Серия «Русское ударение»

Задал мне недавно @XitriyZhuk вот такой любопытный вопрос:

Чтобы ответить на него, нужно понять, по какому принципу в древнерусском языке ставилось ударение в производных словах, и что изменилось в современном русском.

В древнерусском у существительных было три основных акцентных парадигмы, то есть схемы расстановки ударения при склонении слова. Вот они:

Парадигма (a) чрезвычайно проста: ударение всегда ставится на основу. В (b) наоборот – почти всегда на окончание. Хитрее была устроена (c), в ней ударение прыгало между основой и окончанием. Вдобавок со слов парадигмы (c) ударение могло убегать вовсе, реликты чего сохранились и в современном русском: óт роду, нá голову.

Согласно современным представлениям Московской акцентологической школы, каждая морфема (корень, приставка, суффикс, окончание) в древнерусском языке имела акцентную маркировку. Если предельно упрощать, существуют три основные маркировки: самоударный плюс (тенденция перетягивать ударение на себя), правоударный плюс (тенденция перетягивать ударение на следующую морфему) и минус (тенденция оставаться безударной).

Давайте разберём на примере. Если у нас слово состоит из двух морфем, корня и окончания, возможны следующие варианты (+ самоударный плюс, > правоударный плюс, – минус, красным цветом выделена маркировка ударного слога):

Вот, что мы видим в таблице:

1) при сочетании типа /+ –/ или /– +/ ударение ставится на плюс;

2) при правоударном корне ударение будет стоять на окончании;

3) если обе морфемы имеют одинаковую маркировку (+ + или – –), то ударение будет ставиться на левую. Разница в том, что с полностью минусового слова ударение убегает на предлог, а с плюсового нет: нá голову, но на си́лу.

Собственно, именно этим и объясняется наличие акцентных парадигм: сила идёт по парадигме (a), жена – (b), голова – (c).

Теперь рассмотрим, как это работает при словообразовании. В первой строке прописано, к какой парадигме относится производящее слово.

Примечание: правоударный плюс не может перетянуть ударение на следующую морфему, если в ней содержится ъ или ь в слабой позиции.

Эта довольно стройная и непротиворечивая система была разрушена в ходе истории русского языка. Многие старые производные слова сохранили старое ударение, но кое-какие сменили его в ходе огромного количества преобразований.

Например, уже в древнерусском у большинства прилагательных на -ивый ударение падало на -и-. Неудивительно, что слова прáвдивый и краснорéчивый со временем стали равняться на большинство и ударяться по-новому: правди́вый и красноречи́вый. Таким образом современный русский выработал правило: в прилагательных на –ивый ударение ставь всегда на -и-. Исключениями являются только книжные прилагательные юрóдивый и ми́лостивый, не затронутые процессами, идущими в живой речи.

Нечто подобное происходит и с прилагательными на -ливый. Так, уже сменили ударение слова молчáливый, гáдливый, спрáведливый, шкóдливый, счáстливый, гордéливый и терпéливый. Пока ещё держатся вéжливый, подáтливый, зави́стливый, проны́рливый и жáлостливый, но весьма вероятно, что в будущем и в них ударение будет ставиться на –ли́в-.

Обратимся наконец к прилагательным на -овый / -евый. Поскольку ситуация здесь очень сложна, ограничимся теми, которые образованы от названий растений. Вот как они ударялись ранее (парадигмы существительных указаны древнерусские, у некоторых они слов поменялись):

Что изменилось в современном языке по сравнению с древнерусским состоянием? Во-первых, прилагательные с ударением на окончании сменили его на наосновное: дубовóй > дубóвый, кленовóй > кленóвый, вязовóй > вя́зовый, что несколько упростило систему. Во-вторых, некоторые из тех, что несли ударение на корне, перекинули его на суффикс: ви́шневый > вишнёвый, сли́вовый > сливóвый, грýшевый > грушёвый.

В силу действия этих процессов мы движемся к новому состоянию, в рамках которого все или почти все прилагательные на -овый / -евый, образованные от названий деревьев, будут ударяться на суффиксе. Иными словами, весьма вероятно, что наши потомки будут говорить букóвый и липóвый.

Норма, как это обычно бывает, пытается затормозить действие этого процесса и пока что запрещает говорить сливóвый и грушёвый. А вот вишнёвый уже давно является «легитимной» формой (хотя ещё Лермонтов ударял так: «На кýдри мя́гкие надéта ермóлка ви́шневого цвéта).

Кстати, Чехов изначально хотел назвать пьесу «Ви́шневый сад», но потом изменил название на современное. Вот, что писал об этом Стиниславский:

«Послушайте, я же нашел чудесное название для пьесы. Чудесное!» — объявил он, смотря на меня в упор. «Какое?» — заволновался я. «Ви́шневый сад», — и он закатился радостным смехом. Я не понял причины его радости и не нашёл ничего особенного в названии. Однако, чтоб не огорчить Антона Павловича, пришлось сделать вид, что его открытие произвело на меня впечатление… Вместо объяснения Антон Павлович начал повторять на разные лады, со всевозможными интонациями и звуковой окраской: «Ви́шневый сад. Послушайте, это чудесное название! Ви́шневый сад. Ви́шневый!»… После этого свидания прошло несколько дней или неделя… Как-то во время спектакля он зашёл ко мне в уборную и с торжественной улыбкой присел к моему столу. Чехов любил смотреть, как мы готовимся к спектаклю. Он так внимательно следил за нашим гримом, что по его лицу можно было угадывать, удачно или неудачно кладёшь на лицо краску. «Послушайте, не Ви́шневый, а Вишнёвый сад», — объявил он и закатился смехом. В первую минуту я даже не понял, о чём идет речь, но Антон Павлович продолжал смаковать название пьесы, напирая на нежный звук ё в слове «Вишнёвый», точно стараясь с его помощью обласкать прежнюю красивую, но теперь ненужную жизнь, которую он со слезами разрушал в своей пьесе. На этот раз я понял тонкость: «Ви́шневый сад» — это деловой, коммерческий сад, приносящий доход. Такой сад нужен и теперь. Но «Вишнёвый сад» дохода не приносит, он хранит в себе и в своей цветущей белизне поэзию былой барской жизни. Такой сад растёт и цветёт для прихоти, для глаз избалованных эстетов. Жаль уничтожать его, а надо, так как процесс экономического развития страны требует этого.

Надо сказать, что ряд и других прилагательных на -овый в современном русском ударяется иначе, чем раньше:

Несомненно, и в будущем русское ударение продолжит меняться, и через несколько сотен лет правильное прочтение стихов начала XXI века будет представлять для потомков определённые сложности.

Источники:

Зализняк А. А. От праславянской акцентуации к русской. М.: Наука, 1985.

Зализняк А. А. Древнерусское ударение: Общие сведения и словарь. 2-е изд., расширенное и переработанное. М.: Издательский Дом ЯСК, 2019.

Предыдущие посты об ударении:

Звонит или звонит?

Ещё раз о русском ударении: творог или творог?

Снова о русском ударении: торты или торты?

Предупреждение: если вы видите язык исключительно в категориях «правильно / неправильно», лучше не читайте дальше. Пост написан для тех, кто любит русский язык по-настоящему.

Продолжаю тему, поднятую в предыдущих постах (звонит, творог). Сегодня мы поговорим об ударении в заимствованиях.

Места ударения в заимствованном слове зависит от нескольких факторов. Одним из них является звучание этого слова в языке-источнике. Например, в греческом слове κατάλογος «список, перечень», как мы видим, ударным является второе а (во всяком случае, в именительном падеже). Почему же норма предписывает говорить каталóг, а форму катáлог осуждает? Потому, что в современный русский каталог пришёл через французское посредство, а во французском ударение ставится всегда на последний слог.

Иногда слово заимствуется с одним ударением, но затем начинает ориентироваться на форму другого языка, и ударение меняется. Например, музыка была заимствована в русский из польского (именно поэтому она музыка, а не музика или мусика). Для разговорного польского характерно ударение на второй слог от конца, и поначалу именно так это слово по-русски и произносили: музы́ка.

Вот как рифмует ещё Пушкин:

Оттого-то шум и клики
В Питербурге-городке,
И пальба и гром музыки
И эскадра на реке.

Но затем тон в нашей музыкальной терминологии стал задавать итальянский, где musica произносится как /мýзика/, и ударение в русском сместилось на нынешнее. Кстати, древние греки, которые изобрели это слово, вообще ударяли последний слог: μουσική /мусикэ́/.

Компас наоборот был заимствован из итальянского (compasso /компáссо/) как компáс, а затем поменял ударение под влиянием немецкого Kompass /кóмпас/ или польского kompas. Но в речи моряков сохранилось старое ударение.

Слова астролог и гангрена изначально попали к нам с тем же ударением, что было в греческом: ἀστρολόγος – астроло́гъ, γάγγραινα /гáнграйна/ – га́нгрена. Впоследствии оно сменилось современным (астрóлог, гангрéна). А вот у трапезы и герцога ударение поначалу было иным, чем в греческом и немецком (τράπεζα – трапе́за, Herzog /хэ́рцог/ – герцо́гъ), а затем приблизилось к оригиналам.

Происхождением также объясняется разница между маркёром (человеком, ведущим счёт очков в бильярде) и мáркером (фломастером). Первое из французского marqueur, а второе – из английского marker. В форме дискýрс ударение ориентируется на французский, а ди́скурс – на английский. Йогýрт из французского yoghourt, а йóгурт – из английского yoghurt. Феномéн из французского phénomène, а фенóмен опирается на исходное греческое φαινόμενον.

И, конечно же, ударение у заимствований может меняться в силу неких внутренних процессов в русском языке, заимствования в этом плане ничуть не хуже тех же творога или щавеля.

Что касается слова торт, вынесенного в заглавие поста, то его проблема лежит в иной плоскости, а именно в колебании между акцентными парадигмами.

Напомню, что для современного русского литературного языка выделяют шесть основных акцентных парадигм существительных, то есть схем расстановки ударения при склонении слова:

Когда какое-либо слово попадает в русский язык, нам нужно решить, по какой парадигме оно будет склоняться. Свежие заимствования, как правило, попадают в парадигму (a), поскольку она намного проще остальных – ударение всегда стоит на основе и никуда не сдвигается.

Именно так норма требует поступать со словами торт и порт: тóрта, тóрты, тóртов; пóрта, пóрты, пóртов. Зачем же в разговорном русском (a) сменяется на несколько более сложную (b), то есть тортá, торты́, тортóв? Здесь в игру вступает такой фактор как освоенность. У часто используемых слов, которые воспринимаются носителями как привычные (вне зависимости от того, заимствование это или нет), иногда наблюдается переход из (a) в (b) или (c). Особенно это характерно для односложных существительных.

Формы парадигм (b) и (c) нередко воспринимаются как более фамильярные, обиходные, свои, в противовес более «правильным» формам (a). Попробуйте образовать множественное число от немецкой фамилии Шмидт. Почти наверняка вы скажете Шми́дты. Однако великий лингвист Николай Сергеевич Трубецкой, который после революции эмигрировал в Австрию, писал, как среди русских эмигрантов есть тенденция говорить Шмиты́ (а также Кинцы́ и Турны́). Почти наверняка вы чувствуете оттенок фамильярности в этой форме.

Хорошо почувствовать этот эффект можно на примере слова фирма. Фи́рма – это нечто нейтральное, просто предприятие, контора. Фирмá – совсем другое дело, это что-то близкое и дорогое сердцу модника.

Нередко эта тенденция создаёт разницу между «обывательским» и профессиональным произношением. Скажем, норма предписывает (a) для массажа (массáж – массáжа), однако в профессиональной речи отмечается (b), то есть массáж – массажá.

Я думаю, каждый найдёт в своей профессии такие примеры. например, я сам лишь недавно с удивлением узнал, что согласно норме нужно говорить ю́сы, поскольку вживую я слышал только юсы́.

Что интересно, у этой тенденции есть и другая сторона. У слов, которые уходят из обихода, (b) и (c) сменяются на (a). Так, старое ударение пи́сарь – пи́саря – писаря́ – писарéй, лéкарь – лéкаря – лекаря́ – лекарéй меняется на новое пи́сарь – пи́саря – пи́сари – пи́сарей и лéкарь – лéкаря – лéкари – лéкарей.

Таким образом, формы торты́ и порты́ возникли потому, что торт и порт перестали восприниматься как нечто заимствованное и чужеродное, и стали обыденными, «своими» словами. Просто, так же как звóнит или щáвель, их постигла стигматизация и теперь по ним граммар-наци отличают агнцев от козлищ. Аналогичная смена ударения у других слов их, как правило, не заботит. Поэтому если вас кто-либо тюкает за торты́ и порты́, попросите его поставить во множественное число без заглядывания в орфоэпический словарь слова грунт, шприц, тост, сват и дед. Если же вы любите тюкать людей за торты́ и порты́, будьте готовы к тому, что всякие умники начитаются постов в Интернете и будут задавать вам коварные вопросы. В любую свободную минуту листайте орфоэпический словарь (обязательно последнее издание, иначе можно попасть впросак), и это откроет перед вами новые горизонты. Можно будет клеймить неграмотными и не знающими русский язык также тех, кто говорит сваты́ и деды́.

Источники:

Зализняк А. А. Грамматический словарь русского языка. М.: Русский язык, 1980.

Зализняк А. А. От праславянской акцентуации к русской. М.: Наука, 1985.

Зализняк А. А. Закономерности акцентуации русских односложных существительных мужского рода // Зализняк А. А. Труды по акцентологии. Том 1. М.: Издательский Дом ЯСК, 2010.

Зализняк А. А. Древнерусское ударение: Общие сведения и словарь. 2-е изд., расширенное и переработанное. М.: Издательский Дом ЯСК, 2019.

P.S. По акцентологии обязательно будет ещё один пост, где мы попытаемся разобраться в том, по каким принципам ударяются производные.

Мышелягушачьи баталии о том, как «правильно» говорить – зво́нит или звони́т – кипят уже целые десятилетия, и конца им не предвидится. Не думаю, что мой пост что-либо изменит, однако, вероятно, многим будет интересно разобраться в сути проблемы.

Сразу оговорюсь (вынужденно повторяя то, что было сказано в постах о кофе и класть/ложить): лингвистика как наука вообще не занимается тем, что «правильно», а что «неправильно». Если носитель языка регулярно употребляет некую форму, она уже по умолчанию не может быть неправильной. Поэтому совершенно бессмысленно задавать лингвистам вопросы в духе «как нужно говорить: чёрный кофе или чёрное кофе?».

В тоже время существует такая штука как норма, которая пытается заставить всех носителей литературного русского шагать в ногу. У жёсткой нормы есть серьёзный плюс: житель Астрахани едет в Архангельск и слышит там почти тот же самый русский, что и дома, а не непонятное бульканье. При этом, к сожалению, многим школа привила довольно-таки абсурдную идею, что следование норме равно любви к родному языку, а значит те, кто говорит ложит, чёрное кофе и зво́нит, – неграмотные и их нужно гнобить учить.

Поэтому, если вы зашли сюда, чтобы лишний раз убедиться, что зво́нители – неграмотные дебилы, закройте пост. Если желали услышать, что звони́тели – высокомерные снобы, закройте пост. Но если вы хотите знать, откуда противостояние зво́нит и звони́т вообще взялось, добро пожаловать.

Древнерусский глагол унаследовал от своего праславянского предка три акцентных парадигмы, то есть, схемы расстановки ударения при спряжении слова. Рассмотрим их на примере группы глаголов, которую в школе принято называть вторым спряжением.

Первая парадигма (а) выглядела следующим образом:

Ударение стоит всегда на одном и том же слоге основы.

Акцентная парадигма (b) в настоящем времени от (а) отличалась не сильно:

Существеннее были отличия в прошедшем времени, но на них мы останавливаться не будем.

Ну и наконец парадигма (c). В ней ударение почти всегда стояло на окончании:

По сравнению с древнерусским в современном языке исчезло двойственное число, а также отпал гласный -и в суффиксе инфинитива и окончании -ши. Кроме того, в третьем лице для большинства древнерусских говоров было характерно -ть, а современный литературный русский перенял из севернорусского наречия -тъ (за исключением форм «он есть» и «они суть»). Кроме того, как несложно заметить, в современном русском парадигмы (а) и (b) сохранились без изменений, а в парадигме (c) лишь несколько выровнялось место ударения (рóжу > рожý, родитé > роди́те). В остальном ситуация не изменилась. Однако изменилось распределение глаголов между акцентными парадигмами.

В XIV веке начинается процесс, который и привёл к появлению форм типа зво́нит, а именно переход слов из типа роди́т в тип про́сит. Со второй половины XVI века этот процесс усиливается, а его завершение увидят лишь наши потомки.

Вот ряд глаголов, сменивших свою акцентную парадигму:

Несложно заметить, что у ряда глаголов возможно ударение как на основе, так и на окончании. Это связано с тем, что процесс перехода из одной акцентной парадигмы в другую ещё не окончен.

Новое ударение у части глаголов норма осуждает, например, до́лбит, искри́вит, разлу́чит, сле́пит и, конечно, зво́нит.

Подавляющее большинство глаголов, сменивших парадигму, – переходные, то есть, такие, которые требуют при себе винительного падежа. Исключениями являются дружит, звонит, кутит и ленится.

Надо сказать, что процесс ещё не закончен, некоторые глаголы пока сохраняют старое ударение – лиши́т, прости́т, реши́т, роди́т и некоторые другие.

Каковы же причины этого процесса? Чтобы понять это, нам нужно посмотреть, как ранее выглядели формы прошедшего времени и причастий прошедшего времени парадигмы (c):

Как видите, раньше ударение в них сильно скакало. Постепенно по образцу парадигмы (b) эта сложная система сменилась более простой, со всего двумя возможными местами ударения. Это повлекло за собой ориентацию на парадигму (b) и в формах настоящего времени.

Откуда же мы черпаем сведения об истории русского ударения? В первую очередь это акцентуированные древнерусские памятники. Затем стихи – благодаря рифмам видно, куда поэт ставил ударение. Наконец, это данные говоров, а также других славянских языков, в первую очередь украинского и белорусского.

Таким образом, форма зво́нит – это часть большого процесса, который начался несколько веков назад и нескоро закончится. Поскольку норма всегда запаздывает за живой речью, многие из глаголов, которые де факто уже сменили ударение, в орфоэпических словарях рекомендуется произносить по-старому. Так что зво́нит просто не повезло, эта форма стигматизировалась, в глазах многих людей она стала показателем «безграмотности», «порчи русского языка» и бог весть чего ещё. При этом нередки случаи, когда звони́тель может долго рассказывать о том, как ему режет слух форма зво́нит, но сам при этом говорит до́лбит или вклю́чит.

Как я уже писал, главное, что нам даёт строгая норма – это единообразие. Но если вся страна уже говорит иначе, чем прописано в орфоэпическом словаре, попытки всех в школе переучить с «неправильной» формы на «правильную» просто контрпродуктивны. Поэтому норма медленно и с опозданием, но всё же меняется.

Наверняка многие читатели проскроллили эти таблички и скучные объяснения и просто хотят знать, как же всё говорить: зво́нит или звони́т? Вот некоторые рекомендации на этот счёт:

• Если для вашей работы или имиджа важно мнение других людей, то лучше говорить «звони́т». Так в глазах окружающих вы будете выглядеть «грамотным» и образованным.

• Если вы можете себе позволить забить на это, то говорите так, как привыкли. И вы абсолютно не будете грешить против русского языка.

• Если вы хотите потроллить грамматиконацистов, в первую очередь учите матчасть. Спрашивайте у оппонента, куда он ставит ударение в формах включит, вручит, преклонит, уделит, погрузит, насадит, одарит и многих других. Поинтересуйтесь у него, меняет ли он своё произношение всякий раз, когда выходит новый орфоэпический словарь. Если оппонент утверждает, что зво́нит – это «не по-русски», то спросите у него были ли русским, например, Крылов, который целый ряд глаголов ударял не по современной норме:

Навозну кучу разрывая,
Петух нашел жемчужное зерно
И говорит: "Куда оно?
Какая вещь пустая!
Не глупо ль, что его высоко так ценя́т?
А я бы право, был гораздо боле рад
Зерну ячменному: оно не столь хоть видно,
Да сытно".

Невежи судят точно так:
В чем толку не поймут, то всё у них пустяк.

Если вы и есть граммар-наци, также учите матчасть. Помните, что одним зво́нит расхождение между нормой и разговорным языком не исчерпывается. Умейте обосновать свою позицию иначе, чем «это неграмотно», «не по-русски» или «порча русского языка».

P.S. В следующем посте я расскажу о твороге и тортах

Источники:

Зализняк А. А. К истории одного нефонетического изменения // Славянское и балканское языкознание: Русистика. Славистика. Компаративистика. Сборник к 64-летию С. Л. Николаева. М.: Институт славяноведения РАН, 2019. С. 164–204.

Зализняк А. А. Древнерусское ударение: Общие сведения и словарь. 2-е изд., расширенное и переработанное. М.: Издательский Дом ЯСК, 2019.