Серия «Лингвофрики»

Сразу оговорюсь, что все степени, звания и должности Николая Яковлевича были заслужены. Он был талантлив, трудолюбив и внёс большой вклад в науку. Правда, вклад этот был в большей степени в области литературоведения и археологии. Теоретического лингвистического образования Марр не получил, и его языковедческие работы (грамматики древнеармянского, древнегрузинского и лазского языков, абхазско-русский словарь, а также отдельные статьи) сильны в своей практической части, но крайне слабы в теоретической.

При этом Марр всегда отличался большой самоуверенностью, и ситуация усугублялась тем, что востоковедение на тот момент было сравнительно плохо развитой областью науки, где было очень мало людей, которые могли сравниться с ним по уровню познаний. А принципы сравнительно-исторического языкознания ковались в XIX веке индоевропеистами, с чьей сферой деятельности интересы Николая Яковлевича пересекались лишь частично (армянский, персидский и санскрит являются индоевропейскими языками).

Кроме того, Марра мучило, что картвельские языки, к которым относится его родной грузинский, будто бы не имели родственников среди языков с древней историей. И ещё в студенческие годы он попытался таких родственников найти.

В 1888 году Марр опубликовал статью о грузино-семитском родстве (семитские языки это, напомню, аккадский, иврит, арабский, арамейский и т.д.). Впоследствии, будучи признанным учёным, Николай Яковлевич вернулся к этой теме и сформулировал «яфетическую гипотезу» (по имени третьего сына Ноя). Родственниками картвельских языков Марр объявил все неиндоевропейские и нетюркские языки Кавказа. Затем в число «яфетических» попали эламский, шумерский, урартский, бурушаски, баскский, пеласгский, этрусский, хеттский, дравидийские, чувашский, готтентотский, кабильский и другие языки.

Доказательства при этом были или очень слабыми или отсутствовали вовсе. Достаточно сказать, что о пеласгском, языке доиндоевропейского населения Греции, мы не знаем почти ничего, чувашский совершенно достоверно является тюркским языком, а хеттский – индоевропейским.

Со временем построения Марра начали входить во всё большее и большее противоречие с традиционным сравнительно-историческим языкознанием. В 1923 году он окончательно разорвал с компаративистикой и выдвинул «Новое учение о языке». Поскольку положения этого «учения» не были чётко и однозначно сформулированы Марром в одном месте, а были разбросаны по страницам десятков работ разных лет, нередко противоречивших друг другу, довольно сложно назвать это оформившейся концепцией. Тем не менее, постараюсь вкратце изложить, в чём заключалась «революционность» идей Марра.

Во-первых, он порвал с понятием «праязык», ключевым для компаративистики. Согласно традиционным представлениям, языки, изменяясь во времени, дробятся на диалекты, и если между родственными диалектами накапливается достаточно большая разница, постепенно они становятся отдельными языками. Так латынь дала нам современные романские языки, а праславянский – славянские, и разница между ними только в том, что латыни повезло быть записанной, а праславянский мы восстанавливаем методами сравнительно-исторического языкознания (см. отдельный пост на тему). Марр же считал все языки результатом смешения или скрещивания.

Во-вторых, все слова всех языков восходят к четырём первоэлементам – сал, бер, йон, рош, которые Марр получил, анализируя этнонимы. Так, рош он выделил из названий рус-ские, эт-рус-ки, пе-лас-ги, лез-гины. Путём «элементного анализа», эти четыре слога усматривались абсолютно везде, что довольно характерно для фрических идей.

В-третьих, выделялись стадии в развитии языка. Изолирующие языки вроде китайского признавались самыми примитивными, а самые совершенные – флективные, вроде русского (сама идея принадлежит не Марру, но он довёл её до полного абсурда). Для разных стадий он пытался восстановить появление тех или иных частей речи или грамматических категорий.

В двадцатые годы Марр начал заигрывать с идеями марксизма в тех аспектах, где это было удобно для его учения и его популяризации. Так, он считал, что единственное число возникло после множественного, и это связано с существованием первобытного коммунизма. Возникновение притяжательных местоимений (мой, твой, его) увязывалось с зарождением частной собственности. Совершенно нелепым образом на лингвистическую почву трансплантировались идеи классовости и классовой борьбы. Например, наличие в русском языке окающих и акающих диалектов объяснялось скрещением двух древних классов, один из которых окал, а другой акал. С 1928 года Марр вставляет в свои работы всё больше и больше цитат из Энгельса, Маркса, Ленина и Сталина, и «Новое учение о языке» начинает позиционироваться как пролетарское и марксистское, а традиционную компаративистику Марр обвиняет в буржуазности. Правда, если идеи Энгельса и Маркса расходились с положениями марризма, это замалчивалось или даже напрямую подтасовывалось в статьях Марра.

В целом, произошло не такое уж, к сожалению, и редкое событие, когда выдающийся учёный с возрастом попадает в плен бредовых идей и становится самым настоящим фриком. Всё помнят историю Фоменко и «Новой хронологии» или Полинга и витамина C. Однако марризм на их фоне выделяется своими «победами», ему почти удалось похоронить научное языкознание в Советском союзе в силу нескольких причин.

Первым из факторов было наличие ряда активных адептов «Нового учения». Марр всегда отличался большой харизматичностью, и до революции воспитал целую плеяду учеников-кавказоведов, многие из которых внесли большой вклад в науку. Однако после перехода к новым идеям, в орбиту его влияния стали попадать люди несколько иного толка – без лингвистического образования, но зато с горячим желанием принести миру свет новой науки, уничтожив старую и замшелую. Те, кто был поумнее и искренне интересовался языкознанием, со временем отходили от идей марризма, и некоторые со временем стали известными языковедами. Другие же так и остались верны «Новому учению», яростно критикуя компаративистику даже после смерти Марра.

Вторым фактором стала поддержка власти. Чиновники и партийные деятели не могли оценить идей Марра содержательно, но им импонировало, что академик выдвигал революционные идеи и ставил перед собой грандиозные цели. То, что «Новое учение» не признавалось на Западе, в глазах этих людей шло Марру только в плюс. Так Марр стал мимикрировать под марксиста и революционера, получая взамен официальную поддержку, награды и почести.

Наконец, немаловажную роль сыграло отсутствие адекватной критики со стороны научного сообщества. Ещё до революции Марр заработал реноме выдающегося или даже гениального кавказоведа и первоклассного специалиста в своей области. Когда же он стал высказывать откровенно бредовые мысли, мало кто решался спорить с ними в открытую. Кто-то опасался выступать против такого авторитета, а кто-то считал это безвредной блажью. Когда учёные спохватились, было уже поздно.

В 1929 году с критикой марризма выступил Евгений Дмитриевич Поливанов (тот самый, который разработал систему транскрипции с японского на русский). В ответ марристы развернули настоящую травлю. Тезисы доклада не были опубликованы, стенограмма доклада и дискуссии получила гриф «секретно». Поливанов потерял работу в Москве и уехал в Самарканд. Статьи Евгения Дмитриевича почти перестали печатать. Зато вышел целый ряд статей, авторы которых обрушивали на Поливанова, не чураясь даже клеветы. Так, его обвинили в том, что он в своё время был черносотенцем (для справки: Поливанов участвовал в революции сначала на стороне меньшевиков, а потом большевиков). Другие учёные, выступавшие поначалу против марризма, были вынуждены публично каяться и признавать свою неправоту, если не желали для себя подобной судьбы.

В 1933 году Марр перенёс инсульт и перестал заниматься научной деятельностью, а в 1935 умер. Однако к тому времени марризм уже окончательно закрепляется как главенствующая концепция в советской лингвистике. Положение усугубляют репрессии тридцатых годов, под которые попадают многие лингвисты старой закалки (справедливости ради стоит сказать, что репрессированы были и некоторые ученики Марра).

Тем не менее, после смерти Николая Яковлевича начинается подспудный отход его учеников от позиций последовательного марризма. Связано это было с тем, что «Новое учение о языке», отвергая методы классической компаративистики, почти ничего не давало взамен. Когда поклонники марризма начинали работать с реальным языковым материалом, они сталкивались с несостоятельностью «элементного анализа» и других частей учения Марра. В итоге нередко лингвист формально декларировал приверженность марризму, но по факту отчасти или даже полностью работал в русле традиционного сравнительно-исторического языкознания.

После войны уже даже стало казаться, что ситуация постепенно нормализуется, и всё худшее уже позади. Но не тут-то было. Началась новая волна идеологических чисток, которая постепенно докатилась и до лингвистики. Были реанимированы худшие идеи марризма, и стали проводиться «проработки» тех, кто был с ними так или иначе не согласен. Дам слово непосредственному участнику тех событий, Самуилу Борисовичу Бернштейну (дневниковая запись от 28.01.1950):

Должна скоро начаться на факультете сессия, посвященная Марру. Мои «друзья и благодетели» взяли меня за горло. По словам Чемоданова и Ломтева, я должен на этой сессии выступить с докладом. Доклад должен показать, что я перестраиваюсь в духе нового учения о языке. Ломтев долго и нудно говорил о необходимости в дальнейшей работе опираться на теорию Марра. «Никого не интересует, что ты думаешь на самом деле, – сказал Тимофей. – Сейчас у нас установка на Марра, и ты, как и мы все, должен подчиниться этому требованию. Мы все хотим тебе помочь, но и ты должен помочь нам спасти тебя для факультета». На помощь Ломтеву пришел декан Чемоданов: «Ты должен прекратить чтение лекций по сравнительной грамматике славянских языков. Я скрываю от ректора и от министерства, что на факультете читается такой курс. В любой момент может разразиться скандал. Не буду скрывать от тебя, что это больно ударит и по мне».

Тех, кто не захотел демонстрировать лояльность марризму, увольняли. Переписывались программы университетов, из которых выкидывалось всё, что противоречило «Новому учению о языке». Окончательная победа марризма казалась совершенно неизбежной. Но 9 мая 1950 года произошло то, чего никто не ожидал. В номере газеты «Правда» было объявлено об организации дискуссии для преодоления застоя в развитии советского языкознания. И первым слово получил Арнольд Степанович Чикобава, академик Академии наук ГССР, который всё это время оставался последовательным антимарристом (в Грузии, к счастью, влияние марризма не было столь велико, как в Москве и Ленинграде). Что интересно, учителями Чикобавы были учёные из первого поколения учеников Марра, ещё до той поры как тот ударился в лингвофричество.

Статья последовательно била по большинству элементов учения Марра. После это несколько недель в «Правде» каждый вторник выходили статьи различных языковедов, треть из которых выступала в защиту марризма, треть – против, а треть была написана в нейтральном ключе. Наконец, 20 июня вышел очередной номер с двумя статьями по языкознанию. Автором первой был Павел Яковлевич Черных, выдающийся диалектолог, лексиколог, этимолог, историк русского языка. Вторую статью, громившую марризм, написал И.В. Сталин.

Снова дам слово Бернштейну:

Сегодня в воскресенье [на самом деле, 20 июня было вторником – kl.] телефонный звонок застал меня еще в кровати. Звонил Чичагов. Взволнованно сообщил, что в сегодняшнем номере «Правды» опубликована статья Сталина «Относительно марксизма в языкознании». Я стремительно открыл почтовый ящик, откуда извлек газету. От чтения статьи впечатление было колоссальным. При первом чтении я даже совсем забыл, что марризм в значительной степени – это детище самого Сталина. Летом 1930 г. проходил XVI съезд партии, на котором от имени всех советских ученых выступал Марр. Кажется, он первым среди ученых в стране получил орден Ленина. А сколько ответственных лиц (Покровский, Лебедев-Полянский, Фриче и много других) выступали с заявлениями, что яфетическая теория – это марксизм в языкознании! Лебедев-Полянский это публично заявил еще в конце прошлого года. Обо всем этом я забыл. Мое сердце было переполнено глубокой благодарностью. Весь день я бродил по городу, не замечая ни улиц, ни людей. Время от времени садился на скамью и снова, уже в который раз, перечитывал текст статьи. Постепенно энтузиазм и восторженность начали слабеть. Я начал замечать, что далеко не все утверждения автора статьи можно принять. Вспомнил и все прошлое нашего советского языкознания. Вспомнил, как мы, молодые члены Языкфронта, в начале тридцатых годов активно выступили против доктрины Марра и его сподвижников, и как решительно это движение было задавлено. То, что теперь ясно Сталину, многим лингвистам было ясно 25 лет тому назад. Марризм в языкознании – это позор, несмываемый позор.

Так в один день настоящее языкознание было спасено. Триумфальные настроения марристов сменились унынием, теперь пришёл их черёд заниматься публичной самокритикой.

Дневниковая запись Бернштейна от 23.06.1950:

Многие марристы находятся в состоянии шока. <...> Один Ломтев не унывает. Он мне открыто и цинично сказал: «Я всегда стою на позиции партии. До выступления тов. Сталина позиция партии в языкознании состояла в признании “нового учения о языке”. Теперь начинается новый этап, этап сталинский. Я вместе с партией перехожу на этот новый этап. Я уже переработал свою статью в свете новых установок. Тебе жить труднее, так как у тебя нет путеводной звезды, за которой бы ты шел бездумно. Сейчас многие бывшие марристы собираются писать покаянные письма. Я этого делать не буду, так как большей глупости нельзя и придумать. Моя совесть чиста!»

Как же готовилось это чудо? Оно произошло благодаря всё тому же Чикобаве, который, по предложению первого секретаря ЦК КП(б) Грузии К.Н. Чарквиани, в апреле 1949 года написал письмо о положении дел в советском языкознании Сталину. Чарквиани передал это письмо вождю, и через год Чикобаву пригласили на дачу Сталина презентовать первый том толкового словаря грузинского языка. Тогда же Арнольду Степановичу было предложено написать статью для «Правды», и затем он ещё несколько раз встречался со Сталиным, консультируя его в вопросах языкознания, и рекомендуя соответствующую литературу.

Впоследствии в дополнении к первой статье Сталин написал также несколько ответов на письма читателей. Они не являются чем-то прорывным, не принадлежат перу специалиста и содержат некоторые ошибки и неточности. Однако, самое главное, они написаны с позиций сравнительно-исторического языкознания и отказывают марризму в праве быть научной теорией.

Разумеется, их тут же объявили гениальными, и на несколько лет цитирование этих статей стало чуть ли не обязательным для любой лингвистической работы, вне зависимости от тематики, так же как обязательными были ссылки на Энгельса и Маркса. Касалось это не только советских языковедов, но и лингвистов из стран, попавших в орбиту советского влияния после войны. Пример из статьи Антонина Матла Absraktní význam u nejstarších vrstev slovanských substantiv (1954 год):

Впрочем, не подлежит сомнению, что похвалы многих учёных в отношении статей Сталина были вполне искренними – в конце концов, они спасли советское языкознание от почти неминуемой гибели (если, конечно, забыть о том, благодаря кому вся эта ситуация стала возможной).

По итогам дискуссии был создан журнал «Вопросы языкознания», который выходит с 1952 года по сей день и до сих пор является одним из самых авторитетных периодических изданий в российской лингвистике. Советскому языкознанию предстояло потратить много времени и усилий на то, чтобы окончательно оправиться от нанесённого марризмом ущерба и догнать западную лингвистику, которая в течение этих двадцати лет, конечно, не стояла на месте.

Итак, скоро нас ждёт семидесятая годовщина со дня выхода той самой статьи и неожиданного спасения советского языковедения от катастрофы. В этом кратком посте я, конечно, не мог раскрыть всех подробностей, поэтому отсылаю самых любопытных читателей к книге Владимира Михайловича Алпатова «История одного мифа: Марр и марризм», по материалам которой мой пост преимущественно и написан.

P.S. Поскольку это мой сотый пост, отдельным комментарием я выложу список всех своих постов с тематической разбивкой. Возможно, кому-то будет интересно.

P.P.S. Я полностью отдаю себе отчёт, что под постом такого содержания, скорее всего, не удастся избежать дискуссии между политически активными гражданами. Призываю вести такую дискуссию цивилизованно и централизованно, под специально созданным для этой цели комментарием.

Я не стану оценивать содержание данных работ в плане мифологии и истории, пусть этим займутся соответствующие специалисты. Однако Рыбаков выдвигал и некоторые соображения в области лингвистики. И идеи эти, к сожалению, не выдерживают никакой критики.

Об одной истории (комах и комедии) я уже писал. Сегодня мы займёмся другим случаем: этимологией имени богини Мокоши.

О её существовании нам сообщает Повесть временных лет. Отрывок из записи за 6488 (то есть, 980) год в переводе на современный русский:

И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь.

Появляется это имя и ещё в нескольких памятниках. Как многие знают, христианство не вытеснило язычества моментально, долгие века на Руси существовало так называемое двоеверие, осуждаемое священниками. Так в «Слове некоего христолюбца»  пишется:

І Мокошь чтут и Кылѹ і Малакию иже есть рѹчьный блѹдъ велми почитают рекуще Буякини

Забавно, что в одном из списков «Сказания о Мамаевом побоище», памятника XV века, пропитанного православным пафосом, Мамай взывает к Перуну и Мокоши.

Ещё в XIX веке этнографы записывали важную информацию о Мокоши. Для двоеверия характерно, что старый образ принимает новое, христианское, имя, сохраняя некоторые старые качества. Так, у Перуна эстафету принимает Илья-пророк, а у Мокоши – Параскева Пятница. У славян днём Перуна был четверг, а днём Мокоши – пятница, что хорошо соответствует распространившейся в Европе эллинистической традиции: четверг – день Юпитера (ит. giovedì, фр. jeudi) и Тора (англ. Thursday, нем. Donnerstag), пятница – день Венеры (venerdì, vendredi) и Фригг (Friday, Freitag). В пятницу нельзя было прясть и стирать.

Облик Мокоши/Параскевы Пятницы весьма специфичен – у неё большая голова, длинные руки, в других описаниях также длинные распущенные волосы и большие груди, которые она закидывает за спину. Мокошь связана с прядением и другими женскими работами, темнотой, а также сыростью, влажностью. Жертву ей приносили, бросая пряжу или кудель в колодец.

Хотя большинство наших сведений о Мокоши получено от восточных славян, можно утверждать, что это божество было праславянским, поскольку у западных и южных славян её имя сохранилось в виде топонимов (Mokošín в Чехии, Mokoszyn в Польше, Mokoš в Словении, Mokošica в Хорватии) или имён собственных.

Отмечу, что русские источники дают два варианта написания – Мокошь и Макошь, однако если мы хотим определить, какая форма старше, данные акающих говоров здесь, конечно, иррелевантны. В тоже время данные другие языков, где аканья нет, указывают на первичность -о-. Поэтому лингвисты предпочитают реконструкцию вида *mokošь.

2. Это была предыстория. Теперь перейдём к тому, что об этом имени писал Рыбаков. Борис Александрович в «Язычестве древних славян» заявил, что знает о преобладании форм с -о-, но без объяснения отдал предпочтение написанию Макошь. Причина на самом деле ясна: форму Мокошь не удалось бы этимологизировать так, как хотелось Рыбакову. Он обратил внимание на древнерусские слова кошь «корзина» и къшь «жребий» (совершенно не родственные друг другу!), спутал их друг с другом и усмотрел их в имени богини. Впрочем, дам слово ему самому:

Однако нас должна заинтеpесовать несомненная близость слов, обозначающих жpебий и имя богини. Учитывая глyбокyю индоевpопейскyю дpевность слова Ма (мать), можно пpедставить себе "Ма-кошь" как наименование "Матеpи счастливого жpебия", богини yдачи, сyдьбы.

Макошь (если верно именно такое правописание) вполне может быть осмыслена как Ма-кошь -- "мать хорошего урожая", "мать счастья".

Разберём по-пунктам.

а) Как уже отмечалось выше, данные указывают на первичность формы Мокошь, которую с матерью связать трудно. Кроме того, кошь и къшь – это не одно и то же и с формальной точки зрения усматривать в *mokošь слово *kъšь проблематично. Уже одного этого полностью достаточно, чтобы признать этимологию Рыбакова недостоверной.

б) Действительно, в современном разговорном русском ма может использоваться в значении «мама», однако, по-видимому, это инновация, неизвестная даже другим славянским языкам. На праславянский уровень это ма отнести не получиться (то, что слово *mati в конечном итоге таки, наверное, восходит к ma из детской речи, в данном случае иррелевантно).

в) Словосложения в славянских языках ведут себя несколько не так. Если мы хотим преобразовать словосочетание с подчинительной связью (то есть, такое, где есть главное слово и слово зависимое) в словосложение, это будет работать по следующей формуле (обратите внимание на перестановку компонентов):

Например:

мать бога > Богоматерь;

убийца матери > матереубийца.

В соответствии с это схемой, из мать коша мы бы получили *кошемать, но не Мокошь.

Конечно, есть и другой, значительно более редкий, вид словосложений с неравноправными членами, без соединительного гласного: царь-пушка (= царская пушка), чудо-богатырь (чудесный богатырь), жар-птица (жаркая птица). Однако и в нём главный компонент стоит на втором месте. По этой схеме *Мать-кошь означало бы что-то вроде «материнская корзина».

Наконец у нас бывают словосложения из словосочетаний с сочинительной связью (с равноправными членами): лётчик-испытатель, диван-кровать, плащ-палатка. Однако согласитесь, что Мокошь к этому типу отнести сложно: даже мать-жребий звучит странно, не говоря уже о мать-корзина.

г) Семантика тоже особо не бьётся. Конечно, до нас дошло не так много сведений о Мокоши, но судя по тому, что мы знаем, она покровительствовала женским ремёслам, а не урожаю. Вдобавок, корзина и урожай – это совсем не одно и то же. Жребий ещё как-то можно попытаться привязать: мол, Мокошь подобно мойрам и норнам прядёт нить судьбы.

Тем не менее, Рыбаков предпочёл не замечать таких «мелочей» и написал следующее:

Мы можем теперь убрать вопросительные знаки в таблице языческих празднеств и вписать в нее имя Макоши - богини плодородия, воды, покровительницы женских работ и девичьей судьбы <...>

Вот так довольно абсурдная этимология позволила ему записать Мокошь в богини плодородия и судьбы.

3. А что же по этому поводу думают лингвисты? Они исходят из праформы *mokošь и членят её так: *mok-oš-ь. Суффикс *-oš- можно найти в таких словах, как *kokošь «курица» или русском пустошь. По поводу корня существуют две версии.

Традиционная предлагает видеть в *mok- тот же корень, что и в словах мокнуть, мочить и мокрый. Это достаточно логично, если вспомнить о задокументированной связи Мокоши с сыростью и влагой. Возможное повторение этой модели можно видеть в новгородском и вологодском слове мокруха «сверхъестественное существо, которое оставляет мокрое место там, где посидит, и очень любит прясть» (Словарь русский народных говоров, том 18, страница 212).

Есть и альтернативная версия, которая опирается на связь Мокоши с прядением и пытается привлечь сюда литовский глагол megzti «ткать, вязать» (mezgu «я тку, вяжу»). Однако эта гипотеза натыкается сразу на две проблемы. Во-первых, корень mezg-/megz- нельзя сопоставлять со славянским *mok- по чисто фонетическим причинам. Во-вторых, этот самый mezg- для праславянского языка вообще не реконструируется, а что касается литовского, то для него предполагается семантический дрейф «топить» > «ткать, вязать».

4. Краткое резюме:

- читать Рыбакова следует с большой осторожностью, фактический материал в его книгах смешан с чрезмерно смелыми идеями;

- богиня Мокошь у праславян действительно была, хотя сведений о ней до нас дошло не так много, как хотелось бы;

- имя её, скорее всего, родственно словам мокнуть, мочить, мокрый.

Что почитать по теме:

Этимологический словарь славянских языков, том 19, страницы 131–134.

Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам, том 2, страница 164.

Славянские древности: этнолингвистический словарь, том 1, страница 209; том 3, страница 632.

Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. К реконструкции Мокоши как женского персонажа в славянской версии основного мифа // Балто-славянские исследования-1982, страницы 175–197.

Клейн Л. С. Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества.

Левкиевская Е.Е. Мифы русского народа.

P.S. С мокшей Мокошь тоже никак не связана.

Но вдруг фрики всё же правы, и этрусский – родственник праславянского? Давайте разбираться.

Нам повезло в том отношении, что этруски пользовались вариантом западногреческого алфавита (собственно, римляне познакомились с письменностью, по-видимому, от этрусков). Это не значит, что мы идеально знаем, как звучал этрусский, но и особых сложностей прочтение не вызывает.

Этрусское изделие с алфавитом (в том числе ненужными для этрусков буквами B, D, O):

Не повезло нам в другом: хотя корпус этрусских надписей и включает в себя свыше девяти тысяч единиц, большинство из них – краткие эпитафии на могилах. Поэтому имеющиеся сведения довольно фрагментарны. Тем не менее, у нас есть и несколько относительно пространных текстов, так что кое-какое представление об этрусском языке составить можно.

Я уже как-то писал о том, что важнейшим толчком к созданию сравнительно-исторического языкознания как науки стало открытие европейцами санскрита. Даже при поверхностном знакомстве с этим языком в глаза бросается сходство массы его слов с латинскими, греческими, славянскими и так далее. Один из разрядов слов, где это видно особенно хорошо, – числительные. Давайте сравним числительные пяти индоевропейских языков с этрусскими:

Комментарий: в санскрите ḥ = х, c = ч, ṣ = ш, ś = щ; в литовском š = ш; в этрусском θ = тх, χ = кх, φ = пх, z = ц, c = к, ś = ш.

Как видите, сходства (за исключением семёрки) не прослеживается. Теперь возьмём названия родственников:

Конечно, индоевропейские языки друг с другом тоже не до конца сходятся, например, греки придумали новое слово для брата (а старое, φράτηρ, стало обозначать члена фратрии), римляне для сына и дочери, а литовцы для отца. Однако системно сходство проглядывает. Более того, эту табличку можно расширить в два, десять, сто раз, и количество схождений соответственно вырастет. А вот в случае с этрусским никакого сходства не наблюдается, в том числе во всей остальной лексике (за исключением нескольких заимствований из латыни в этрусский). Вывод из этого однозначный: этрусский – это вообще не индоевропейский язык. Иными словами, он не родственен не только русскому, но и праславянскому, отцу русского, и даже праиндоевропейскому, его деду.

Откуда мы тогда вообще знаем, что значат этрусские надписи? Продвинуться в этом нам помогли в первую очередь билингвальные (с текстом на двух языках) надписи. Известно свыше сорока таких латинско-этрусских надписей. Но, пожалуй, самыми полезными в этом деле оказались квазибилингвальные таблички из Пирги, обнаруженные в 1964 году. Текст на них выполнен на двух языках, финикийском и этрусском. Квазибилингвой его называют потому, что этрусский текст – не точный перевод финикийского, а скорее пересказ.

По-финикийски написано следующее (гласные финикийцы не писали):

LRBT LʼŠTRT ʼŠR QDŠ / ʼZ ʼŠ PʼL WʼŠ YTN / TBRYʼ. WLNŠ MLK ʼL / KYŠRYʼ. BYRH. ZBH / ŠMŠ BMTNʼ BBT WBN / TW. KʼŠTRT. ʼRŠ. BDY / LMLKY ŠNT ŠLŠ III BY / RH KRR BYM QBR / ʼLM WŠNT LMʼŠ ʼLM / BBTY ŠNT KM HKKBM / ʼL

Финикийский – семитский язык, и надписи на нём нам несколько легче читать, потому что можно опираться на данные других семитских языков (в том числе иврита и арабского). Хотя у меня нет сомнений, что наши фрики и эту надпись смогли бы «прочитать» по-русски.

Перевод: для госпожи Астарты это святое место, которое Тиберий Велунас, царь города Каисра, построил и поместил в храме в месяц жертвоприношений Солнцу. И он построил раку, потому что Астарта попросила его об этом, на третий год его правления, в месяц KRR, в день погребения божества. И пусть столько лет приносят дары божеству в храме, сколько звёзд на небе.

Теперь возьмём этрусский текст, который рассказывает то же самое, хотя немного другими словами:

ita tmia icac heramaśva vatieχe unialastres θemiasa meχ θuta θefariei velianas sal cluvenias turuce munistas θuvas tameresca ilacve tulerase nac ci avil χurvar teśiameitale ilacve alśase nac atranes zilacal seleitala acnaśvers itanim heramve avil eniaca pulumχva

nac θefarie veliiunas θamuce cleva etunal masan tiur unias śelace vacal tmial avilχval amuce pulumχva snuiaφ.

Ну как, получается прочитать по-русски?

Во время усиления Рима Этрурия входит в состав Римской республики, и этруски постепенно ассимилируются, усваивая латинский язык и римскую культуру. На память о себе они оставили название региона – Тоскана (Tusci – этруски по-латыни), а также несколько заимствований в латыни. Вот некоторые из этих слов:

autumnus – осень. Из старофранцузского, потомка латыни, заимствовано в английский.

idus – иды, 15-й день марта, мая, июля и октября и 13-й день остальных месяцев. В историю вошли, конечно, мартовские иды.

persona – маска, личина, театральная роль, характер, личность, лицо.

satelles – телохранитель, спутник. Отсюда наш сателлит.

Saturnus – Сатурн.

Источники

Bonfante G., Bonfante L. The Etruscan Language. An Introduction, 2002.

Rix H. Etruscan // The Ancient Languages of Europe, 2008, страницы 141–164.

de Vaan M. Etymological dictionary of Latin and the other Italic languages, 2008.

Walde A., Hoffmann J. Lateinisches etymologisches Wörterbuch, 1938.

Но до кого-то так и не доходит:

Особая ирония ситуации заключается в том, что на египетском языке имя бога Ра звучало совершенно по-другому. Дело в том, что Ра – это то, как это имя записали греки (Ῥα), это, разумеется, не означает, будто бы так этого бога называли и сами египтяне. Все ведь в курсе, что Хеопса на самом деле звали Хуфу? Давайте же разберёмся, как звучало имя Ра в оригинале.

Начать следует с того, что из себя представляет египетский язык. Он входит в афразийскую (семито-хамитскую) макросемью, которая традиционно делится на 6 ветвей: семитскую, египетскую, берберскую, чадскую, кушитскую и омотскую (существуют альтернативные классификации). Это значит, что русскому, индоевропейскому языку, египетский в первом приближении не родственен, а вот для иврита и арабского он дальним родственником таки является.

В своей ветви египетский – единственный представитель. В то же время надо понимать, что первые памятники на египетском появляются в IV тысячелетии до нашей эры, а вымер он всего веков семь назад (если не позже). Позднюю стадию египетского называют коптским языком. Разумеется, в течение 4,5 тысячи лет своей письменной истории египетский очень сильно менялся.

Периодизация истории египетского языка (наклонная линия – разговорный язык, прямые – письменный):

Древние египтяне, как известно, пользовались иероглифическим письмом, развившимся из пиктограмм. Собственно, греческое ἱερογλυφικά (γράμματα) дословно обозначает «священновысеченные (буквы)» и, вероятно, было вдохновлено египетским названием иероглифов mdw.w-nṯr «слова бога».

Принципиальное отличие иероглифов от нашей системы письма в том, что они являются идеограммами, то есть передают не звучание, а понятия. Например, китайские слова солдат и лёд звучат одинаково – bīng. Однако записываются по-разному: 兵 и 冰. Кстати, мы тоже ежедневно используем идеограммы – это наши цифры. Если вы напишете, скажем, 2019, англичанин и японец прочитают это иначе, чем вы, но смысл поймут абсолютно правильно. Многие, вероятно, помнят казус, возникший со станцией «Улица 1905 года» после введения английской озвучки названий станций в московском метро: первое время диктор произносил Ulitsa tysyacha devyatsot pyatova goda, и, конечно, иностранцы, не знакомые с русским языком, не всегда могли соотнести это с надписью Ulitsa 1905 goda.

Разумеется, количество используемых знаков в чисто иероглифическом письме просто огромно (ведь передаётся смысл, а не звучание) – счёт идёт на тысячи. Держать в голове несколько тысяч знаков очень сложно, поэтому при изобретении новых знаков использовали различные ухищрения, облегчающие жизнь. Например, можно применять ребусный принцип. Допустим, если вам надо записать слово полоса, используете иероглифы пол и оса. А если игнорировать гласные, то можно использовать пол везде, где есть п-л.

Египтяне пошли именно по этому пути. Например, вот так записывался дом (paːruw /паːруў/; знак ː обозначает долготу гласного):

Этот же иероглиф использовался по фонетическому принципу в словах, содержащих p-r. Для различения под идеограммой ставился вертикальный штрих. Кстати prwʿȝ «большой дом, дворец» – это фараон.

Некоторые иероглифы стали обозначать только один согласный, например rȝ /raʀ/ (ʀ - французский, «грассирующий» r) «рот» стал использоваться как знак для r.

Иероглиф «рот»:

В то же время, египтяне не отказались от использования идеограмм (символов, обозначающих понятия), поэтому их письмо – комбинированное: оно содержит как идеограммы, так и фонограммы. Вот пример надписи и её чтения (надпись дана в четырёх вариантах с разным направлением письма).

Фонограммы (знаки для звуков) транслитерируются маленькими буквами, идеограммы (знаки для понятий) заглавными, а детерминативы (знаки, относящие слово к определённой семантической категории) – заглавными и в кавычках. В тексте выше – два детерминатива («бог» и «боги»), а также две идеограммы – «слова» и «девятка», всё остальное записано фонетически. Многие уже наверняка заметили, насколько это похоже на современный японский, где корни большей части знаменательных слов записываются иероглифами-кандзи, а вся грамматика – фонетическим алфавитом-хираганой. Японцы, правда, не используют детерминативов, зато они были в шумерской клинописи.

Основная проблема при чтении древнеегипетских надписей заключается в отсутствии обозначений гласных. Приблизительно с тем же сталкиваются те, кто изучает иврит или арабский, использующие консонантное письмо, – если тебе попадается незнакомое слово, правильно ты его не прочтёшь, можешь только гадать.

Поэтому в египтологии применяется «условное чтение», когда ʿ и ȝ (особые звуки) заменяются на а, j на i, w на u, а между остальными согласными вставляется е. Именно его можно наблюдать на картинке с текстом выше.

Но можем ли мы как-то восстановить оригинальное звучание? Нередко да, можем, хотя для этого приходится. потрудиться. Основные источники наших знаний о звучании египетского языка следующие:

1) часть данных приносит сопоставление с другими афразийскими языками;

2) заимствования и транскрипция египетских имён собственных в иноязычных источниках. Например, тронное имя Рамзеса II – stpnrʿ (избранный Ра) – по-аккадски записали как šá-te-ep-na-ri-a, что позволяет реконструировать чтение этого слова как /satepnaˈriːʕa/.

3) отражение иноязычных имён и заимствований в египетских источниках;

4) коптские данные.

Что касается последнего пункта, то нужно сказать, что в эллинистический период египтяне создали собственный алфавит на базе греческого. Язык поздней, уже христианской, эпохи называют коптским. В коптском алфавите гласные уже обозначались, но, конечно, переносить коптскую фонетику в древнеегипетский период нельзя – за это время язык очень сильно изменился.

Переходим наконец к нашему богу Ра. Собственно говоря, этим словом в первую очередь обозначались солнце и день, а уж во вторую это имя бога. Для солнца у египтян был специальный иероглиф. Вот такой:

Если это слово записывалось фонетически, то это выглядело следующим образом: rʿw или rʿ.

ʿ - это такой специфический согласный, отсутствующий в русском. Зато он есть в некоторых кавказских языках. Например, чеченском: гӏант «стул» и аварском: магӏарул «горный, аварский» (бонус от того же пользователя:)). Так же можно описать и украинский г в слове гора. w – это звук типа английского w или белорусского ў.

Таким образом, rʿw / rʿ = рғў / рғ. А что насчёт гласных?

Антонио Лоприено, из книжки которого я почерпнул большую часть материала для этого поста, реконструирует для раннего этапа форму ˈriːʕuw /риːғуў/, а для более позднего – ˈreːʕə /реːғə/ (Loprieno A. Ancient Egyptian: A Linguistic Introduction, Cambridge: Cambridge University Press, 1995, страница 39). Знак ː обозначает долготу гласного, ˈ – ударение, а ə – это звук типа того, который звучит в первом слоге слова родновер.

В коптскую эпоху слово «солнце» записывалось как ρη /реː/. Кстати говоря, в англоязычной египтологической литературе имя бога солнца предпочитают писать как Re.

В итоге мы получаем следующую историю фонетики египетского солнца: риːғуў > рéːғə > реː

Думаю, очевидно, что если опираться на настоящее египетское произношение, то искать Ра в русских словах становится не так уж легко.

P.S. В комментариях бонус – лингвистическая задачка на тему китайских иероглифов.

Что ж, давайте попробуем разобраться с этим словом, а заодно с тем, как работает историческая лингвистика.

Краеугольный камень компаративистики (сравнительно-исторического языкознания) – это регулярные звуковые соответствия. Если два языка, например, лапутский и лаггнеггский, родственны, то они произошли от общего предка – пралапутулаггнеггского языка. И между теми словами, которые достались лапутскому и лаггнеггскому, можно установить жёсткие фонетические соответствия, которые будут работать почти всегда (о случаях, когда фонетические законы могут нарушаться, надо писать отдельно).

Давайте рассмотрим это на хрестоматийном примере :

Нетрудно заметить, что соответствие выстраивается следующее: р. -оро- : п. -ro-/-ró- : ч. -ra-/-rá-. Причём, как мы видим, иногда в чешском -a- краткое, а иногда долгое (-á-). Данных таблицы достаточно, чтобы определить, когда какое:)

Очень важно отметить, что эти соответствия обладают предсказующей силой, которой так гордятся представители «точных» наук. Для данного случая, например, можно сформулировать такое правило: если в чешском сохранилось слово, родственно русскому слову с -оро- и польскому с -ro-, в нём будет -ra-/-rá-. Поэтому любой из читателей с лёгкостью сможет сказать, как по-чешски будут «горох» и «мороз», не прибегая к словарям.

Надо сказать, что я ограничился шестью примерами исключительно ради краткости, такие случаи исчисляются десятками и носят системный характер, в отличие от «творчества» лингвофриков.

При этом в русском литературном языке мы иногда сталкиваемся с дублетами: город и град; ворон, но врановые; морок и мрак. Таких слов огромное количество, и мы совершенно точно знаем, откуда они взялись: -ра- является недвусмысленным показателем их церковнославянского происхождения (во всех южнославянских языках мы находим -ра- на месте русского -оро-).

Вернёмся к нашей крамоле. Искать в ней Ра становится значительно труднее, если знать, что в древнерусском имеется форма коромола «заговор, мятеж, бунт»: А что Олексѣ Петрович вшелъ в коромолу к великому кнѧзю, намъ, кнѧзю Ивану и кнѧзю Андрѣю, к собѣ его не приимати, ни его дѣтии (грамота XIV века).

Не составляет труда сложить два и два, чтобы понять, что именно коромола – собственно русская форма, а крамола – церковнославянизм. Оба слова восходят к единой праславянской форме - *kormola. И любой лингвист, этимологизируя данное слово, будет отталкиваться именно от *kormola, в которое моление Ра может усмотреть только совсем упоротый. И, если кого-то интересует настоящая этимология, дальше *kormola сравнивают с древнебаварским karmala «мятеж». Раньше считали, что славянское слово заимствовано из баварского, но позднее появилась альтернативная версия: *kormola могло быть заимствовано из древнетюркского qarmala- «грабить, расхищать», а уже из славянского попало в древнебаварский.

Вернёмся к регулярным звуковым соответствиям, за которыми стоят фонетические изменения в истории языков. Таких изменений в истории лишь русского языка были лишь многие десятки. И этимологизировать какое-либо русское слово без их учёта – всё равно что доказывать математическую теорему без знания таблицы умножения.

Беда, конечно, в том, что в школе таблицу умножения изучают, а вот азы компаративистики не прививают. Поэтому бредни о Ра падают на плодотворную почву. Впрочем, казалось бы, и школьных знаний должно хватать, чтобы понять, что если «радость» = «Ра доставляет», то автоматически «гадость» = «Га доставляет», а «сладость» = «Сла доставляет». Про худость вообще боюсь писать. Что ж, видимо, даже школьную программу осилить не всем дано.