formakrika

Сеньоре Естеле пятьдесят девять лет.

В отличии от многих местных жителей, её возраст точен – у неё есть DPI, что-то вроде паспорта. С точной датой рождения, местом регистрации и так далее, как полагается.

Поэтому многие даты своей жизни она помнит очень хорошо.

Помнит, что замуж её выдали в тринадцать лет. За двадцатидвухлетнего Кристобаля. Выдали, потому что у родителей было маленькое кукурузное поле, слишком маленькое, чтобы прокормить восьмерых детей. Семерых уж как-то полегче будет, так они посчитали.

Помнит, что в браке у неё родились десять детей: три сына и семь дочек. Ещё трое умерли при родах. Помнит, что старшему сорок четыре, а младшей двадцать лет.

Помнит, что ни одного дня не училась в школе. Радуется, что младшая всё ещё не замужем, учится, будет учительницей.

Помнит, что не умеет читать, говорит об этом врачу. На флаконе с таблетками ей рисуют солнышко и яблочко – значит, утром принимать после еды.

Ей назначили второй приём через два месяца. Сказала, что постарается запомнить. Потом попросила написать число на бумажке – отдать дочери, чтобы напомнила.

У меня было шесть минут и несколько секунд, чтобы что-то узнать об Исайе.

Узнала, что ему сорок три года, из которых семь лет он болен диабетом в тяжёлой форме. Его третий ребёнок родился тогда же, семь лет назад. Своё здоровье Исайя решил проверить заодно, принеся на приём новорожденного. С ребёнком было всё в порядке, а вот отцу озвучили диагноз.
Узнала, что он почти два десятилетия работал в гватемальской столице – предпринимателем. Покупал на фабрике и перепродавал одежду в магазины. На фабрике же двадцатипятилетний Исайя встретил и свою жену – швею.
Узнала, что он считает себя очень молодым. Узнала, что все его дети не работают и учатся, даже младший. А ещё узнала, что он, взрослый мужчина, весит около четырнадцати килограмм. Год назад весил около семнадцати килограмм – это уже наши врачи в истории болезни посмотрели.

Больше не успела. Врачи выписали Исайе срочное направление в госпиталь, так как предположили у него кровоизлияние в желудок и возможную онкологию.
Единственное о чём на прощание спросил Исайя – это нужно ли будет в госпитале платить за приём и нужно ли обязательно его семье ехать с ним.

Здесь многие не знают точную дату, а часто даже и год своего рождения.

Медсестра в нашей клинике , заполняя анкету с данными, пробует все способы:

долго опрашивает каждого родственника, пришедшего с пациентом;

уточняет у матерей, что происходило в стране во время рождения ребёнка;

отправляет родителей спросить у соседей и знакомых по деревне.

Получается примерно. Очень примерно, с разбегом от двух до шести лет от реального возраста. Напротив каждого такого вымученного года рождения медсестра ставит знак вопроса. Примерный год.

В удалённых от городов гватемальских деревнях нет места, где можно быстро зарегистрировать новорождённого. Учитывая, что большинство родов происходят дома, даже без присутствия комадроны – местной повитухи. Привычки самостоятельно фиксировать жизненные этапы у жителей тоже нет. Впрочем, и потребности такой нет. Часто, даже имеющие на руках документ с датой рождения, пациенты не могут ответить сколько им лет. Просто протягивают документ и читают с него число месяц и год.

Оттого, вероятно, что зачатие и рождение младенца здесь – не сродни таинству. Это вообще не событие. Это просто жизнь.

Так и живут они, с примерным своим, одному Богу известным, возрастом.

Комадрона – первый человек, который в большинстве гватемальских деревень видит новорождённого. Кроме тех редких случаев, когда женщина рожает в госпитале. Кроме тех частых случаев, когда женщина рожает дома за занавеской, в одиночку.

Сеньоре Паулине 59 лет. Из них более тридцати она – комадрона. Принимает роды у местных жительниц. Подсказывает юным матерям, как обходиться с младенцами. Помогает найти продукты, которые делают грудное молоко более питательным.

Пришла в нашу клинику , потому что ей самой понадобилась помощь. Сильно болит спина, болит живот. Между разговорами с врачом о здоровье, болтает со мной. Говорит много, но всё по делу и о важном.

Ужасается тому, что многие деревенские женщины рожают в одиночку, даже комадрону не зовут, не то что в больницу не едут. Ужасается, но качает головой с пониманием и сочувствием. Поясняет – если женщина уйдёт из дома, некому будет обед и ужин для семьи приготовить. Потому и роды домашние – быстрее так.

Интересуется, как так вышло, что я семь лет замужем, а детей нет. Сама тактично опережает меня с ответом, предполагает контрацепцию и замирает. Я подтверждаю. Да, предохраняемся. Одобрительно кивает, почти с восхищением.

Сожалеет, что мало кто думает о том, как вырастить детей. Сначала рожают, потом уж думают. И то не все.

Помолчали с ней задумчиво.

Расстраивает, что таких разговоров мало встречаю.

Радует, что вообще встречаю.

На прошлой неделе были в гостях у двух самых зажиточных семей нашей деревни.

Адольфо – в прошлом состоял в алькальдии (что-то вроде местной администрации), а в сейчас владелец дома, который сдаёт приезжим и туристам.

Собственная семья Адольфо из шести человек живёт в обычном для местных доме: каменные сырые стены, земляной утрамбованный пол. Дверь на улицу – кусок плёнки.

У младшей дочки Адольфо нет домашней обуви, только одна пара – для школы. Зато есть портфель с розовой принцессой, есть драная плюшевая змея, есть собственная собака с огромными мятыми ушами и кличкой Майя.

Мама Адольфо много смотрит на нас и много улыбается. Она в свои восемьдесят четыре почти не говорит на испанском, только на киче. Невестка переводит ей важное из разговора.

Ложек хватило только нам пятерым и хозяину. Их в доме всего шесть штук. Хозяйка нашла две вилки, для кальдо годится, в нём всё крупными кусками нарезано.

Моисей – вместе с женой держит единственную на несколько ближайших деревень аптеку. Его жена – единственная медсестра среди местных, а ещё единственная женщина, которая несколько лет назад состояла в алькальдии.

Дом их семьи сильно выделяется среди других – окрашенными в глубокий бордовый стенами, металлической дверью, занавешенными окнами.

Внутри разницы уже меньше. Потёртые футболки на Моисее и детях, сколотый лак на ногтях у хозяйки. Красивых глубоких тарелки только четыре – отставлены специально для гостей. Себе наливают в обколотые полинявшие. Чашек для напитков тоже всего пять, специально для нашего прихода подготовили одноразовые бумажные стаканы.

Моисей радуется, что дочери 17 и 20 лет – обе учатся. Одна на учителя, другая на медсестру. Пока что здесь это единственная знакомая мне семья, в которой серьёзно обсуждают образование.