Моё рисование
59 постов
59 постов
85 постов
3 поста
3 поста
8 постов
8 постов
8 постов
15 постов
Летом 1987 года, по окончании 2 курса геологического факультета, я со своими друзьями отправился на производственную практику в Туву. Отработав две недели пробоотборщиком на хребте Тумат-Тайга, я устроился копать шурфы, большие и маленькие. Заодно научился и кузнечному делу, а также попробовал настоящий тувинский чай. Начало истории можно прочесть вот здесь:
1987 год. Тяжкие деньги проходчика
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 2
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 3
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 4
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 5
Тувинский чай
Всё же парой шурфов мы зацепились за медь. На камнях, вытащенных из них, была явно видна малахитовая зелень: лёгкие мазки на поверхности. Поэтому наш начальник Юра Конев задал нам канаву поперёк сопки: 124 метра длиной и сколько сумеем – глубиной. Пришлось мне учиться копать канаву, потому что их копают не так, как шурфы. Если точнее, то сначала надо выкопать длинный шурф, а потом на его дно кладётся лист железа и всю следующую землю я скидывал уже на него. Дело шло гораздо быстрее: по листу лопата скользит гораздо легче, чем по земле, ведь ей никакие камни уже не мешались.
Канава, сколько поту в ней пролито!
Обычное рабочее утро начиналось с того, что я, придя на канаву, выкидывал, свалившихся в неё ночью, землероек и мышей. А как-то раз я, на этой же самой канаве поругался с бурундуком. Пришёл с утра на канаву, а в ней бурундук сидит. Свалился, видать, ночью. Надел я на всякий случай рукавицу на рукавицу – у бурундуков зубки острые, да две брезентовые рукавицы ему не прокусить – схватил его, да и выкинул из канавы. Так эта мелочь полосатая ещё полчаса у канавы под сосной сидела и на меня на своём бурундучьем языке всячески ругалась.
По утрам на канаве бывало очень даже красиво.
В обед к нам на канаву приходила Наталья и приносила еду. Юра уехал по своим геологическим делам на базу, а ей одной в палатке скучно сидеть – вот и ходила в гости к нам поболтать.
Готовить Наталье, конечно, надоело. Вот и мечтала нас на подножный корм перевести :-)
Одного она не знала, что всё время, пока мы канаву эту копали, за нами из кустов малинника медведь наблюдал. Правду сказать, мы с Вовкой об этом тоже не знали. Нам об этом геолог рассказал, который ходил нашу канаву описывать. Нашёл он лёжку медвежью метрах в пяти от канавы. Хорошую такую, долговременную. Приходил мишка туда, видимо, как на работу: лежал и за нами наблюдал. Разведчик, блин, мохнатый.
Вот такая наша канава. А вот в этих кустах, что слева на фото, медведь как раз и прятался. Хм, возможно как раз в тот момент, когда я этот снимок делал...
Медведи вообще очень любознательные: очень часто наблюдают за тем, что люди делают, при этом стараясь не попадаться им на глаза. Наш начальник и страстный охотник Юра Конев, рассказывал множество историй про них:
Пошли топографы на работу, да на полпути оказалось, что буссоль (компас такой, особо точный) забыли в лагере. А без неё профиль никак не задать. Отправил начальник одного работягу обратно в лагерь, а остальные остались его ждать. Двадцать минут ждут, тридцать… Давно уже рабочий вернуться должен, да всё нет его. Заблудился он там, что ли? Плюнул топограф, да пошёл ему навстречу – может и впрямь что случилось.
Идёт он и видит такую картину: стоит его мужичок на коленях, что-то бормочет и вроде как кланяется. «Вот же, блин! – подумал топограф, - Никак крыша у человека поехала». Давно ли проходчика, который метр канавы потерял, санрейсом в город отправили: каждый день считал, сколько заработает, да и просчитался как-то раз. Стал пересчитывать и снова ошибся, снова пересчитал и снова неверно, а там и крыша поехала. Неужто и у этого так?
Подходит он поближе и слышит, как рабочий бормочет: «Двадцать лет в тайге, детей трое, не ешь меня…» Повернул топограф голову, а на поляне медведь здоровенный сидит и внимательно так работягу слушает. Подкосились ноги у начальника, бухнулся он на колени рядом с рабочим и заголосил с ним на пару:
— Мишенька! Не ешь меня! Двадцать лет в тайге, дети маленькие!
Смотрел на них медведь, смотрел, а потом вздохнул, да и пошёл своей дорогой. Делать ему больше нечего, как на всяких дурней время своё тратить.
Ну давай, расскажи, сколько лет ты в тайге трудишься.
Как-то раз, возвращаясь с работы, мы с Вовкой остолбенели от открывшегося вида. Весь наш лагерь расцветился разноцветными рюкзаками и палатками!
— Вот так ничего себе, - сказал Вовка. – Это что у нас за гости?
— Туристы, - ответил я. В свой первый сезон я работал в местах, где туристы ходили практически постоянно.
— Вижу, что туристы, - буркнул Вовка. – Сюда-то их как занесло?
— Дойдём – узнаем!
И мы направились в лагерь. Завидев нас, болтающиеся по лагерю туристы тоже остолбенели и выпучили глаза. Один из них, видимо самый главный, отойдя от шока, спросил:
— Здравствуйте, а это действительно вы на этой сопке ямы копали? – и он махнул рукой в сторону нашей линии, где мы били самые глубокие шурфы.
— Ага, мы!
— Да как же вы с такой глубины землю-то выкидывали? – снова спросил турист, глядя на наши не совсем крупные фигуры.
— Я им говорила, что лопатами выкидываете, а они не верят, - сказала подошедшая к нам Наталья.
— Ну мы думали, что вёдрами или ещё как.
— Лопатами-лопатами, - ответил я. – Если приноровиться, конечно.
— Уйти, что ли в геологию? – пробормотал турист, отходя от нас.
Великие выкидыватели земли из шурфов.
Оказалось, что туристы шли на сплав на реку Улуг-О, приток Большого Енисея, да заблудившись в лесу, вышли на нашу линию шурфов. По ней и вышли к нам в лагерь, попутно удивляясь, как можно вручную выкопать такие «здоровенные ямищи». На следующий день они отправились дальше, ну а мы отправились на работу.
А ещё через пару дней мы всё же добили канаву. Юра Конев с Натальей её описа́ли и взяли нужные образцы и пробы. Наступило время закопать обратно все наши труды, т.е. все выкопанные шурфы и канаву. В какой-то степени немножко жаль засыпать свои труды, а с другой – не дай бог туда кто-нибудь провалится. И не важно человек это или зверь, не стоит в лесу оставлять такие ловушки. Ну и опять же работа эта оплачиваемая, а лишними деньги никогда не бывают.
Перед самой линией мы с Вовкой заспорили: я говорил, что линия идёт по низу сопки, а он – что по верху. Чтобы долго не препираться решили разделиться: Вовка пошёл вверху, а я -внизу. Пройдя буквально сотню метров, я наткнулся на первый шурф и заорал:
— Здесь шурфы! Иди сюда!
Вовка откликнулся и начал спускаться вниз по склону. Судя по доносившимся до меня звукам, сначала он шёл спокойно, а потом вдруг рванул по склону, снося всё на своём пути. Не останавливаясь, он пролетел мимо меня. Не успел я открыть рот, чтобы спросить, что случилось, как получил сильнейший удар в нос!
Осы! За Вовкой гналось целая стая ос! Не задумываясь, я развернулся и рванул вслед за ним, получив ещё пару укусов вдогонку. Оказалось, что Вовка, пробираясь ко мне по склону, наступил на осиное гнездо. Осы, конечно же, не оценили подобный поступок и отметелили нас на славу, так что когда мы вернулись с профиля, Юра Конев долго ржал, глядя на наши распухшие физиономии:
— Вы там за шурфы бились что ли? – всхлипывая и вытирая выступившие от смеха слёзы, всё же сумел выговорить он.
Тайга, а вдали светлеет озеро Мюнь-Кюль.
П.С. Не устали ещё читать? Что-то опять длинная история получается. Историю про то, как мы у тувинцев чай выменивали переписывать не стал , но ссылочку на пост скинул. Если кому будет интересно - почитайте.
Жду от вас комментарии, критику и вопросы - мы каждый раз очень хорошо общаемся! Не стесняйтесь, пишите - ваши комментарии мне всегда очень важны.
А если кто захочет, то может поблагодарить материально, я против не буду.
Летом 1987 года, по окончании 2 курса геологического факультета, я со своими друзьями отправился на производственную практику в Туву. Отработав две недели пробоотборщиком на хребте Тумат-Тайга, я устроился копать шурфы. Начало истории можно прочесть вот здесь:
1987 год. Тяжкие деньги проходчика
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 2
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 3
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 4
Я в своём самом глубоком шурфе глубиной 3 метра 12 сантиметров
Тук! С глухим звуком кайло врезается в плотную глину на дне шурфа. Четырёхгранный кончик носика кайла от постоянных встреч с камнями стал закруглённым, поэтому цепляет плохо, и приходиться бить сильнее, чтобы кайло проникало в землю глубже – иначе оно просто проскользнёт в глине, оставляя в ней вместо отколотого пласта мелкую ямку на дне шурфа. И так раз за разом: ударить, подцепить, выломать, ударить, подцепить, выломать… Затем наступает время лопаты: загрести и выбросить. Причём выбросить землю нужно только на одну сторону шурфа – на вторую сторону выкладывается грунт для геолога: по две лопаты с каждого нового метра. А вот с камнями нужно поосторожнее: откидывать их нужно подальше от шурфа, поскольку они могут и обратно скатиться. Бывали, знаете ли, прецеденты. И так минута за минутой, час за часом, пока от соседнего шурфа не донесётся радостное:
— Студент, пошли чай пить!
А это значит, что наступил обед и Вовка уже вылез из своего шурфа. С трудом, разогнув ноющую спину, я подпрыгиваю, цепляюсь за положенную поперёк шурфа штыковую лопату и выбираюсь из своей ямины.
— Как успехи? – спрашивает Вовка, ломая сухие ветки для костра.
— За два метра ушёл, - гордо отвечаю я, доставая из рюкзака котелок, печенье и тушёнку.
— Нормально, - отвечает Вовка. – А я на два с полтиной уже закопался. Хорошо подзаработаем!
Да уж, эта линия шурфов выдалась просто выдающаяся: шурфы шли как на подбор, глубиной за два метра (самый глубокий мой шурф на этой линии был 3,12 м, а Вовкин – 3,34 м). С одной стороны это не могло не радовать: чем глубже шурф – тем больше заработаем, а с другой стороны… С другой стороны, копаться в шурфе на глубине двух с половиной, а то и трёх метров – то ещё удовольствие. Особенно когда с этой глубины нужно вытащить булыжник весом в 10-15 килограмм. Да так, чтобы он не свалился обратно на спину. Пару раз я получал «возвращенцами» по хребту, прямо скажу, удовольствие ниже среднего. Да и просто выбраться из такого шурфа было весьма сложно. Поэтому на стенках шурфа выкапывали ступеньки под ноги, а поперёк его клали лопату, чтобы, зацепившись за неё, можно было подтянуться и выкарабкаться наверх. Кстати, вниз спускаться было, по какой-то таинственной причине, ещё страшнее. Так что большую часть времени мы проводили как кроты, вылезая наверх только во время обеда. Да, холодно, сыро. Зато комары с мошкой туда не залетали.
Ну, без карикатуры я никак не могу :-)
Ну да ладно, из шурфа я всё же выбрался, а значит, нужно по полной программе получить все прелести жизни на дневной поверхности: растянуться во весь рост и валяться на траве, наслаждаясь ветром и солнечным светом.
Тоджа. Говорят, что это самые красивые места в Туве.
— Кстати, а ты в курсе, почему мой предыдущий напарник сбежал? – начинает Вовка, затягиваясь беломориной.
— Нет, откуда мне знать, - отвечаю я, расслабленно наблюдая за плывущими в небе облаками.
— Ага! - Вовка бросает окурок в костёр и тоже заваливается на спину. – Ну так слушай…
Иван, назовём его так, пришёл в геологию так же, как и большинство рабочих что до него, что после – в погоне за длинным рублём. Пусть и тяжёлая работа, зато поят, кормят и даже одевают. Чем не жизнь? Вот только места уж больно медвежьи: то на отвале выкопанного шурфа след медвежий обнаружится, то на дереве свежие царапины от когтей. Да и каждый день мимо тувинской ловушки-давилки проходить приходилось.
Видал я эту ловушку – очень мрачное и неприятное сооружение. Треугольный сруб, с двумя глухими стенками и входом в третьей. В центр выкладывается наживка – чаще всего оленье мясо с душком (очень медведи его любят). А наверху лежит бревно с привязанными к нему для большей тяжести камнями. Когда медведь лезет через вход, то бревно падает на него сверху. При мне эта ловушка не была насторожена, но всё равно ходить мимо неё было весьма неприятно.
Так вот, копал как-то Иван шурф потихоньку, и даже подсчитывал в уме барыши, которые он за него должен получить, как вдруг услышал, что наверху кто-то ходит, камешками шуршит.
— Вовка, ты что ли? – спросил он, не поднимая головы, но вместо ответа услышал только сопение.
— Сейчас закончу и вылезу! – снова крикнул Иван и поднял голову.
Первое, что он увидел – здоровенная медвежья морда, с интересном смотрящая на него сверху. Иван от страха заорал так, что медведь, всхрюкнув, бросился бежать в лес, а сам проходчик сел на дно шурфа и накрыл голову лопатой. На всякий пожарный случай. Так он и сидел, пока к нему на шурф Вовка не пришёл. А как в лагерь вернулись – так Иван сразу же заявление на увольнение написал и дальше туалета до самого отъезда больше никуда не ходил.
— Ну спасибо, Вовка! – с чувством сказал я, выслушав рассказ. И на всякий случай оглянулся по сторонам. Фантазия у меня бурная, в любой коряге могу медведя увидеть.
— Не бои́сь, студент! – ответил Вовка. – Ты медведю сейчас нафиг не нужен, у него летом в лесу еды много.
Обед в лесу. Что может быть лучше?
Повалявшись на траве и выпив ещё по кружке ядрёного плиточного чая, который очень любят в Туве, мы снова отправляемся в шурфы. Медведи медведями, конечно, вот только они за нас точно работать не будут.
Кайло, как бы аккуратно им не работать, рано или поздно становится тупым. А работать с тупым инструментом очень тяжело. Так что в один из выходных дней Вовка вытащил на поляну перед палаткой здоровенное полено с закреплённой на его верхушке кувалдой и сказал:
— Сегодня будем править кайла!
— Это как? – править кайла мне до сих пор не доводилось. Ну вот как-то не нужно было.
— Научу! – пообещал Вовка и тут же попросил, - Вытаскивай печку из палатки.
Я вытащил печку, приладил к ней трубу и растопил. После чего мы с напарником сняли кайла с рукоятей и затолкали их в печь. Самое главное в этом деле – как можно сильнее разогреть носик кайла. Желательно до красного цвета. Тогда ударами молотка можно его вытянуть и придать ему нужную четырёхгранную форму.
Подготовка к ковке идёт полным ходом.
Мне всегда нравилось раскалённое железо: есть в нём что-то первобытное, мощное. Какой восторг я испытал, когда во время учёбы на сварщика (в СССР в школе учили разным рабочим профессиям), впервые увидел сквозь защитное стекло огненную реку, стекающую с электрода в шов, который я пытался заварить! Так и здесь: под ударами молота раскалённый носик у кайла начал вытягиваться, а молоток придавал ему нужную четырёхгранную форму. Невообразимое чувство власти над железом! Через много лет, в конце 90-х годов в Мойвинской партии на Урале я удивлял проходчиков своими умениями бить шурфы, но ещё больше удивил, когда объяснил, как лучше править кайла. От инженера-геофизика они такого явно не ожидали, а потом даже бегали ко мне за советами.
Но это случилось 10 лет спустя, а пока я самозабвенно долбил по кайлу, придавая ему нужную форму.
— Хорош инструмент мучить! – рассмеялся Вовка. – Ты его на метр собрался вытягивать?
После ремонта мы занимались своими делами, а вечером, уже лёжа в спальнике, я вдруг услышал тявканье на болоте.
— Тувинцы, что ли едут? – спросил я.
— Да не, козёл на болоте тявкает, - сонно ответил наш начальник Юра.
— Какой козёл? – изумился я.
— Ну какой-какой. Козлиный. С рожками. Выйди да посмотри.
Подхватив фотоаппарат, я выскочил из палатки. Болото начиналось метрах в ста от лагеря за небольшим леском. Пройдя его я увидел стоящую на болоте косулю. Время от времени она поднимала голову и начинала тявкать – то ли подзывала кого-то, то ли просто настроение у неё было такое. Пар лёгкими облачками вылетал из её рта при каждом звуке. Я попытался сделать снимок, но к моему большому сожалению, на улице было уже очень темно. Для глаз-то света вполне хватало, а вот фотоаппарату его не хватило.
Зато закат удался.
Работа шла своим чередом: мы били шурфы, постепенно уходя всё дальше от лагеря. Юра с Натальей уходили в маршруты на два-три дня, и тогда мы с Вовкой оставались в лагере в гордом одиночестве. В один из таких дней над лагерем прошлась сильнейшая гроза. Полночи над палаткой громыхало так, что казалось, будто над нами разразилась какая-то эпическая битва. Утром, выйдя из палатки, Вовка громко присвистнул и закричал:
— Дим, глянь-ка!
Я выбрался из палатки и остолбенел. Метрах в трёх от палатки из земли торчала трёхметровая «щепка», вошедшая в землю сантиметров на сорок.
— Ни фига себе! Это откуда её к нам принесло?
— Пошли посмотрим, - предложил Вовка.
Чем ближе мы подходили к эпицентру, тем больше нам попадалось подобных «щепочек», воткнутых в землю, как мелких, так и здоровенных, трёх- а то и пятиметровых. И вот мы вышли к дереву, по которому ночью шарахнула молния. Нет, оно не загорелось, но от удара прямо расплескалась по округе мелкой щепой.
— Да уж, - задумчиво произнёс Вовка. – Это нам здорово повезло сегодня…
П.С. Встречайте новый пост из цикла про Тувинскую практику. Как всегда, жду ваши комментарии, отзывы и критику - они помогают писать лучше, настраивают на работу. Пишите, спрашивайте, ругайте, критикуйте - пообщаемся, мне очень нравится болтать с вами.
Ну а если вдруг кто захочет отблагодарить материально, то лично я не против, но настаивать не буду. Спасибо всем донатерам!
Летом 1987 года, по окончании 2 курса геологического факультета, я со своими друзьями отправился на производственную практику в Туву. Отработав две недели пробоотборщиком на хребте Тумат-Тайга, я устроился копать шурфы. Начало истории можно прочесть вот здесь:
1987 год. Тяжкие деньги проходчика
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 2
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 3
Наш лагерь на участке Мюнь-Кюль. Слева - столовая, справа - кухня. Вовка Бабич и Наталья прилагаются.
И снова вертолёт перебросил меня на новое место работы. На новом месте меня встретили геолог Юра Конев, проходчик Вовка Бабич и студентка-радиометристка Наталья.
Вовка Бабич. "Не бич, а Ба! Бич!" - как любил он говаривать. Вот комаров особых не было, а он всё время в накомарнике ходил.
— Шурфы копать приходилось? – первым делом спросил меня Юра.
— Нет, но окопы копал, - честно ответил я.
— Ну и прекрасно, значит справишься, - рассмеялся Юра. – Но сначала инструмент себе подготовь.
Я же говорил, что люблю геологию за то, что все вокруг верят в твои способности :-).
Юра выдал мне кайло, топор, пару лопат, зубило с молотком и несколько черенков для лопат и кайла, которые мне ещё предстояло насадить.
— Черенки пока мои возьми, потом свои заготовишь: всё равно поломаешь, – объяснил он мне.
Юра Конев занят очень серьёзным делом - сушит портянки у костра.
Насаживать лопаты мне было не в первой, всё же свой огород у нас был, хотя здесь обнаружились свои тонкости:
Во-первых, все черенки, что для лопат, что для кайла, были очень короткими, такими проще орудовать в очень узком пространстве. А шурф – это всё-таки довольно узкая яма, в которой и поворачиваться-то порой очень сложно, не говоря уже о том, чтобы махать там кайлом или лопатой с длинной ручкой.
Во-вторых, черенки для лопат были не прямые, а с изгибом в нижней части. Опять же для удобства работы в шурфе.
Ну и, в-третьих, совковую лопату пришлось обреза́ть при помощи кувалды и зубила, примерно вполовину, чтобы получить настоящую шурфовку (она же проходнушка, она же подборка). Причём не просто обрезать, а полукругом, чтобы лопата прямыми углами не цеплялась за камни, которых в шурфе предостаточно, а если точнее, то выше крыши.
Итак, предстояло нам с напарником Вовкой Бабичем выкопать три линии шурфов, в количестве около ста ям, при этом желательно было наткнуться на медь, или хотя бы на её намёки в виде малахитовой зелени. Работы предстояло много, поэтому уже на следующий день по прилёту я уже начал бить свой первый шурф.
Может показаться, что копать шурф, это дело плёвое: бери больше – кидай дальше, пока летит – отдыхай. Да не всё так просто. В самом первом шурфе, практически сразу под дёрном пошли камни. Валуны. Булыжники. Так что моё копание превратилось в выковыривание камней из земли и вытаскивание их из ямы. Вытащив десятка три каменюк я уткнулся в слой, который уже не поддавался ни кайлу, ни лопате.
Мой самый первый шурф. Глубиной всего 30-40 см, но как же меня достали эти камни!
— Что дальше делать-то? – я подошёл к Бабичу, копающему уже третий шурф.
— А что тут делать-то? – Вовка заглянул в мой шурф. – Забой подмети да иди следующий копай. Только старайся поглубже делать. Чем глубже шурф – тем больше денег.
Забоем называют конец горной выработки: шурфа, скважины, шахты. Шурф принято обметать веником из наломанных веток, чтобы геологу сразу было видно, что там внизу находится. Делать, так сказать, красивое.
К вечеру мне удалось выкопать ещё один шурф, глубиной примерно метр. Вообще, на первой и второй линии шурфы были не очень глубокие. Редко какие из них доходили до глубины полутора-двух метров, в основном это были неглубокие ямки глубиной до метра, что очень огорчало моего напарника Вовку. Ну ещё бы – первый метр стоил в то время 8 рублей, а второй уже 16, а если докопаться до трёх метров… Если докопаться до трёх метров, то можно было заработать 32 рубля с одного метра! Было за что побороться!
Правда, давались эти деньги с большим трудом. На третий день работы, проснувшись, я понял, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Всё тело ныло, спину разламывало и жутко болели намозоленные пальцы на руках.
Моё первое впечатление о работе проходчиком :-)
Я с большим трудом выкарабкался из палатки, и припал к кружке с живительным чаем. Посмотрев на меня, Юра расхохотался:
— Что, студент, тяжко?
Я молча кивнул головой, не в силах оторваться от кружки.
— Фигня-война! Привыкнешь – легче будет работать, а на сегодня отдых. Мы с Натальей идём шурфы описывать, а вы с Вовкой дровами займитесь.
Заготовка дров - важный элемент жизни в полевом лагере, поскольку без них скучно, грустно, голодно и холодно. Ну и пила "Дружба-2" - классика полевого лагеря тех лет.
Именно с того самого времени мне очень полюбился этот график работы: три дня работы, день отдыха и снова три дня работы. За три дня не успеваешь как следует устать, поэтому вполне хватает одного дня на отдых. Жаль, что в семидневку такой график никак не вписывается.
Юра, как в воду глядел: примерно через неделю мышцы по утрам перестало ломить. Я втянулся в работу и даже успевал перед сном почитать «Крейсера» Валентина Пикуля, что было довольно сложным занятием, поскольку Юра с Вовкой оказались отчаянными балагурами и практически каждый вечер потчевали нас с Натальей самыми разными историями из своей жизни.
Полевая столовая. Вполне удобное место для вечерних посиделок.
Работал в геохимической партии мужичок по прозвищу Фельдшер. Нет, он не был врачом, да и вообще не имел никакого медицинского образования. Зато всюду таскал с собой книгу «Лекарственные растения СССР» и убеждал всех в том, что только траволечение – самый верный способ борьбы со всеми болезнями. Обычно его просто посылали, или просто посмеивались над ним. Но вот как-то раз, после майских праздников, отряд работяг был высажен в тайгу на постройку базового лагеря. Естественно, что доблестно отметившие 1 мая, трудящиеся прибыли на стройку в состоянии полного нестояния. Так, что даже спать завалились прямо на землю, даже не пытаясь расставить палатки. Не говоря уж о какой-то там работе. А следующий день на рабочем месте очень хорошо описал А. С. Пушкин в поэме «Руслан и Людмила»:
О поле, поле, кто тебя
Усеял мёртвыми костями?
Нет, кости были не совсем мёртвыми, они шевелились и даже издавали какие-то звуки, но общий вид был, всё же, весьма удручающий. И вот из этой кучи поверженных зелёным змием бойцов восстал Фельдшер и, воздев над собой «Лекарственные травы СССР», изрёк:
— Мужики, я знаю как вылечиться!
В другой бы раз его точно послали, но в момент тяжкого похмелья народ был готов на всё, лишь бы хоть немножко подлечиться. Получив «добро», Фельдшер ринулся собирать какие-то травки и копать корешки, сравнивая их с книжными иллюстрациями. Собранное лексырьё он заварил в ведре, после чего напоил им всех страждущих и жаждущих, готовых выпить всё, что угодно, лишь бы поскорее отпустило похмелье.
Отпустило… Сразу после того, как скрутило животы. По рассказам пострадавших, такого дикого поноса они ещё ни разу не испытывали! Часа через два, когда животворящий отвар дочищал организмы работяг от накопившихся шлаков и вредных веществ, они были готовы прибить Фельдшера, тоже очищающего организм, но в некотором отдалении от остальных. На его счастье ни у кого из мужиков к этому времени не оставалось сил, чтобы до него добраться. А потом..., потом его простили. Правда книжку на всякий случай отобрали. Ибо нефиг.
Замечательная книжка. У моей мамы такая была. Хотя она ей по статусу положена была - аптечные работники регулярно лексырьё собирали. У них даже какой-то план по сбору был.
П.С. Написана очередная история из Тувинской практики. Пишите, ругайте, комментируйте - у нас с вами замечательные беседы получаются!
Ну а если вдруг кто захочет отблагодарить материально, то лично я не против, но настаивать не буду.
Летом 1987 года, по окончании 2 курса геологического факультета, я со своими друзьями отправился на производственную практику в Туву. Устроился я пробоотборщиком в Геохимическую партию. Начало истории можно прочесть вот здесь:
1987 год. Тяжкие деньги проходчика
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 2
Работа шла своим чередом. Каждый день мы с Костей ходили на гору, чтобы отбирать геохимические пробы.
"Наша" долина сверху. Классический горный цирк с озером в центре. Если очень присмотреться, то за большим озером есть озерко поменьше. Вот возле него мы и стояли.
Правда, таскать их приходилось по большей части мне, поскольку в силу малого (15 лет) возраста Костя довольно быстро уставал. Если точнее, то сил-то у него хватало, но вот с выносливостью… С выносливостью у него были проблемы: она всё же годами вырабатывается.
Костя в начале маршрута. Практически в центе снимка, если присмотреться, белеет наша палатка около одинокой лиственницы.
А вообще было очень здорово бродить по горам! Однажды мы наткнулись на тур, сложенный из камней. Под туром нашлась банка, в которой лежало письмо от каких-то тувинских школьников, восхищавшихся природой родного края. Мы тоже написали приветствие от геологов, после чего сложили оба послания в банку и спрятали её обратно в тур – может, кто и нашёл этот привет из прошлого. Было бы очень здорово узнать об этом.
Банка яблочного пюре - наш обычный обеденный перекус на маршруте. Не шибко сытный, если честно, обед получался. А вот молоток- это моё произведение. По-моему, весьма неплохо получился.
На склонах гор расцвели цветы и горы покрылись ярким, огненно-рыжим ковром жарко́в или фиолетовым покрывалом водосбора.
Жарки - прекраснейшие цветы, украшение Саян.
Водосбор покрывал долины настоящим фиолетовым ковром.
Такого буйства цветов и красок я не встречал, пожалуй, нигде. Да и сами горы радовали своей разнообразной гаммой: то густо серые, почти чёрные скалы, то змеино-зелёные, а то и густо-рыжие.
Горы перед грозой - прекрасное, но очень грозное зрелище! Как мы с Костей в тот день убегали! Попасть на горе в грозу - не самый лучший способ самоубиться.
В один из дней мы с Костей придумали новый способ спуска вниз. Склоны гор покрыты осыпями, и если удачно прыгнуть на такую осыпь, то она начинает «течь» вниз, увлекая за собой мелкие камни и нас заодно с ними. Главное тут время от времени перепрыгивать на новое место, иначе легко может засосать ноги. Почти как в болото.
Осыпи..., они повсюду!
Зато внизу нас всегда ждало разноцветное озеро, в котором мы даже купались. Ну, как купались…, вода в озере была настолько холодная, что прыжок в воду сливался с выпрыгиванием из воды в одну длинную и очень замысловатую фигуру относительно высшего пилотажа.
Разноцветное озеро. Названия у него не было, но очень уж оно полосатое.
У нас закончился хлеб, привезённый из города, поэтому пару дней мы прожили вообще без хлеба, что довольно скучно. Особенно когда весь день приходится бегать по горам с рюкзаком, набитым пробами. Так что, когда с утра перед работой начальник спросил у меня, умею ли я делать оладьи, я тут же сказал: «Да!» Хотя, если честно, то умел я их печь чисто теоретически: пару раз наблюдал, как мама их стряпала, но это совсем не повод отказываться от свежей выпечки!
— Вот и прекрасно! – обрадовался начальник, и выдал мне пачку сырых дрожжей. – Бери, отрежь, сколько нужно.
Щедрой рукой я отпластал от пачки здоровенный кусок и засунул его в кружку. После чего насыпал туда немного сахара, залил всё это безобразие водой и перемешал. После чего развел муку с водой, сахаром и солью в здоровенной 5-литровой кастрюле. Через некоторое время палатку накрыл одуряющий аромат забродивших дрожжей.
— Отрадный запах! – ухмыльнулся старший геохимик, подхватил рюкзак, Димку - радиометриста и отправился в маршрут. Нам с Костей тоже нужно было идти на работу, поэтому я быстренько бухнул забродившие дрожжи в кастрюлю с тестом, и, подхватив Костю, отправился собирать пробы на новом участке.
Вершина Биче-О во всей красе. Вот там, на самой верхушке горы - самый вкусный чай.
Вечером вся долина, в которой стояла наша палатка, благоухала дрожжами – во всяком случае запах теста чувствовался уже метров за сто. «Всяко тесто поднялось,» - сообразил я, хотя ещё и не догадывался, НАСКОЛЬКО оно поднялось. Тесто выперло вверх из кастрюли на добрых 20, а то и 30 сантиметров, свешивалось со стенок благоухающими сосульками и явно намеревалось начать захват палатки и возможно всей Земли.
— Ночь сегодня будет нескучной, - понял я. Подхватил сковородки, масло, обоих школьников и бросился на защиту Земли, а старший геохимик залёг в кустах, видимо готовя вторую линию обороны. Зато школьники с огромным энтузиазмом бросились мне на помощь.
Димка борется с тестом всеми силами!
Мы растопили печь в палатке (на костре, конечно, тоже можно жарить, но поддерживать на нём равномерный огонь гораздо сложнее), подняли одну стенку, чтобы не угореть от жары и приступили к жарке оладий. Часам к двум ночи Земля была спасена.
Земля будет спасена!
Ни до, ни после мне не приходилось делать так много оладий: ими был полностью забит эмалированный тазик, они лежали во всех тарелках, в кастрюле и в наших желудках. С чувством полного удовлетворения мы расползлись по спальникам.
Нет ничего вкуснее оладьи с о сковородки!
Зато проблема с хлебом на ближайшую неделю была решена.
Днём мы по-прежнему ходили в маршруты, зато на перекус вместо изрядно надоевшего яблочного пюре, стали брать с собой оладьи. Ну и чай, куда уж мы без чая. Правда, для него приходилось таскать с собой дрова, поскольку в горах и траву-то не везде можно отыскать, не говоря уж про деревья. Вместо воды набирали снег, которого в горах, в отличие от дров, было весьма много. Скалы в районе горы Биче-О прорезаны большим количеством узких и очень глубоких ущелий, покрытых зеркалами скольжения, настолько гладкими, что кажется, будто их отполировали какие-то горные тролли. Для своих прекрасных дам.
На вершине Биче-О. Облако наступает.
Через минуту - облако нашло на гору. Этот момент лучше переждать, чтобы не сверзиться случайно вниз.
Зеркало скольжения – гладкая поверхность, образующаяся при трении блоков пород при тектонических движениях. Звучит заумно, но выглядит очень красиво.
В один из дней я взял с собой фотоаппарат, чтобы заснять все красоты, попадающиеся на пути. Решил сфотографировать и ущелье. Выбирая красивый кадр, я склонился над ущельем… из кармана моей энцефалитки выпал карандаш и весело покатился вниз по склону. А ведь карандаш - самый главный инструмент оператора-пробоотборщика. Без него не записать в пикетажный журнал место отбора пробы, не описать горные породы, да и номер пробы на этикетке в мешочке тоже не подписать, а проба без номера – собакит. У любого геолога спросите.
Тот самый кадр, из-за которого я потерял карандаш.
В то время моей фантазии ещё не хватало, чтобы таскать с собой запасной карандаш или привязывать имеющийся на верёвочку, так что нужно было доставать выпавший, чтобы не возвращаться домой с середины маршрута. Вот только как его достать, если улетел он метров на десять вниз в глубокое ущелье с отвесными, гладкими стенами. Покряхтев, я полез в ущелье, растопырившись как Иванушка на лопате у Бабы Яги, а Костя страховал меня мерным шнуром. Минут через пять-десять, которые показались мне пятью, а то и десятью годами, я всё же добрался до вредного пишущего предмета, уютно устроившегося на снеговой подушке. Операция по спасению прошла успешно!
А по ночам мы продолжали бороться с палаткой, которая старательно пыталась отрастить крылья и улететь в дальние края. И вот как-то раз ночью я проснулся от холода. Открыв глаза, я увидел над головою звездное небо! В общем, как в анекдоте про Шерлока Холмса:
— Ватсон, о чём Вам говорят эти звёзды?
— Вон Полярная звезда, а вон там - пояс Ориона. А о чём они говорят Вам, Холмс?
— О том, что у нас украли палатку!
Повыпрыгивав из спальников, мы бросились спасать палатку, которую успело унести метров на сто от лагеря. Притащив её, мы стали пытаться в темноте натянуть её обратно на основание, а ветер снова и снова срывал её. Палатка размахивала «крыльями» так, что растяжки с привязанными камнями взлетали в воздух и приземлялись... Ну это уж куда повезёт, туда и приземлялись!
Примерно так всё это и выглядело. Рисунок с натуры.
Часа через полтора-два палатку всё же усмирили: то ли ветер стал потише, то ли мы натренировались. А на следующий день с утра мы всё-таки палатку развернули боком к основному направлению ветра.
А ещё через неделю мы закончили работу на участке. Начальник предложил мне ехать на базу, чтобы размалывать и сеять пробы, но мне эта идея совсем не понравилась.
— А есть ещё какая-нибудь работа? – поинтересовался я.
— Шурфы ещё нужно копать, - усмехнулся начальник. – Проходчик уволился, а другого не нашли. Пойдёшь?
— Пойду, - тут же согласился я. В конце концов, окопы полного профиля в армии копал, неужели не справлюсь? Ну и явно поинтереснее, чем пылью дышать на базе.
— Вот и ладно, одной проблемой меньше, - обрадовался начальник.
Так я из пробоотборщиков перешёл в разряд проходчиков - элиты горных рабочих.
В ожидании вертолёта. Начальник и рабочие бдительно спят на расстеленной палатке.
П.С. Вот и готов очередной пост из цикла про Тувинскую практику. Получилось очень много фотографий. Не перестарался? Прошу прощения за повторы истории про оладьи и палатку (посты об этом у меня уже были), но без этих рассказов история была бы неполной. Да и я всё же загорелся идеей сделать нормальную книгу. Может быть даже печатную :-) Осенью, наверное, займусь, а пока надо и работу делать, и на солнышке позагорать.
П.С.С. Как всегда, жду ваши комментарии, отзывы и критику - они помогают писать лучше, настраивают на работу. Пишите, спрашивайте, критикуйте - пообщаемся, мне очень нравится болтать с вами.
Ну а если вдруг кто захочет отблагодарить материально, то лично я не против, но настаивать не буду. Спасибо всем донатерам!
Летом 1987 года, по окончании 2 курса геологического факультета, я со своими друзьями отправился на производственную практику в Туву и вот что из этого вышло. Начало истории можно прочесть вот здесь:
1987 год. Тяжкие деньги проходчика
Если честно, то летел я вообще непонятно куда. Ну в смысле понятно, что в Геохимическую партию, но куда, к кому и на какой участок? Посадили в вертолёт и отправили в полёт. Одного, с грузом и без сопровождающего. Если точнее, то сопровождающим был я сам. Наконец вертолёт долетел до какой-то полевой базы. Встречающие начали споро разгружать его, и я, естественно, принял участие во всеобщем веселье – вертолётное время дорого, поэтому нужно спешить. Выкинув привезённый груз, в вертолёт стали грузить какие-то палатки, спальники, продукты. Ко мне подбежал грузный мужчина с лицом усталого бульдога:
— Кто такой? – прокричал он мне практически в ухо. Попробуйте-ка поговорить при работающем двигателе вертолёта, особенно когда над головой крутятся винты.
— Студент. На практику. Сюда послали, - проорал я в ответ.
— Ясно. Летишь со мной. Там разберёмся, - дядька, пыхтя, пытался засунуть в вертолёт тяжеленный вьючник.
Вьючник. Фото не моё, стырил в интернете )))
Вьючник – фанерный ящик с брезентовыми ремнями и укреплённый металлическими уголками, незаменимое хранилище геологических ценностей: одежды, пикетажек, книг, оружия. Когда-то использовался для перевозки на лошадях, но со временем стал перевозиться на машинах, вертолётах и вездеходах. У каждого уважающего себя геолога хотя бы один вьючник, да имелся. У меня было два: для личных вещей и рабочий с батарейками, инструментом и проводами.
Запрыгнув обратно в Ми-8, я отправился… Куда я отправился, было ещё не ясно, но у меня, как минимум, уже нашёлся руководитель. Вместе с моим новым начальником в вертолёт забрались два пацана явно школьного возраста и невысокая девушка. Вертолёт поднялся в воздух и через несколько минут высадил нас на маленькой площадке, вокруг которой высились величественные горы, после чего улетел по своим вертолётным делам.
Горы! В детстве у меня были две мечты: побывать на море и побывать в горах. И если на море я всё же съездил, пусть и на Азовское: так себе, между нами говоря, море, мелкое, солёное и рыбой воняет :-), то вот в настоящих горах мне до сих пор не доводилось бывать. Нет я, конечно, был на Урале, только там горы совершенно иные – величественные, древние, но больше всего похожие на груды камней, в незапамятные времена насыпанные какими-то древними великанами, игравшими в гигантские куличики. Перед их мощью чувствуешь себя мелкой букашкой, случайно встретившейся со слоном. Здесь же передо мной высились настоящие, всамделишные горы: с острыми вершинами, и глубокими, узкими ущельями. Вот прям точь-в-точь такие, что показывал Юрий Сенкевич в «Клубе кинопутешествий». Такие горы хорошо преодолевать и штурмовать, каждый раз чувствуя себя на вершине мира.
Согласитесь, место для лагеря было выбрано просто шикарное!
Наш будущий лагерь находился прямо перед входом в самый настоящий горный цирк: глубокая долина с озером в центре, вокруг которой с трёх сторон высились крутые горы, среди которых выделялись две вершины, которые начальник, он же старший геохимик, назвал Биче-О и вершиной Биче-О. Из озера вытекала речка, которая тоже называлась Биче-О. Не слишком-то разнообразные названия, подумал я. Ну а сам цирк входил в хребет Тумат-Тайга, на котором нам и предстояло провести геохимическое опробование.
Туматы – древняя монгольская народность, отличавшаяся повышенной воинственностью. Они были среди воинов Чингисхана и даже упоминались в «Сокровенном сказании монголов». Племя давно вымерло, а память о нём сохранилась в названии хребта.
А нам пока что предстояло поставить палатку и оборудовать лагерь, что оказалось весьма нетривиальной задачей.
Во-первых, граница леса находилась примерно в километре от нашего лагеря, так что дрова и жерди для строительства лагеря нам приходилось таскать очень даже издалека. А если учесть, что из пяти человек в бригаде было два самых настоящих 15-летних школьника и одна молодая специалистка, то основная тяжесть свалилась на наши с начальником плечи.
Вот туда, вниз, мы и ходили за дровами и строительным лесом. Да и лес-то был лиственничный, а лиственница - очень тяжёлое дерево.
Во-вторых, вбить жерди в каменистую почву было практически нереально – ну не вбиваются деревянные палки в камень! Поэтому пришлось руками выковыривать камни из земли, а вставив жердь, укреплять её вынутыми камнями. Борта палатки мы закрепили жердями, а растяжки привязывали к крупным валунам.
Вместо приличных нар внутри палатки устроили большую лежанку из жердей и еловых веток, укрытых куском брезента, а вместо стола решено было использовать вьючник начальника. Правду сказать, в палатке мы только ночевали, потому что погода была шикарная и практически всё время мы проводили возле столовой, организованной неподалёку.
После того, как была установлена палатка, начальник выдал мне молоток, рубанок и заготовку для рукоятки.
— Держи, – сказал он. – Молоток себе сделаешь, без него в маршруте делать нечего.
— Ясно, сделаю, - не моргнув глазом, ответил я. Ну мы же в 7 классе делали молоток, причём полным циклом, от изготовления самого молотка из бруска металла и до насадки его на собственноручно изготовленную рукоятку. То, что у меня тогда получилось в итоге, сложно было назвать шедевром, но честную четвёрку по трудам за год я всё же получил.
— Смотри, геологический молоток насаживают не сверху, как обычный, а снизу, как кувалду или кайло. Понял?
— Ага! – сказал я, хотя, если честно, впервые услышал про то, что кувалду насаживают как-то по-другому. Ну да назвавшись груздём, по волосам не плачут. Изучив молоток начальника, я приступил к изготовлению своего. Вообще, мне всегда нравился этот подход к работе в геологии: никто не спрашивает, умеешь ты что-то делать или нет. Дали задание – значит, справишься! Очень мотивирует.
Молоток я насадил к своему собственному удивлению довольно быстро и вполне прилично для первого раза. Разве что снизу рукоять сделал тоньше, чем надо и поэтому она стала похожа очень длинную морковку. Так и закончился первый рабочий день на новом месте.
Ну какой же блог без селфи )))
А ночью палатка охала и вздыхала на все лады, размахивая крыльями и скрипя жестяной разделкой по печной трубе, поскольку поставили мы её весьма неудачно – входом под ветер, дующий вдоль хребта. Взлетала она настолько активно, что мне, спящему у входа, пришлось подсунуть одну полу под свой спальник, чтобы хоть как-то успокоить её безудержный полёт.
На следующий день мы отправились в рекогносцировочный, в смысле разведочный, маршрут. Какая короткая фраза, но сколько в ней пролитого пота! Потому что подняться на гору, находящуюся на высоте трёх тысяч метров над уровнем моря, задача весьма нелёгкая, как для ног, так и для лёгких, которые к концу подъёма становятся весьма тяжёлыми.
Зато сверху нас ожидал божественный вид! К северу от хребта, глубоко в долине протекала река Бий-Хем, скрытая от нас густым облаком тумана, а ещё дальше, на горизонте сверкал белоснежными вершинами хребет академика Обручева. Того самого, который был прекрасным геологом и не менее замечательным писателем.
Вот там, внизу, долина Бий-Хема или Большого Енисея, скрытая густым туманом, а на горизонте - хребет Обручева.
Налюбовавшись местными красотами, мы приступили к работе. Меня и Костю - одного из школьников (да-да, ребята действительно оказались школьниками, только что окончившими 8-й класс) начальник поставил на отбор проб. Работа наша заключалась в следующем: каждые 50 метров, которые промерялись шнуром, я должен был взять пробу, в специальный пробный мешочек, а если сказать попроще, то просто набрать в мешочек мелких камешков и глины из-под ног. Димка, второй школьник, делал в месте отбора пробы замер радиометром, а Юля, молодая специалистка, только что окончившая Новосибирский университет, должна была записать в пикетажный журнал номер пробы и описать горные породы в месте отбора пробы. И вот тут-то и приключилась закавыка, поскольку Юля, как оказалось, в горных породах вообще не разбиралась.
— Студент, а ты сможешь определить? – начальник повернулся ко мне.
— Это габбро-диабаз, - отрапортовал я. На лабораторных работах по петрографии – науке о горных породах, нас гоняли очень серьёзно, так что в то время в породах я разбирался очень даже неплохо.
— Тогда будешь оператором–пробоотборщиком, - начальник забрал у Юли пикетажку и вручил её мне.
Оператор-пробоотборщик во всей красе. Если что, ремень у меня на поясе - от конской сбруи )))
То, чем мы занимались, на умном геологическом языке называется - отбор проб по вторичным ореолам рассеяния. Любое месторождение полезных ископаемых со временем разрушается, минералы и химические элементы из него попадают в поверхностный слой земли, в почву, в растения. Измельчая собранные пробы и изучая их при помощи умных приборов, геохимики могут найти источник, откуда в землю попали полезные химические элементы. Прошу прощения у настоящих геохимиков, если сказал не очень правильно. Я старался!
Мы прошлись с работой примерно с километр, пока начальник не убедился, что мы всё делаем верно, после чего вернулись в лагерь. Закончился наш первый рабочий выход. Юля с этого дня в маршруты не ходила, а через три или четыре дня улетела на проходящем вертолёте в Кызыл. Ну а мы с Костей со следующего дня стали ходить на работу вдвоём, изредка таская с собой радиометриста Димку, который, естественно, бегал со своим радиометром быстрее нас, а вскоре и вовсе стал ходить «негром» в маршруты с начальником.
Негр – не ругательство, а шутливое прозвище. Так в геологии принято называть маршрутных рабочих. Я в то время сам негром был, т.е. маршрутным рабочим 2-го разряда. Ну а как ещё назвать человека, который таскает за геологом рюкзак с тяжёлыми образцами?
Одна из первых зарисовок - автопортрет на фоне гор )))
П.С. Ну вот, написана очередная глава из моей бурной молодости. Как всегда, жду от вас комментарии и отзывы - они всегда вдохновляют на новые посты! Пишите, спрашивайте, критикуйте - пообщаемся, мне очень нравится болтать с вами.
Ну а если вдруг кто захочет отблагодарить материально, то лично я не против, но настаивать не буду.
Этот рассказ, наверное, стоит начать так:
Жили-были четыре товарища: Андрей, Валера, Шурик и я. Подружились мы на первом курсе университета. Ходили в походы, ездили друг другу на дни рождения, бегали с лекций на фильмы... А потом было два года армии, куда нас забрали после первого курса - как раз попали мы в то самое время, когда студентов стали призывать на службу. После армии мы продолжили свою дружбу и снова ездили в походы, точно так же сбегали с лекций на фильмы и даже на практику старались ездить вместе. Так что история эта посвящается не только мне, но и моим студенческим друзьям: Андрею, Шурику и Валере.
Ох, как тяжко дался мне второй курс геологического факультета Пермского госуниверситета! В голову, забитую за два года армии уставами и приказами, ни высшая математика, ни физика с теорией поля никак входить не желали. Я даже на полном серьёзе стал подумывать о том, чтобы уйти в академический отпуск, или вообще перевестись на заочное отделение. Несколько армейцев так и сделали - ушли в академ, правда, в университет после этого уже не вернулись. Возможно, и я бы так сделал, если бы не отец. Он предложил мне попробовать сдать первую сессию: «Если уж совсем не сможешь учиться, то тогда и уходи, а пока не торопись». Сессию я с грехом пополам сдал, а потом и вовсе втянулся в учёбу, тем более появились лекции по спецпредметам: по петрографии – науке о горных породах, по геологическому картированию, по палеонтологии и что самое главное, по гравиразведке с магниторазведкой. В общем, со второго семестра жизнь стала налаживаться.
Учебная практика по геологическому картированию в уральском городе со странным названием Сухой Лог, обогатила мой словарный состав новым, истинно геологическим ругательством: «Литостроцион твою через базальтиформ!»; ибо эта окаменевшая скотина (на самом деле это древний коралл, но от этого было ни сколько не легче) никому из студентов не попадалась, хотя искали её тщательно, поскольку без неё нельзя было определить возраст горных пород, а не зная возраст нельзя нарисовать карту, без которой не защитить отчёт по практике.
Андрей замеряет ширину пласта самым древним способом, при помощи геологического молотка.
Собственно, этим мы и занимались: ходили в маршруты, искали окаменелости да купались в местном пруду.
Одна из моих любимых фотографий: студенты на практике в Сухом Логу: Шурик что-то пишет в пикетажке, а Валера ищет окаменелости.
Но всё хорошее когда-нибудь да заканчивается: литостроцион был обнаружен, карта нарисована, отчёт сдан и наша, загоревшая на жарком уральском солнце, группа вернулась в Пермь, чтобы снова отправиться на учебную практику по геофизике.
И только мы: четверо студентов из группы ГФ-1-85 отправились в Туву на производственную практику, поскольку отец Шурика Владимир Александрович, а по совместительству ещё и преподаватель на кафедре геофизики, предложил нам вместо учебной практики съездить на производственную: «Вы же после армии, работать умеете, зачем вам учебная практика? На настоящей работе быстрее напрактикуетесь». На что мы, естественно, тут же согласились. Кто же из студентов-геологов откажется от подобного предложения по собственной воле! Правда, чтобы отпустить нас на производственную практику вместо учебной, пришлось организовываться в стройотряд под руководством Владимира Александровича, но это уже такие мелочи!
И вот уже скорый поезд «Москва-Владивосток», постукивая на рельсах, везёт нас в город Красноярск, откуда нам предстоит добраться до Кызыла - столицы Тувинской народной республики.
В Красноярске нас приютил один из друзей Владимира Александровича, когда-то вместе с ним учившийся в Пермском университете, а сейчас занимавший какую-то не самую маленькую должность в Красноярском геологическом комитете. Во всяком случае, если судить по здоровенной квартире в новом многоэтажном доме, стоящем на берегу Енисея неподалёку от знаменитого моста. Проведя с нами вечер, хозяин отправился куда-то по своим геолкомовским делам, предоставив нам свою квартиру на несколько дней. Ну а мы занялись изучением города Красноярска и его окрестностей.
Это я на набережной Красноярска. Весь такой крутой и понтовый :-)
На следующее утро мы всей компанией отправились за билетами на речной вокзал, чтобы по Енисею доплыть до Абакана на «Метеоре», а из Абакана можно будет добраться и до конечной цели нашего пути – города Кызыла. Не слишком-то лёгкая дорога из Перми в Туву, зато полстраны посмотреть можно. Что тоже плюс немаленький.
Набережная Енисея. Реально очень широкая и пустынная. Ну и мост со 100-рублёвой купюры прилагается.
Купив билеты, мы отправились бродить по набережной. А набережная в Красноярске явно стоила того, чтобы пройтись по ней в компании друзей: широкая, ухоженная и какая-то очень гулятельная. Хотя, в молодости всё кажется лучше: и трава зеленее, и небо голубее, и даже бочка с квасом светится каким-то особенно ярким жёлтым светом.
Квас из пол-литровой кружки - самый вкусный напиток в мире. Особенно в жару.
Полюбовавшись на Коммунальный мост и испив местного кваса, мы зашли в какой-то гастроном, в котором, к нашей великой радости, продавали довольно редкое в те времена лакомство – замороженные кольца ананаса. Ананас был шикарным – ароматным, сладким и очень-очень сочным, так что мы буквально через пять минут сами стали очень ароматными, сладкими и очень-очень липкими, вымазавшись в ананасном соке. Хорошо, что на улице стояли автоматы газированной воды – что бы мы без них делали?! Всегда можно и газировки выпить, и стакан помыть, и руки, и даже не в меру довольные перемазанные мордахи.
С трудом отмывшись от сока, мы обратили внимание на одну из самых главных достопримечательностей Красноярска – Пятницкую часовню, стоящую на верху высоченного холма. Естественно, что туда нужно было всенепременно добраться. Что мы и сделали, решив штурмовать гору в лоб: не пристало геологам искать лёгких путей! Решение, если честно, более чем спорное – лезть по жаре в гору, продираясь сквозь кусты и крапиву, зато наградой нам стал шикарный вид на Красноярск со смотровой площадки у часовни.
Залезть на гору и не сфоткаться на фоне Красноярска мы никак не могли.
На пути домой забежали в какой-то мелкий продуктовый магазин. Продавщица, увидев мою бороду воскликнула:
— Или геолог, или художник!
— Угадали! – заржали парни. – Он и художник, и геолог.
— Ну тогда понятно, - хмыкнула продавщица. – Какой дурень ещё бороду таскать будет?!
А вечером мы с Андреем, великим любителем рыбалки, отправились на Енисей порыбачить. Тем более практически рядом с нашим домом был какой-то остров, до которого можно было добраться, практически не замочив ног. И что самое удивительное – практически в черте города мы умудрились наловить пяток замечательных хариусов!
А ещё через день мы сгоняли на Красноярские столбы.
Наверное, в каждой области нашей необъятной родины есть места, о которых знают если не все, то большинство путешественников. В Пермском крае это Усьвинские Столбы и Каменный город, в Архангельске – Соловецкие острова, а вот в Красноярске это знаменитые Красноярские Столбы. Побывать там и не взглянуть на это чудо природы было просто невозможно.
Вход на Красноярские столбы. Интересно, жив ли он до сих пор?
Добирались мы до них на маленьком речном трамвайчике, а потом долго-долго шли в гору по ухоженной тропе, которая постепенно превратилась в вертлявую тропку, бегущую мимо скал – останцев. Не знаю, как сейчас, но в то время все останцы были весьма густо усеяны «наскальной живописью»: скалы покрывали сплошные «здесь были», «Света 1978», «Коля, Миша 1965» и тому подобными надписями. Всё же неистребимо желание людей оставить хоть какой-нибудь след в истории. Нисколько не удивлюсь, если на каком-нибудь столбе в Стоунхендже вдруг обнаружится надпись «Артур и Мерлин здесь были».
Мы подписывать столбы не стали, но поползали по ним вволю – когда ещё доведётся туда попасть, да и доведётся ли?
Если честно, то даже не помню, на каком камне сделана эта фотография, но получилось весьма неплохо. Я, Валера и Шурик. Мы с Валерой в кедах, а Шурик мажор - в вибрамах рассекает )))
Даже попытались взобраться на знаменитые Перья, что, естественно, не вышло ввиду отсутствия опыта и снаряги.
Зато вдоволь нагулялись вдоль останцев, удивляясь фантазии природы, создавшей это маленькое чудо света – Красноярские столбы.
Андрей - фотограф. В руках у него знаменитый Агат-18, советская мыльница из 80-х годов.
А ещё через пару дней мы отправились на речном пароходике вверх по Енисею. Всё же есть какая-то необъяснимая прелесть в путешествии по воде: неспешно уплывающие вдаль речные берега, вечно голодные чайки за кормой и обязательная песня «Ах, белый теплоход» из корабельных динамиков. Даже немножко жаль, что ушла эпоха этих маленьких речных трамвайчиков, деревушек с деревянными сходнями и вечных бабушек, везущих «с города» гостинцы внукам.
Селфи с Андрюхой на пароходе. Ноздри прилагаются )))
На обед пароход пристал к берегу, и пассажиры, как-то очень по-семейному расположились на самый настоящий пикник под открытым небом. У нас еды с собой не было, так что пришлось купить в буфете бутерброды с прозрачно-тонко нарезанной колбасой, чтобы не было мучительно больно наблюдать, как народ поглощает варёные яйца с жареной курицей и огурцами. К вечеру мы прибыли в Абакан и отправились на автовокзал, где нас обрадовали тем, что в ближайшее время до Кызыла билетов нет и не предвидится: «Поезжайте в аэропорт, может там билеты есть». И правда, в аэропорте мы купили билеты, хотя пришлось караулить их у кассы всю ночь – хорошо, что нас было четверо и можно было сменять друг друга время от времени. От вынужденного безделья я спасался тем, что помогал сочинять парням душещипательные письма на родину. Письма пользовались успехом. Бессонная ночь у кассы принесла свои плоды: мы купили билеты на самолёт и утром, погрузившись в бешеную табуретку под названием Ан-24, отправились в столицу знойной Тувы город Кызыл.
Прилетев в Кызыл, мы тут же направились в Тувинскую геологоразведочную экспедицию. То, что нас больше всего удивило в столице Тувинской республики - автобусные билеты, поскольку стоили они всего 4 копейки и были сверху донизу исписаны правилами поведения в автобусе. Таких дешёвых и познавательных билетов никому из нас видеть не довелось. Даже жалею иногда, что не сохранил хотя бы один билетик на память.
Заявившись к начальнику экспедиции, мы заявили, что приехали по приглашению из Пермского университета и мечтаем пройти практику по магнито- и гравиразведке в каком-нибудь геофизическом отряде. Выслушав нас, начальник ответил:
— Сезон в разгаре, рабочие давно набраны, поэтому мест в геофизике для вас не найдётся. Нужен рабочий на геохимию, два рабочих на опробование и один на промывку золота. Решайте, кто куда пойдёт.
— Но мы бы хотели вместе работать!
— Столько мест у меня нет. Но если не нравится – удерживать не буду.
Попросив у начальника время на размышление, мы вышли из кабинета. Было довольно обидно – проехать полстраны, чтобы несолоно хлебавши уехать обратно. Так что вопроса о том, остаться или нет, у нас даже не возникло. А вот кто куда… Мне, конечно же, хотелось работать вместе с Андреем, всё же в прошлом году мы славно потрудились в Мойвинском отряде на поисках золота, но тут встрял Шурик:
— Ты, Дима, с Андрюхой работал, дай теперь другим потрудиться! – под другими он явно имел в виду себя.
— Ладно, договорились, - ответил я, скрепя сердце. – Тогда я на геохимию пойду. А Валера пусть к золотарям идёт. Мы с Андрюхой золото уже мыли, а он нет.
На том и порешили. Весь оставшийся день мы устраивались на работу, получали рабочую одежду, спальники и места в общежитии – жить-то до отправки в поле где-то всё равно нужно. Вечером мы прогулялись по городу и наткнулись на обелиск с названием «Центр Азии», стоящий на набережной Енисея. Неожиданное открытие – так я впервые узнал, что Кызыл, оказывается, находится в самом центре Азии. Кстати, там же встретились со знакомыми девчонками - гидрогеологами из Перми. Они тоже, как и мы приехали на практику в Туву, только они вполне официально после 3-го курса.
Центр Азии. Агат-18 так себе фотик. Или руки у кого-то кривые )))
Сам город, если честно, запомнился плохо, разве что удивило кладбище, находящееся чуть ли не в центре города и просто ужасающие улицы, перекопанные практически по всему городу.
Армянское радио задаёт вопрос Тувинскому радио:
— Правда ли, что в Кызыле все улицы перекопаны?
— Это неправда! У нас есть одна не перекопанная улица!
— А какая?
— Не скажем, а то и её перекопаете!
На следующий день Валеру увезли к золотарям, а Андрей с Шуриком отправились фотографироваться на загранпаспорт: им предстояло заезжать в поле через Монголию. Поэтому мы отправились в фотоателье, но там ребят ждал сильный облом – для загранпаспорта нужно было сфотографироваться в галстуке и пиджаке! И если галстук мы купили в ближайшем магазинчике, то где взять костюм? Не покупать же, в конце концов! В итоге Андрюха поймал какого-то мужичка неподалёку от фотоателье и выпросил у него пиджак на пару минут. Мужик вошёл в наше положение и поделился костюмом, вот только на Андрее он не сходился, а на Шурике, наоборот, висел мешком. Да и галстук на футболках смотрелся как-то особенно оригинально, особенно по тем временам. Зато все формальности были соблюдены.
А на следующий день меня отправили в поле на вертолёте. Начался мой второй полевой сезон.
П.С. Итак, я начинаю новую серию рассказов из своей геологической жизни. Надеюсь, вам понравится. Как всегда, жду комментарии и отзывы - с вами всегда здорово общаться!
Ну а если вдруг кто захочет отблагодарить материально, то лично я не против, но настаивать не буду.
Летом 1991 года я работал на поисках медно-никелевых руд в Плесецком районе Архангельской области, попутно становясь настоящим геофизиком. Время было голодное, но интересное. Начало истории можно прочесть вот здесь:
1991 год. Голодный сезон
1991 год. Голодный сезон, часть 2
1991 год. Голодный сезон, часть 3
1991 год. Голодный сезон, часть 4
В начале октября мою бригаду должны были перебросить в село Корякино. Ювеналий Павлович предложил мне встать лагерем в лесу неподалёку от деревни, на что я, подумав, предложил встать в самом посёлке: – Вот всяко в нём есть какие-нибудь заброшенные ил просто нежилые дома. Наверняка нам разрешат где-нибудь поселиться.
— А если с местными проблемы будут?
— Так местные и в лагерь легко наведаться могут, - возразил я.
— Ладно, - Ювеналий Павлович покрутил усами. – Попробуй договориться. Только палатки всё равно возьми.
На том и порешили. Собрав продукты (вместо мяса и тушёнки в этот раз нам выдали два килограмма сушёного фарша, вполне съедобного, но совершенно безвкусного и всё те же консервированные борщи, от одного вида которых у меня начиналась изжога), вещи, аппаратуру и рабочих мы выдвинулись в Корякино. В моей многострадальной бригаде в очередной раз произошла замена: вместо Епишкина, которого забрали топографы, мне выдали Пашу Мужилко - совсем новенького рабочего, только-только отслужившего в армии. И это был первый рабочий младше меня!
Доехав до Корякино, я пошёл искать директора лесхоза, чтобы договориться с ним о жилье. Время было довольно позднее, поэтому пришлось идти к нему домой. Выслушав мою просьбу о жилье, директор задал только один вопрос:
— А вездеход у вас есть?
— Есть, конечно, - ответил я.
— Дадите на денёк на дальние выруба съездить?
— Почему бы и нет, Вы только заранее предупредите.
Директор прямо на глазах расцвёл:
— Да мы для вас сейчас быстро жильё организуем и на довольствие поставим. Сколько вас человек?
— Семеро с водителем, - быстро ответил я, хотя седьмым членом нашей бригады была собака Альма, но что она, не человек что ли?!
Директор по телефону вызвал к себе главбуха, а когда она подошла, скомандовал:
— Так. Ребятам организуй место в доме колхозника и в магазин разрешение на семь человек выпиши, пусть обеспечивают. Ну всё, ребята, идите устраиваться, - сказал он уже нам.
И мы пошли устраиваться. Нам выделили здоровенную комнату в двухэтажном деревянном доме – типичного барака из 30-х - 50-х годов: подобных домов по всей России в то время было огромное множество, да и сейчас ещё не все снесли. На первом этаже по утрам принимали молоко у населения, а на втором обитала бригада шабашников, стоящих коровник, да наша геофизическая компания. Из удобств в доме была здоровенная и очень актуальная в октябре печь, панцирные кровати, большая электроплита и очень оригинальный туалет, который мужики быстро окрестили бомболюком. В общем, то туалет был обычной дыркой в полу, только расположенной на высоте второго этажа, что вызывало, особенно поначалу, очень необычные ощущения – попробуйте-ка погадить с высоты пяти метров.
Вот так наши хоромы выглядели внутри. За столом сидит усатый Мишка Боярский с котом, который должен был ловить мышей но по факту жрал и спал. Как настоящий кот :-) Справа - Паша Мужилко, новенький рабочий.
Разместив бригаду в доме, я с Котом Матроскиным отправился осматривать окрестности. Прямо напротив нашего дома в старинном двухэтажном доме разместилась местная библиотека. «Библиотека – это хорошо! – подумал я. – Будет, чем работяг занять». К сожалению, библиотека была уже закрыта, так что я решил наведаться туда позднее. Маленькая улочка, проходящая между библиотекой и нашим домом, вывела нас к местному клубу, афиша возле него пообещала нам танцы по пятницам и фильмы по субботам и воскресеньям. А вот магазин, расположившийся неподалёку от клуба, ничего не пообещал, поскольку на дверях его висела угрожающая вывеска: «Продажа только по карточкам». 1991 год во всей своей суровой красе. Но, помня обещание директора, мы всё же зашли.
— О! Вы же геологи? —сразу же спросила продавщица. – Золото у нас искать будете?
— Непременно! Прямо с центральной улицы и начнём!
— Лучше у меня на огороде поищите, всё равно перекапывать надо, - рассмеялась продавщица. – Будете брать хлеб и сыр?
— Сыыыр?! – заорали мы. Господи, да мы уж и забыли к тому времени, как он выглядит. – Конечно берём!!!
Продавщица что-то быстро посчитала на счётах и убежала в подсобку. Через пару секунд она вышла обратно, таща в руках здоровенный круг сыра.
— Вот! – она грохнула сыр на прилавок. – Это вам на месяц положено, на семерых. Берёте?
Но я уже радостно размахивал кошельком. Всё-таки странное было тогда время: продукты в поле почти не выдавали, зато легко выдавали довольно большие подотчётные деньги. Сами, мол, закупайтесь. Как нас это выручило в Корякино! Половину сыра я отправил в Грязово – пусть люди и там порадуются, а остальное мы сами прекрасно съели.
Довольно значительная часть нашего профиля шла по картофельному полю. К во времени наших работ картошку с поля уже убрали, но не очень-то качественно: видимо собирали её картофелеуборочным комбайном, а после него много картошки остаётся в земле – это я ещё по работе в колхозе во времена студенчества хорошо усвоил.
Естественно, мимо такого богатства, валяющегося под ногами, тем более во времена тотальной нехватки продуктов, мы пройти не могли. Поэтому наш водитель Гена, после того как отвозил нас на работу, оставался на поле собирать бесхозную картошку. В первый же день он набрал мешок картошки – просто представьте какое это счастье было в те голодные времена! Через пару дней, набирая очередной мешок, Гена столкнулся с мужичком, идущим по дороге мимо поля.
— А что Вы тут делаете? – поинтересовался мужичок.
— Мужик, ты только посмотри, сколько на поле картошки брошено! – Гена широко развёл руками. – Пропадёт же! Куда этот дурак-агроном смотрит?!
— Вы, знаете, я и есть тот самый агроном, - скромно ответил мужичок.
Гена сник, потому как высыпать картошку было жаль, а вот что делать дальше – непонятно.
— Да Вы собирайте, не бойтесь! – сказал агроном, заметив Генины страдания. - Всё равно пропадёт после заморозков. У самого сердце кровью обливается, сколько картошки пропадает. Кстати, на ферму турнепс завезли, заезжайте, я разрешение дам.
Вечером, после работы, мы заехали на ферму. Возле неё стояла здоровенная фура, доверху забитая кормовой репой – турнепсом. Возле фуры стояла бабка со здоровенным топором-сечкой в руках, которым она меланхолично рубила турнепс и бросала его на транспортёрную ленту, увозящую нарубленные овощи вглубь фермы. Лицом бабуля напоминала бабу-Ягу, только не ту старушку-веселушку, что играл Георгий Милляр, а ту, что всю жизнь прожила в лесу, в окружении волков, медведей и прочих леших. Я робко подошёл к ней и спросил:
— Добрый день, бабушка! Можно нам взять немного турнепса?
— Да хоть всю фуру забирайте нахрен, - не глядя на меня, ответила Баба-Яга.
Нас два раза упрашивать не пришлось: через пять минут мы набили мешок турнепса и в следующие дни во время работы запекали его на костре. Получалось вполне приличное блюдо: турнепс становился мягким и сладким. Да и просто похрустеть репой вечерком очень даже неплохо.
А картошки Гена в итоге насобирал аж 8 мешков. Бо́льшую часть картошки и половину турнепса мы отправили в Грязо́во, чему народ, исстрадавшийся на консервно-борщовой диете, был очень рад.
По вечерам мужики резались в карты или просто маялись от безделья. Хорошо в лесу: всегда можно развлечь бригаду заготовкой дров или затеять баньку, а вот чем их развлечь в деревне, особенно если не хочется, чтобы это развлечение закончилось пьянкой и мордобитием?
В один из дней мы с Котом Матроскиным всё-таки наведались в библиотеку. Как и большинство виденных мной деревенских библиотек, она располагалась на втором этаже двухэтажного дома. А на первом этаже стояла здоровенная каменная печь, обогревающая библиотеку и не менее здоровенный склад списанной литературы, которой эту печь и топили время от времени. Библиотекарша разрешила нам покопаться в этом складе, но, если честно, ничего особо интересного там не было: подшивки старых газет и журналов и изодранные книги без начала и конца. Зато на втором этаже стоял ОН – старый чёрно-белый телевизор!
— А можно к Вам приходить телевизор смотреть? – спросил я.
— Можно, - ответила бабушка – библиотекарь. - Только он не работает.
— А я посмотрю, может что сделать сумею, - я, конечно, не ахти какой электронщик, но старые советские телевизоры всегда можно было починить ломом и кувалдой, особенно если произнести верное заклинание.
— Ну если почините – хоть каждый день приходите! – обрадовалась бабушка.
На экране включенного телевизора шёл густой снег. Дело ясное – нет сигнала.
— Саня, сходи на улицу, глянь что там с антенной! – скомандовал я.
— Антенна упала! – через некоторое время донеслось с улицы.
Через пару часов возни, мы вырубили новую жердь, закрепили на ней и антенну и установили её на крышу библиотеки. И теперь практически каждый вечер мои рабочие проводили культурный досуг, читая книжки, смотря телевизор или просто болтая с библиотекаршей под чаёк с сушками. Время от времени в библиотеку забегали местные пацаны, чтобы тоже посмотреть телевизор да послушать байки бывалых геологов.
Примерно так выглядел Дом колхозника, в котором мы жили. Разве что не такой широкий.
А ещё через некоторое время ощенилась Альма – седьмой и очень ценный член нашей бригады. Щенилась она впервые, поэтому очень сильно перепугалась и носилась по всем этажам с воплями, пока не родила первого щенка. После чего успокоилась, и всех остальных щенят родила, забившись под мою кровать. Там она и устроила, в итоге, своё лежбище, а мне пришлось меняться местами с хозяином Альмы – магниторазведчиком Мишкой Боярским. Не тем, что в телевизоре, но полным его тёзкой.
Сердобольные тётушки, принимающие по утрам на первом этаже нашего дома молоко у населения, каждый день стали таскать трёхлитровую банку молока, сметану и творог «собачке и щеноткам», чему мы несказанно радовались. Не подумайте плохого! Собачке молоко тоже доставалось! И даже сметана с творогом.
Всех щенков, в итоге, у нас выпросили местные – всё же Альма была настоящей лайкой, а такие собаки в тайге очень даже ценятся.
Осень постепенно входила в свои права: листва с деревьев практически облетела, по утрам начались заморозки. По вечерам мы сиживали в библиотеке перед телевизором или болтались по окрестностям, разглядывая местные красоты. А посмотреть было на что: совсем неподалёку от Корякино на другом берегу реки Кены стояла деревня Измайлово с красивым старинным деревянным мостом и красивой, хоть и заброшенной церковью с колокольней.
Измайлово и знаменитая церковь с не менее знаменитым мостом. Сейчас, правда, мост уже нехило так завалился, если судить по фотографиям в интернете, но в то время по нему машины ещё вполне проезжали.
Ещё один снимок Измайлово. Фотографии, конечно, ужасного качества - а нефиг было фотоаппарат забывать.
Наши соседи-шабашники подались на юга, подарив нам напоследок бутылку водки, которая неделю сиротливо стояла на столе – заведенный в бригаде сухой закон никто не рисковал нарушить.
Работать нам оставалось всего ничего - доделать кусок профиля около пяти километров длиной. Не очень приятный, прямо скажу, кусок – примерно километра полтора профиль шёл по болоту, причём, по хорошему такому болоту, с промоинами, и гуляющей под ногами моховой подушкой. Рабочие быстро обозвали этот участок дорогой жизни, поскольку ходить по нему было весьма опасно.
Моя бригада на этом самом профиле: Паша, Миша Опехтин в центре и Матроскин справа. Все в раскатанных болотниках, поскольку провалиться по колено в болото на "дороге жизни" можно было совершенно спокойно.
Хорошо, что к концу октября бригада уже весьма хорошо сработалась: никто уже не тормозил, не путался в метках, не лез куда не попадя. Только дембель Паша умудрялся бегать по профилю, несмотря на мои объяснения, что лес и болото – не место для баловства. Но молодецкая удаль просто пёрла из парня: он то бегал по профилю, то, наслушавшись баек про энергию деревьев, начинал обниматься с берёзами и ёлками. И добегался…
В самый последний рабочий день я заметил, что Паша как-то погрустнел: перестал бегать и орать по своему обыкновению, а наоборот, его всё время приходилось ждать. Лет через пять я бы его быстро снял с работы и оставил в лагере, но в свой первый самостоятельный сезон я ещё не догадывался о таких тонкостях.
Закончив последнюю точку, мы начали собирать установку.
— Паша, у тебя всё в порядке? – спросил я. – Что-то мне твоя морда не нравится.
— Да всё нормально, - ответил Паша, усаживаясь под ёлку. – Сейчас передохну, да пойду, вы меня не ждите.
Всё же я забрал у него катушку с проводом и электроды, и мы с Котом Матроскиным и Мишей Опехтиным двинулись в путь. Перед «дорогой жизни» мы сели перекурить и заодно решили дождаться Пашу. Паша добрёл до нас примерно через полчаса и уселся под деревом, тяжело дыша.
— Что-то устал я, - сказал он. – Идите, я посижу здесь немножко, да догоню вас.
Нам оставалось пройти всего лишь пару километров до дороги, на которой нас должен был ждать Гена Аникин на вахтовке. Правда, не самых лёгких – две трети этого пути приходилось на болото. Но я решил выходить, не дожидаясь Паши.
До дороги мы дошли довольно быстро, всё-таки сказывался опыт четырёх месяцев хождения по лесу. Там нас действительно поджидал Гена, уже успевший вскипятить чай. Начинались сумерки, поэтому, сбросив вещи, я собрался обратно.
— Даже чаю не попьёшь? – спросил Гена.
— Не, потом попью, темнеет уже. Пойду Пашку встречу, - ответил я и отправился обратно на профиль.
Паша сидел на том же месте, где мы его оставили в прошлый раз.
— Что-то в груди давит, - пожаловался он мне.
— Давай-ка, ты за меня будешь держаться, и будем выходить, - предложил я. – Скоро совсем темно станет.
И мы пошли, сначала Паша старался сильно не наваливаться, но потом повис на мне, так что через болото я его тащил практически на себе. Прав был Чуковский, тяжкая это работа - из болота тащить бегемота. На окраину болота мы вышли уже под светом луны. Ну как вышли, скорее выползли: я к тому времени изрядно устал. Хорошо, что нас встретили Матроскин с Мишей и помогли довести Пашу до машины. Потом была ночная поездка в больницу в Конёво, таблетки от сердца для Паши и запрет заниматься физическим трудом на пару месяцев – не вынесло Пашино сердце нагрузки и стукануло.
Перед сном мы наконец-то выпили несчастную бутылку, подаренную нам шабашниками, в честь окончания полевого сезона. А ещё через день и мы уехали из Корякино под пожелания тётушек-приёмщиц возвращаться к ним на будущий год. Матроскин вернулся обратно на свой ледокол, Миша Опехтин затерялся где-то в городских джунглях Архангельска: может быть вернулся на свой рыбзавод, а может и снова начал пить – кто знает.
Ну а мне после межсезонья предстояло ехать на новый участок в Малошуйку. Про неё, кстати, я уже писал:
Зимний сезон на Малошуйке, 1992 год, часть 5
P.S. Ну вот и закончилась очередная моя история из геологическо-геофизического прошлого. Надо будет подумать, о чём дальше писать: то ли про то, как мы в Саратове голодали во время обучения на сейсмостанцию, то ли про практику в Туве написать (я про неё много писал, но хочется сделать связный рассказ про весь сезон - событий там было никак не меньше, чем в первом сезоне, а то и больше). То ли про сейсмику написать, то ли про Урал. То ли про рабочих рассказать - там тоже историй множество...
В общем, пишите, спрашивайте, комментируйте, критикуйте и давайте советы - мы с вами всегда классно общаемся!
Летом 1991 года я работал на поисках медно-никелевых руд в Плесецком районе Архангельской области. Время было голодное, но интересное. Начало истории можно прочесть вот здесь:
1991 год. Голодный сезон
1991 год. Голодный сезон, часть 2
1991 год. Голодный сезон, часть 3
С фотографиями не очень, не было у меня тогда фотоаппарата, так что пользуюсь фотографиями из интернета.
Последний рабочий день в Самково омрачился тем, что в лагере закончились сигареты и нам предстояло целые сутки, а то и двое прожить без курева. В посёлке сигареты продавали только своим – цепкие лапы тотального дефицита дотянулись до самых удалённых уголков Советского Союза, и поэтому нам пришлось выйти на работу без обязательного перекура.
Легко бросить курить, когда знаешь, что в любой момент можешь зайти в магазин и купить пачку сигарет – видимо сама мысль о том, что в любое время можно отказаться от борьбы с курением делает эту самую борьбу гораздо проще. Поверьте человеку, бросавшему курить раза три или четыре, и в итоге победившему эту вредную привычку, хоть и не без помощи железных аргументов в виде жены. Совсем другое дело – бросание вынужденное. Вот может ты и не хочешь бросать, а приходится, поскольку курить-то всё равно нечего. И начинается зверская ломка: настроение падает ниже плинтуса, руки трясутся, а глаза ищут хоть какой-нибудь аналог табака. И вообще, хочется прибить кого-нибудь, а не идти на эту дурацкую работу, как говорится, «а не вот это вот всё» …
Вот примерно в таком настроении мы вышли на профиль в последний рабочий день.
По дороге Миша Опехтин насобирал ягель.
Ягель - очень хороший и нужный лишайник: его очень любят олени, поговаривают, что его можно есть и даже варить из него кисель.
- Может, попробуем его покурить? – предложил он. – Вполне сухой и легко крошится.
Он быстренько скрутил из бумажки и ягеля здоровенную козью ногу, засунул её в рот, прикурил, затянулся… И тут же мощно раскашлялся.
- Курить можно, - прохрипел он осипшим голосом, но остальные, глядя на него, решили не экспериментировать. Миша выкинул самокрутку, и мы начали работу. В течение дня мужики пытались покурить сухие листья и траву, но заканчивалось это всё примерно так же: кашлем и выбрасыванием самокрутки.
В общем, рабочий день прошёл под раскаты кашля, доносящегося то со стороны Мишки, то со стороны Красного Суслика, пока мы не вышли к лесовозной дороге, означавшей конец профиля. Собрав катушки с проводами, электроды и батарею, мы отправились к дороге. Неожиданно Миша сделал стойку, как собака, завидевшая дичь.
- Там мужик идёт! – радостным шёпотом сообщил он.
И точно – впереди показался охотник с ружьём, бредущий в нашу сторону. Мои работяги, радостно гремя железом, ринулись ему на встречу с криками: «Мужик, стой! Есть закурить?» Я не знаю, что подумал охотник, глядя на выбегающих из леса вооружённых железной арматурой заросших недельной щетиной личностей, но от неожиданности он просто-напросто застыл на месте соляным столбом. Есть у меня большое подозрение, что отправляясь на охоту, человек не рассчитывал нарваться на классическое: «Папаша, огоньку не найдётся?»
Трясущимися руками он вытащил из кармана пачку сигарет и протянул нам.
- Мы парочку возьмём? – деловито спросил Миша.
- Да берите всё, у меня ещё есть! – радостно ответил охотник, поняв, что нам действительно нужно только курево.
Но мы, как люди вежливые и культурные, угостились парой сигарет и отправились дальше, оставив мужика стоящим в глубоком раздумье посреди дороги. Вечером ко мне подошёл Красный Суслик:
- Дима, я схожу в деревню до магазина?
- Ну сходи, - разрешил я. – Только тебе всё равно ничего не продадут.
- Ну я попробую, а ты мне рубль дай - ответил Суслик.
Выдав Суслику рубль, я отпустил его в деревню, а ещё через час он вернулся обратно и гордо продемонстрировал мне четыре пачки «Беломора». Уж не знаю, каким образом, но он сумел уговорить продавщиц продать ему курево. Есть у меня, правда, одна мысль, что продавщицы просто-напросто сжалились над ним – очень уж вид у него был затрапезный.
На следующий день за нами приехал Гена Аникин на своей вахтовке, и мы отправились в Грязово – закончилась наша самковская эпопея. Нас на неделю отправили отдохнуть в Архангельск, а перед этим мы решили хорошенько попариться в бане – негоже ехать в город пропахшим дымом костра и всеми болотами Плесецкого района.
Банька удалась на славу: с сухим паром и пихтовыми вениками, а на следующий день у меня впервые прихватило спину, да так что по лагерю я ходил, согнувшись в три погибели. И всё бы ничего, но мне, как исполняющему обязанности начальника отряда нужно было снять остатки продуктов со склада, а как это сделать, если спина не разгибается? Хорошо что мужики у меня попались понятливые – бегали по складу, подсчитывая оставшиеся консервы и крупы, а я сидел, укутанный в телогрейку, записывал в тетрадь продиктованные цифры и подсчитывал оставшиеся продукты.
Перед самым отъездом я зашёл к остающимся сторожить базу рабочим: Мишке Опехтину и Ване Епишкину – рабочему из топоотряда, классическому помору с окладистой бородой и трубным голосом за который его прозвали отцом Епифанием. А ещё он фигурировал в стихах, написанных на стене рабочего балка́:
Ну что ты, сушина, стоишь на пути!
Епишкин ругается: - Мать вас ети!
Был у нас такой поэт - топограф. Самый всамделишный: его стихи даже в газете "Новодвинский рабочий" печатали.
Самая интересная страница в любой газете. Новодвинцы, помните эти видеосалоны?
Жилище рабочих представляло собой два балка «Геолог», объединённых общим тамбуром, в одном из которых и обитали Опехтин с Епишкиным. Как только я зашёл в тамбур, то сразу же почувствовал очень сильный и весьма гадкий запах, который доносился из щели между двумя балками: такое ощущение, что туда кто-то нагадил. Возмущённый, я влетел к сторожам и выдал:
- Вы тут охренели что ли?
- Дим, ты не ругайся, - ответил Мишка. – Мы тут бражку поставили. Когда вы вернётесь, её уже не будет.
- На чём?! – тут охренел уже я.
- На патоке, её Ваня с коровника принёс.
- Так она ж воняет?
- Так мы её пить будем, а не нюхать! – ответил Миша.
Пригрозив напоследок увольнением в случае пьяных безобразий, я вышел из балка, и этой же ночью мы уехали в Архангельск. А у горе-сторожей с бражки знатно пробило днище, да так, что они чуть ли не сутки с горшка не слезали. Хотелось бы написать что-то вроде: «и с этого дня они в рот не брали спиртного», вот только это было бы совсем неправдой.
Вернулись в Грязово мы уже в начале сентября и прямо скажем, неудачно. Зарядили нудные осенние дожди, и мы чуть ли не целую неделю просидели по балка́м. Тем более что нашей бригаде предстояло уехать на самый дальний край участка. Там нам предстояло пару недель жить в охотничьей избе и отработать самые дальние профиля. А заезжать туда во время дождей было как-то совсем глупо – вот и ждали погоды.
Хорошо хоть в экспедиции наконец-то выдали мясо: две упаковки «Ножек Буша» - куриных окорочков прямиком из Америки.
Я, правда, поначалу отказываться начал:
- Нафига оно мне нужно? – пытался доказать свою правоту кладовщицам, удивлённо смотрящим на меня. - У меня на базе холодильника нет, хранить-то негде будет.
- Бери - бери! – начали уговаривать меня кладовщицы. – Где ещё нормального мяса получите!
И тут меня осенило: из этих окорочков можно тушёнку сварить. Как её готовить, я не знал, но кого это в юности останавливало! Поэтому я взял одну коробку ножек для себя и ещё одну – для второй бригады геофизиков, тоже отказавшихся от окорочков. Как же они меня потом благодарили!
Итак, на базе в Грязово мы варили тушёнку из окорочков, играли в тыщу, поскольку преферансистов не нашлось, и ждали хорошую погоду. В один из таких дождливых дней Красный Суслик отпросился съездить домой в Плесецк: «Всего-то пару часов на автобусе – вечером уеду, утром вернусь». Я отпустил его, но предупредил, что если утром будет хорошая погода, то ждать не будем – уедем на выброс, а его потом Гена на машине подкинет. На том и договорились.
Утром погода наконец-то настроилась, тучи разошлись и с неба радостно засияло солнце. Я скомандовал: «По коням!» и мы вместе с продуктами и аппаратурой загрузились в наш вахтовый ГАЗ-66 замечательного розового цвета.
Перед приездом какой-то то ли комиссии, то ли проверки срочно потребовалось покрасить машину, но зелёной краски на складе не нашлось, зато там стояло несколько бочек с розовой краской, оставшейся от постройки дома – ей были выкрашены все стены в подъезде. Вот этой-то краской и покрасили нашу вахтовку. Получилось очень весело: все водители падали от хохота, едва завидев нашу розовую шишигу. Я даже предложил Гене нарисовать на машине цветочки, но он почему-то не согласился – зря, по-моему, я бы их красиво нарисовал.
Красный Суслик не приехал. Ждать я его не стал, поскольку времени терять не хотел – и так из-за дождей выбились из намеченного плана. Разгрузившись возле избушки, я отправил Гену обратно с наказом тормознуть Суслика на базе, поскольку через три-четыре дня мы всё равно собирались сходить на базу за хлебом и помыться в бане. Три рабочих дня пролетели незаметно и без происшествий, если не считать того, что Красный Суслик до нас так и не добрался. «Наверное, на базе остался,» – решил я. Да и хорошо, что так, а то в лесу нам довольно часто встречались медвежьи следы: то свежие царапины на деревьях, то отпечатки лап на грунтовой дороге, а то и куча навалена. Косолапый явно где-то поблизости жил, но на глаза не попадался - медведи вообще мастера маскировки. Больше всего встречи со своим тезкой боялся Миша Опехтин. Каждый раз, заметив очередную кучу или царапину, он начинал ныть: «А может пораньше работу закончим?». А если этот вариант не проходил, то начинал убеждать меня, что «Всех денег не заработаешь». Эти разговоры я пресекал - нечего тут панику разводить, и так, блин, страшно. Особенно когда рабочие разошлись, а я один на центре остаюсь.
Но вот подошло время бани, и мы отправились на базу. Видимо судьба у меня такая, по 8-10 километров помыться ходить, заодно и Суслика забрать. Но на базе его тоже не оказалось: балок, в котором он жил вместе с Котом Матроскиным был заперт на ключ, да и по базе он не болтался. Я отправил мужиков разбираться с баней, а сам пошёл к Гене.
- Суслик-то появлялся на базе? – спросил я водителя.
- А как же, в тот же день, как вы уехали, – ответил Гена. – Покрутился на базе да к вам ушёл.
- В смысле, к нам ушёл? – тут меня прошиб холодный пот.
- Ну он мне так сказал, - Гена понял, что здесь что-то не так. – Сам, говорит, дойду, не нужно машину гонять.
То, что я сказал по этому поводу, писать не буду, поскольку я человек культурный и временами вежливый. Три дня! Три дня назад этот кадр ушёл к нам и не дошёл! Хорошо, если он просто заблудился – дорога-то там одна, но кто этого дурня знает, а вот если он встретил медведя, то всё совсем-совсем плохо получиться может…
В этот момент ко мне подошёл Матроскин, умудрившийся пролезть в закрытый балок.
- Дима, там Суслик все свои вещи унёс и рабочую одежду бросил.
Я побежал туда: действительно, выданная Суслику рабочая одежда валялась на кровати, а все его цивильные вещи исчезли. Сбежал наш Суслик. Перекрестившись всеми локтями и коленями, я по связи сообщил начальству о досрочном увольнении рабочего. Взамен мне отдали Ваню Епишкина, тем более топоработы на участке практически закончились и работяги потихоньку начали маяться от безделья.
Ваня Епишкин, истинный помор. Очень фактурный мужик, жаль что в то время не хватило фантазии его портрет сделать. Фото из другого сезона - мне с ним ещё не раз довелось сталкиваться.
На следующий день мы вернулись в избушку и продолжили работу. Как-то раз вышли мы с утра на профиль: впереди как обычно вышагивал на своих ходулях Епишкин, следом за ним Мишка Опехтин, а в арьергарде – я с Матроскиным. Болтая на ходу о всякой всячине, мы довольно сильно отстали от своих длинноногих товарищей.
Вдруг впереди раздался сначала рёв, мат, затем какой-то дикий, бабский визг, а буквально через пару секунд после этого мимо нас промчался, на ходу сдирая с себя штормовку, Ваня Епишкин. Не сговариваясь, мы с Матроскиным бросились вслед за ним. Пробежав метров сто, я притормозил и остановил Матроскина.
- А чего это мы бежим? - спросил я Матроскина. – Что вообще происходит?
- Да я и сам не понял, - ответил он, пожав плечами.
И тут нас догнал Миша Опехтин. С трудом отдышавшись и поминутно протирая очки, он поведал нам страшную историю:
Перепрыгивая через очередную валежину, Ваня Епишкин свалился прямо на спящего под ней медведя. От неожиданности медведь взревел, подскочил, сбросив с себя Епишкина, и рванул в лес. Епишкин побежал в обратную сторону, а Опехтин с перепугу заорал тем самым тонким бабским голосом, что напугал нас с Матроскиным.
Ну ладно, медведь-то сбежал, а где наш отец Епифаний? Тем более что в рюкзаке у него лежала батарея, а без неё на профиле делать нечего. И мы отправились искать Ивана. Полдня мы искали его на профиле и дороге, но нашелся он только вечером - сам вышел к охотничьей избушке с рюкзаком и батареей, правда без рубашки и штормовки, которые умудрился скинуть где-то в лесу, причём не снимая рюкзака.
Весь следующий день ушел на уговоры выйти на профиль, но в конце концов мне это удалось: медведи медведями, но работу-то никто не отменял. К нашему счастью, мы медведю тоже очень не понравились, поэтому он свалил куда-то в дальние края. Во всяком случае свежие медвежьи следы нам больше не попадались.
Совсем охренели геофизики!
P.S. Каюсь и посыпаю голову пеплом. Историю про встречу с медведем я уже описывал в посте года 3 тому назад, но здесь без неё никак не обойтись было.
Как обычно, жду от вас откликов, критику, комментарии, вопросы. Не стесняйтесь пишите - Ваши комментарии очень помогают в написании новых историй.