Вот уже третий день погода стояла отвратительная. Небо хмурилось тучами и сыпало мелким, противным дождём. Тем самым, что может идти и день, и два, и неделю – монотонно и нудно. Мы сидели за столом в лагерной столовой и пили чай с видом на вздувшуюся от дождей реку Кутим. Разговаривать особо не хотелось, и даже всегда радостно-весёлая повариха молча пила чай, присев на брезентовый стульчик около очага.
- Что, командир, опять не работаем? – спросил Николай, один из моих работяг.
- Сам же видишь, что дождь льёт, - ответил я, взглянув на небо. – Хорошо, если к вечеру развеет. А пока отбой.
Рабочие, потягиваясь, разбрелись по палаткам. А я засел за проверку пикетажных книжек, которых к этому времени набралось довольно много – всё же работа двигалась вперёд, не смотря на плохую погоду. К обеду совершенно неожиданно дождь прекратился, небо очистилось, вышло солнце и начальница из своей палатки.
Радуга над Кутимом
- Дмитрий Иванович, собирайся на магнитку! – сказала она, заглянув в палатку.
- Так сыро же в лесу ещё! – попытался поспорить я, очень уж не нравятся мне спонтанные выходы на работу.
- Ничего! Пойдёте на дальний профиль. Пока дойдёте – как раз обдует. Два километра отработаете и возвращайтесь. Как раз до темноты успеете.
Спорить с начальством, которому пришла в голову очень хорошая идея, нереально. Да и сидеть три дня в палатке тоже порядком надоело. Так что я зашёл в командирскую палатку за магнитометром, и посмотрел карту участка, чтобы запомнить ориентиры. Конечно, лучше всего иметь карту при себе, но в 90х годах карты в поле выдавались только по записи, да и то не всем – секретность с них ещё не сняли. Так что приходилось рисовать абрисы с ориентирами, или просто запоминать.
- Константин Константинович, собирайся, пойдём с тобой на магнитку, - сказал я, зайдя в палатку к рабочим. – С собой возьми шнур мерный, да топор. Еду можешь не брать - к ужину вернёмся.
Чуден Кутим при ясной погоде.
Идти нам предстояло на самый дальний, северный край участка. Путь неблизкий, около 8 километров – я уже писал, что геофизика ноги кормят? Самый сложный участок – пятисотметровый подъём на гору Рыбную, заваленную многоэтажным слоем упавших деревьев, мы преодолели с двумя перекурами. Впоследствии мы взлетали на Рыбную уже без перекуров, но в первый раз… В первый раз было очень тяжело, да и не найден был ещё оптимальный маршрут среди торчащих ветвей мёртвых деревьев, норовящих разодрать одежду и выколоть глаза. Идти приходилось по лежащим деревьям, иной раз вообще не касаясь земли, обламывая по пути мешающие ветки. Через пару часов мы всё же добрались до нужной точки на магистрали. Я выставил на компасе азимут 270°, поскольку наш профиль шёл строго с востока на запад. Константин повесил компас на шею и, вооружившись топором пошёл вперёд. Я двинулся за ним, каждые 50 метров беря отсчёт на магнитометре и записывая результат в пикетажной книжке.
Кадр видео из другого сезона, но именно так я с магнитометром и выглядел. В руках пикетажка, на пузе измеритель, над головой датчик.
Тридцать пять пар шагов – время – отсчёт и снова тридцать пять пар шагов – время – отсчёт. 10 точек – полкилометра, 20 точек – километр. И так постоянно и монотонно пока не появится последняя точка на маршруте – магистральный столб. Но вот наконец Константин дошёл до столба, я взял последний отсчёт, выключил и убрал магнитометр в рюкзак: пора было возвращаться назад.
Если честно, то возвращаться по пройденной дороге совершенно не хотелось, особенно пугал спуск с горы Рыбной – спускаться по заваленной ветровалом горе ничуть не проще, чем подниматься.
- Слушай, Костя! – предложил я. – Давай по магистрали пройдём на юг, там через лес километр до лагеря останется. Всяко лучше, чем обратно возвращаться.
Константин Константинович согласно кивнул головой, и мы отправились в путь по магистрали. Прошли, правда, недалеко – буквально через 200 метров мы её потеряли: то ли рубщики поленились хорошо прорубить, то ли мы где-то ненароком с неё слетели.
- Фигня - война, главное – манёвр! – решил я. – Пойдём по азимуту.
И мы пошли по азимуту. Хорошо пошли, тем более что рельеф местности понижался, а всем известно, что под горку идти гораздо легче, чем наоборот. Совершенно неожиданно мы выскочили на берег довольно крупной речки. Но на нашем пути вообще не должно было быть никаких речек, ни больших, ни маленьких! Я стал судорожно вспоминать карту: самая ближайшая речка – Мыка, но она должна была оставаться на западе от нас. Мы прошлись вдоль неё - берега и русло реки в давние времена были безжалостно перекопаны: какие-то канавы, шурфы, отвалы меж которых петляла речка, давно потерявшая своё настоящее русло. Я вспомнил, как старый геолог Леонид Палыч, с которым я делил палатку, рассказывал, что как раз на Мыке в царское время очень активно искали золото и перерыли всю реку. Ну и каким образом мы здесь очутились? Мы же по азимуту шли. Я глянул на компас – азимут на нём был всё ещё 270°! То есть мы всё это время вместо юга шли на запад. Вот же я балбес!!!
Теперь-то я знал, куда нужно идти, да только время было уже позднее – начинались сумерки. Константин, осмотревшись, предложил заночевать у реки: вода рядом, сушняка для костра навалом, а завтра утром пойдём в лагерь. Ночевать в лесу по первости мне совершенно не улыбалось, поэтому я потащил Костю за собой:
- Костя, мы сейчас в гору поднимемся и на профиль или магистраль выйдем, а по ним домой вернёмся.
И мы пошли в гору. Ходить по лесу в потёмках весьма неприятно. То и дело мы натыкались на ветви деревьев или запинались о корни или поваленные деревья. Внезапно перед нами выросла замшелая скала – останец, похожая в сумерках на останки какой-то древней крепости. Что-то не слышал я про какие-то останцы в этих краях. Да и на картах они не отмечены. Останавливаться возле неё мы не стали – очень уж неприятно было находиться рядом с ней, и отправились дальше.
Вот примерно так эта скала и выглядела.
Через какое-то время под ногами у нас захлюпало и послышалось журчание воды: мы вышли к кому-то ручейку, практически невидимому в темноте.
- Иваныч, ты как знаешь, а я здесь останусь. Не хочу без глаз остаться, - хмуро сказал Константин Константиныч. – А ты можешь идти.
Идти один я не захотел: как бы не хотелось мне побыстрее выйти из леса, но бросить своего рабочего одного в лесу я не мог. И мы остановились на ночёвку. Выбрали место посуше, после чего я отправился за дровами для костра, а Константиныч пошёл за водой. А ещё через полчаса на костре уже вскипел чай и жизнь стала казаться не такой уж и сложной. Единственно, что огорчало, так это то, что мы не взяли с собой никакого перекуса. Баночка тушёнки и пара сухарей в этот момент очень бы пригодилась. Хорошо, что в рюкзаке вместе с котелком лежала пачка чая и сахар в баночке от всемирно известного производителя банок для гвоздей, шурупов и окурков.
Ничто так не сближает людей, как сидение у костра в лесу тёмной ночью. Мы пили чай кружка за кружкой, заедая его сахаром из банки и болтали обо всём и ни о чём: о работе, о жизни, о самых разных делах. Заодно, коротая время Константиныч поведал мне историю своей жизни.
Я с Константинычем. Фотографироваться он не любил, так что фото из другого сезона.
Жизнь Константина Константиновича Кузнецова не задалась с самого раннего детства, с того самого момента, когда он, прочитав надпись «Не влезай – убьёт!» на табличке с черепом и костями, повешенной на столбе, всё же решил влезть на него, чтобы узнать – кто его там убивать собирается. Старый столб, поставленный, возможно, ещё во времена плана ГОЭЛРО и электрификации всей страны, не выдержал веса юного исследователя и рухнул, лишив колхоз электричества на целую неделю.
Родителям юного Константина выписали штраф, самого его оформили в детскую комнату милиции, а председатель колхоза пообещал, что будет лично следить за перемещениями нашего героя. По правде говоря, сыщик из председателя оказался весьма непутёвый, поскольку буквально через месяц Кузнецов-младший влип в новую историю.
Как-то проходя мимо колхозного пруда, залитого практически по самый край недавними дождями, Костя заметил ручеёк, проложивший себе путь прямо по верху дамбы. И такой этот ручеёк был маленький да слабый, что Косте захотелось помочь ему течь по быстрее. Носком ботинка он стал расчищать путь ручью, откидывал камешки, углублял русло – словом, делал всё то, что обычно делают мальчишки по весне, запуская кораблики. Ручей побежал быстрее, ещё быстрее, ещё и ещё… Пока не превратился в бурный поток, разом снесший столькими усилиями возведенную дамбу. Пруд, в котором председатель колхоза собирался разводить карпов и лещей, практически пересох.
После этого случая за Костей закрепилась репутация стихийного бедствия. Теперь его обвиняли практически во всех бедах: сгорел ли сарай, сбежала ли овца из овина – все были уверены в том, что виноват Кузнецов-младший. Возможно, так бы и продолжались его мытарства на лоне родной деревни, но родители решили отправить молодого отпрыска поучиться уму-разуму в Пермь.
В 1976 году наш герой устроился рабочим в Мойвинский геолого-съёмочный отряд. Работать в геологии Косте понравилось – видимо та самая свобода, царившая в поле, как нельзя лучше отвечала порывам его души. Отработав сезон, Константин выехал в город – и загулял. Да так крепко, что однажды проснулся в совершенно чужой квартире в окружении не очень добрых милиционеров. Как он туда попал, Костя вспомнил с большим трудом, тем более в его памяти не отложилось, кто вынес из квартиры телевизор и магнитофон.
Так Константин Константинович Кузнецов получил свой первый срок. Выйдя через пару лет, Костя повстречал свою любовь – продавщицу из магазина, которая уговорила поехать его на заработки в Крым, что они и сделали, забив на административный надзор. Всё бы хорошо, вот только в милиции это не оценили и поехал Константин на свой второй срок. Третий свой срок он снова заработал за нарушение режима надзора, так что с зоны он вышел сорокалетним стариком с кучей болячек и репутацией рецидивиста. Между отсидками он умудрялся съездить на геологические работы, так что Костю Мойвинской геолого-съёмочной партии хорошо знали и всегда брали на работу – человек-то он был работящий и безотказный, хоть и слабоват по части алкоголя. В моей бригаде Константин прижился и был бессменным участником всех моих полевых работ вплоть до 2003 года, когда он уже чисто физически не мог работать.
Константиныч после битвы с мошкой.
А ночь, меж тем, всё тянулась и тянулась. Время от времени я пытался устроиться на какой-нибудь кочке, чтобы хоть немножко поспать. Получалось не очень. К рассвету опять пошёл дождь, так что утро нас встретило не солнцем, а скучно серым и блёкло-плачущим небом. Пора было возвращаться. Затушив костёр, мы снова отправились в лагерь, причём оказалось, что спали мы практически на магистрали – затёску на дереве мы увидели буквально в пяти метрах от костра. Пройдя по геофизическому профилю, уже через полчаса мы вышли к Кутиму, откуда до лагеря оставалось пройти каких-нибудь 3-4 километра.
В лагере нас особо и не потеряли, что было даже несколько обидно – народ спокойно завтракал. На наше прибытие отреагировали: «О, пришли потеряшки, ну и хорошо». Конечно, если бы мы не вернулись до обеда, то нас бы отправились искать, но порадоваться-то за нас можно!
В последующие годы мне ещё не раз приходилось ночевать под ёлкой – как запланировано, так и спонтанно, но этот первый раз всё равно самый яркий.
Самый нелюбимый метод геофизиков – магниторазведка. Не потому, что она даёт плохие результаты, напротив, это один из самых крутых геофизических методов исследования Земли. Но очень уж он дёшево стоит: чтобы заработать более-менее приличные деньги на магнитке, нужно в день проходить с работой не меньше 8-10 километров. Геофизика ноги кормят! А что поделать: и работу сделать нужно, и заработать хочется — вот и приходится носиться по профилям, как угорелому, невзирая ни на погоду, ни на природу.
Летом 1996 года наша геолого-съёмочная партия выехала на работу в Красновишерский район Пермского края. Работать нам предстояло на Кутиме – северной реке, пересекающей Урал и впадающей в приток Вишеры Улс. Река эта знаменита среди геологов – в конце 19-го века на её берегах было найдено уникальное Кутимское гидротермальное железрудное месторождение. В когда-то сонное царство охотников и рыбаков ворвалась цивилизация – началась самая настоящая железная лихорадка. Строились мелкие заводики по переработке руды, хитники отправлялись в горы на поиски новых месторождений железа и золота, а по Вишере стали ходить пароходики. Край лихорадило лет двадцать, пока не оказалось, что вывозить с Вишеры железо очень накладно и невыгодно: Кутимский завод взорвали, деревни и пристани забросили и Кутим снова превратился в край, где кончаются дороги. В 30-х годах было ещё несколько попыток изучения Кутимского месторождения, да видно места здесь очень уж дальние да негостеприимные. Вообще про то, как открывали и изучали Кутимское месторождение можно рассказать много интересного (я довольно много времени провёл за чтением старых отчётов в архиве Пермского геологического комитета) но это, пожалуй, тема для отдельного рассказа.
В общем, в конце 90-х годов на берега Кутима прибыл наш геофизический отряд, чтобы провести детальные магниторазведочные работы в районе месторождения. Вообще, Северный Урал – край не особо гостеприимный, но Кутим, даже по меркам Урала, очень мрачное место: непроходимые леса с многоэтажными завалами, болота, скалы и самая бурная река. Да не забудьте добавить сюда ещё и следы многолетней человеческой деятельности – в любой момент под ногами могли неожиданно открыться древний шурф или канава, выкопанные, возможно, больше 100 лет назад.
Берзинская шахта. Где-то здесь довелось поработать Варламу Шаламову.
Прислушайтесь к местным названиям: скала Екатерина, действительно похожая на нашу знаменитую императрицу,
Скала Екатерина (обратите внимание на самую верхнюю часть), она же скала Орёл. Под этой самой скалой мы чуть было не утопли на резиновой лодке, когда вывозили вещи из лагеря.
гора Гроб, названная так за очень характерные очертания, гора Каюк
Каюк. Я как-то на полном серъёзе предложил геологам сделать маршрут от гора Гроб до горы Каюк. Не оценили юмора.
река Мыка – кто на ней мыкался, интересно? А теперь разбавьте всё это дождями, шедшими практически непрерывно в течение всего полевого сезона, и вы получите примерное впечатление от этого места.
Я со своими рабочими (я в центре) на вершинке какой-то безымянной скалки.
Лагерь наш находился примерно в 2 километрах вверх по течению от бывшего посёлка Кутим и развалин Кутимского завода. Оттуда мы и ходили по окрестным лесам и горам, проводя магнитную съёмку. Ходить приходилось много, стандартный рабочий маршрут – четыре километра с работой в одну сторону, четыре километра в обратную по соседнему профилю, плюс подход/отход. Иной раз таким образом набегало по 15-20 километров в день.
Профиль – узкая просека в лесу, отмеченная зарубками на деревьях и вешками.
В очередной свой рабочий день уже практически в конце сезона мы с рабочим Константином Константинычем вышли уже по свежевыпавшему снегу. Нам предстояло подняться по Рыбной скалке до магистрали, дойти по ней до своего профиля и оттуда с работой пройти 4 километра до следующей магистрали.
Магистраль – достаточно широкая просека в лесу, связывающая участок в единое целое.
Добравшись до профиля, и выпив чаю из походного котелка (чай не пил, какая сила?), мы отправились в путь. Константин Константинович шёл впереди с топором, компасом и мерным 50-метровым шнуром, привязанным к рюкзаку. Время от времени он ставил затёски на деревьях и убирал мешающие ветки и мелкие деревца. Каждые 50 метров он ставил пикет, на котором я брал замер на магнитометре. Мелкий снег, шедший с самого утра, постепенно сменился нудным осенним дождём, моментально промочившим нас с Костей насквозь. И вот так, с работой, мы вышли к Кутиму, который и в хорошую-то погоду переходить сложно, а сейчас он ревел и шумел, напитавшись в горах дождями. Мы прошлись вдоль берега, в поисках хоть какого-нибудь брода на реке для перехода. Брода не находилось – Кутим на всём этом участке казался примерно одной глубины, да и муть, поднятая дождём, не давала толком разглядеть дно реки.
Примерно так выглядел переход через Кутим в хорошую погоду по хорошему броду. В левом углу снимка - Константин Константиныч. Я галантно перевожу свою начальницу (она в самом начале повредила ногу, после чего практически весь сезон просидела в лагере)
Константин Константинович вырубил себе шест из ближайшей березки, после чего деловито убрал в рюкзак топор и мерный шнур, спрятал за пазуху компас и отправился в брод через реку, а я тревожно следил за ним. Вот он довольно быстро добрался до середины реки, после чего шаг его сильно замедлился – у левого берега началась стремнина: там и глубина больше и течение быстрее. Упираясь шестом в дно реки, и с трудом перебирая ногами, Константиныч всё-таки выбрался на берег и тут же бросился разводить костёр.
- Полные сапоги набрал! – прокричал он мне.
Вот такой он - Кутим
Ну что же, настала моя очередь набирать полные сапоги. Я подтянул ремни на сбруе магнитометра, чтобы он не болтался на мне во время переправы, спрятал поглубже пикетажку (не дай бог её потерять – вся работа насмарку), подобрал свой шест и зашёл в реку. Тугие струи воды тут же начали бить меня по ногам, пытаясь закружить, остановить, сбить с ног.
Единственный верный способ пройти горную реку – идти немного против течения. Если идти по течению, то вода будет бить под колени и легко может повалить даже очень сильного человека.
И вот я добрался до самого скверного места – до стремнины. При переходе я несколько сбился, и пошёл не там, где прошёл Костя, а несколько ниже, и это стало моей очень большой ошибкой. Практически через пару шагов я ушёл в воду по пояс: болотные сапоги моментально набрали воду, и теперь сидели на мне двумя пудовыми гирями. Ледяная вода обхватила меня и стала медленно заваливать на бок. Выпучив глаза и беззвучно шевеля губами, с берега на меня смотрел Константин Константинович. «Только бы магнитометр не замочить!» - думал я, медленно заваливаясь в реку. Пять метров! Всего пять метров отделяло меня от спасительного берега, но как их пройти! Упершись шестом в дно, я прыгнул. Прыжком назвать моё телодвижение было сложно, но я всё-таки хоть немножко, на каких-то десять- пятнадцать сантиметров, но продвинулся вперёд! И так, короткими прыжками, я и добрался до берега, где меня подхватил Костя и практически на руках вытащил из Кутима…
А потом мы в одних трусах стояли у костра и пили обжигающий крепчайший чай. С неба сыпал мелкий снег, но, боже, как было прекрасно стоять у живого огня и подкалывать друг друга, вспоминая эту переправу!
Наверное, каждый сезон можно охарактеризовать каким-нибудь словом. Был у меня сезон провальный, он же таинственный, были голодный и приключенческий, занудный и мокрый… Сезон 2000-го можно охарактеризовать одним словом – странный. А начался он с того, что за два дня до отъезда на полевые работы умер геофизик, начальник второй бригады. Сердечный приступ прямо на улице.
Всё-таки жизнь – штука непредсказуемая. Только представьте: набран народ на работу, закуплены продукты, погружены в машину необходимые для полевых работ вещи и инструменты, получены все необходимы документы. Гружёный ЗИЛ-131 у конторы ожидает сигнал к выезду и тут БАЦ! – одного из руководителей нет. Вот что тут делать? Разгонять вторую бригаду? Раздавать продукты по другим отрядам и партиям? Менять план работ?
Хренушки.
Виктор Яковлевич, начальник Мойвинской партии, покряхтев и погладив свою бороду, немножко поразмыслил, после чего сказал:
- Никого мы увольнять не будем. Берите-ка Вы, Дмитрий Иванович, обе бригады под своё руководство и отрабатывайте участок согласно утверждённому плану работ.
- А чем я их всех займу-то? – попытался отбрыкаться я.
- Вы начальник отряда, вот и придумайте. Работы предстоит много, люди лишними не будут, - отшил меня начальник.
Делать нечего, через два дня наш Зилок, гружёный продуктами, барахлом и людьми, выехал в сторону Красновишерска. Работать нам предстояло в самом зекоопасном месте Северного Урала в районе спецпосёлков Красный Берег, Усть-Язьва и Усть-Цепёл - в тех самых местах, где количество заключённых раз в десять превышает количество обычных граждан. Дамам в подобных местах появляться не рекомендуется категорически, да и всем остальным тоже не очень-то желательно. Но, с другой стороны, в последний раз геологические работы проводились там в 1948 году, а геофизику там не делали вовсе. Настоящее белое пятно! А это уже не просто круто, а сверх круто знать, что я первый буду ставить геофизику на этом участке и что все остальные будут отталкиваться уже от моей работы. Круто, но очень ответственно – тут уже не слажаешь и не забьёшь на работу. А у меня десять человек вместо пятерых… Охохонюшки!
Язьва очень красивая река, чистая, широкая и при этом довольно мелкая. А ещё в ней водится вкуснейшая рыба хариус.
Место для лагеря было намечено на реке Язьве, подальше от всяких спецпоселений. Всё бы хорошо, вот только пытаясь пробраться по старому зимнику, мы засадили машину так, что пришлось идти в это самое поселение за помощью. Гостеприимный полковник, начальник спецпосёлка Усть-Цепёл тут же предложил нам устраиваться на постой к ним:
- У нас тут пара домов свободных, - сказал он. – И нам веселее, и вам спокойнее будет.
Дорога на Усть-Цепёл. На переднем плане наш дрынолёт, а на заднем - гора Кайбуш в профиль.
Немножко поразмыслив, я согласился, хотя жить рядом со свободно гуляющими зеками было довольно неприятно и страшно. Как же я потом радовался, что принял это решение! Особенно когда один местный шнырёк рассказал мне по секрету, что нас «вели» от самого Красного Берега и были готовы наведаться к нам в лагерь.
- А здесь вы уже наши, все об этом знают, не тронут! – объяснил он мне, мило улыбаясь.
***
А пока что мы обустраивались на новом месте.
Вот такой вид из окна ежедневно! Блин, здесь бы турбазу хорошую построить или какой-нибудь кемпинг/глэмпинг, дорогу к ней подвести - цены бы ей не было. Хочешь - на Язьве рыбачь, хочешь - на Кваркуш поднимайся.
Дом нам выделили шикарный, четырёхкомнатный, с огромной печкой и верандой, на которой по вечерам можно было посидеть с кружкой чая, наслаждаясь здешними видами. А посмотреть было на что: прямо перед нами возвышался Кайбуш – огромная гора, которой оканчивается хребет Золотой Камень. Кайбуш всё время разный: то сердито напялит на себя облачную шапку, то радостно сверкает золотом в лучах восходящего солнца, а то начинает полыхать пожаром на закате. Между Кайбушем и нашим домом стоял одинокий кедр, в котором поселилось семейство летучих мышей – время от времени они залетали к нам в гости, до смерти пугая повариху.
Вот в этом доме мы и жили. Из-за этого кадра мне пришлось залезть на дерево, откуда я благополучно уронил недавно приобретённый фотоаппарат "Олимпус". После чего он запорол всю оставшуюся плёнку - сместилась линза в объективе.
С местными жителями мы подружились довольно быстро: раз в неделю для нас топили баню, разрешили пользоваться местной библиотекой, а за три мешка муки и мешок сахара на местной пекарне нам раз в два дня пекли свежий хлеб и даже предлагали питаться в местной столовой. Работяги мои довольно быстро сошлись с поселенцами (зеками, которых за примерное поведение выводят на поселение из зоны или тюрьмы) – выменивали у них на чай и сгущёнку всякие зоновские поделки. Единственный запрет, который нам озвучил начальник посёлка – никакого спиртного!
Работяг я загрузил: пока я с одной бригадой делал работу, вторая бригада готовила профили: рубили, чистили, промеряли. На следующий день бригады менялись местами. Постепенно стал учить пару человек ходить с магнитометром, а ещё пару посадил на вариационную станцию. Или посылал кого-нибудь в помощь нашему геологу, Александру Николаевичу Лычникову, маленькому сухонькому старичку с острой бородкой. Правда, ходить с ним мужики побаивались, поскольку он умудрялся загонять в маршруте любого бугая. В общем, работа налаживалась.
На каком-то профиле с бригадой. Я - крайний справа.
И всё бы хорошо, вот только у меня не получалось связаться по рации ни с базой, ни с городом. А ведь радиосвязь - самое главное в полевой жизни хоть для геолога, хоть для геофизика. Рация для нас не просто инструмент для передачи сводок, заказов и получения ценных указаний, рация – практически единственная ниточка, соединяющая полевиков с Большой Землёй, с миром. И когда эта ниточка рвётся, то становится очень тяжко. И что самое обидное – я-то слышал всех выходящих на связь, а меня – никто. Прямо заколдованное место какое-то! А когда в посёлке начинала работать лесопилка, то связь пропадала окончательно.
Заканчивался месяц, мне нужно было передать сводки и закрыть наряды своим рабочим, а без связи сделать это было практически нереально. Нужно было идти на базу партии в посёлок Золотанку. Ну а что, в самом-то деле, всего лишь 50 км по плохонькой, а местами и совершенно убитой лесовозной дороге. За пару дней всяко дойду, решил я. Раздал прощальные ЦУ работягам и отправился в путь.
Вот такой у меня был маршрут. Для тех, кому интересно, можно его рассмотреть более подробно.
Сейчас, если судить по карте, от Усть-Цепёла до Золотанки ведёт практически прямая дорога, а в то время она заканчивалась метрах в трёхстах за мостом через Язьву. Весьма сюрреалистическое зрелище, между прочим: разбитая грунтовка выходит на шикарный бетонный мост с ограждениями и пешеходными дорожками по краям, после чего заходит в лес – и заканчивается. В первый раз я просто охренел от этого зрелища. Поскольку дороги не было, то мне предстояло пройти напрямик через лес около десяти километров, чтобы выйти на заброшенную лесовозную дорогу, ведущую к Золотанке. И что самое обидное – большая часть пути проходила по старым вырубам, густо заросшим молодым лесом, иван-чаем, крапивой и заваленным самым разнообразным лесхозным мусором: спиленными ветвями, брошенными деревьями, пнями. Пробираясь сквозь всё это безобразие, я попал под мощный летний ливень, и к лесовозной дороге вышел промокшим насквозь. Ливень, сделав своё мокрое дело, умчался в сторону Красного Берега и Соликамска, летнее солнце вовсю жарило с ясного неба. Ну что же, нужно воспользоваться ситуацией! Я разделся, закинул промокшую одежду на рюкзак и отправился по дороге. Наверное, со стороны это смотрелось очень смешно: практически голый мужик в трусах и болотных сапогах с рюкзаком, увешанным одеждой, как новогодняя ёлка, вышагивает по дороге во всё горло распевая песни. Самые сложные десять километров пройдены, осталось всего сорок. Хоть и далеко, зато по дороге.
Золотой Камень на фоне вырубов - выглядит красиво, но ходить по таким местам очень тяжко. И да, это фото как раз из того похода.
К вечеру, одолев половину пути, я добрался до знакомого места. За два года до этого, здесь у нас стоял временный лагерь, из которого мы отрабатывали дальний профиль. Тут я и решил переночевать, поскольку в темноте идти по предстоящему пятикилометровому кошмару, который по недоразумению назвали лесовозной дорогой, до заброшенной зоны на реке Пеле, где можно было переночевать у сторожей, мне совершенно не хотелось: колеи в полтора метра глубиной, глубочайшие ямы, грязь и завалы из брошенных брёвен – такую дорогу лучше преодолевать со свежими силами да поутру, а не на ночь глядя.
Полевой костёр, что может быть лучше!
Как же хорош чай с дымком из старого армейского котелка, приправленный запахом вечернего леса и ложечкой сгущёнки! Небо багровеет от заходящего солнца, комары начинают тянуть колыбельную песню, и становится совершенно ясно – пора укладываться спать. Натянув на себя припасённый свитер, я лёг на рюкзак, прислонённый к широченной ели. Сегодня это будет моё спальное место…
Буквально через пять минут меня поднял стук топора. Я подпрыгнул и практически нос к носу столкнулся со своим начальником партии Виктором Яковлевичем, деловито ставящим затёску на «моей» ели! По иронии судьбы он в этот же самый день тоже выходил на базу из полевого лагеря геологов и пошёл по нашему старому профилю - вполне логичное решение, кстати. Профиль почищенный, прямой и ровный. Не асфальт, конечно, но вполне приличная тропа.
- А что Вы тут делаете, Дмитрий Иванович? – спросил он таким тоном, будто мы расстались с ним пять минут назад. – Спать собрались?
Виктор Яковлевич демонстрирует последний писк полевой моды - полиэтиленовый плащ. В то время диковинная вещь.
- Так дорога-то неблизкая, да и ночь скоро - ответил я, пытаясь увернуться от слюнявого языка командирского пса Джима, всем своим видом выражавшего бурную радость от встречи со мной.
- Нет-нет-нет! Нам нужно идти! – Виктор Яковлевич вытащил карту, - Сколько тут до Пели?
- Километров пять, только дорога убитая, ноги переломаем.
- Ничего страшного, на Пеле нас машина должна встретить, так что отправляемся. Джим дорогу покажет, - близоруко щурясь, Виктор Яковлевич пытался разглядеть на карте предстоящий нам путь.
«Угу, покажет» - подумал я, прекрасно зная глупую псину, умудрявшуюся заблудится на полевой базе, а даже не в лесу. Ходил Джим всегда следом за хозяином, боясь отстать, зато умел мастерски воровать и вскрывать банки со сгущёнкой и тушёнкой. Делать нечего, нужно было идти, тем более что где-то там, в пяти километрах, нас ждала машина, а это значит, что не нужно идти лишних 20 километров пешком. И мы пошли.
Хорошо сейчас – появились лёгкие и мощные светодиодные фонари, которые не сжирают любую батарею за первые полчаса, а в то время идти нам пришлось под бледным светом Луны, поминутно проваливаясь в колеи и время от времени вытаскивая вопящего Джима из очередной ямы. Через два часа, показавшиеся мне двумя годами, измазавшись в грязи и глине с головы до ног, мы всё же дошли до Пели. Сонный сторож, встретивший нас, сказал, что машина дожидаться нас не стала и уехала обратно в Золотанку.
- Обещали приехать завтра утром, - глядя на наши вытянутые лица, успокоил он. – А пока укладывайтесь у меня. Места всем хватит.
Утром действительно приехал уазик, который отвёз нас на базу, а ещё через пару дней меня с комфортом и горой продуктов отправили обратно в Усть-Цепёл, где меня уже с нетерпением ждали. А связь, как ни странно, после этого наладилась – меня вдруг все начали прекрасно слышать, так что больше подобных походов в этом сезоне у меня не было. Зато было резаное колено, работа на коровьей тропе и ночь в зековском бараке. Был корреспондент из «National geographic» и дождь из червей, но об этом я расскажу когда-нибудь в следующий раз.
Есть даже видео с этого сезона, правда его ещё нужно оцифровать - надеюсь, что когда-нибудь найду на это время и деньги )))
P.S. прошу прощения у своих подписчиков за долгое молчание, но очень уж тяжёлое для меня время сложилось. Постараюсь наверстать упущенное и выкладывать посты хотя бы раз в неделю.
Ну и как обычно: пишите, критикуйте, спрашивайте - я люблю с вами общаться!
Испытал сегодня заслуженную отцовскую гордость, когда бродил по букинистическому магазину, а следом за мной бегал сын с криками: "Па, это же "Два капитана"! Надо взять обязательно!" Народ вокруг смотрел на нас очень большими глазами 0_0, а я такой: "Не торопись, может ещё что найдём?" Хотя сразу понял, что без неё из магазина не уйду.
Сама книга.
Иллюстрации замечательные.
Не нашли больше ничего. А "Два капитана" взяли. Всего за 350 рублей. А внутри фантик от карамельки нашли - привет из далёких времён :)
Рижская фабрика "Узвара", я уж и не помню такую. Вообще из Прибалтики только жевательную резинку помню. С машинками.
При переезде практически все книги раздал по друзьям да знакомым, не думал, что пригодятся - сам-то давно уже на электронные перешёл. Да вот сын библиофил приключился. Ходим сейчас с ним по букинистическим да по книжным магазинам, книжки покупаем, поскольку он-то электронные читать ни в какую не хочет.
А почему "Два капитана"? Просто недавно подсунул сыну "Повести о Ветлугине" Леонида Платова, естественно сын "заболел" севером, начал просить что-нибудь похожее. А книжку ближе "Двух капитанов" наверное и не найти.
Время от времени мы всей семьёй играем в какие-нибудь настольные игры: Доббль, Манчкин, Каркасон, Шакал... Ну и в Имаджинариум - очень уж нравится картинки разглядывать)))
И вот как-то раз сын мне и предложил: "А давай, - говорит, - свой Имаджинариум нарисуем!" Ну я, конечно же, сходу отказался: заказов, мол, много, да и вообще 64 карты - это ж застрелиться можно, пока все нарисую. А мыслишка-то в голове засела, точить мозг начала.
В итоге сваял первую картинку, пока в эскизе. Как вам такой имаджинариум?
Я для сына практически такой же стул-динозаврика делал.
Юный палеонтолог на рабочем месте
А началось с того, что мы с женой решили для сына домик сделать. Не особо заморачиваясь, купили два листа фанеры 2Х2 метра да электролобзик. Правда, вместо домика в итоге сделали горку, хотя внутри вполне хватило места для коробки с игрушками и при желании можно было устроиться поспать. А из обрезков я сделал детский столик и стул-динозаврик. Как раз сын динозаврами увлёкся.
Момент строительства.
Честно говоря, не думал, что вообще сохранились фотографии этой горки. Но недавно наткнулся на них, когда с сыном пересматривали старые фотографии.
