечи, подолгу сидел у постели матери . Лидка чувствовала присутствие в доме какой-то тайны. Маленькое сердечко больно сжималось, а детский ум тщетно пытался связать обрывки подслушанных разговоров, цепочку непривычных событий. Вернувшись из школы она, без напоминаний, садилась за уроки, старательно, прикусив губу, переписывала каждое слово несколько раз. Она не стучала больше ложкой о тарелку, хотя никто не напоминал ей об этом. Бесшумно, как мышонок, передвигалась она по дому. Мыла перед сном ноги и чистила зубы.
Но перемен этих никто не замечал. В доме было явно не до нее. Откуда-то издалека приехала бабушка, и теперь всё по хозяйству делала она. Когда мама спала, бабушка, остановившись в дверях, подолгу смотрела на нее и тихо плакала, вытирая коричневым передником морщинистые щеки. А слезы все текли и текли.
Выйдя на кухню, бабушка заворачивала Лидке завтрак, бросала в ранец яблоко и снова, качая головой, плакала.
Лидка не могла понять происходящего. Ну, заболела мама ! Да, ей самой очень хочется, чтобы мама поправилась. Но ведь и сама Лидка совсем недавно болела. У нее была ангина, и температура ужас какая ! И приезжал к ней толстый доктор. Днем и ночью сидела рядом с ней мама, и говорила ласковые слова, и гладила по голове.
Лидка не ходила тогда в школу, а ребята, и даже учительница, приходили к ней, приносили апельсины и яблоки ... Но теперь-то она, Лидка, здорова, – бегает и смеется, играет под окнами в классы и ходит в школу. Значит и мама скоро поправится, станет снова веселой и счастливой.
Так говорила себе Лидка. Она ловила каждое слово взрослых, и зло отскакивала, когда соседка Зина пыталась погладить ее по голове, приговаривая:
– Бедняжечка ты моя, бедняжка!
Лидка вообще не прощала обид. Стоило случайно задеть ее, чтобы она тут же свернулась в маленький колючий клубок, и зло поглядывала на вас как ежик, которого толкнули ногой.
Теперь Лидка замкнулась еще больше. Взрослые, встретившись с нею глазами, поспешно отводили взгляд. В школу ходили теперь бабушка или дядя Витя, но Лидку не радовало это. Близился конец четверти, а в Лидкиных тетрадях по-прежнему, было пестро от учительского карандаша, но даже когда Лидка облила чернилами белый фартук, бабушка не ругала ее, а только вздохнула.
Мама уже давно не вставала. Она сильно похудела и теперь казалась совсем девочкой, только очень бледной. Лидка смотрела, как дядя Витя гладит мамины руки, – совсем белые с тоненькими синими жилочками, смотрела, но уже ничего не говорила.
Иногда к ним приходил врач, и тогда все в доме суетились, с надеждой заглядывали ему в глаза. Но врач уходил, и снова всё было по - старому: и снова плакала бабушка, и снова дядя Витя гладил мамины руки .
Шло время и жизнь начинала входить в норму. Маме сделали операцию, ей стало лучше, и теперь она иногда вставала, помогала бабушке по хозяйству, расспрашивала Лидку о школе, дядю Витю о работе.
Лидка старалась изо всех сил. Нарисовав красивый дом, она вычертила во дворе три фигурки: себя, маму и дядю Витю. Подумав, дорисовала в окне бабушку. Бабушка махала им платочком
Лидка аккуратно подписала рисунок маме к 8 марта и тщательно спрятала, придумывая заранее торжественную речь. Прошло еще две недели.
Вернувшись из школы Лидка ужаснулась, увидев у дверей подъезда красную крышку. Подгоняемая неясным предчувствием, взлетела на третий этаж, дверь была приоткрыта, — Лида стремительно распахнула ее.
В комнате она застала несколько незнакомых мужчин с непокрытыми головами. Говорили шепотом, словно боясь разбудить кого-то. Мать лежала на столе. Нарядная и спокойная.
Лидка бросилась к ней и, теребя холодную руку, затараторила, быстро, словно боясь, что ее остановят:
– Мама! Мама! Проснись, я четверку получила!
Где-то сзади заголосила Зина, и сосед-старик уткнул лицо в шапку...
И вдруг Лидка все поняла. Она медленно пятилась к двери, и, не отрывая взгляда от бледного лица, глухо, уже ни к кому не обращаясь, повторяла:
- Мамочка! Я же четверку! Че-е-тве-рку-у-у ! Са-ма-а-а-а !
