В ноябре 1937 года Норма Джин поселилась у своей двоюродной бабушки, жившей с внуками — двоюродными братьями и сестрами Нормы — в Комптоне, примерно в сорока километрах на юго-запад от долины Сан-Фернандо, но все еще в округе Лос-Анджелес. Однако вместо милого родственного дома ее ждало новое испытание сил и новые проблемы.
Прежде всего, в доме царила атмосфера таинственности, там постоянно шептались о чем-то мрачном и загадочном, связанном с семейной историей. Настроение напоминало рассказы Эдгара Аллана По или Генри Джеймса — оно наверняка пробуждало бы ощущение ужаса, если бы здесь не сияло яркое южнокалифорнийское солнце. Кроме того, угрожающая атмосфера, прямо-таки висевшая в комнатах, слава Богу, не имела ничего общего с Глэдис или ее дочерью.
Немолодую женщину, которой Грейс нерегулярно платила за содержание Нормы Джин, звали Ида Мартин; она была разведена и получала в месяц иногда пять долларов, временами десять либо пятнадцать, а часто и вообще ничего. Это была мать Олив Бранингс, девушки, которая в 1924 году вышла замуж за младшего брата Глэдис, Мариона. Олив и Марион Монро, насколько это было известно семье, на протяжении пяти лет жили в Салинасе, городке в центральной части Калифорнии, где тот работал механиком. У них было трое детей: Джек, родившийся в 1925 году, Ида Мэй, которая родилась в 1927-м, и Олив — в 1929-м. 20 ноября 1929 года — когда младшему ребенку было всего девять месяцев — Марион Монро после обеда вышел из дому, сказав жене, что идет купить газету и вернется перед ужином. Больше его уже никогда не видели в семье и не получили от него ни единой весточки.
Отдел розыска лиц, пропавших без вести, не смог выйти на его след, а местная полиция тоже была не в состоянии установить, куда он направился в тот злополучный день, после того как вышел из дома. Не помогли также ни калифорнийский департамент транспорта и дорожного движения, ни полиция четырех соседних штатов. Марион не контактировал ни с кем из своей семьи, включая Глэдис, которая получила весть об исчезновении брата уже назавтра после того, как это случилось. Его последнего работодателя, Джо Зеброни (владельца акционерного общества централизованных складов и перевозок) исчезновение работника также застало врасплох, и он не имел понятия ни о том, куда подевался Марион, ни какова цель его путешествия или же конечная судьба пропавшего без вести беглеца. Ида Мартин, теща Мариона, наняла пользующееся хорошей репутацией детективное агентство Шейера в Лос-Анджелесе; но и оно за три года ровным счетом ничего не разведало.
В 1934 году жена Мариона Олив («без средств к существованию и нуждающаяся в помощи государства», как звучало ее заявление с просьбой о вспомоществовании) официально обратилась в судебные органы по поводу признания ее мужа умершим, благодаря чему троих ее детей зарегистрировали бы в качестве наполовину сирот, а это дало бы ей право воспользоваться социальным пособием на них. (Законодательные положения, регулирующие вопросы выплаты пособий родителям-одиночкам, были впоследствии изменены, но в те времена они являлись последней спасительной соломинкой для Олив, желавшей добиться финансовой поддержки.) Однако положения закона, действовавшего в штате, требовали десятилетнего отсутствия супруга, для того чтобы выдать свидетельство о его предполагаемой смерти, а вслед за этим предоставить оставшейся семье пособие. Таким образом, Олив и трое ее детей вплоть до 1939 года жили в ужасающей нищете.
Когда Норма Джин приехала в Комптон, она в первый раз в жизни увидела своих двоюродных сестер и брата. Ида Мартин занималась всей троицей своих внуков, в то время как Олив работала на близлежащих фермах. Дети были недалеки друг от друга по возрасту: маленькой Олив было восемь лет, ее сестричке Иде Мэй — десять, Джеку — двенадцать, а Норме Джин — одиннадцать. Годы спустя Ида Мэй вспоминала один такой мелкий факт из их совместного детства: «Помню, Норма Джин беспрестанно повторяла, что никогда не выйдет замуж. Она говорила, что станет учительницей и у нее будет множество собак».
Это опять оказался дом без родителей, с разбитой семьей, с брошенными и вырванными из своей среды детьми, которые пытались как-то устроить себе жизнь после таинственного исчезновения отца. Точно так же как и в случае матримониальных союзов Деллы, Глэдис и Грейс, складывалось впечатление, что мужчины нужны, но вместе с тем это странные и капризные создания — недостойные доверия, переменчивые в чувствах, труднопостижимые, непредсказуемые в каждом своем шаге и тем не менее вызывающие болезненные чувства, когда их нет поблизости. Жизнь была несовершенной как с ними, так и в равной степени без них.
И снова Норма Джин вынуждена была узнать очередную приемную мать и стараться прийтись ей по вкусу. Ида Мартин прилежно смотрела за домом, но была не в состоянии объяснить Норме причину отсутствия дяди Мариона или рассказать, почему тетя Олив отошла от семьи. «Как-то мы решили сбежать из дому, — рассказывала Ида Мэй. — Нам пришла в голову идея поехать в Сан-Франциско и поискать там моего отца, потому что кто-то вроде бы когда-то говорил, что видел его в тех краях. Но мы никуда не поехали». Она запомнила также, что по другую сторону улицы жила одна интересная девочка и еще — вызывающая трепет женщина: безумная Дороти Энрайт, которая сидела на крыльце, бесконечно колыхаясь в старом плетеном кресле-качалке. «Ее семья старалась занять и отвлечь эту беднягу просмотром иллюстрированных журналов про кино, которые потом доставались нам».
По прошествии многих лет Норма Джин описывала указанный период своей жизни как довольно сложный:
Мир вокруг меня был в то время полон угроз и ужасов. Мне пришлось научиться притворству, чтобы — даже не знаю, как сказать, — не поддаться этому ужасу. У меня было ощущение, что весь мир как бы замкнут предо мною... [Я чувствовала себя человеком, который] вынесен за скобки жизни, и единственное, что я реально могла сделать, — это выдумать себе какую-нибудь игру в притворство.
Одна из самых нелепых и фантастических ее идей была вдохновлена фотографией из киношного журнала, изображающей процесс производства вина, и «вот так ей пришло в голову, что и мы тоже могли бы делать вино, — вспоминает все та же Ида Мэй. — Во дворе стояла старая, большая и никому уже не нужная ванна, так что мы собирали виноград и засыпали его в эту ванну, а потом долго топтались по нему босыми ногами. Все это продолжалось дня три или четыре и закончилось противной вонью, а вина почему-то не было и в помине!»
Весной 1938 года Олив Монро навестила Иду Мартин и они вместе сказали детям, что с этого момента те должны говорить всем, что их отец умер, а не уехал, поскольку благодаря этому они смогут получать деньги, достаточные для пропитания семьи. Этот сюжет был немедленно подхвачен и Нормой Джин, которая сказала своей преподавательнице, что живет у родственников, потому что ее родители погибли в аварии (такое и на самом деле вполне могло бы случиться). Учительница, добросердечная и душевная особа по фамилии миссис Паркер, была тронута до слез, и вплоть до окончания шестого класса Норма Джин была объектом ее особой опеки и заботы. Выдуманная ученицей драматическая история оказалась в данном случае необычайно эффективной.
Некоторые источники, вдохновлявшие поступки и поведение Нормы Джин, имели более сложную психологическую подоплеку. В 1937 году Грейс дважды брала ее с собой на выпущенный недавно кинофильм «Принц и нищий», желая показать ей Эррола Флинна[55]и близнецов Мауч, а в начале 1938 года Норма посмотрела этот фильм еще раз, теперь уже со своими кузенами. Беззаботный Флинн в главной роли был великолепен, но мальчуганы-двойняшки, похожие друг на друга как две капли воды, до конца жизни потрясали Норму Джин:
Поначалу я считала, что это [идентичные близнецы] немного жутковато и фантастично, но потом была безумно взбудоражена и наэлектризована, видя двух этих мальчиков, похожих друг на друга тютелька в тютельку, из которых один был принцем, переодетым в нищего, а другой — уличным бродяжкой, притворяющимся принцем[56].
Флинн напоминал Норме Джин Кларка Гейбла («я сказала Джеку и Иде, что Гейбл — мой настоящий отец, но они только расхохотались»), но, по-видимому, наибольшее впечатление из всего фильма произвела на нее феерическая идея обмена жизненными ролями. Ребенок только притворяется, что его покинули и вышвырнули на улицу, а на самом деле это принц, и после всяческих перипетий его распознают как наследника британского короля Генриха VIII.
Грейс Мак-Ки Годдард сделала все, чтобы преобразить Норму Джин из замарашки Золушки, для которой буднями был сиротский приют или нечто подобное, в принцессу субботней послеполуденной поры. Грейс готовила ее к карьере кинозвезды и уверяла, что в один прекрасный день та унаследует корону королевы кино, освободившуюся после Джин Харлоу. Норма демонстрировала в то время невероятную изобретательность при описании судеб своей семьи и собственного прошлого; идеализируя реальные воспоминания, она старалась завоевать любовь окружающих. Поэтому нет ничего странного в том, что ее долго преследовала парочка героев из «Принца и нищего», которая счастливо воплощала в жизнь свои мечтания — бедняк становился членом королевской семьи. Кроме того, чтобы привести все дела в полный порядок, ей необходимо еще было встретить своего героического отца (скажем, эдакого Кларка Гейбла или второго Эррола Флинна): тогда брошенный всеми ребенок оказался бы вознесенным до положения законного королевского отпрыска.
Склонность девочки к фантазированию может показаться более понятной в свете двух происшествий, которые имели место в том году. Во-первых, в марте к Норме Джин приехала Грейс и спокойно известила, что ее мать Глэдис после попытки побега из больницы в Норуолке была переведена в более безопасное и надежное место — в штатную психиатрическую больницу в Эгнью, неподалеку от Сан-Франциско.
Глэдис старалась сбежать, поскольку у нее была для этого вполне конкретная причина. Она была ужасно обеспокоена и сбита с толку телефонными звонками своего последнего мужа, Мартина Эдварда Мортенсена, который, как она полагала, за восемь лет до того погиб в штате Огайо в результате мотоциклетной аварии. В действительности Мортенсен преспокойно жил в Калифорнии и здоровье у него было завидное, а в аварию попал некий житель Среднего Запада с той же фамилией и достаточно близкой биографией; родственники же оповестили Глэдис именно о гибели этого незнакомца, ошибочно приняв того за ее бывшего мужа.
Мортенсен, беспокоясь по поводу Глэдис и проявляя заботу о ней, хотел удовлетворить хотя бы часть потребностей своей бывшей супруги. Отыскав ту в больнице, находящейся в Норуолке, он несколько раз позвонил ей туда. Глэдис, попеременно озадаченная и едва ли не истерически счастливая, что кто-то о ней помнит и даже вступил с ней в контакт, попыталась покинуть Норуолк, чтобы найти своего экс-мужа. Однако больничные врачи, пребывая в убеждении, что Мортенсена нет в живых с 1929 года, сочли рассказы Глэдис о том, что он звонит ей, а также последующую попытку пациентки убежать симптомами тяжелой шизофрении, требующей более квалифицированного и интенсивного лечения; его могла бы предоставить специализированная больница в Эгнью. В результате больную немедля перевели туда; больше Глэдис и Мартин уже никогда не поддерживали между собой каких-либо контактов[57].
Норма Джин приняла известие о состоянии матери как уведомление о смерти. Грейс пыталась смягчить ее боль подарками (детали относительно соответствующих покупок и связанных с этим расходов хранятся в семье Грейс): пляжным ансамблем, новенькой шляпкой и тремя парами новых туфель. Тем летом, к ужасу и недоумению Иды Мартин и ее внучат, у Нормы Джин, самой бедной из детей, имелось не меньше десятка пар обуви, причем все они были куплены Грейс (и отнесены на банковский счет Глэдис, который в результате все более и более ужимался).
Другое событие было связано с актом насилия, вызвавшим у девочки еще большую травму, нежели грубые и отвратительные «ухаживания» Дока Годдарда. В 1938 году, незадолго до того, как Норме Джин должно было исполниться двенадцать лет, двоюродный брат принудил ее к определенной разновидности сексуальных контактов. В соответствии с тем, что рассказывали много позднее ее близкие знакомые, в частности Норман Ростен и Элинор Годдард, она была «сексуально использована» (хотя ее первый муж утверждает, что к моменту выхода замуж Норма Джин продолжала оставаться девственницей). Этим напористым братцем был тринадцатилетний Джек, о последующей жизни которого ничего не известно; после того как ему стукнуло двадцать, он, видимо, пошел по стезе папаши и бесповоротно исчез. Гнусное происшествие снова укрепило Норму Джин в убеждении, что мужчины вожделеют ее, но только для того, чтобы лишний раз оскорбить и унизить; в конечном итоге, нельзя забывать: ей было в тот момент неполных двенадцать лет. Как вспоминает в этой связи Ида Мэй, Норма Джин в течение многих дней подряд после случившегося упорно и тщательно мылась.
Грейс прибыла, словно добрая фея, чтобы организовать празднование и отметить двенадцатый день рождения Нормы Джин. Потратив одиннадцать долларов и семьдесят четыре цента на новое платье для именинницы и невообразимую по тем временам сумму в шесть долларов на то, чтобы причесать ее в парикмахерском салоне, Грейс прилежно накрасила девочку и немедленно отвезла ее в фотоателье с целью сделать серию профессиональных снимков. Это был, как она пояснила, первый шаг к славе — к тому, чтобы постепенно превратиться в новую Джин Харлоу. Грейс подарила также Норме альбом для фотографий.
Но постоянные старания Грейс, чтобы Норма Джин выглядела красивой, маниакальная забота о ее будущем и даже подарки принимались девочкой скорее по необходимости и без особого энтузиазма — ведь у нее имелись вполне обоснованные причины (особенно после того, что она испытала с отчимом Доком и кузеном Джеком) считать себя не более чем объектом, предназначенным для того, чтобы доставлять наслаждение другим. Но юридически значимые решения по вопросу о ее месте жительства принимала Грейс, и от нее девочка зависела также и в финансовом отношении.
Вскоре Грейс совершила очередной шаг на пути устройства судьбы своей подопечной. Она постановила, что в конце лета Норма Джин покинет дом Мартинов и возвратится в Лос-Анджелес. Это было сделано не только для того, чтобы держать девочку поближе к себе и лучше заботиться о ней в период созревания, а также в близкий уже момент начала кинематографической карьеры, но и с тем, чтобы отдать Норму в ту школу для более старших детей, которую она для нее выбрала. Однако Норма Джин не должна была вернуться в дом Годдардов, ей предстояло поселиться у родной тетки Грейс.
Эдит Ана Этчисон Лоуэр, которую все коротко звали Ана, была сестрой отца Грейс. Она родилась 17 января 1880 года, и в момент, когда в ее дом въехала Норма Джин, ей было пятьдесят восемь лет. В двадцатые годы она вместе с мужем, Эдмундом Х. («Уиллом») Лоуэром, приобрела несколько скромных домов и вилл в разных частях округа Лос-Анджелес. Где-то около 1933 года или раньше Ана разошлась с мужем и, хотя она вовсе не являлась богатой разведенкой, соглашение о расторжении брака обеспечивало ей определенный доход от аренды упомянутых домов. (Уилл Лоуэр умер в 1935 году.) Но во время кризиса финансовая ситуация Аны казалась под угрозой, когда часть жильцов, снимавших у нее жилье, попросту покинула свои (а точнее, ее) домовладения.
