... Никаких елок в крестьянских избах зимой не было (да и откуда их было взять, если даже сучья для протопки избы приходилось покупать у помещика-владельца леса, либо, если нет денег, красть у него, за что крестьян нещадно секли)... Именно большевики подарили праздник новогодья большинству населения бывшей империи и нам – их потомкам.
Московский ПКиО «Сокольники». Катание детей на тройке. С Новым 1955 годом!
Пришло время новогодних торжеств. Новый год — один из самых чудесных праздников, который в России имеет особое очарование. Если на Западе это скромный «довесок» к Рождеству, завершающий тихий семейный аккорд долгих шумных рождественских празднеств, то в России он один из главных долгожданных, любимейших и поистине всенародных праздников. Кто не вспомнит в Новый год чарующий запах ели, вокруг которой ребенком водил хороводы с друзьями, запах апельсинов, непременно присутствующих на новогоднем столе, подарки Деда Мороза, лежащие под елочкой. Новый год — это ночь, когда хочется верить в волшебство, в воплощение самой смелой мечты, которую загадываешь под звон курантов. Это ночь, когда не принято и не хочется думать о раздорах и спорах, о политике и экономике, новогодние чары должны примирять, и, случается, примиряют самых озлобленных противников. Это ночь, когда на темные улицы народ вываливается веселой гурьбой и незнакомые люди радуются друг другу как лучшим друзьям.
Но нет, умудряются все-таки наши либералы, пришедшие к власти в 1991 году с лозунгами о деидеологизации, даже в приятные предновогодние приготовления влить яд антисоветской пропаганды. Не могут они упустить повод облить грязью советскую цивилизацию. К примеру, включаю декабрьским утром «Радио России» — известную радиостанцию, которая со свойственной ей «скромностью» рекомендует себя «настоящим радио», а там — рассказ об истории новогоднего праздника. Сообщив о языческих корнях Деда Мороза и о «новогодней реформе» Петра Великого, перенесшего этот праздник с 1 сентября на 1 января, задушевный женский голос продолжает: «После Октябрьского переворота 1917 года новогодняя елка была запрещена, и дети Советской страны были лишены Деда Мороза и Снегурочки вплоть до 1935 года». То есть, большевики были настолько бесчеловечны, что покусились даже на этот чудесный праздник новогодья, который все мы так любим. Но, увы, неудобно за наших журналистов, которые раньше доходили до нелепостей в восхвалениях Советской страны и коммунистической идеологии, а теперь доходят до абсурда в их критике. Случалось встречать и статьи о восьмилетнем — с 1928-го по 1935 год — «полузапрете» на рождественские елки в СССР, но авторы этих статей, ставившие перед собой примерно те же цели, все-таки старались придерживаться исторических фактов.
Запрещали ли большевики новогодние елки?
Радиослушатель, наивно поверивший рассказу журналистки «настоящего радио», напрасно будет искать в документах Совнаркома за 1917 год указ о «запрещении новогодних праздников». Так же тщетно он будет рыться в архивах ФСБ в поисках резолюций о борьбе ГПУ—НВКД с лицами, наряжавшими новогодние елки. Все эти страшные истории существуют лишь в воспаленном воображении журналистов, подвизающихся на ниве антисоветской пропаганды, за которую теперь неплохо платят. В реальности первые 10 лет советской власти никто рождественские елки и рождественского деда — а мы должны осознать, что в те времена ель и Дед Мороз ассоциировались не столько с Новым годом, сколько с православным Рождеством — не отменял. Равно как никто в 1917 году не запрещал и празднование Рождества Христова. Возможно, для современного молодого читателя, выросшего на либеральной антисоветской чернухе, это покажется новым и странным, но историкам прекрасно известно: первые 10 лет советской власти — с 1917-го по 1927 год — наряду с новыми коммунистическими праздниками 7 ноября, 8 марта, 1 мая в официальном советском календаре продолжали существовать «старые», «дореволюционные», то есть православные праздники — Рождество, Пасха. Дни православных праздников, как и в Российской империи, являлись выходными, и верующим предоставлялась возможность участвовать в обрядах их религии. Конечно, человек, открыто посещавший церковь, праздновавший Пасху, зачастую воспринимался в СССР 20-х годов как «несознательный», подвергался осуждению со стороны наиболее рьяных сторонников новой власти, но никаких преследований за это не предусматривалось. Вплоть до «безбожной пятилетки» в СССР была такая свобода вероисповедания, которой могли позавидовать тогдашние страны Запада, и даже проводились открытые диспуты между верующими и атеистами, на которых верующие, например, высмеивали дарвинизм. Митрополит Введенский однажды во время публичного диспута с наркомом Луначарским даже пошутил, что каждому — по вере его, и пусть Анатолий Васильевич происходит от обезьяны, а он, митрополит Введенский, — творение Божье. Ответом был лишь хохот аудитории и не менее остроумная реплика Луначарского.
Впрочем, вопреки укоренившемуся сейчас стереотипу немалая часть верующих тогда была сторонниками советской власти, а многие составляли даже «просоветскую», «живую», обновленческую православную церковь, считавшую Христа первым коммунистом (сегодня любят вспомнить о том, что к созданию обновленчества приложили руку органы ГПУ, и это верно, но знаменателен сам факт, что обновленчество тут же стало массовым движением: христианский социализм был очень привлекательной идеей для людей того времени). Но даже те верующие, которые принадлежали к старой «сергианской церкви», признавали вслед за патриархом Тихоном и местоблюстителем Сергием, СССР своей гражданской Родиной, и в ответ на лояльность советская власть учитывала их интересы и потребности.
Конечно, в 20-е годы были и аресты священников или простых верующих, но вовсе не за то, что они празднуют Пасху или Рождество или совершают обряды и таинства церкви, а по обвинениям в политической борьбе против советской власти (причем эти обвинения были обоснованными: сами арестованные не скрывали своего антагонизма к новому режиму).
Празднование Нового года в Кремлевском Дворце Советов, Москва, 1977 год.
Отсутствие преследований за отправление религиозных обрядов показывает хотя бы тот факт, что в советских газетах тех лет высмеивались граждане, которые отмечали, например, и Духов день, идя в церковь, и 8 марта, идя на митинг. В числе прочего революционная молодежь, особо нетерпимая ко всему, что напоминало старый режим, и особенно к религии, как уже говорилось, резко нападала на праздник Рождества. В газетах и журналах нередки были карикатуры, на которых пионер прогонял Деда Мороза и говорил, что не нуждается в этих суевериях. Поэты сочиняли стихи, обличающие «мракобесов», ставящих елки к Рождеству. Но это были именно протесты радикалов, а вовсе не государственная позиция. Елки вплоть до 1928 года ставились не только в домах, но и в учреждениях, вплоть до самых высоких.
Лишь в 1927 году, в ходе начавшейся антирелигиозной кампании (которая была совершенно нецелесообразна политически и представляла собой роковую ошибку, нанесшую отношениям советской власти и церкви больший урон, чем гражданская война) Рождество перестает быть официальным праздником. В Советском Союзе вводятся вместо недель «пятидневки», воскресенье, а также другие христианские праздники теперь приходятся на рабочий день. В госучреждениях, детских садах, школах теперь 7 января не проводятся рождественские елки. Хотя Новый год, естественно, продолжает праздноваться в ночь с 31 декабря на 1 января, но без «религиозных атрибутов» — рождественской ели и рождественского деда (романтики военного коммунизма, бывшие большими аскетами в жизни, вообще считали ненужными пышные празднества, тем более связанные с религиозными обрядами). Однако дома желающие наряжали к Рождеству ели, а также праздновали церковный Новый год, уже после Рождества, по старому стилю, по которому жила Россия до декрета Ленина от 1918 года. Никаких репрессий за это законами не предусматривалось, хотя если об этом узнавали власти, то, конечно, данный поступок расценивался как «несознательный» (впрочем, для партийного функционера празднование «религиозного праздника» сулило большие неприятности).
Наконец, в 1936 году выходит декрет СНК, разрешающий публичное официальное празднование Нового года (но не Рождества!) и призывающий на новогодних праздниках в госучреждениях, детских учреждениях, на городских площадях наряжать ели. Только ели теперь должны были украшаться не Вифлеемской восьмиконечной, а красной пятиконечной звездой, и наряжать их требовалось не к Рождеству, а к Новому году. Первая такая елка была открыта 1 января 1937 года в Москве, в Доме союзов, и одновременно с ней зажглись елки по всему СССР.
Новый 1962 год. Украинская ССР, г. Ровно
Как Новый год праздновался до революции?
Тут мы подошли еще к одному нюансу, на который не обращают внимания современные обличители большевиков. В своих рассуждениях о бесчеловечности советской власти, запрещавшей даже новогодние елки, содержится подмена. Они строятся примерно таким образом: в дореволюционные царские времена Россия была нормальным государством, в которой был нормальный Новый год (причем, конечно, либеральные пропагандисты представляют тот Новый год как некое подобие современного). Затем пришли фанатики большевики, которые ни в грош не ставили традиционные нормальные ценности — от Родины до празднования Новогодья — и попытались запретить новогоднюю елочку с новогодним Дедом Морозом. Но человеческая природа взяла свое, и в 1936 году Сталин был вынужден вернуть народу любимый праздник. На самом деле, как мы уже упоминали, все гораздо сложнее. Дореволюционная Россия была иным миром, малопохожим на современный. Постсоветская РФ, при всем своем официальном антисоветизме и культивируемых анахронизмах вроде «губернаторов» и «Думы», во многих чертах своей общественной жизни, как это ни парадоксально, ближе к СССР, чем к той России. Это ярко видно на примере новогоднего праздника. Ведь празднование Нового года в том виде, который привычен для нас, царская Россия не знала.
Начнем с того, что Новый год 1 января (пусть и по старому стилю) в Российской империи праздновали далеко не все подданные. Ведь Новый год не был самостоятельным праздником, он был частью рождественских празднеств, длившихся до Крещения. Хотя царь Петр I своим указом велел с 1700 года праздновать Новый год 1 января под страхом наказания, и праздник этот в определенных слоях российского общества прижился, все же он носил второстепенный характер, а первостепенным считалось именно Рождество (которое, напомним, в ту эпоху праздновалось не после Нового года, как сейчас, когда мы живем по григорианскому календарю, а, конечно, до него). На Рождество люди ходили в гости, устраивали застолья, веселились, гуляя по улицам. На Новый год же собирались в основном в семейном кругу.
Но, естественно, Рождество было праздником лишь для православных подданных империи. Мусульмане, жившие в Поволжье, Туркестане и на Кавказе, буддисты, жившие в Сибири, и евреи, населявшие в основном Юг России и Малороссию, Рождество не праздновали. Более того, у них был и свой собственный Новый год, не совпадавший с Новым годом по православному календарю — соответственно, мусульманский, буддистский и еврейский. Итак, в мусульманских аулах и еврейских «местечках» Российской империи рождественских елочек и Дедов Морозов 1 января встретить было невозможно. Это лишь советские времена принесли общий для всех Новый год и елочки на всем пространстве России-СССР — от Ташкента до Владивостока.
Но не всё и православное население империи праздновало Новый год 1 января. Мы не должны забывать, что подавляющее большинство — около 85% — народонаселения нашей страны до 1917 года составляло крестьянство. А для русских крестьян Новый год 1 января с наряженной игрушками елкой был «барской забавой» и «иноземным новшеством». Ведь празднование Нового года в начале января да и сама ель были заимствованиями из Европы, перенесенными в Россию императором-революционером Петром I (точнее, по указу Петра следовало в Новый год украшать дома еловыми ветками, традиция устанавливать в доме наряженную ель появилась в России еще позже — в середине XIX века и была принесена немецкими переселенцами). Реформы же Петра I коснулись лишь верхних слоев общества: дворянства, интеллигенции, разночинцев, мещан. Именно они были обязаны брить бороды на европейский манер, ходить в европейских костюмах, танцевать европейские танцы, изучать языки и в том числе к 1 января каждого года украшать дом еловыми ветками, а позже и наряжать ель дома и праздновать Новый год подобно жителям Западной Европы. Дед Мороз или Рождественский Дед также был персонажем, известным лишь в их среде и, кстати, появившимся довольно поздно — лишь в XIX веке. Крестьяне же вплоть до Октябрьской революции носили национальные костюмы, бороды, говорили на диалектах русского языка и вообще жили остатками московской, допетровской старины. Новый год крестьяне также праздновали не как дворяне и интеллигенция. Сам Новый год отмечался крестьянами в большинстве областей России либо в начале декабря, либо по древнему обычаю 1 сентября. Никаких елок в крестьянских избах зимой не было (да и откуда их было взять, если даже сучья для протопки избы приходилось покупать у помещика — владельца леса, либо, если нет денег, красть у него, за что крестьян нещадно секли). И ни о каком добром Деде Морозе с мешком подарков крестьянские ребятишки не слыхивали (Мороз в русском крестьянском фольклоре был злым и жестоким волшебником, это нашло отражение в поэме Некрасова «Мороз — Красный нос», где Мороз ради забавы убивает в лесу бедную молодую крестьянскую вдову, оставляя сиротами ее малолетних ребятишек). Конечно, крестьяне праздновали Рождество, но по-своему, не как господа: гадали, колядовали, пели песни.
Зворыкин Б. В. Рождественская открытка (до 1917)
В ночь же на 1 января, когда в помещичьем доме горела огнями елка и Дед Мороз дарил барчукам конфеты и леденцы, в крестьянских избах праздновали поминовение Василия Великого, которого русские крестьяне считали покровителем свинарей, варили кашу, обязательно на речной воде, читали особое заклинание. Впервые крестьяне и вообще низшие сословия России стали праздновать Новый год и Рождество с елкой как раз после Октябрьской революции. Представители старшего и среднего поколения помнят излюбленный сюжет советских хрестоматий — елку в Горках у Ленина, куда приглашали крестьянских детей из близлежащих деревушек. Только советские авторы почему-то не заостряли внимание на том, что у детишек так радостно горели глаза, потому что новогоднюю, точнее, рождественскую елку они видели впервые (ну, разве что видели до этого пару раз в окнах барского дома)! К ужасу записных критиков большевиков, именно большевики подарили праздник Новогодья большинству населения бывшей империи и нам — их потомкам (а среди современных россиян потомков дворян не так уж много, в основном крестьянские сыны, внуки и правнуки, и даже предки антисоветчиков и либералов были крепостными, ютились в избенках и не то что Нового года с елкой — мяса на столе не видали!).
Дед Мороз и Снегурочка развлекают детей в Кремлевском дворце Советов, Москва, 1977 год.
Наконец, дворяне, интеллигенции, образованные сословия Российской империи, конечно, праздновали Новый год 1 января. Но их Новый год также совсем не был похож на тот, к которому мы привыкли. Это был, как мы уже говорили, больше праздник, продолжающий Рождество (он и находился аккурат посередине рождественских двухнедельных гуляний: между Рождеством и Крещением). Елка была не новогодняя, а рождественская с восьмиконечной вифлеемской звездой. Дед Мороз был не сказочный персонаж, властитель снега и льда, добрый к детишкам, а Рождественским Дедом, который многими ассоциировался с реальным лицом — византийским святым Николаем, епископом Мирликийским. Снегурочки у этого Рождественского Деда не было, год рождения Снегурочки — знаменитый 1937-й, ведь именно тогда на новогодней елке в Доме Советов в Москве Дед Мороз появился со своей милой внучкой, без которой мы теперь и Новый год помыслить не можем. «Новый годик» в виде ребенка — тоже советское нововведение, которого не знала дореволюционная царская Россия. Вообще до революции Новый год 1 января, будучи праздником иностранным, новым для россиян, праздновался куда скромнее, чем сейчас. Чаще всего не было никаких карнавалов, маскарадов, спектаклей, дети приходили в залу, где была наряжена елка (как правило, не игрушками, как в наши дни, а сладостями), читали тропари, стихи, плясали, получали подарки и расходились. Его было не сравнить с настоящим русским Новым годом, который праздновался на Руси повсеместно 1 сентября до 1669 года. В ночь на 1 сентября после выстрела кремлевской пушки люди желали друг другу счастья, троекратно целовались, гуляли. Наутро сам патриарх служил праздничную службу, в соборе присутствовал царь, после службы царь одарял подданных яблоками и принимал прошения и жалобы ото всех обиженных. Какой явный контраст с дворянскими и интеллигентскими позаимствованными с Запада «елками» в Петербургской России, скромными, тихими, непонятными, да и ненужными народу. В советские времена, когда новогодние празднества перестали быть уделом узкого европеизированного слоя, когда они стали общенародными и в силу этого приобрели национальные особенности, отличающие наш Новый год от западного, можно сказать, в определенной мере вернулся дух московского, традиционного, подлинно русского, евразийского Нового года.
Рождественская открытка, начало 20 века
Наш Новый год — советский праздник
В ночь с 31 декабря на 1 января все жители бывшего СССР поднимают бокалы с шампанским и под звон курантов встречают Новый год. Антисоветчикам и в голову не приходит, что празднуют они совершено советский праздник, порожденный не только декретом Ленина об изменении календаря и декретом Сталина о разрешение новогодних елок, но и всей культурной атмосферой советского общества. Вся символика советского Новогодья указывает на то, что в советском обществе переплелись и европейские модернизационные влияния, и национальная традиция, и христианский социальный идеал и светские ценности. Елка позаимствована из традиции западных рождественских праздников, но красная звезда на елке символизирует светский, всеобщий характер праздника, что естественно для цивилизации, которая, с одной стороны, принесла в Россию многие западные ценности, а с другой, провозглашая себя марксистской, в то же время была связана с российской традицией «архаического крестьянского коммунизма». Советский Дед Мороз приходит не только к детишкам элиты, как Дед Мороз дореволюционный, но ко всем детишкам, что есть знак советского эгалитаризма, главного свойства этой цивилизации, поставившей во главу угла принцип социальной справедливости. Наконец, советский Дед Мороз, в противоположность дореволюционному, в первую очередь дед, а уж потом Мороз, все для него — внуки, которых нужно веселить и одаривать, перед нами модель, выдвигающая на первый план родственные отношения, модель общества-семьи, как характеризует советскую цивилизацию С.Г. Кара-Мурза.
Советское общество объединяло людей разных национальностей, разных культурных традиций идеями совместного труда на благо всем, братской взаимопомощи, особого социально фундированного патриотизма, но не в меньшей степени и формой жизнеустройства, и особыми, сформировавшимися в СССР праздниками. Таков праздник 8 марта, который только косвенно связан с социалистическим феминизмом; советскими людьми он был переосмыслен и превращен в праздник, воспевающий Женщину. Таков Новый год, который пришел в Россию в XVIII веке, но привычный нам вид приобрел в советские времена.
И до сих пор очень важно для нашей многонародной многоконфессиональной страны, что есть светский общий для всех волшебный праздник Новогодья, к которому привыкли все (в наши дни даже самые строгие православные христиане, для которых этот новый год приходится на рождественский пост, встречают его за постным столом). Религия — очень важная часть человеческой жизни и культуры. И у православного есть свой церковный новый год — 13 января по новому стилю, и он его отметит, уже не будучи ограниченным требованиями поста; у мусульманина свой — по лунному календарю, и он тоже отметит его в кругу единоверцев. Но вместе они отметят еще один советский Новый год, который празднуется на всем пространстве бывшего СССР всеми народами, входившими в Советский Союз. Этот светский общий для всех нас Новый год есть один из самых светлых и чудесных даров советской цивилизации народам России.
Рустем Вахитов
