klapaucjusz

Как известно, числительные 70, 80 и 90 во французском языке строятся довольно специфически: 70 = шестьдесят-десять; 80 = четыре-двадцать; 90 = четыре-двадцать-десять. А 99 = четыре-двадцать-девятнадцать. Сегодня мы будем разбираться, как так вышло.

Французский, как и прочие романские языки, является потомком латыни. Однако числительные 70-90 в нём инновативные. А вот, например, итальянский сохранил старую систему неизменной:

Справедливости ради следует сказать, что в Бельгии и Швейцарии используются десятеричные septante «70» и nonante «90», а в части кантонов Швейцарии и huitante «80». Да и в ряде говоров на территории Франции старые названия сохранились.

Вышедший более ста лет назад Atlas linguistique de la France показывает, как век назад были распределены обозначения вида soixante-dix (60+10, красным цветом) и septante (70, синим цветом) на франкофонной территории в Европе:

Мы видим, что, soixante-dix вытеснило septante далеко не повсеместно. А вот quatre-vingts (4×20) было значительно успешнее:

Как известно, до походов Цезаря территорию нынешней Франции населяли кельтоязычные галлы, которые после завоевания стали ассимилироваться и переходить на латынь. Для кельтов как раз довольно характерен двадцатеричный счёт. Возьмём, например, названия десятков в бретонском и валлийском языках:

Считается, что французские 70, 80 и 90 построены по кельтскому образцу галлами, которые хоть и перешли на латынь, но привнесли в неё некоторые элементы родного языка.

Правда, поскольку для праиндоевропейского языка (а кельты индоевропейцы) восстанавливаются названия десятков, построенные по десятеричной схеме, то встаёт вопрос, откуда двадцатеричный счёт взялся у кельтов. Согласно одной из гипотез, они позаимствовали его у доиндоевропейского населения Западной Европы. Ведь в баскском, единственном сохранившемся языке доиндоевропейского населения, счёт действительно двадцатеричный.

С другой стороны, своеобразную двадцатеричную систему мы находим не только в кельтских, но и, например, датском:

Или, скажем, албанский делится на два диалекта: гегский и тоскский. В гегском «сорок» – katërdhjetë, то есть 4×10. А в тоскском – dyzet, то есть 2×20.

В целом, двадцатеричная система или её элементы, нередко встречается в языках мира, в том числе, например, на Кавказе и у американских индейцев. В некоторых из них она реализована куда последовательнее языков, о которых речь выше. Например, в языке кати 1150 звучит следующим образом: d'u vico-vico stīc-vico duc, то есть «дважды двадцать двадцаток, семнадцать двадцаток, десять» (2×20×20+17×20+10).

Как же объяснить наличие этой системы в самых разных языках? Десятеричная, двенадцатеричная и шестидесятеричная системы базируются на счёте на пальцах рук. Логично предположить, что двадцатеричная основывается на счёте на пальцах рук и ног. Однако критики данной гипотезы пишут, что, может, это и актуально для тёплых стран, но датчанам и эскимосам, у которых тоже двадцатеричная система, загибать пальцы на ногах при счёте мешает обувь.

В данном вопросе внимания заслуживает гипотеза Д.И. Эдельман (К генезису вигезимальной системы числительных // Вопросы языкознания, 1975, №. 5. С. 30–37.). Существуют языки, различающие названия пальцев рук и ног, например, английский (finger – toe), немецкий (Finger – Zehe), французский (doigt – orteil), и неразличающие, как русский. Эдельман обратила внимание на тот факт, что двадцатеричная система чаще встречается в языках с единым термином для пальцев всех конечностей. То есть, если в языке десять fingers на руках и десять toes на ногах, его носители скорее будут использовать десятеричную систему. А если человек называет все двадцать пальцев одним словом, вероятность встретить в его языке двадцатеричную систему возрастает. Конечно, это не жёсткое правило. Так, датчане различают названия пальцев рук и ног, но числительные 20–90 у них строятся по двадцатеричному признаку. А мы не различаем, но система у нас десятеричная. Тем не менее, корреляция всё же наблюдается. При этом пальцы на ногах при счёте загибать вовсе не обязателен. Важен оказывается сам факт наличия у человека двадцати пальцев. В ряде языков 20 обозначается выражениями типа «человек», «один человек», «весь человек», «человек кончился», «человек готов», «человек умер». То есть, если единицы первого порядка ассоциируются с пальцами, то второй порядок уже с набором пальцев одного человека.

Предыдущие посты о числительных:

Этимология слова «сорок»: опровержение

Eleven, twelve, thirteen, или немного об истории английских числительных

Двадцать, тридцать, девятьсот

Продолжаем разбирать историю русских заимствований в других языках. Предыдущий пост был о русизмах в чешском.

Музыкальное сопровождение к посту: Värttinä – Travuska

Для начала напомню, что финский язык относится к большой семье финно-угорских языков. Его ближайшие родственники - эстонский, карельский, ижорский, вепсский, водский, ливский. Все вместе они составляют прибалтийско-финскую группу в составе финно-угорской семьи.

Приблизительно к началу I тысячелетия до нашей эры движущиеся с востока финно-угорские племена доходят до Прибалтики и начинают активно её заселять. Со временем они проникают и на территорию нынешней Финляндии, где ассимилируют местное скандинавское население, а саамов оттесняют на север.

В свою очередь в середине I тысячелетия эры начинается экспансия славян. Те племена, которые шли на восток столкнулись с балтийским и финно-угорским населением. Приблизительно такая картина сложилась в IX-X веках:

Славяне начинают контактировать с прибалтийско-финскими племенами и обмениваться с ними лексикой. Разумеется, в финском языке меньше всего старых русизмов среди прибалтийско-финских языков, но всё же их достаточно много.

Предки финнов фигурируют в древнерусских летописях как сумь и емь/ямь. Вот, скажем, запись из Новгородской первой летописи за 1256 год:

Сумь – это, понятно, суоми, современное самоназвание финнов. А емь/ямь связывают с финской областью Хяме.

Теперь рассмотрим, какие слова попали в финский язык из русского в древнейший период. Буква ä обозначает гласный, как в английском cat. Долгие гласные обозначаются удвоением буквы. Древнерусские формы даны в условно-усреднённом виде.

Пожалуй, самая обширная группа – это ремесленная терминология:

Бёрдо – это часть ткацкого станка. Кострика / паздера – это стебли конопли или льна, раздробленные при трепании. От неё своё название получил месяц октябрь в белорусском и польском языках (кастрычнік и październik соответственно).

Некоторые слова связаны с домом:

Верея – это столб, на который навешивается створка ворот.

Одежда и обувь:

Еда:

Толокно – это мука из особым образом приготовленного овса и каша из такой муки.

Фауна:

Хорт – это борзая собака.

Религия:

Абстрактные понятия:

Прочее:

Русизмы в финском важны для исторической фонетики. Так, древнейшие заимствования отражают ещё не павшие ъ и ь: лъжька > lusikka (см. пост об этимологии этого слова) и положение дел до возникновения полногласия: *tolkъno и *poltьno, давшие в русском толокно и полотно, в финский были заимствованы как talkkuna и palttina (подробнее об этом я писал тут).

При этом особенности финской фонетики отразились и на облике заимствований. В финском действовал запрет на сочетание двух согласных в начале слова. Поэтому крьстъ дал risti, а грамота – Raamattu. Кроме того, в финском раньше не было звонких b, d, g (b и g и сейчас встречаются только в заимствованиях). Поэтому бобъ дал papu, а попъ – pappi.

В XII-XIII веках Финляндию завоёвывают шведы, что ограничивает контакты финнов со славянами. Однако в 1809 году в результате русско-шведской войны Финляндия входит в состав России, в результате чего в финский начинают проникать новые русизмы.

Их тоже можно разделить на несколько групп. В первую очередь, это характерные реалии:

Инфраструктура:

Наименования лиц:

Флора и фауна:

Прочее:

Оговорюсь, что данный пост не претендует на полноту, это лишь краткий обзор. Русизмов даже в финском литературном заметно больше, не говоря уже о диалектах.

Источники:

Елисеев Ю.С. Финский язык // Языки мира. Уральские языки. М., 1993. С. 112–113.

Основы финно-угорского языкознания (прибалтийско-финские, саамский и мордовские языки). М., 1975. С. 119–121.

Bjørnflaten J. Chronologies of the Slavicization of Northern Russia Mirrored by Slavic Loanwords in Finnic and Baltic // The Slavicization of the Russian North. Mechanisms and Chronology. Helsinki, 2006.

Häkkinen K. Nykysuomen etymologinen sanakirja. Juva, 2005.

Kallio P. On the earliest Slavic loanwords in Finnic // Slavica Helsingiensia, 27, 2006. P. 154-166.

Недавно я писал о том, почему поляков называют ляхами. Сегодня поговорим о том, почему к ним приклеилось прозвище «пшеки».

Первый слой ответа очевиден: всякий, кто хоть раз слышал польский, знает, как часто в этом языке встречается сочетание пше. К примеру, вот первая строка из стихотворения Яна Бжехвы (того самого, который писал сказки о пане Кляксе):

Nie pieprz, Pietrze, pieprzem wieprza, wtedy szynka będzie lepsza

Не пепш, Петше, пепшем вепша, втэды шынка бэндже лепша

Не перчи, Пётр, перцем свинину, тогда ветчина будет лучше

Но давайте разберёмся в вопросе поглубже. Начнём с того, что в древнечешском и древнепольском языках мягкий рь перешёл в специфический звук, который до сих пор можно услышать в чешском, например, в словах řeka и moře. На русский слух воспринимается как рж, и так обычно передаётся в русской записи чешских фамилий или топонимов, но на самом деле это один звук, а не два. На конце слова или рядом с глухим согласным (п, т, к и т.д.) этот согласный стал произноситься глухо. Примеры: pepř «перец», kříž «крест», před «перед». Есть такая знаменитая чешская скороговорка:

Tři sta třicet tři stříbrných stříkaček stříkalo přes tři sta třicet tři stříbrných střech.

Трши ста тршицэт трши стршиибрниих стршиикачек стршиикало пршес трши ста тршицэт трши стршиибрниих стршех.

Триста тридцать три серебряных шприца брызгало через триста тридцать три серебряных крыши.

Записывались оба этих звука (звонкий и глухой) в средневековой чешской и польской графике диграфом rz. Впоследствии чехи перешли на диакритику (надстрочные значки), а поляки в значительной мере сохранили верность диграфам. См. отдельный пост на тему.

Уже в начале XV века в части польских диалектов звуки, стоящие за rz, совпадают с ж и ш. То есть, слова może «может» и morze «море» начинают произноситься одинаково – как /мóжэ/. Аналогично żyć «жить» и rzyć «задница» – /жычь/. В XVIII веке так говорили уже на большей части Польши. Однако даже в XX веке, когда диалектологи стали тщательно обследовать говоры, ещё сохранялись ареалы, в которых законсервировалось старое произношение.

Для польских школьников запомнить, где пишется rz, а где ż и sz – большая проблема, а ошибки в этом моменте – предмет особой ненависти польских граммар-наци. До сих пор в топе польского башорга висит следующая цитата (pomoże «поможет»; Pomorze и Mazowsze – регионы Польши, ktoś «кто-нибудь»; niestety «к сожалению»):

<xxx> Pomorze ktoś?
<Unf> Niestety, Mazowsze.

Но откуда в польском взялась такая высокая частотность именно пше? Здесь следует сказать, что в праславянском, предке всех славянских языков, были две разные, но похожие приставки - *pro- и *per-. Вторая дала в русском пере-, а в древнепольском pre-. Сходство pro- и pre- оказалось столь велико, что поляки стали их путать, и в итоге они слились в pre-, а затем и prze-. Причём поляки в этом отношении не одиноки, ровно то же произошло в словацком и словенском языках.

Проиллюстрирую примером:

Не секрет, что букве п в словаре русского языка отведено большего всего места в связи с наличием разнообразных приставок: па-, по-, пра-, про-, при-, пере- / пре- (первая – исконнорусская, вторая – церковнославянская по происхождению). Это справедливо и для других славянских языков, включая польский. А если учесть, что в prze- слились две приставки, это делает её, пожалуй, одним из самых распространённых префиксов в польском языке.

Конечно, шипения польском речи добавляет и то, что на месте русской приставки при- закономерно обнаруживается przy- /пшы/. Кроме того, мягкие дь, ть, сь, зь дали в польском джь (dź), чь (ć), щ (ś) и жь (ź).

У того же Бжехвы есть знаменитое стихотворение, начинающееся следующей строкой:

W Szczebrzeszynie chrząszcz brzmi w trzcinie

В Шчэбжэшыне хшоншч бжми в тшчине

В Щебжешине жук жужжит в тростнике

Эти яркие черты польского языка были высмеяны Салтыковым-Щедриным. В «Истории одного города» фигурируют паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский. Не остались они без внимания и со стороны чехов, которые дали полякам прозвище Pšonci /пшонци/ (единственное число – Pšonek /пшонэк/). Вообще люди очень любят называть соседей по особенностям речи. Например, цуканы были названы так за цоканье, а лемки – за словечко лем «только».

В комментариях под постом об английском gh @RobbinBobbin спросил, почему англичане «остров» пишут как island, а читают как /áйлəнд/. Думаю, это отличный повод рассказать об одном интересном явлении в истории английской орфографии – этимологизирующих написаниях (etymological respellings).

Музыкальное сопровождение к посту: Iron Maiden - Rime of the Ancient Mariner

В XVI-XVII веках английские книжники вслед за своими французскими коллегами озаботились этимологическим вопросом. Скажем, вульгарнолатинское слово debita «долг» дало старофранцузское dete «долг» (современное dette /дэт/), заимствованное в английский в виде dete, dette или dett. С ориентацией на этимологию в написание этого слова ввели -b- и теперь оно выглядит как debt /дэт/.

Аналогичным образом написание глагола endyte «обвинять» модифицировали в indict /индáйт/, поскольку в конечном счёте оно восходит к вульгарнолатинскому indictare. Слово vitaille «еда, корм, пища» стало выглядеть как victual /витəл/ из-за того, что его предок – латинское victualia.

Происходило это всё довольно непоследовательно. Так, receit «квитанция» переделали в receipt /рисиит/, поскольку оно восходит к латинскому receptus. Но однокоренные deceit /дисиит/ «обман» и conceit /кəнсиит/ «самомнение» сохранили старый вид, и написания deceipt и conceipt не смогли закрепиться. Fantom преобразовали в phantom /фæнтəм/ в связи с его этимологией (от греческого φάντασμα «призрак»), а вот fancy /фæнси/ «иллюзия, фантазия» от того же корня (греч. φαντασία «представление, видение») удержало старое написание, хотя и были попытки писать phancy.

Иногда этимологизирующие написания опирались на ошибочные представления. Так, rime «рифма» стали писать как rhyme /райм/, поскольку посчитали, что оно происходит от греческого ῥυθμός «ритм». На самом же деле в английский оно пришло из старофранцузского rime, а туда – из франкского (франки, напомню, говорили на германском языке).

Вместо sithe «коса (инструмент)» стали писать scythe /сайҙ/, вероятно, из-за ассоциации с французским scier /сье/ «пилить». Зачем-то вставили -c- в sent «запах, аромат», которое стало выглядеть как scent /сент/. Это слово происходит от французского sentir «чувствовать», в котором никогда не было -c-.

Перейдём к истории слова island. В прагерманском языке, предке английского, было слово *awjō /аўйоо/ «остров», родственное латинскому aqua «вода». *Skadinawjō «остров Сконе» было заимствовано в средневековую латынь как Scandinavia. Кроме того, *awjō дало немецкое Aue /аўə/ «пойменный луг, речная долина; зелёный остров на реке», исландское ey «остров» (ср. первую часть слова Эйяфьядлайёкюдль «Островогороледник») и древнеанглийское, в зависимости от диалекта, ēg /ээй/ или īeg «остров».

Довольно старым, по-видимому, является и сложение ēg / īeg с land «земля». У него есть аналоги в других германских языках, например, нидерландское eiland /эйлант/ «остров» и немецкое Eiland /áйлант/ «островок». Древнеанглийское ēgland / īegland дало среднеанглийское iland, произношение которого постепенно пришло к современному /áйлəнд/.

Теперь перенесёмся в романский мир. В латыни было слово insula «остров», давшее старофранцузское isle /ислə/ и, соответственно, современное французское île /иль/ «остров». Англичане заимствовали его уже в новом произношении без -s-, но пишут по-старому: isle /айл/ «остров». Так в определённый момент складывается ситуация, когда есть два слова – своё iland /áйлəнд/ и заимствованное isle /айл/. Кому-то пришла в голову мысль, что эти слова родственны, и надо «подкорректировать» написание iland, офранцузив его. В результате получилось island, хотя звука -s- в этом слове никогда не было.

Видимо, подобная ассоциация произошла в случае слова eile «боковой неф храма; проход между рядами в церкви», которое стали писать как aisle /айл/, несмотря на то, что восходит оно к старофранцузскому aile «крыло» (современное произношение - /эль/).

В отдельных случаях изменение написания привело к тому, что некоторые слова, первоначально имевшие книжный характер, даже произносить стали несколько иначе. Так, fault /фоолт/ «вина», vault /воолт/ «подвал», soldier /соўлджə/ «солдат» изначально были заимствованы из французского как faute, vaute и soudier, а -l- в них вставили в соответствии с произношением их латинских этимонов.

Когда учёными была выяснена ошибочность многих этимологизирующих написаний, было уже слишком поздно: они уже закрепились в английской орфографии. Хотя нужно упомянуть о попытке газеты Chicago Tribune упростить написание многих слов, в том числе ряда упомянутых выше. В 1934 году в газете стали употреблять формы iland, det и rime. Эксперимент длился около сорока лет, и в итоге был свёрнут.

Источники:

van Gelderen E. A History of the English Language, 2014. Pp. 18–19.

Klein E. A Comprehensive Etymological Dictionary of the English Language, 1966–1967.

Kroonen G. Etymological Dictionary of Proto-Germanic, 2013. P. 41.

Millward C., Hayes M. A Biography of the English Language, 2012. P. 257.

Ringe D., Taylor A. The Development of Old English, 2014. P. 53.

Williams J. Origins of the English Language, 1986. P. 365.