ОДИН ПРОЦЕНТ ДОВЕРИЯ
Мы давно знали, что у Саши Шейка тяжело болеет отец. Как-то Сашка ездил в отпуск и приехал расстроенный, так как здоровье отца не улучшалось, а наоборот — становилось только хуже. Конечно же, Александр предпочел бы провести больше времени с отцом, но у него была воинская обязанность.
Так вот. Привезли нам как-то в летний лагерь огромный такой арбуз. Тяжеленный, зараза. Тут и в поле нужно было уходить на очередные занятия. Мы решили совместить приятное с полезным. Собрали плащ-палатки, небольшой провиант: тушенки, хлебушка, лучка, пару коробок сока и, конечно же, наш огроменный арбуз, который не терпелось слопать.
Погода была просто превосходной. На небе не было ни одной тучки. Солнышко припекало. В общем, все нам в тот день благоволило для приятного пикничка на природе.
Мы расстелили плащ-палатки на травке под деревцем. Санька нарезал арбуз, и мы принялись уплетать этого сахарного монстра. Как же было вкусно! Я такого вкусного арбуза никогда раньше не ел. Сочный, сладкий и красный как помидор. Вот когда мы наслаждались тем прекрасным арбузом, у Сашки зазвонил телефон.
Сначала Саша улыбался, услышав родной голос по телефону, но потом… Я никогда этого не забуду. Глаза Александра начали слезиться. Он смотрел куда-то сквозь нас. Руки его задрожали, и он выронил телефон. Потом Санька обхватил голову руками и заплакал.
Никто из нас тогда не спрашивал, что случилось с Александром и почему он плачет. Все и так было ясно. Парень потерял отца. Мы просто сидели молча и смотрели, как Сашка плачет. Мы ничем не могли ему помочь. Даже слов нужных не находилось. Казалось, даже деревья с травой перестали шуметь, и было слышно, как тихонько Сашка всхлипывает.
— Нужно идти сейчас же к Перову и просить, чтобы он разрешил уехать до телеграммы, иначе на похороны не успеть. — нарушил я тишину.
Я решил не говорить этих заезженных фраз, типа «Держись!» или «Все будет хорошо!». Мне всегда казалось, что эти слова ничуть не утешают в те минуты, когда человека застало горе. Я старался мыслить трезво и сказал, что думаю и, что действительно нужно было делать немедленно. Зачастую телеграммы задерживаются. А отпустить в десятидневный отпуск по случаю смерти кого-то из близких родственников могут, лишь только после того, как получат официальное подтверждение, то есть документ о смерти. Делается документ, потом высылается телеграммой и на все это нужно время. Потом еще билет взять на поезд и плюс дорога. У Сашки только одна дорога до Краснодарского края занимала около двух дней, а отца должны хоронить на третий. В общем, если ждать официальной бумаги, то попрощаться с отцом Александр не успеет. Оставался только один способ — просить командира дивизиона отпустить без документа, подтверждающего смерть отца, а документ выслать позже.
Сашка довольно быстро совладал с собой. Он молча встал, утер слезы, и пошел в сторону палаточного городка разговаривать с полковником Перовым.
Командир дивизиона внимательно выслушал Александра и дал добро:
— Десять дней, Саша! Потом домой. Жду от тебя телеграммы, иначе ты меня подставишь.
В этот же вечер Саша сел на поезд и поехал хоронить отца. Бумага о смерти пришла через пару дней, как Сашка и обещал.
Прошло пять дней после того, как Саша уехал домой. Мы были в полевом парке боевых машин. Ко мне подошел мой подопечный младший сержант Ремезов и сказал:
— Хохол, у меня отец умер.
Да, бывает и такое…. Какова вероятность того, что в маленьком взводе, насчитывающем всего двадцать человек, за неделю умрут отцы у двух солдат? Думаю, что очень маленькая. Но факт остается фактом — передо мной стоял Ремезов с мрачным лицом и говорил, что его отца не стало.
— Что случилось? — спросил я у него.
— Сердце.
— Давно?
— Вот, только что сообщили.
Я с минуту поразмышлял, что делать дальше.
— Так, пойдем вместе к Перову. Ты сам откуда?
— Каменска — Уральский.
— Это под Екатеринбургом?
— Угу.
Прикинув, что Ремезову добираться до дома, так же как и Сашке, около двух суток, я понимал, что Перова придется снова просить, чтобы он отпустил домой до того, как придет эта, чертова, бумага. И, так как, сам Ремезов тихий и не может настаивать на своем, я решил иди вместе с ним, чтобы вдвоем убедить полковника.
— Да вы что, издеваетесь, что ли, еб?! — возмутился полковник, когда мы рассказали о случившемся. — А если завтра, еще у кого-нибудь со взвода, отец помрет? Воевать, кто будет?!
Ремезов стоял, опустив голову вниз, и все время молчал. В основном разговаривал с командиром дивизиона я. И когда полковник сказал, что мы издеваемся, узнав про отца Ремезова, мне было неприятно. Можно было подумать, что ребята нарочно звонили домой, и просили своих отцов уйти в мир иной, только для того, чтобы на десять суток в отпуск съездить.
— Не думаю, что у кого-то еще умрет отец. Это просто очень злое совпадение. — старался смягчить я командира. — Но, если парень не уедет сейчас, то не сможет увидеть папку в последний раз, товарищ полковник.
Перов немного посомневался, махнул рукой, в знак согласия, и взвалил все на мои плечи:
— Отвечаешь за него головой, Хохлов! Отправь как положено и, ради Бога, помойте его, а то он у вас как шахтер!
— Есть, товарищ полковник! — улыбнулся я КД, и вышел вместе с Ремезовым.
По поводу шахтера полковник был прав — Ремезов был очень чумазым. Форма его была местами рваная и, так же, грязная. Кепка на голове словно пережеванная. Про сапоги его я вообще молчу.
— Дай подумать, что можно с тобой сделать. — глядя на Ремезова, размышлял я вслух.
Сам Ремезов, после того, как мы вышли из палатки полковника Перова, заметно воспрял духом. Мне было приятно, что я смог помочь своему подопечному, и на этом я решил не останавливаться, чтобы довести дело до конца и проводить парня домой, как следует.
А дальше все закипело: я заставил Ремезова раздеться и загнал его в летний душ. Вооружившись мочалкой с мылом, я начал оттирать Ремезова, в прямом смысле этого слова. Я стоял за шторкой душа и, каждый раз, когда Ремезов хотел выйти, я находил на нем не отмытые места. Пару раз мне самому приходилась брать мочалку и оттирать въевшуюся грязь.
— Ты к мамке чистый приехать должен! Чтобы не чмо приехало домой, а настоящий солдат-мужик! — причитал я каждый раз, когда Ремезов хотел уйти не домывшись.
После уморительной водной процедуры, я начал соображать, в чем парень поедет домой. В итоге, я решил ему отдать свою запасную чистую форму. Кто-то из парней поменялся с Ремезовым сапогами, сделав благородный жест. Как говорится: «С миру по нитке — голому рубаха.» Нашли мы ему хорошую кепку с золотой кокардой. Мы с ребятами, словно в новый год вокруг елки, суетились над Ремезовым, пока он, на наших глазах, не превратился из затюканного слона, в настоящего солдата. Это был совершенно другой человек! В таком виде уже не стыдно было дома показаться.
Оставалось только подумать над тем, что парень будет в дороге кушать и как связываться с нами в дороге, если что. Билет на поезд он по военнику купит, но в поезде еду по военникам не раздают. И мы собрали Ремезову шестьсот рублей в дорогу. Последним штрихом стал мой сотовый телефон с сим-картой, который я отдал ему — после случая с разведчиками, что отобрали мой сотовый, я купил не дорогой сименс в артполку. Чего не сделаешь ради своихподопечных.
— Теперь можешь ехать, папку провожать. Жаль, что он тебя при жизни таким не видел! — похлопав Ремезова по плечу, сказал я.
Вечером мы посадили Ремезова на поезд. Я сделал для парня все, что смог, чтобы он приехал домой как человек. Но вот человеческого в нем, как оказалось, было очень мало…
Первый раз я позвонил Ремезову на следующий день после того, как он уехал. Он был еще в дороге, связь частенько прерывалось, но перекинуться парой слов, мы с ним успели. Ремезов сказал, что все у него хорошо. Что в дороге не голодает, и что он звонил матери и порадовал тем, что едет. Я был за него спокоен. Так же я успел ему напомнить, чтобы он не забыл выслать справку о смерти отца.
В день, когда Ремезов должен был приехать домой, я снова позвонил ему. Телефон был недоступен. Я решил, что он выключил его из-за роуминга и ждал звонка с другого номера. Но звонков не было. Прошло три дня, но справка все не приходила. Меня вызвал к себе Перов и напомнил, что я ручался за Ремезова.
— Знаю, товарищ полковник. Но у человека горе в семье, может запарился, забыл. Дайте еще немного времени. — оправдывался я перед командиром.
Прошла уже неделя, но от Ремезова никаких вестей.
Уже вернулся из дома Саша Шейка.
— Может наебал он тебя?! — спросил меня как-то Серега, когда мы курили с ним на улице.
— Такими вещами не шутят. Это ж отец! Может запил с горя или еще что? — находил я, каждый раз, оправдания, хотя и начинал сомневаться.
На десятый день Ремезов не приехал. Полевой лагерь уже закончился и мы переехали обратно в казармы. Меня снова вызвал к себе Перов и сказал, что он проведет Ремезова основным отпуском, чтобы во взводе не числился беглец. Ну, а за этот основной отпуск, сочника нужно вернуть обратно в часть.
В командировку за Ремезовым отправили Сергея и нашего взводного лейтенанта Тишинского. Через три дня мне позвонил Сергей.
Тишинский с Сергеем позвонили в дверь квартиры, где был прописан мл. сержант Ремезов. Через минуту дверь открыл… отец Ремезова. Живой, здоровый и невредимый. Сергей сильно удивился, хоть и знал, что Ремезов, скорее всего, всех надурил.
— Добрый день. Скажите, а Дмитрий дома? — спросил у отца Ремезова лейтенант Тишинский.
— Нет. Но он скоро придет. А вы кто, простите?
— Я его взводный командир лейтенант Тишинский, а это командир его отделения младший сержант Карпин.
— Очень приятно. Может, вы зайдете, и подождете его дома? — пригласил дружелюбный хозяин.
Тишинский с Сергеем прошли в квартиру.
— А что ваш сын делает дома? — спрашивал Тишинский у отца Ремезова.
— Ну, а что еще делают в отпуске солдаты? Отдыхает парень.
— А он вам сказал, что он в отпуске? — удивился лейтенант.
— Ну да. А что? — не меньше Тишинского, удивился мужчина.
В это время, как раз, пришел сам Ремезов. Увидев в своей квартире Сергея с взводником, он был, мягко говоря, в шоке.
— Ну, что, сам расскажешь отцу как ты домой приехал, или мне это сделать? — обратился Сергей к Ремезову.
Ремезов повернулся к отцу и спокойным голосом сказал:
— Папа, я сказал, что ты умер.
Я не смогу вам описать состояние мужчины, после того, как его сын сказал эти неприятные слова. Сергей мне описал это кратко — мужик после этого напился.
Взводный с Сергеем забрали Ремезова и повезли обратно в часть.
Я курил на крыльце казармы, когда увидел, как двое военных сопровождают одного гражданского. Военными оказались Сережка Карпин и лейтенант Тишинский, а вот гражданским был мл. сержант Ремезов. Радости моей не было предела. При одном только его виде — кожаная куртка, джинсы, черные туфли, отросшие волосы, я уже думал, как обломать ему весь этот гордый вид, который он так усердно придавал своему лицу. Создавалось впечатление, будто привезли не сбежавшего солдата, а авторитета — рецидивиста! Во мне просыпалась злоба. Он улыбался! Чем ближе Ремезов подходил к крыльцу, тем больше старался делать вид крутого парня. Вот наглец!
Ступая на крыльцо, Ремезов с улыбкой протянул мне руку:
— Здорово, Хохол! — поприветствовал он меня.
— Здорово, здорово. — ответил я с неохотой, но руки не подал, а пошел здороваться с прибывшим из командировки Серегой, на ходу кинув лейтенанту Тишинскому невнятное «Здрасьте». Обнявшись с Сергеем, мы пошли в казарму наблюдать за дальнейшими событиями, которые не заставили себя долго ждать.
Как выяснилось позже, лейтенант Тишинский позвонил майору Лютаеву и доложил о скором прибытии в дивизион беглого Ремезова. На пороге майор уже встречал Ремезова с распростертыми объятиями.
— Ну, что Ремезов? Как отдохнул? — с сарказмом спросил Лютаев.
— Нормально. — уже не так смело и не с таким гордым видом ответил тот.
— Пойдем-ка, поговорим. — Лютаев положил свою руку на плечо Ремезова словно старый друг, и повел его в штаб дивизиона, который находился в соседней двери. — А ну-ка, съебались все отсюда! — прокричал майор, входя в штаб, разгоняя всех штабных писарей, компьютерщика и прочих солдат находившихся там. Долго ждать они себя не заставили. Через 10 секунд, уже последний боец, выбегая из штаба, на ходу уронил пачку сигарет, но не решился ее подобрать. Когда же штаб опустел, майор взял огромную деревянную указку, и запер двери изнутри, оставшись наедине с, еще недавно ухмыляющимся, беглецом.
Все любопытные столпились у двери, чтобы подслушать разговор майора с мл. сержантом, но для этого не обязательно было так близко подходить — крик Лютаева слышан был на весь дивизион:
— Ты что ж, мразь, родителей своих не уважаешь?! — послышался отчетливый удар палкой и стоны Ремезова. — Ты, блядь, отпуск не мог попросить?! Ты как, хуило об отце сказал, а?! — снова удар указкой, но на этот раз сильнее. — Вы вообще как на свет-то такие появляетесь?! Пидоросня ебанная! В вас же, блядь, ничего святого нет! О родном папке такую хуйню сказать! Щенок, блядь!
Дальше все продолжалось в таком же духе еще минут десять — Ремезов стонал, а Лютаев орал на него и, все чаще и сильнее, лупил указкой, пока та попросту не сломалась. В тот момент я уважал Лютаева как никогда! Молодец мужик! Ей Богу, молодец!
Из штаба Ремезов выходил с помятым видом. Щеки были красные от пощечин майора. Волосы взъерошены. Рукав куртки был порван.
Я завел Ремезова в каптерку и остался с ним наедине.
— Ну, что, доволен собой? — спросил я у него глядя в глаза.
— Чо, бить меня будешь? — улыбнулся в ответ тот. — Ну, давай. А я потом в прокуратуру пойду!
— Вот как ты заговорил. Ясно. В прокуратуру, значить?…
Признаться, я хотел ударить его и не один раз. Ой, как хотел. Но потом я понял, что марать об него руки не стоит. Есть много других способов доставить человеку неудобства в армии.
— Я ж поверил тебе, гнида ты эдакая! Последнее от себя оторвал и тебе отдал, блядь! А ты, мразь так поступил. Увидел чужое горе у Саньки, и решил так же свалить? Как у тебя вообще язык-то повернулся про отца сказать такое?!
— Мне похуй на него!
На мгновение я потерял дар речи. Всякое я ожидал услышать от Ремезова, но чтобы такое… И знаете, он все время улыбался! Вот, смотрел на меня и улыбался. Мне не то, что ударить — убить хотелось. С трудом я себя тогда сдерживал.
— Ну и тварь же ты, Ремезов. — все что я смог тогда выдавить из себя.
— Да мне похуй! Можно подумать ты со своими друзьями ангел! Забыл, как вы нас принуждали вам прислуживать?! И чо?! Где твоя сраная мораль тогда была?! Я все равно убегу! — продолжал улыбаться Ремезов, явно меня провоцируя.
Вообще Ремезов как раз был одним из тех ребят, кого мы сделали в начале переворота своим личным слоном. Тогда он не был таким крутым и бравым парнем, как сейчас. Возможно, месяц на гражданке придал ему уверенности в себе, либо же ему друзья дали напутствующие советы, как правильно себя вести в армии.
— Убежишь, говоришь… Ну, ну. Спасибо, что предупредил.
Я вышел из каптерки. Злость просто съедала меня изнутри. Нужно было срочно покурить и успокоиться.
В курилке ко мне присоединился Димка Гурбанов.
— Отмудохал этого козла? — интересовался Димка про Ремезова.
— Нет. Он прокуратурой грозиться начал.
— Вот же урод! Сам же сбежал, а теперь прокуратурой… Может ночью «темную» ему сделаем?
— Не. Я для него другую участь приберег.
«Темной» в армии называли способ избиения солдата. Когда боец спал, его накрывали матрацам, или же одеялами и били ногами, палками, кто чем горазд. Потом нападающие разбегались в стороны. Пострадавший, естественно, никого не видел, а значить и опознать нападавших, не представлялось возможным. Но я решил не прибегать к насилию, а сделать все в рамках, так сказать, армейского приличия.
Точно так же, как я делал из Ремезова человека, я начал делать из него обыкновенное чмо. Для начала, я его заставил раздеться и отдать неуставные гражданские вещи. Потом я лично начал брить его одноразовой бритвой с тупым лезвием. Всю голову ему расцарапал неглубокими порезами. К тому же и брил я местами — тут побрею, а там нет. Вид был у Ремезова, словно у него лишай. Потом я выбрал из старой подменки самую страшную и грязную форму, да, к тому же, не по размеру. Мою форму, что я ему давал в дорогу, он выбросил дома.
Стоит пару часов поработать над имиджем человека, и он поразительно меняется! Увидев себя в зеркале, Ремезов, тут же, потерял всю свою спесь, которая так и перла из него, когда он приехал. Гордый орел стал общипанным воробьем.
Но и на этом я не остановился. Помня, что Ремезов грозился убежать, я привязывал его на ночь к кровати.
— Захочешь ссать — ссы в штаны. До утра тебя никто отвязывать не будет. — обрадовал я Ремезова, когда все ложились спать. — А будешь под себя ссаться, все тебя ссыкуном звать начнут.
Так же я наказывал дневальным, чтобы посматривали ночью за койкой Ремезова, чтобы он не вздумал себя отвязать. Хотя завязывал я так, что с утра приходилось потратить немало времени, чтобы развязать узел. Иногда приходилось просто разрезать веревку.
Финальным аккордом стали бронежилет, каска и вещмешок набитый песком, которые я заставлял носить Ремезова с самого подъема и до отбоя. Даже в столовую он ходил в таком виде — грязная, рваная форма, бронежилет, тяжеленный вещмешок и каска на голове. В строю, Ремезов сразу привлекал внимание других солдат. Все показывали на него пальцем и смеялись.
Я решил, что неплохо было бы, если б все знали, за что Ремезов так наказан. По моей просьбе, штабной компьютерщик распечатал большими буквами на альбомном листе такой текст: «Я не уважаю своих родителей!» Эту табличку я закрепил у Ремезова на бронежилете.
После трех дней позора, Ремезов взвыл:
— Хохол, прости меня! Правда, я больше так не буду! Клянусь, я не буду убегать!
— Хули мне твои клятвы? Теперь тебе вообще нет никакой веры! Да еще и прокуратурой грозился, забыл уже?!
— Не буду, Хохол! Никакой прокуратуры! Мамой клянусь!
— Ты мне таких вещей вообще не говори, гнида! Для тебя святого в родителях ничего нет! — я смачно плюнул Ремезову под ноги, хоть и очень хотелось в лицо.
Ремезов был жалок. Он все готов был сделать, лишь бы снять с себя тяжелое обмундирование, надеть нормальную форму и нормально подстричься. Будь моя воля, я бы до самого дембеля заставлял его так ходить, но ко мне уже подходил командир, говорил, чтобы завязывал с этой «показухой». А тут Ремезов сам каяться начал!
— От меня теперь не жди людского отношения к тебе. Свое лицо ты уже показал. Таких гондонов как ты еще поискать надо. Амуницию можешь снять.
Видели б вы, с каким облегчением он снимал с себя обмундирование. Как рад он был, что больше не будет привязанным к кровати. Что не будут над ним смеяться солдаты, когда проходят мимо.
Я же для себя четко уяснил, что не всегда можно решить проблему угрозами и кулаками — есть намного гуманнее способы, которые в сто раз эффективнее.
И еще, представьте, что ваше доверие к людям измеряется, ну, скажем, в процентах. Это все образно, чтоб вы понимали, о чем я говорю. А теперь представьте, что каждый раз, когда вас предают, или жестоко обманывают, вы теряете один процент доверия к людям. Причем проценты ограничены и теряются безвозвратно. Представили? Ну, так вот, после того случая, как минимум, один процент я потерял…
