Продолжение Госпитальные будни 5
Госпитальные будни 6
Кожа на стопе начала стремительно желтеть, твердеть, лопаться. Врач сказал, что норм. Ну ладно… Через некоторое время эта чешуя слезла, обнажив розовую и мягонькую, как у младенчика кожу.
Забыл добавить. Наложили мне на ногу лангету, от пальцев ног, до поясницы, что бы я, значит, сшитый нерв себе не оторвал. А уколы в жопу никто не отменял. А делали мне их три раза в день, да по четыре штуке зараз. А булка то одна! Скоро мягкие места на левом полужопии закончились, покрылась оно твёрдыми шишками, и больше не пропускала в себя тупые госпитальные иглы. Гнулись они.
-Ну что, куда колоть то? –Анюта задумчиво созерцала мою заколотую в хлам булку, снимая гнутую иглу со стеклянного шприца.
-Какие есть варианты? – со вздохом спросил я.
-Вариантов два, но они тебе не понравятся. –сестричка села ко мне на кровать. – В плечо, и в бедро.
-Давай в плечо… - поворочавшись, я стянул с себя госпитальную куртку.
В общем, скажу я вам, это было очень больно. Уж до чего я был привычный к тому моменту к боли, но калиевый пенициллин в руку, как и в бедро, это полная жесть. Слёзы вместе со звёздами из глаз выбивало на раз, и потом ещё час ломило всю конечность.
Сестрички как могли, находили мне натриевый пенициллин, но его было очень мало, он в основном уходил на офицеров. Так что, к появившейся в стопе прострельной боли от прорастающих нервов, подключилась боль от уколов.
Как назло, случилось ещё кое-что…
- Ну что, боец, готов перейти с просидола на анальгин? – поинтересовался травматолог на следующем осмотре. –Я больше не могу тебе его назначать. А других сильных препаратов у меня просто нет.
-Нет, -говорю,- абсолютно не хочу, потому как у меня сейчас прострелы такие начались, что я и через час после укола на ночь просидола от боли просыпаюсь. А от анальгина мне не жарко, ни холодно. Вы же знаете, что анальгин на нервы не действует…
-Знаю. Но сделать для тебя больше ничего не могу. Просидол колют при постоянном болевом синдроме. А у тебя прострелы пошли. Это значит, что ты наркоманом станешь. –врач помолчал, и продолжил.- Есть в аптеке Тромал. Он чуть послабее, чем просидол, тоже с группы «А» и привыкания к нему гораздо меньше. Но стоит он очень дорого… Напиши матери, пусть купит, пришлёт.
Попросил я через местных, узнать сколько стоит лекарство, и приуныл. Выходило, что маминой зарплаты санитарки хватит на десять дней моей относительно безболезненного существования…
Матери я ничего писать не стал, естественно… Родни богатой у меня не было. Да и время такое было, девяносто шестой год… Всё развалили, но ничего не создали.
И начались у меня суровые будни. В болевом тумане пролетело снятие лангеты, принудительное сгибание травматологом моего закостеневшего коленного сустава в распрямлённой ноге. Я отказался от анальгина, потому как он тоже болюч, а смысла колоть его не было. За этот месяц я похудел со своих шестидесяти пяти кг до пятидесяти четырёх.
Нервы прорастали всё стремительнее, и ногу дергало ежеминутно. Дергало так, что я валился с костылей, если в этот момент передвигался.
В общем, лежу я, только что принесённый парнями с коридора, мрачную мысль думаю. О том, как мне всё это до чёртиков надоело. Тут парнишка с соседней палаты заходит, шебутной такой, дерганный. Наверняка на гражданке бандитствовал.
-Пошли, -говорит,- со мной, покурим.
Подмигивает мне. А у самого в бочине дырка, оттуда трубка, на ноге бутылка. Только от наркоза отошёл, глаза стеклянные.
-Пошли…
В туалете он жестом фокусника достает из-под куртки баночку с резиновой крышечкой, и шприц.
- Я на гражданке кололся часто. –сноровисто набирает в шприц кубик жидкости. – Я еще на операционном столе очнулся. Смотрю рядом на столике стоит (название не помню), ну я его и прихватил. Мощная штука. Гарантию дам, всю ночь проспишь как младенец. Давай руку…
Так меня первый, да и последний раз ширнули.
Боль прошла мгновенно. Просто раз, и ноги отказали, я пытаюсь встать, и понимаю вдруг, что я просто разучился ходить.
Ору, значит, мужики, я ходить разучился, научите меня! А им всем весело. А у меня трыдец. Окна сами собой хлопают, пол под ногами кренится, и я скольжу к окну, и понимаю, что сейчас просто выпаду из окна. Падаю на пол и пошевелиться не могу. Вообще. А желто-белая плитка перед глазами начинает проваливаться, а там чернота. От дикого ужаса хочется орать, я проваливаюсь, и лечу в темноту…
Как тот парнишка и обещал, всю ночь я лежал в отрубе…
На следующее утро я проснулся, и дал себе зарок, что больше никогда в жизни я колоться не буду. И вот уже двадцать четыре года держу обещание.
***
Через какое-то время приехал батя(царстве ему небесного, рак доконал). Лежу я значит, ногой подёргиваю в экстазе от того, как у меня нервы срастаются… Заходит мужик в палату. Фигассе, батяня с Казахии приехал. Они с мамой уже как лет восемь в разводе были. У него уже другая семья, ребёнок от второго брака.
Батя, как всегда, когда не на работе, прибуханый слегка. Всю жизнь по сменам работал. Ни одного прогула, ни одного прихода на работу с похмела. Но, почти все свои выходные под «синим газом». Не, бывали и у него трезвые выходные. На коде несколько раз был.
-О, батя! –я сел на кровати. –Привет, ты как сюда?
-Сынок! –у самого из глаз слёзы льются. –Ты как? Нужно чего?
Батька всегда жутко сентиментальным был. Поговорили, поболтали. Он украдкой сунул руку в карман, вытащил чекушку, сделал большой глоток, с усилием загнал порцию водки в желудок. Сморщился, нюхнул рукав куртки.
-Бать ну ты чего? Ты зачем здесь то бухаешь? –укоризненно так ему сказал.
-Как я могу не пить, если сын мой единственный, раненый тут лежит… -
Всё понятно, был бы повод. А тут такой повод! Как не выпить? Озадачил его Тромалом, съездил, купил. Отпросил меня у врача, свозил в общественную баню, в отдельный номер. На руках положил в ванную, помог помыться, где я не доставал. Я лежу в горячей ванне, после укола Тромала, ничего не болит. Батя сидит рядом, прибухивает и плачет. В общем, походил он ко мне дней пять, еды на всю палату затаривал, сигарет. Подружился со всеми, провожали его домой всей палатой.
-Мировой он у тебя мужик. –старлей легонько стукнул меня в плечо. –цени…