Когда я появился на свет, светило солнце, и как мне потом рассказывали, у странных двуногих в тот день был праздник - труда и весны. Действительно, моя мама потрудилась, потому что я родился большим мальчиком.
Я был в безопасности. По соседству с нами (со мной и мамой) были какие-то похожие на маму существа, они снова и снова подходили к перегородке, почему-то уставлялись на меня и пытались просунуть то, что, как я потом узнал, называется носом. Но я всегда был защищён от них мамой: я понял, что мама - моя надёжная крепость, за стенами которой ничего не случится. Но с носатыми, похожими на маму, я всё-таки иногда нюхался, пока мама не успевала добежать и разъеденить нас.
Сначала мы были в леваде вдвоём с мамой, а потом, когда нас перевели на траву, с нами стал гулять дядя Голиаф.
Голиаф - большой поклонник мамы, а ещё с ним тоже безопасно, да ещё и интересно: он гуляет вообще везде, где хочет, и с ним мама меня отпускает! Правда, иногда начинает волноваться и звать, но я тогда быстро к ней бегу.
Всё моё прекрасное первое лето этой жизни прошло под присмотром няни Голиафа, а уж нагулялись мы с ним всласть. Как-то даже в сторону соседских огородов пошли (правда, нас быстро поймали наши двуногие). А когда мы уходили на прогулку без него, он обязательно нас догонял, потому что как же мы без его присмотра.
Где-то через месяц я стал более тесно знакомиться с другими лошадьми.
Вообще я очень любил кусаться. Маме будто бы нравилось, когда я прикладывался к ней зубами: она никогда ничего мне не сказала на этот счёт.
А вот другие лошади почему-то не оценили такой зубочесательной забавы. Они почему-то либо показывали в ответ, что их зубы больше, либо вообще демонстрировали, какие у них прицельные копыта, и я совсем не понимал, копыта-то тут причём. Но когда дело заходило уж слишком далеко, я показывал им, ритмично открывая-закрывая рот, что мои зубы маленькие и намерений злых я не имею.
Потом мы начали ходить на прогулки не только с мамой и Голиафом, но и с другими лошадьми. Двуногие почему-то восседали сверху них всех. А лошади почему-то все шли друг за другом.
Ну, я быстро понял, что нужно так ходить (в смене), и не позволял взрослым носатым мешать мне соблюдать строй. Хочу - пойду за этим, хочу - здесь вклинюсь, а чтобы оставаться в строю, могу вообще-то и копытами своё место отвоевать, "ну и что, что ты взрослый конь, порядок есть порядок, и я имею право на место в группе, пусть хоть тут, хоть там, хоть снова тут". Моя мама уверена в себе, а мама плохому не научит - я тоже в себе уверен. Взрослые лошади быстро поняли, кто я есть, и знали, что мне надо уступить дорогу. Правда, почему-то в какой-то момент вмешались двуногие, сидевшие на спинах моих сородичей, и начали меня не допускать в смену. Даже копыта от них не помогли.
Я держал всех своих под контролем, пока мы ходили на прогулки. А потом осенью нас с мамой переселили жить со всеми, и тогда почему-то взрослые лошади забыли, что я вообще-то большой и сильный, и настояли на том, что большие и сильные тут они, сказали, что мне надо знать своё место. Пришлось согласится. Но время всех расставит по местам.
Совсем забыл! Были ещё какие-то взрослые кони: все мальчишки, - но они почему-то стояли отдельно от других лошадей. Мне было так любопытно к ним пробраться! А они всегда так взбудораженно реагировали на мой приход! Звали и начинали бегать, как будто бы говорили "скорей, скорей, иди сюда!". Но почему-то дядя Голиаф никогда меня к ним не пускал. Я вообще не видел его таким злым и агрессивным, как когда он не пускал меня к этим парням. Он был как змея! Вытягивал шею далеко и низко к земле, уши ложил на шею (наивный, будто бы это помогло бы ему стать похожим на змею, только потому что уши прижал сильно и будто их нет), и самое главное - его движения были скользящими, и иногда он неожиданно нападал. Я не понимал, почему он всё время перегораживает мне путь, и я не оставлял попыток пробраться. Но пообщаться с конями он мне так и не давал. Потом я узнал, что один из них был моим папой.
Осенью, когда мы с мамой пожили со всеми и я уже подрос, меня отправили жить к папе. Наверное, решили восстановить справедливость, что оба родителя вообще-то достойны общения со своим ребёнком. Папа не подвёл, мы с ним сдружились, и он оказался очень приветливым и ласковым. Например, зимними днями и ночами, когда было очень холодно, можно было прийти к нему и прижаться - с ним становилось очень тепло! А когда у нас были сонные часы, папа мог положить голову мне на спину, и мы так вместе спали. Но недавно, в начале весны, папа почему-то начал реагировать на меня агрессивно. Наверное, у него гормоны заиграли, говорят, весной многие такому подвержены. В общем, с папой мы теперь вместе не живём. Только по соседству. Сейчас я живу с теми молодыми парнями, к которым меня не пускал Голиаф. Оказалось, что они очень общительные и любят поиграть. На них ещё поспать удобно.
Ах, да, я совсем не рассказал о двуногих, хоть и упоминал о них, а они тут всегда. Вообще, когда я родился, они припёрлись. Ну по-другому и не скажешь. И начали меня трогать везде, да уж, это было странно, скажу я вам.
Правда потом я понял, что это очень приятно - когда они меня трогают. Они меня гладят и чешут, и надо сказать, что я это очень люблю. И они не упускают случая сделать мне приятно.
Когда они пришли первый раз, мама, конечно, следила пристально, но всё же не прогоняла их, как прогоняла носатых. Да, она беспокоилась, но только немножко и буквально первые пару дней.
Сейчас двуногие иногда приходят со мной пообщаться, но не так, чтобы только погладить и почесать, хотя и это делают, надо отдать им должное. Вообще они машут надо мной верёвкой, просят пойти вместе с ними, ноги вот пытались отобрать, но объяснили - это педикюр, это помогает потом чувствовать лёгкость в ногах, и это совсем не страшно.
Вот так и живу. А первого мая мне будет уже год.
