Людей на постоялом дворе было мало — Всего пара проезжих мужичков, устраивавшихся уже спать на лежанках в дальнем углу. Щур со Стеней вольготно расселись у большого стола, рядом с печкой. От огня шло расслабляющее тепло. Хозяйка поставила перед ними две тарелки с гороховой похлёбкой.
Стеня, усевшись на скамью, спиной к стене, скинул с плеч свою тяжелую котомку и задвинул её под лавку, незаметно придерживая ногой, словно опасаясь, что котомка вдруг убежит. Накинулся на похлёбку, горячую, ещё исходящую паром. Прислонив свой дорожный посох к стене, Щур уселся на скамью с другой стороны стола. Уставился на миску с похлёбкой, прислушиваясь к себе. Что-то ему немоглось. Вроде, уже целый день прошел с тех пор, как они покинули город, но не отпускала его смутная, тянущая душу тревога.
Хозяин распряг их лошадку из телеги, задал ей воды и овса. Теперь он вернулся из конюшни в избу и подсел к столу Щура с чашей вина.
— Ну что? Удачно вы в городе управили своё дело?
Чесать языком не хотелось, но обижать сердобольного хозяина было негоже:
— Управили, — Щур благодарно кивнул и принял деревянную чашу с вином. Пригубил немного и вернул.
— А парень не будет?
— Рано ещё ему, — Вынув из сапога ложку, старик не спеша обтёр её о рукав. Отхлебнул разок из миски, поморщился и отложил ложку в сторону. — Пусть пока остынет.
— Так что, удалось вам разыскать того Афоньку?
— Убийц его удалось разыскать, — Щур вздохнул. Глянув с тоской на похлёбку, вынул из поясных ножен свой ножик и принялся вылавливать им в гороховом месиве кусочки сала.
— Вот как? И что же вы с ними…
— Наказали по Правде. Виру за отца парень взял. Ты же видел — он полный воз добра теперь домой везет, — Щур зубами снял с ножа кусочек сала. Долго жевал. Потом, отложив нож в сторону, покачал головой: — Нет, не лезет кусок в горло.
— Это ничего. От сильной усталости случается. Возьми вот, ещё вина хлебни. Полегчает.
Старик в ответ только вздохнул.
— А слыхал я, что вы и серебром много с тех злодеев взяли?
— Слыхал? — Щур внимательно посмотрел на хозяина.
— Ну… прохожий один останавливался вчера у меня. Рассказывал, что у них там, в городе, двое, старый да малый из какой-то глухой деревеньки, городских разбойников ловко уделали. На суде, а потом и после суда… Тут я сразу про вас подумал.
— Плохо дело, — Щур, облизав, спрятал ложку обратно в сапог. — Зря мы в городе задержались. Надо было в тот же день уходить… Теперь слух впереди нас пойдёт.
— Вот и я подумал… С таким-то добром негоже вам, старому да малому по глухим местам без провожатых идти. Может, я найду вам кого из надёжных, сильных мужиков для охраны? Прямо у нас в деревне сейчас пройдусь по дворам, подберу, незадорого, человека три подходящих. Я же всех тут знаю, как облупленных. Таких найду, что и вас не обидят, и не струсят, если, не приведи Бог, нападёт кто-нибудь, — хозяин неловко повёл локтем и нож Щура со стуком упал на пол. — Ох, прости меня, косолапого, — кинулся поднять нож, но не посмел. Так и замер, глядя, как изменилось вдруг лицо Щура.
Старик глянул на нож, а затем посмотрел куда-то в даль, словно бы сквозь хозяина, и даже сквозь стену. Нахмурившись, сам поднял нож и, обтерев, спрятал в ножны.
— Вот оно как… Поздно ты, брат, спохватился. Теперь уж сиди лучше тут, да ни во что не вмешивайся. Хозяйке, и другим тоже скажи. Пусть не лезут. Глядишь, обойдётся ещё без лишней крови.
— Думаешь, те разбойники с города погонятся теперь за тобой?
— Те не погонятся. В порубе у наместника все сидят. А оттуда им, видать, прямая дорожка в обельные холопы. Тут новых волков на запах ведёт… кое-кто. Стеня, слышь?
— М-м? — парень поднял голову от почти пустой уже миски.
— Если вдруг что случится, сиди тихо, не дёргайся, словно тебя тут и нет. Да помогать мне не лезь. Я уж сам, как-нибудь. Понял?
Стеня, судя по ошарашенному взгляду, ничего не понял, но, на всякий случай утвердительно кивнул головой.
Через пару секунд снаружи раздался конский топот и ржание. Хозяин, встрепенувшись, вскочил. Поспешил к двери, глянуть, кто там. Не успел. Дверь с шумом распахнулась и в избу, на ходу снимая шапку с головы, пригнувшись, чтобы не задеть дверную притолоку, вошел высокий рыжебородый детина в богатом алом кафтане, с украшенным бляхами поясом, при мече, но при этом в драных штанах и потёртых, изношенных сапогах.
Отпихнув хозяина в сторону, гость внимательно оглядел комнату. Хозяйка, увидев его, охнула и уронила на пол горшок. Двое мужичков в углу оборвали разговор на полуслове и испуганно уставились на вошедшего. Стеня замер, вжав голову в плечи. Щур внимательно оглядел гостя с ног до головы.
— Та-ак, — гость, хлопнув хозяина по плечу, приказал: — Лошадям нашим задай воды и овса. Нам неси вина и мяса… Если вздумаешь предупреждать или звать кого — голову оторву… Не боись, жирдяй, мы тут не надолго.
Хозяин испуганно кивнул, виновато глянул на Щура и вышел вон. Хозяйка, наскоро собрав с пола осколки горшка, поспешила принести гостю за отдельный, угловой столик кувшин вина, краюху хлеба и миску с копчёным мясом, нарезанным ломтями.
Гость молча кивнул хозяйке. Кинул в рот шмат мяса, прожевав, запил вином из кувшина и, бросив на свой стол шапку, подошел к столу Щура. Уселся рядом с ним на скамью:
— Слышал я, старик, что ты сорок гривен серебра в городе отсудил, везешь их теперь с собой, да в дороге никого не боишься.
— А ты кто таков, что за стол со мной без приглашения сел? — поднял бровь Щур.
Гость, вскочив на ноги, прорычал:
— Я Розвад, Рудов сын! Или не слыхал про меня?
— Розвад, говоришь? — Щур покивал. — Слыхал что-то, да только ни одного доброго слова про тебя в тех слухах не было. Поди-ка прочь от меня, Рудов сын, а то как бы тебе худа не вышло.
— Ах ты гнилушка старая! — взревел Розвад, и, подхватив старика за грудки, поднял его со скамьи.
Тут дверь отворилась. В избу вошел хозяин в сопровождении ещё двоих громил, ростом бывших чуть пониже Розвада.
— Ты что творишь? — кинулся он, замахав на Розвада руками. — Зачем драку затеял в моём дому?
Но двое громил, схватив его под руки, оттащили в угол. Розвад отпустил Щура, швырнув его на пол, в центр комнаты.
Один из громил, тот, что помоложе, почти безусый, подойдя к Щурову столу, нагло взял стоявшую там чашу с вином и принялся жадно пить. Другой, коренастый, с седеющей бородой, просто встал рядом с Розвадом, положив руку на свой, висящий на поясе, меч.
— Куда ты лезешь, Скоба? Иди дверь стереги. Мы не вино пить, а дело делать сюда пришли, — рыкнул Розвад.
Безусый Скоба, однако, не выпустил вина. Свободной рукой он подхватив щурову скамью, поставил её у входной двери, уселся и снова принялся прихлёбывать из чаши.
— Где серебро? — Розвад навис над Щуром. — Коли отдашь своё серебро, остальное не буду отнимать и живым тебя отпущу.
— Какое серебро? — проскрипел старик, пытаясь подняться.
— Сорок гривен виры, что ты в городе получил!
— Совсем ты чтоль очумел? У меня столько нет, — захихикал Щур, поднимаясь на ноги.
— Сколько есть?
— На гривну кун серебра у меня в кошеле, али чуть побольше. Да только я его тебе не отдам, даже если ты сейчас мне в ножки поклонишься и прощения за своё невежество попросишь.
— Что ты мнешься, Розвад? Кончить его, да обыскать, — предложил седой громила, вытягивая из своих ножен меч.
— В Правде писано, — прервал его Щур, что если кто в ссоре просто вынет меч, и даже не ударит им, то всё равно должен заплатить князю продажу, то есть штраф — гривну кун… Убери-ка меч в ножны, пока ещё больше князю не задолжал.
— Постой рубить, Кур, — остановил товарища Розвад. — Сперва вызнать надо, где он серебро прячет, а то долго потом будем искать.
— Да здесь, в кошеле всё моё серебро, — Щур оскалил зубы в шальной улыбке. Встал, пошатываясь, словно пьяный. Похлопал по висящему на поясе небольшому стяжному кошельку.
— Глумиться над нами вздумал, старик? — Кур ударил его в плечо рукоятью меча, сбив этим с ног.
— А кто ударит мечем, не вынув его, или рукоятью меча, тот заплатит князю двенадцать гривен продажи за обиду, прошипел старик, потирая плечо и снова пытаясь подняться.
— Ах ты старая поганка! Князем вздумал грозить! — Розвад, схватив стоящий у стены посох, с размаху ударил им старика. Щур, едва успевший рукой прикрыть голову от удара, отлетел на другую сторону комнаты, упав почти под ноги стерегущему выход Скобе.
— Отдавай серебро, пока мы из тебя душу не вытрясли, — Розвад швырнул посох в сторону. — Мы же знаем, что оно у тебя где-то тут спрятано. Ни княжьи люди, ни местные мужики, никто тебя теперь не спасёт.
Отдышавшись, Щур проскрипел:
— А ещё в Правде писано: Если кто ударит кого батогом, либо чашею, либо рогом, либо обухом, то и он князю заплатит продажу двенадцать гривен… Слышите ли, охальники? Должок за вами всё больше.
Чуть привстав, старик посмотрел на сидящего, перегородив выход из избы третьего громилу:
— А ты что же ничем меня не ударишь?
— Разве чашей тебя ударить, чтобы рук не марать? — Скоба, допив вино, привстал со скамьи, глумливо улыбнулся и треснул старика, как раз успевшего подняться на ноги, деревянной чашей по лбу.
Щур, отлетев от удара, упал уже под ноги Розваду. Прикоснувшись к рассеченной коже, увидел на пальце кровь. Улыбнулся:
— Ай, молодец. Крепко…
— Дед Щур! Да что же ты… — кинулся к нему, не стерпев, Стеня.
— Брысь под лавку, дурак! — прошипел на него старик и оттолкнул. Стеня, едва встретившись со Щуром взглядом, вздрогнул и тут же метнулся обратно, прижавшись спиной к стене.
Все трое громил заржали.
— Нам ответить сил нет, так он на щенке своём зло срывает, гнилушка старая, — рассмеялся Розвад, возвышаясь над стариком.
Щур, тем временем, поднимаясь с пола, вдруг одним махом вытащил меч из ножен Розвада да тут же, не помедлив и мига, с разворота рубанул его по ногам. Резво отскочив, сбил в сторону меч Кура и возвратным движением рубанул седого громилу по шее. Немедленно развернувшись, кинулся к двери. Скоба вскочил, выхватывая свой, висевший на поясе, длинный нож, но не успел отбить удар меча и рухнул на пол с рассеченной головой.
В углу, за печью, завизжала хозяйка.
— Да молчи уже! Ша! Закончилось всё. Закончилось, — просипел Щур, поморщившись. — Ну-ка мужики, бегом сюда! И ты, хозяин, помогай. Выкинем их всех поскорее на двор, пока ещё пуще тебе кровью пол не залили.
Сперва кинули вон Скобу. Потом Кура. Розвад был ещё жив. Он медленно, на одних руках полз по полу, скуля от досады и боли. За ним, выливая на доски пола всё новую кровь, волочились почти полностью перерубленные ноги:
— Будь ты проклят, колдун! Змей подколодный! Чтоб тебя… А-а-а!! — Щур и хозяин, подхватив Розвада под мышки поволокли его головой вперёд и швырнули вниз с крыльца, вслед за двумя остальными.
Одна из ног, державшаяся, видно, совсем на лоскуте, по пути оторвалась. Подхватив с пола, Щур и её кинул, в темноту. Захлопнул дверь. Ухватившись за плечо закряхтел:
— Старость не радость. Кажись, опять в плече сустав потянул… Хозяюшка, милая, ты уж прости, что я так нагрязнил. Коли найдёшь время, погрей мне снова гороховки. И вина принеси. Чую, теперь-то у меня получится и поесть, и выпить как следует.
Стеня, и прежде бывший бледным как мел, позеленел вдруг лицом, вскочил с лавки и выбежал вон. Слышно было, как на дворе его тошнит только что съеденной похлёбкой.
— Ох, лихо ты их, лихо, — хозяин смотрел теперь на Щура со смесью восхищения и ужаса. — А с виду и не подумаешь, что такой богатырь.
— Был когда-то, очень давно, — проворчал Щур, морщась и массируя правое плечо. — Столько лет меча в руки не брал, но вот пришлось… А меч хорош. И по всему видать — старой работы. Дол широкий, ручка литая, узорная. Себе что ли оставить? А то вдруг ещё кто в дороге привяжется? Обтереть бы его от крови теперь. Да и ножны взять надо. И пояс заодно. Дай-ка, хозяин, огня, а то совсем уже темно на дворе.
Хозяин подхватил в углу палку, обмотанную с одного конца просмолённой паклей, сунул её просмолённым концом в печь, и, как только огонь занялся, вышел с факелом наружу. Следом вышел и Щур, не выпуская из рук меча.
У самого крыльца лежали два тела. Третьего видно не было.
— Да вон он, к калитке ползёт, упырь, — подал голос Стеня.
— Как твой живот? Получше?
— Вроде, отпустило уже. Это я с непривычки… А ты, Щур, добил бы этого Розвада. А то его, не дай Бог, кто ещё вылечит.
— Нет уж, пусть теперь помучается. Слыхал я про него кое-что. Многим людям он крови попил. Таким скорая смерть не положена, — пробурчал Щур. — Ну-ка, где он там?
— Будь ты проклят, колдун, — прохрипел Розвад, почуяв, что старик к нему подошел. — Всё своей Правдой кичился, а сам по разбойничьи ударил изподтишка.
— Да знаешь ли ты, дурень, что в Правде написано после тех слов, про битьё батогом либо чашей?.. Написано: если кто, не терпя противу тому, ударит мечем, то вины ему в том нету. Вот так. Я и ждал, пока каждый из вас…
Розвад, заревев, приподнялся на левой руке, одновременно развернувшись в пол-оборота. В правой руке он сжимал нож, метя, чтоб зацепить хоть как-нибудь Щура. Старик, отскочив, рубанул мечом по сжимавшей нож руке. Брызнули куда-то в темноту нож и отрубленные пальцы. Розвад, рухнул на живот, скуля от боли и бессильной злобы.
— А хочешь, подарю тебе легкую смерть? — предложил Щур. — Только взамен расскажи мне, у кого ты украл такой меч… Ну, говори скорей, и на том земным твоим мучениям будет конец.
В ответ Розвад, продолжая выть, развернулся на спину и швырнул в сторону Щура горсть собранной левой рукой грязи.
— Что ж, коли хочешь, мучайся дальше, — пожал плечами старик. — Ножны и пояс я и утром с трупа твоего спокойно сниму.
Не спеша вытерев меч об одежду Скобы, Щур пошел обратно в дом. Остальные потянулись следом.
— Что же это, дед? Если меня в ссоре палкой ударят, или даже кулаком, то и я могу бить мечом в ответ? И ничего мне за это не будет?
— Можешь, — кивнул Щур, дуя на ложку с горячей похлёбкой… Если будет меч при тебе. И если сразу в ответ ударишь, а не через день. Так что, если видишь у кого на поясе меч, хорошенько подумай, стоит ли хоть как-то бить того человека. А уж если вздумаешь бить такого, то бей сразу насмерть… Ну-ка хлебни всё же немного вина, а то вон какой бледный. И поешь чего-нибудь. Плохое дело, на пустой желудок ложиться спать.
— Ты ещё и спать собираешься? — округлил глаза Стеня. — В то время как этот там, во дворе…
— Победа над врагами, парень это самое лучшее снотворное снадобье, — улыбнулся старик, насаживая на нож кусочек копчёного мяса. — А тебе надо сейчас выпить, потом поесть досыта. И сон сам придёт, не сомневайся. — Щур, наклонив кувшин, налил вина в чашу. На вот. С похлёбкой, а лучше с копчёным мясом.
Стеня хлебнул вина. Поморщился. Заел мясом. Потом снова хлебнул. Нос и щёки его немного порозовели. Взгляд из испуганного превратился в задумчивый:
— Дед Щур, а есть ли в Правде про то, как быть, если один другому палец отрубит?
— И про это есть, — улыбнулся старик. — Если кто кому палец отрубит, то заплатит за палец князю три гривны продажи. Само собой серебром.
— А тот, кому отрубили палец, что же, ничего не получит? Всё только князю?
— Тот, кому отрубили, получит только гривну кун.
Стеня опять отхлебнул вина. Задумался:
— Отчего же так несправедливо? В гривне серебра четыре гривны кун. Выходит, человек без пальца остался — ему за это достанется гривна кун. А князю достанется… три раза по четыре… в двенадцать раз больше?
— Потому что князю обида — раз в его владениях люди пальцы друг другу рубят, или, того хуже, батогом, чашей и всем прочим бьют друг друга, значит в его владениях порядка нет, значит князя того не уважают, не боятся. Такой штраф большой, чтоб боялись, чтоб уважали. Чтобы не смели друг друга бить и калечить, понимаешь?
— Нет, не понимаю, — покачал головой Стеня.
— А ты попробуй понять, — Щур отобрал у Стени чашу и вылил оставшееся там вино обратно в кувшин. — Князь это не просто человек. Князь это наш предстоятель. Ну вот как отец, старший в роду, за всё, что в его роду твориться в ответе, так и князь в ответе за всё, что в его княжестве происходит. Один за всех нас он стоит, должен стоять, и перед всеми богами и перед всеми врагами. Такая его судьба. Для того он князем поставлен. И всё то серебро, оно не только ему. Оно как бы всем нам, всем свободным людям княжества, на общее дело. Князь на такое, собранное штрафами серебро купит оружия, да коней, наймёт себе гридней, чтобы от всяких разбойников, да от соседских набегов нас защищать… Так, смотрю я, совсем ты уже спишь. Давай-ка, ложись прямо тут на лавку. И котомку под голову клади. Вот так. Никуда оно не денется.
