loann

Проплутав тесными коридорами лабиринта, скрытого в глубине пирамиды, при тусклом свете фонарика сверяясь с древней картой, посланник наконец обнаружил тайный проход, ведущий в комнату фараона. Небольшая дверь, ничем не выделявшаяся на фоне покрытой иероглифами стены, с гулом отъехала в сторону, стоило только посланнику надавить на блок с изображением бога смерти. За дверью находилось просторное помещение, в центре которого лежал саркофаг. Шатаясь и бормоча молитвы, посланник подошёл к саркофагу и, напрягая оставшиеся силы, начал сдвигать с него массивную крышку. Когда тяжёлая плита грянула на пол, дрожащий луч фонаря нырнул внутрь саркофага, осветил сначала забинтованные ноги, затем - туловище мумии, и после - голову, ужасное коричневое лицо, на котором сверкнули чёрные живые глаза. Фараон тысячелетиями не видел свет, он зажмурился от резкой боли и открыл рот, пытаясь что-то сказать, но вместо слов из его груди вырвались лишь жалкие хрипы. Всё ещё полный страха, посланник достал из рюкзака термос, открыл его и протянул к губам мумии:

- Пейте, владыка! Эта вся вода, что у меня осталась.

Фараон жадно глотал воду, она лилась по подбородку и падала на грудь. Его замершее на века тело пришло в движение, напрягались одеревеневшие мышцы, трещали бинты. Он выпил всё до последней капли, неуклюже полуподнявшись, сел в саркофаге и, продолжая щуриться, осмотрелся вокруг.

- Почему ты пришёл один? - грозно спросил фараон.

Посланник не понял ни единого слова, но решил, что это, должно быть, приветствие.

- Приветствую вас, владыка! - заученной скороговоркой произнес посланник. - Я, последний из знающих великую тайну, явился сюда в положенный срок, чтобы пробудить вас. И да начнется царствие ваше! Да подчинится вашей магии мир, и молю, не забудьте сего ничтожного раба, одарите его песчинкой своего могущества!

- Что за мерзкие звуки ты издаёшь?! - зарычал фараон. - Я спрашиваю: почему ты один? Где вельможи и полководцы, где верховные жрецы, где мои новые жёны, почему они не пришли поклониться мне?

- Тысячи лет мои предки хранили вашу тайну, передавая её следующим поколениям вместе с картой этого лабиринта и рисунком звездного неба, каким оно должно стать в ночь вашего пробуждения. И вот, наконец, звёзды заняли нужное положение! Владыка, ваша эра настала! Произнесите же заклинание, которое сделает вас властителем всей Земли!

Посланник и фараон замолчали и некоторое время глядели друг на друга. Свет фонаря начал мигать.

- Моё правление, - задумчиво сказал фараон, - было эпохой расцвета культуры. В пророчестве сказано: когда я вновь оживу, моё царство будет ещё более великим и раскинется до краёв света. Все народы склонятся передо мной и заговорят на одном языке - моём! И вот я просыпаюсь и слышу этот отвратительный лай, в котором ничего нельзя разобрать. Из какой дикой страны ты, шакал, прибыл сюда? И почему ты один? Что ж, когда я выберусь из усыпальницы, я велю покарать всех, кто должен был присутствовать при моём возрождении. Но что, если... - внезапный ужас мелькнул в глазах фараона. - Что, если ты разбудил меня раньше срока? Проклятый дикарь! Выведи меня из пирамиды, я должен взглянуть на небо!

Фараон попытался встать на ноги, но рухнул рядом с саркофагом. Посланник бросился к нему и помог подняться.

- Вы хотите уйти отсюда, да, владыка? Понимаю, столько веков пролежать в этой гробнице... Но почему вы просто не прочтёте заклинание? Всего несколько слов - и весь мир у ваших ног! Вы же помните его, верно? О, владыка, я понял, вы хотите произнести его снаружи, вне этих ненавистных стен! Простите жалкого раба, посмевшего усомниться в вашей силе! Держитесь за меня, я помогу вам выбраться из лабиринта. Вот так, осторожнее... Вы так добры, о вашей щедрости слагали легенды! Вы ведь оцените мои усилия и верность моего рода? За тысячи лет мы вынесли немало горя, но никогда не забывали о вас. Мне не нужно многого. Я лишь хочу быть правителем какой-нибудь страны... в мире, принадлежащем вам, разумеется!

Опираясь на посланника, с трудом волоча ноги, фараон выбрался из пирамиды и запрокинул голову, вгляделся в безоблачное ночное небо. Несомненно, звёзды были расположены верно. Но где же величайший на свете город, его столица, последнее, чем он любовался, прежде чем погрузиться в многовековой сон? Или она не видна из-за этих песчаных холмов? Фараон повернулся к пирамиде и начал судорожно пытаться вскарабкаться на неё.

- Вы хотите прочитать заклинание с вершины пирамиды, правда? - с угасающей надеждой воскликнул посланник. - Что ж, если вам так угодно...

И посланник стал помогать взбираться наверх существу, которое он старательно продолжал считать всемогущим и которое уже еле могло двигаться. Блок за блок поднимались они, сдирая о камни бинты и кожу. Когда силы почти оставили посланника и ему показалось, что он не доберется до вершины живым, фараон знаком остановил его и обернулся, взглянул с высоты на расстилавшиеся перед ним просторы. И пронзительно закричал:

- О, боги, до самого горизонта - только песок! Мой прекрасный город стёрт с лица земли! Пророчество обмануло меня! Я должен был вернуться в свою столицу и занять принадлежащий мне трон, но где он теперь, где? Откуда я буду править и кем? О, горе мне!

В голосе фараона было столько отчаяния, что посланник и без знания языка понял - всё пропало. "Не стать мне владыкой даже самой захудалой страны..."

Молча сидели они рядом и наблюдали, как на востоке занимается заря.

- Эх, - вздохнул фараон.

- Мда, - протянул посланник.

У подножия пирамиды появился человек. Он заметил двух людей наверху и крикнул:

- Эй, парни, а ну-ка валите оттуда! У нас тут запрещено лазать по пирамидам, не слыхали что ли? Или в тюрьму захотели?

Жизнь — мириады бусинок-мгновений, нанизанных на нить судьбы. В последние годы Аня часто перебирает эти чётки, проигрывает в памяти сцены из своего прошлого, глядя на них как бы со стороны. В момент кульминации очередного воспоминания она останавливает время и внимательно осматривает обстановку, действующих лиц, себя. «Всё не то, - шепчет Аня. - Всё не так. Надо было поступить по-другому». Спустя годы правильный выбор кажется очевидным, но былого не вернёшь, и потому она снова и снова возвращается к прошедшему.

Дорога от дома до работы идёт через осенний парк. На работе — девчонки, дела и компьютер, дома — кошка, дела и компьютер, здесь же не существует ничего. Даже музыка в наушниках не спасает. Красно-жёлтая листва шуршит под ногами, порывы ветра вихрями поднимают её в воздух и рядом с Аней сплетается и кружит яркий осенний призрак. «Пора спать, - шепчет призрак. - Приляг, заройся в эту кучу листьев и спи, спи, спи...» «Нет, мне пока рано, - отвечает Аня. - Я ещё не дошла». «Куда? - смеётся призрак. - Ты просто слоняешься туда-сюда! Куда ты хочешь прийти?»

Каждый, кто гуляет в это время года по парку, немного маньяк. Каждому призрак советует оставить на земле холодное, уставшее тело: «Всё равно ты скоро сгниёшь, снаружи высохнешь, а изнутри превратишься в густую болящую слякоть». «Нет, это ты скоро сгниёшь, - не сдаётся Аня. - С каждым днём твои краски тускнеют и шорох утихает. А потом опустится снег и...» Идущая навстречу старушка растерянно качает головой: то ли все люди сошли с ума и разговаривают сами с собой, то ли телефоны стали совсем маленькие и незаметные.

Жизнь — это признание миру в любви. Аня уверена в этом. Как бы мир ни был равнодушен и жесток к жизни, она всё равно зародилась в его чреве и теперь множится и развивается. Какие бы он ни обрушивал на неё испытания, она продолжает дышать и надеяться на лучшее. Аня — маленькая частичка жизни — улыбается и выходит из парка. Осенний призрак с досадой смотрит ей вслед, разворачивается и бросается догонять старушку. Может быть, с нею ему повезёт больше.

"- Расскажи эту сказку,

Очень похожую на другие

И так не похожую

На мир, что притаился за дверью.

Мир злой, серый и страшный,

Но рядом с тобой он притихнет,

Ведь ты - добрый волшебник,

Ты должен быть им, я в это верю!"

" - Попроси у Вселенной

Мне достатка, тепла и успехов,

Чтоб мечты стали явью,

Со мной поделись своим волшебством.

Твоё слово по свету

Разольётся серебряным эхом

И откроет порталы

В счастливую даль моих детских снов."

Мир летит, беспощадно несётся.

Ты бежишь вслед за стрелкой часов

И не знаешь, как скоро твой финиш.

Ты увидишь, как хрупкое солнце

Резко падает за горизонт,

А потом ничего не увидишь.

" - Сделайся моей сказкой

О дружбе и настоящей любви,

Приезжай поскорее

В мой тоскливый и сумрачный город.

Жить в труде беспрестанном

И бесперспективном мне помоги!

Не позволь наглотаться

Таблеток или вскрыть себе горло."

" - Поговори со мною!

Может быть проведём время вместе?

Ночь уже наступила,

Но рано ещё ложиться в кровать.

Просто рядом побудем,

И жизнь станет чуть-чуть интересней,

Раз тебе почему-то

Не хочется для меня колдовать..."

Мир летит, беспощадно несётся.

Ты бежишь вслед за стрелкой часов

И не знаешь, как скоро твой финиш.

Ты увидишь, как хрупкое солнце

Резко падает за горизонт,

А потом ничего не увидишь.

В память об @ILoveFantasy, которой не стало год назад.

Одно из моих ранних детских воспоминаний является к тому же одним из самых страшных за всю мою жизнь. Не потому, что после не происходило ничего ужасного, вовсе нет, просто для только-только начавшего жить человечка это был первый пример того, насколько чудовищные образы способен порождать наш мир.

Я держу мать за подол поблекшего синего платья, она ведёт меня по пыльному лабиринту города, куда мы прибыли накануне. Жарко и хочется пить. Отец уладит дела с банком и приедет сюда через сутки, он знает это место как рисунок на своей ладони, а без него мы слепы и беспомощны. Улицы пустынны, все жители попрятались по домам от полуденного зноя. Мать изможденно оглядывается по сторонам, надеясь найти хоть какую-то подсказку среди хаоса деревянных строений. Внезапно мы замечаем неподвижно стоящего на перекрестке мужчину. Он из аборигенов, это видно по обнаженному, украшенному множеством татуировок торсу. На нём мокасины, штаны и широкополая шляпа из тех, что носят на Дальнем Юге. Матери не хочется подходить к нему, но у неё нет выбора.

- Доброе солнце! - говорит она. - Как нам пройти к дому хобнаря Мивжа?

Абориген смотрит на нас безучастно, кажется, он даже не услышал вопрос. Но через мгновение лицо его меняется, в глазах загорается мысль, он кивает и снимает шляпу. Большая, гладко выбритая голова и... Я даже не сразу понял, что это. Отверстия, много округлых отверстий в черепе. Тонкие, как от гвоздя, и толщиной в палец. Во лбу, темени, висках и затылке. Закупоренные пробками из воска и зияющие чернотой. Мужчина наклоняет голову, вращает ею из стороны в сторону, словно пытаясь что-то уловить в воздухе. Он вынимает и вставляет обратно пробки. Солнечные лучи проникают в глубину жутких дыр, озаряя их темно-красным сиянием.

Мать замирает и некоторое время испуганно глядит на аборигена, потом резко поворачивается ко мне, закрывает своей рукой моё лицо, пронзительным шёпотом приказывая: "Не смотри!" Но я уже всё увидел, кошмарный образ врезается в сознание тяжёлым грузовым паровозом и всепоглощающий крик рвётся из меня наружу. Так я впервые встретил дыроголового.

Страшная встреча убедила меня: люди могут быть не просто дурными, злыми и жестокими - это мерзко, но обыденно, они также бывают совершенно ненормальными, безумными, чуждыми человеческому пониманию. И не стоит спешить судить о них - под респектабельной шляпой вполне может оказаться истерзанная сверлом голова.

Дыроголовые или рмеонмцы, как они сами себя называли... Тогда люди из их племён ещё редко посещали наши города, мир между переселенцами и аборигенами был заключен всего два года назад. Ещё не выпустили приказ, обязывающий этих уродцев на городских улицах носить на головах мешки, в которых разрешалось делать прорези только для глаз, носа и рта. Белых людей пугала и возмущала их внешность, и никто всерьёз не верил в чудесные свойства отверстий, которые они просверливали в черепах друг друга с ранних лет и на протяжении всей жизни. Рмеонмцы считали, что помимо дыр, данных человеку от рождения, помимо глаз, носа и ушей, через которые можно чувствовать мир, и рта, с помощью которого можно говорить с миром, есть ещё и потенциальные дыры. Если правильно просверлить их, то откроются новые возможности для восприятия Вселенной и общения с ней. Так третий глаз помогает видеть будущее, четвертое ухо - слышать течение подземных вод, второй рот - напрямую обращаться к мёртвым...

За две дюжины лет мирного соседства, лишь изредка прерываемого кровавыми конфликтами, наши учёные составили подробную классификацию головных дыр. Отважные исследователи селились и проживали месяцы и годы рядом с рмеонмцами, а те охотно рассказывали о своих обычаях: как следует сверлить черепа, кому, в каком возрасте, для чего и каким инструментом. Однако ни один из поставленных опытов не доказал, что магические силы, приписываемые отверстиям, правда существуют. Дыроголовые предсказывали погоду, приманивали рыб в сети или отыскивали похищенных скакунов ничем не лучше белых людей. Похоже, сверление черепов действительно было только омерзительным ритуалом, простым суеверием, настолько крепко въевшимся в сознание аборигенов, что даже фанатичные миссионеры Основателя не смогли положить ему конец. Бесполезная и жестокая традиция, которая, несмотря на многовековую практику, нередко приводила к болезни и смерти. Так считали все мы. Так думал и я до прошлой весны.

"Весной всё оживает, и лишь хобнарь задыхается," - гласит пословица. Я полулежу возле костра, на котором в старом котелке готовится похлёбка. Рядом сидят Мивж, Бенрен и орф Рок. Мивж дремлет после ночного перегона стада, он крепкий и бодрый старик, но годы берут своё. Бенрен вырезает ножом из куска дерева фигурку хобна. Хобнарь мастерит хобна - у него совершенно нет фантазии. Рок виляет хвостом, две пары блестящих глаз смотрят то на котелок, то на меня, носы вдыхают аромат похлёбки, два влажных розовых языка дрожат в предвкушении завтрака. Я рассеянно листаю сборник стихов Винсента Черича, но, не ощущая тягу к поэзии в это жаркое утро, закрываю книгу и гляжу на своих товарищей, орфа, наших скакунов, привязанных неподалёку к одинокому сухому деревцу, и, наконец, на восток, на стадо хобнов, пасущихся у подножия большого холма, на вершине которого мы расположились. Тишина и покой. Здесь почти не чувствуется вонь хобнов, непрерывно испускаемая ими в тёплое время года - чем сильнее зной, тем чудовищнее запах. Однако я вижу лёгкую желтоватую дымку вокруг их громадных тел, в этой удушливой атмосфере увядают все травы, но чернолист - любимое лакомство хобнов - растет с поразительной мощью и быстротой. Уже сегодня к полудню из земли покажутся первые ростки, а через неделю обширное поле целиком сменит зелёный цвет на чёрный. Чтобы молоко и мясо хобнов не накапливали горечь, их придётся перегнать на другое поле, где нет чернолиста. Стоит весна, и к обычной вони примешивается сладковатый запах течки, сводящий самцов с ума. Повинуясь законам природы, они дерутся друг с другом, сначала топая ногами-столбами и толкаясь огромными бурыми тушами, а потом сплетаются длинными мускулистыми носами, стараясь лишить соперника воздуха. Побежденный задыхается и начинает дышать ртом, но рот в отличие от хобота не очищает испорченный воздух, и самцу становится дурно от вони. Так происходит в диких стадах числом в полторы-две дюжины голов, но под нашим надзором находятся пять дюжин голов, и запах такой сильный, что проигравший поединок самец может упасть в обморок. Поэтому, как только затевается драка, мы спешим разгонять хобнов, вооружившись длинными шестами и надев смоченные водой маски. Но сейчас стадо спокойно.

- Завтрак готов, - говорит Бенрен. Мы будим Мивжа, он просыпается и как всегда после сна долго надсадно кашляет - таков удел старого хобнаря. Откашлявшись, Мивж произносит с улыбкой:

- Надо же, уснул после перегона! Совсем слаб стал, пора бросать пастушье дело.

Его любимая шутка - насколько он стар. Разумеется, сам Мивж в это не верит, он полон сил, как и много лет назад. Смеёмся, я разливаю горячую похлёбку по мискам: одну - старику, одну - Бенрену, две - Року, чтобы обе его морды ели одновременно, и одну - себе. Мы едим и разговариваем, спорим, через три или четыре дня нужно вновь перегнать стадо, на костре варится кофе. Неожиданно Бенрен восклицает:

- Смотрите, там кто-то скачет!

На западе у горизонта показалась группа всадников. Мивж достаёт из рюкзака подзорную трубу и долго их разглядывает.

- Ну, кто там? Дыроголовые? - спрашиваю я. Утренняя расслабленность сменяется напряжённостью. Проверяю барабан своего духового револьвера. Все шесть пуль на месте.

- Похоже, они, - старик передаёт мне подзорную трубу. - Взгляни.

Около двух дюжин всадников среди густой зелени. Отчётливо видно, что на их головах нет шляп, волос или перьев. Рмеонмцы. Я возвращаю трубу Мивжу:

- Надо потушить костер.

Погасив огонь, мы лежим в траве и неотрывно наблюдаем за отрядом аборигенов, который, кажется, направляется прямо к нам. Наше волнение передаётся Року и его левая морда недовольно скулит.

- Тише, мальчик, тише! - говорит Мивж. Он гладит орфа по спине. - И что им здесь нужно?

- Может, пока мы тут пасем хобнов, началась война? - предполагаю я худшее. - Кто-нибудь из наших завалил дыроголового или дыроголовый - нашего, и теперь они рыщут повсюду и убивают белых. А мы как раз рядом с их землями.

- Гвоздь тебе в висок! - ворчит Мивж. - Не придумывай.

- А что, лет пять назад была похожая история. У них с собой копья и луки, ты заметил?

- Да, обратил внимание. Но они не расстаются с оружием даже в своих деревнях, таков порядок. Небесный Лучник всегда готов к бою, а рмеонмцы ему поклоняются.

- Они поняли, что мы здесь? Как? - вмешивается в разговор Бенрен.

- Дым, - коротко отвечаю я.

- Или учуяли хобнов, - Бенрен осторожно оглядывается по сторонам. Правильно делает, пока дыроголовые не подобрались слишком близко, надо убедиться, что вокруг нет другой опасности.

- Исключено. Я отсюда-то стадо почти не чую, да и ветер дует с севера.

- А может, они почувствовали нас своими дырками? - Мивж поворачивается и смотрит мне в глаза. - Как думаешь, Соц?

Я молчу. Старик жил с рмеонмцами несколько лет, он хорошо знает их язык и обычаи, но, как и все прочие исследователи, ни разу не наблюдал в действии их магию. Мивж просто поверил в неё с восхищением и страхом, как верят сами дыроголовые, и разубедить его невозможно.

Отряд тем временем подъезжает к подножью холма, уже не остаётся сомнений, что аборигены скачут к нам. Мы располагаемся вокруг кострища в непринужденных позах, словно вовсе не ждём никаких гостей. У каждого наготове револьвер, я прикрываю свой сборником стихов.

- Стреляем только по моей команде, - распоряжается Мивж. - Как обычно: Соц - берешь на себя правых, Бенрен - твои левые, я бью по центру.

Топот скакунов делается громче, слышится их стрекот и окрики всадников. Рок вскакивает с места и злобно лает в две глотки.

- Молчи! - приказывает Мивж, но орф не унимается.

И вот перед нами останавливаются две дюжины рмеонмцев на крупных скакунах темно-зеленой масти. Обнаженные по пояс, с телами, испещренными татуировками, среди которых преобладают изображения черепа и стрелы, вооруженные луками и копьями, с неподвижными лицами. Чуть впереди группы на эорпийском салатовом скакуне восседает молодая женщина, на её груди и плечах почти нет тату, но голова... как она не раскололась от такого количества дыр? Некоторые отверстия закупорены пробками с острыми наконечниками, отчего кажется, будто у женщины растут рога.

Мы молча смотрим друг на друга. Невозможно предсказать, что случится через мгновение. Если я начну стрелять прямо сейчас, скольких я убью, прежде чем в меня полетят копья и стрелы? Троих, четверых? Если мы будем стрелять вместе, то избавимся от дюжины рмеонмцев, но вторая дюжина прикончит нас. Нельзя спастись, понимаю я, и во мне рождаются панические мысли, надо было бежать, бежать и прятаться, а не ждать, прискачут они к нам или нет. Но это внутри, а внешне я всё так же расслаблено лежу возле кострища, словно только-только оторвался от стихов Винсента Черича.

Рогатая женщина что-то произносит. У неё сильный глубокий голос. Мивж отвечает ей, они обмениваются короткими фразами. Когда беседа завершается, старик поворачивается ко мне. Он выглядит удивлённым.

- О чём вы говорили?

- Дыроголовые просят дать им наши духовые револьверы и ружья.

- Зачем?

- Не знаю, она не хочет объяснять. Сказала только, что они вернут оружие, когда всё сделают.

- Сделают что?

Рогатая женщина вновь начинает говорить. Мивж отвечает, они о чем-то спорят. На этот раз диалог затягивается надолго, и пока звучит непонятная речь, я внимательно разглядываю рмеонмцев. Они кажутся очень уставшими, будто не спали несколько суток, и на телах некоторых видны свежие ожоги. Что всё это значит?

Закончив разговор с рмеонмкой, Мивж вновь обращается ко мне:

- Соц, мы должны им помочь.

- С какой стати?

- Появился очень опасный человек, он угрожает всем, и рмеонмцам, и нам, нужно убить его.

- Они сами не могут этого сделать?

- Нет, они пытались и потеряли половину отряда. Хотят использовать наше оружие, но эти дыроголовые никогда даже не видели револьвер и думают, что при выстреле не надо целиться - пуля сама летит в цель. В их руках наши пушки бесполезны, поэтому мы должны поехать с ними.

- Да что такого опасного в том человеке? Он обожрался кактусов? Пусть дождутся, когда его отпустит.

- Кактусы тут ни при чём, дело в дырах. Она сказала, что этот человек открыл себе пятый рот, и он становится всё сильнее...

- Бред, - я пожимаю плечами. - Если "опасный человек" - их соплеменник, то пусть сами с ним разбираются. Мы - простые хобнари, а не охотники за головами, скажи, что они обратились не к тем людям.

- Послушай! - Мивж очень сердит. - Я долго жил рядом с рмеонмцами и могу утверждать, что хорошо их знаю. Так вот, на моей памяти они ни разу не просили о помощи белых людей и, кроме того, ни разу не лгали. И если теперь они говорят, что какая-то опасность грозит всем нам и что только вместе мы сможем с ней справиться, значит, так оно и есть. Мы поедем с ними, отыщем и убьём их врага. Не забывай: в нашей тройке я - главный, и ты обязан мне подчиняться.

- Но что будет с хобнами?

- Здесь останется Бенрен. Он справится - стадо сейчас спокойно. Бенрен, ты присмотришь за хобнами?

Бенрен кивает.

- Хорошо... - Мивж гладит головы притихшего Рока. - Не грусти, мальчик, мы скоро вернёмся. Едем!

Весеннее солнце палит нещадно, и только к вечеру прохладный ветерок начинает гулять между холмов. Мы скачем вслед за рогатой женщиной, неизвестно куда и зачем, знакомые мне земли остались далеко позади, нас окружает территория дыроголовых. Рмеонмка наклоняет голову, вращает ею из стороны в сторону, словно пытаясь что-то уловить в воздухе. Она вынимает и вставляет обратно пробки, и иногда резко меняет направление движения. Кажется, мы бродим кругами, это похоже на нездоровый сон, который никак не прекращается. Я не доверяю дыроголовым, ожидаю предательства или засады, хотя непрерывная монотонная езда усыпляет бдительность. Мивж и рмеонмка молчат, остальные рмеонмцы изредка перекидываются фразами и тоже будто стараются нечто учуять.

Внезапно всё заканчивается: отряд останавливается, рогатая женщина что-то громко сообщает и воины спрыгивают со своих скакунов. Мивж спускается на землю и подходит ко мне:

- Он близко, дальше - пешком.

- Почему?

- Мы должны напасть неожиданно.

Такое объяснение мне не нравится. Если у него есть скакун - он от нас уйдёт, если нет - зачем нам лишать себя преимущества в скорости? Зачем подбираться незаметно, если он один, а нас много? В чём его сила и опасность? С нехорошим предчувствием я слезаю с седла. Рмеонмка и несколько рмеонмцев остаются со скакунами, остальные же, пригнувшись в высокой густой траве, направляются на запад, к небольшому пологому холму, над которым пылает красный шар солнца. Моё беспокойство растёт, я крадусь с револьвером наготове, справа меж толстых стеблей с духовым ружьём пробирается Мивж...

Солнечный свет бьёт прямо в глаза, и я не сразу замечаю человека, неподвижно стоящего на склоне холма. Он раскинул в стороны руки и запрокинул голову - странная поза для преследуемого убийцами. Мы подбираемся всё ближе, выстраиваемся полукругом, и вот первая стрела летит в него из травы, за ней вторая, третья... И тут же мир, обычный и привычный, разваливается на куски, перестаёт существовать: пламенные молнии ослепительно вспыхивают в воздухе, они исходят, кажется, из этого даже не шелохнувшегося человека, из его головы, и сбивают стрелы одну за другой. Мощный разряд ударяет в землю слева, там загорается трава, перекрикивая чудовищный грохот, вопят рмеонмцы, я вскидываю руку с револьвером и выпускаю в колдуна весь барабан пуль, но, похоже, промахиваюсь - он так же спокойно стоит посреди огненного кошмара.

- Уходи! - орёт Мивж. Я бросаюсь прочь, в следующее мгновение новая молния бьёт точно в то место, откуда я стрелял. Падаю, ползу, дрожащими руками пытаюсь перезарядить револьвер. Колдовская гроза не утихает. Вжавшись в землю, я лихорадочно соображаю, как мне убраться отсюда живым, как сбежать - это ведь не моя битва, меня просто не должно здесь быть.

В один из моментов, когда гром и крики вдруг замолкают и уши наполняет звенящая тишина, раздаётся выстрел.

- Я подстрелил его! - восклицает Мивж. Осторожно встаю и гляжу на холм: колдун согнулся, схватившись за бок, он пятится назад, медленно поднимается вверх по склону. Его голова несколько раз озаряется оранжевыми всполохами, затем молния вырывается из черепа и врезается в почву у самых ног Мивжа.

- Айэв-Основатель! - выдыхает старик. Я кидаюсь к нему. Ружьё выпадает у Мивжа из рук, он раскачивается из стороны в сторону, стараясь сохранить равновесие. Ещё чуть-чуть и он рухнул бы в горящую траву, но я хватаю и оттаскиваю его от огня.

- Мивж, Мивж! - кричу я старику. Он смотрит на меня так, словно видит впервые.

- Я ранил его... - хрипит старый хобнарь. - Добей...

Бегу вверх по склону холма. Рядом бежит рмеонмец с копьём. Мне не хочется думать, что только мы вдвоём не пострадали в этой бойне. Колдун скрылся за кустами-колючками, он перестал выпускать молнии, лишь тонкие струйки пламени иногда хаотично вылетают из его головы. Однако я не желаю первым столкнуться с ним лицом к лицу. Подбегая к колючкам, я резко ускоряюсь, начинаю протискиваться между ними и так же резко останавливаюсь. Рмеонмец, рванувший быстрее вместе со мной, не замечает моей остановки, он с треском проносится мимо и выскакивает из кустов. Тут же длинный огненный язык обжигает его грудь и лицо, рмеонмец со стоном падает, а я, выбравшись из зарослей следом, наконец, вижу колдуна вблизи. Это дыроголовый, такой же, как и прочие представители его племени. Он полулежит, облокотившись спиной о большой камень, его глаза широко открыты, живот и штаны густо перепачканы кровью. Маленький белый огонёк вырывается из узкого отверстия над его правой бровью. Пятый рот... Колдун ослаб от раны и устал от долгого боя, похоже, сейчас он не может причинить мне вред. Я направляю на него духовой револьвер. Он что-то быстро говорит, но я не знаю его язык. Я стреляю, стреляю шесть раз. Шесть новых дыр в голове. Маленький белый огонек гаснет навсегда.

автор: vk.com/loanntexts

Иногда лучшая защита – это нападение.

Я не хотел ждать, когда ручные зомби Бориса Рогалёва отыщут меня и Катю. Рано или поздно это произойдёт - они рыскали повсюду. Мы с Катей скитались по частным домам и незапертым квартирам, прятались в подвалах и на чердаках, совершали вылазки в полупустые магазины – всё время в бегах, нельзя долго оставаться на одном месте. Я забыл, что такое здоровый сон, засыпая, слышал тревожные скрипы и шорохи, а если мне и удавалось уснуть, то тут же появлялись они. Такие же, какими ежедневно я видел их наяву – из окон, сквозь щели в заборах или просто на улицах вдалеке. Они не были похожи на обычную нежить – нелепых, праздно шатающихся мертвецов, нет, зомби Рогалёва передвигались быстрым шагом или трусцой, целенаправленно, постоянно осматривались, прислушивались и принюхивались. Они раз за разом прочёсывали город и даже внешне более походили на живых людей, чем на заражённых. Жуткое сходство. Вряд ли приручённый мертвец становился умнее дикого, но стая в целом действовала пугающе осмысленно. День и ночь за нами охотились сотни, а то и тысячи зомби, и это число только росло – ручные часто нападали на диких и подчиняли себе. Возможно, среди их жертв были и незаражённые, но мне казалось, что во всём городе выжил только я. Я и Борис.

Я не хотел бежать из города. Оказаться зимой за его пределами – верная смерть. Здесь мы могли прятаться от холода и добывать в магазинах пищу, лекарства, одежду, оружие – всё необходимое. За городом нас ждали заснеженные леса и поля, дороги, перекрытые разбитыми машинами, и стаи голодной нежити. Да, наша группа собиралась перебраться весной в сельскую местность, чтобы возделывать землю, разводить скот, охотиться, рыбачить… Но нашей группы больше нет, остались я и Катя, а весна наступит нескоро. Хотелось бы верить, что мы сумеем продержаться до конца зимы, но с каждым днём надежда на спасение становилась всё призрачнее. Позавчера я пытался проникнуть на склад, надеялся найти там огнестрельное оружие. Взламывая стальную дверь, оглянулся и увидел, что метрах в двадцати от меня неподвижно стоит зомби. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, я приготовился к драке, но заражённый не стал нападать. Вместо этого он поднял голову и хрипло, раскатисто закричал. Через мгновение со всех сторон послышались ответные крики. Зомби боялся атаковать в одиночку, либо… либо Рогалёв приказал им действовать наверняка. Я рванул прочь, мертвец погнался за мной. Мне улыбнулась удача – он поскользнулся и упал в сугроб, я смог оторваться, однако кругом сновали они. Целые сутки ушли на то, чтобы выбраться из окружения, голодный и продрогший до костей, я вернулся к Кате в наше временное жилище. Вернулся, чтобы тут же покинуть и начать искать новый безопасный дом.

Мои силы на исходе. Я устал прятаться и убегать. Однако сдаться мертвецам Бориса или покончить с собой мне тоже не хотелось. Значит, оставалось одно – перейти в наступление. Сражаться с зомби без огнестрела – самоубийство, они сильные и невероятно живучие. Я даже лежавшие без движения безрукие-безногие тела старался обходить стороной – вдруг труп очнётся и попробует меня укусить? Однажды рука, просто оторванная от туловища рука схватила меня за голень, когда я случайно наступил на неё. Мне так и не удалось разжать мёртвую хватку, пришлось осторожно отрезать пальцы. Длинные, тонкие, ногти покрыты облупившимся розовым лаком – они непрерывно сгибались и разгибались на грязном полу, напоминая отвратительных червей. К горлу подкатывала тошнота. Я глядел на них и думал, что мне повезло – отделался синяками. Царапина или укус скорее всего привели бы к заражению. Полтора-два месяца назад превращение в зомби занимало несколько болезненных часов, однако в декабре вирус мутировал, и теперь заражённый становился нежитью практически мгновенно. Да, бороться с тысячами мертвецов было бессмысленно. Я мечтал убить Рогалёва, но как быть с охраной? Ещё до предательства его всегда сопровождала четвёрка крупных зомби, ему нравилось находиться среди них, ощущать свою власть. К тому же смерть Бориса не отменит приказ найти и умертвить меня. Что делать? Одной из бессонных ночей мне пришёл в голову отчаянный план: проникнуть на базу Рогалёва, выкрасть Препарат и с его помощью самому заручиться поддержкой нежити, создать свою стаю и биться с врагом на равных.

Итак, мы направились от окраины к центру города, откуда ещё недавно удирали, преследуемые нежитью. Продвигались медленно и осторожно, но неуклонно, не отступая назад ни на шаг. Нам перестали встречаться дикие зомби, ручных же сделалось раза в три больше, однако многие из них занимались разбором завалов и переноской вещей, а не охотой на выживших. Похоже, Борис уверен, что никто не захочет и не сможет просочиться в центральные районы. Что ж, мне это только на руку. Когда до цели осталось примерно два километра, я спрятал Катю в небольшом полуподвальном кафе – дальше я пойду один.

Подобраться к больнице, где раньше располагалась наша группа, а теперь в окружении нежити жил Рогалёв, было сложнее всего. Здесь обитало множество мертвецов, зачастую – лишённых двух-трёх конечностей инвалидов, бестолково ковылявших по обледенелым дорожкам. Пару раз я чуть не попался на глаза охранникам, помогло то, что лучшие охотники искали меня далеко отсюда, а рядом с базой остались бродить изувеченные зомби со слабым чутьём. Спустя несколько часов сидения в укрытиях и коротких перебежек я достиг больницы. Определенно, Борис никак не ожидал моего вторжения: вход на базу охраняла целая толпа, но в дворике с противоположной стороны здания меня никто не встретил. Оказавшись под окнами больницы, я стал доставать из рюкзака руки. Эти руки я тщательно подбирал всю предыдущую неделю: длинные, крепкие, не утратившие хватательный рефлекс. Первая рука вцепилась в плечо второй, вторая – в плечо третьей и так далее – у меня получилась прочная костно-мышечная верёвка. Я раскрутил и подкинул верёвку, пришлось сделать так несколько раз, прежде чем свободная верхняя кисть ухватилась за отлив окна второго этажа. Убедившись в прочности импровизированного каната, начал взбираться по нему.

Второй этаж, пятое окно слева – именно за этим окном находился кабинет, в котором наша группа хранила Препарат. Я надеялся, что Рогалёв оставил его там и мне не придётся искать заветную пробирку по всей больнице, кишащей мертвецами. Заглянул внутрь – маленький холодильник по-прежнему стоял в правом дальнем углу кабинета, рядом с ним – четыре новых больших холодильника. Зачем их сюда принесли? Неважно. Вряд ли Борис настолько глуп, что станет хранить Препарат вне морозильной камеры. Я попытался тихо и незаметно открыть окно снаружи, но это оказалось невозможно. Значит, надо действовать громко и быстро – я вошёл в окно боком, выбив стекло плечом, и рухнул в груду осколков на полу. Порезался – не смертельно, толстая зимняя одежда уберегла от серьёзных ран, однако теперь нежити будет проще меня учуять. Кинулся к маленькому холодильнику – скорее, сейчас они сбегутся на шум! – открыл дверцу – вот же она! – схватил пробирку с Препаратом, лежавшие рядом шприцы, засунул в рюкзак и прислушался. Тишина, только сердце стучит. Неужели не услышали? Мой взгляд случайно упал на один из новых холодильников, и я машинально прочитал на листе, прикреплённом к нему скотчем: «Ларионова». Фамилия Кати! Распахнул холодильник – пустой. К другим холодильникам тоже приклеены листочки: «Ведецкая», «Емельянина», «Гусева» - девушки из нашей группы. Я открыл дверь с надписью «Гусева» и застыл на месте: внутри сидела Настя Гусева. Она была очень бледной и совершенно голой, колени прижаты к груди и обхвачены тонкими руками, на правом запястье – чёрный след от укуса. Настя приоткрыла глаза и угрожающе зарычала. Я захлопнул холодильник. В этот момент в коридоре послышался нарастающий топот множества ног – моё вторжение не прошло незамеченным. Когда я вылезал из окна, дверь в кабинет отворилась и передо мной предстал зомби, старик со всклокоченной бородой и в рваном костюме. При виде его по мне прокатился ужас, зародившись в затылке, он разошёлся по позвоночнику, заставил тело содрогнуться. Я спустился по канату из рук, побежал прочь, за спиной хрипели голоса и скрипели по снегу шаги, а я летел, не оглядываясь, и перед глазами всё стояли белые ноги Насти и безумное лицо мёртвого старика, который был когда-то профессором Самариным.

Иван Фёдорович Самарин, доктор медицинских наук, сразу после начала зомби-апокалипсиса сумел организовать одну из самых крупных и эффективных групп выживших. Первое время в её состав входили его родственники, друзья, коллеги, а также персонал и пациенты Городской больницы №1, которая сделалась базой группы. К больнице стекались толпы людей и мертвецов, поставленные у входа часовые отбивались от нежити, осматривали уцелевших и впускали тех, на чьих телах не находили укусов и царапин. Несмотря на бдительность охраны, в здание всё же проникли заражённые и, превратившись в зомби, устроили бойню, уменьшив число выживших на четверть. После этого случая группа полностью изолировалась от внешнего мира. Шли недели, за окном всё реже виднелись человеческие фигуры, подходили к концу припасы, холодало. Профессор Самарин сформировал небольшие вооружённые отряды и отправил их за пищей, лекарствами и одеждой. Вскоре такие отряды начали постоянно курсировать в различные точки города. Они разведывали обстановку, добывали необходимые вещи и иногда приводили на базу редких счастливчиков, чьё здоровье и честность не вызывали сомнений. Именно ребята Самарина обнаружили меня и Катю, забаррикадировавшихся в коттедже, голодных и потерявших надежду на спасение. Так мы стали частью больничной группы.

Меня сделали членом отряда «наблюдателей», следивших за перемещениями и поведением мертвецов. Чтобы одолеть врага, его надо как следует изучить. И пока у нас не получалось связаться с другими крупными группами, все сведения о нежити приходилось собирать самим. Что такое зомби? Никто не знал. Мы поймали несколько особей, профессор Самарин проводил над ними медицинские эксперименты, но их результаты лишь вызывали недоумение. Было ясно одно: зомби – совершенно иная, ни на что не похожая активная форма существования материи. Разобраться в поведении нежити оказалось гораздо проще, мы справились с этим за месяц. Мертвецы передвигались по городу стаями, во главе каждой из них стоял вожак, который воплями и жестами отдавал команды. Когда стая сталкивалась с другой стаей или нашим отрядом, она нападала, стремясь перекусать врагов. Зомби сражались друг с другом, пинаясь ногами и отмахиваясь руками, но как только зубы одного смыкались на теле другого, бой тут же прекращался, укушенный покорялся воле укусившего. Это явление особенно заинтересовало профессора Самарина. «Приведите мне двух мертвецов из разных стай!» - приказал он. Мы привели, затем ещё раз, и ещё… В ходе многочисленных опытов профессор выяснил, что в момент укуса в организме укушенного зомби вырабатывается некий «гормон подчинения». Укушенный признаёт вожаком того, кого видит перед собой во время действия гормона. Самарину удалось извлечь гормон и приготовить Препарат на его основе. Иван Фёдорович всадил шприц мертвецу в висок, ввёл Препарат прямо в мозг – зомби прекратил рычать и рваться с цепи. Он спокойно, внимательно глядел на профессора, словно ожидая приказа. Но как отдавать команды, понятные для нежити?

Вот тут-то и показал себя Борис Рогалёв. Он был обычным членом добывающего отряда, но, узнав об успехах профессора Самарина, явился к нему и сообщил, что до апокалипсиса дрессировал животных. «Дайте мне шприц, и эта тварь будет приносить вам тапочки!» Профессор согласился, Рогалёв вколол Препарат мертвецу и начал его обучать. Борис обладал немалым талантом в своём деле: вскоре зомби перестал бросаться на других выживших, научился садиться, ложиться и подавать голос по команде, сопровождать хозяина шагом, бегом или ползком, охранять территорию или указанного человека, атаковать… Всех нас тогда поразила работа Рогалёва, мы восхищались им, а он расхаживал с важным видом, всё время в компании ручного мертвеца, демонстрировал разные трюки и не собирался останавливаться на достигнутом: «Мне нужно больше тварей!» Мы приводили новых зомби, Борис вводил Препарат и продолжал дрессировку. Теперь, если показать мертвецам какую-нибудь вещь, они отыскивали в городе похожие предметы и приносили их на базу. Они различали людей и повиновались либо не повиновались им в зависимости от приказа хозяина. Стаи нежити почти полностью заменили добывающие отряды, люди требовались только для поиска чего-то специфического, нешаблонного. Ручные зомби нападали на диких, подчиняли себе и передавали подчинённым задания Рогалёва. Число приручённых мертвецов постоянно росло, впервые после апокалипсиса у нас появилась надежда на светлое будущее, мы пребывали в безумном восторге и не сразу заметили, что Борис и к нам, членам группы, стал относиться, как к слугам. Он контролировал всё, действовал только в соответствии со своими планами и амбициями, а остальными людьми откровенно пренебрегал и помыкал. Когда наше терпение лопнуло, профессор Самарин организовал общее собрание. Он поблагодарил Бориса за труд, но призвал его научить других членов группы искусству дрессировки и сделать так, чтобы зомби одинаково повиновались всем и каждому: «Вы ведь прекрасно понимаете, как это опасно – когда власть сосредоточена в руках одного человека». Рогалёв хмуро смотрел на выживших, четвёрка высоких мертвецов стояла за его спиной. «Ладно» - ответил он. В ту же ночь зомби Бориса напали на нас, многие были заражены и убиты. Мне и Кате удалось сбежать из больницы, сбежать без еды и оружия на дикую окраину города. Именно там нам и встретился мертвец, который укусил Катю.

Маленькое полуподвальное кафе было давно разграблено и заброшено: на опрокинутых столиках и стульях лежал толстый слой пыли. Длинные узкие окна, однако, уцелели, поэтому в помещении чуть теплее, чем на улице. Я ввалился в полумрак кафе и, тяжело дыша, опустился на стул. Снаружи завывала метель. Откуда-то издалека, словно из параллельного мира, доносилась перекличка зловещих голосов. Кажется, они потеряли мой след. Я всё ещё не до конца верил в своё везение – поспешно расстегнув молнию рюкзака, дрожащей рукой достал из него пробирку с Препаратом. Светло-зелёная жидкость в блестящем сосуде – ключ к приручению зомби – теперь у меня. Предстояло сделать то, чего я больше всего ждал и вместе с тем боялся. Открыл пробирку, набрал в шприц Препарат, закрыл пробирку и положил её в рюкзак, осторожно направился за стойку. «Катя!» – негромко позвал я. В ответ послышалось клацанье зубов. Удивительно, но даже в таком состоянии она откликалась на имя. Это давало надежду, что мою девушку удастся воскресить.

Катя находилась там же, где я её и оставил – на табуретке за стойкой кафе. Отрубленная голова с копной рыжих волос – и только. Каждый раз, когда я смотрел на неё, мне становилось не по себе, как будто внутри что-то обрывалось. После укуса мертвеца Катя превратилась в нежить, она пыталась убить меня, и мне пришлось её расчленить. Руки, ноги, туловище, крепко связанные и брошенные в мешок, я спрятал в одном из домов на окраине, а голову всегда носил с собой. Она сделалась чем-то вроде символа моей ненависти к Рогалёву, символом того, что мне больше нечего терять, я обязан выжить и отомстить Борису. Но в глубине души я продолжал надеяться, что каким-то невероятным чудом Катя вернётся, может быть, появится лекарство от зомби-вируса, её тело восстановят и вылечат, ведь, возможно, её сознание не погибло, оно до сих пор здесь, в голове, отзывается же она на имя… Она не причиняла мне неудобств, только иногда корчила гримасы и пыталась укусить. Как и всякий дикий зомби, Катя была враждебно настроена к живым, и я собирался это исправить.

Я протянул к ней руку, аккуратно поднял за волосы и положил на стойку. Острые зубы грозно стучали, глаза безумно вращались в орбитах. «Потерпи, красавица, потерпи!» Я глубоко вдохнул и вонзил шприц ей в висок. Катя открыла рот и беззвучно закричала, я выдернул иглу. Десятки выражений стремительно сменились на её лице, мне показалось, что сейчас голова взорвётся или произойдёт ещё что-то страшное, непоправимое… Но мышцы лица расслабились, и оно вдруг стало совершенно спокойным. Что это – неужели окончательная смерть? Я убил её? «Катя!» - прошептал я. Где-то совсем близко завопил зомби, ему ответил другой, третий... «Катя!» Они напали на мой след и скоро найдут меня. Я должен снова бежать, прятаться, потом приручать мертвецов с помощью Препарата, дрессировать их, вести армию против Бориса. Это имело смысл, но не теперь, внезапно всё потускнело, сделалось глупым, чужим, никак не относящимся ко мне. Словно вера в будущее жила не в моей голове, а в её. «Катя!»

«Катя!» Веки дрогнули, она взглянула на меня. На несколько секунд я застыл, затем медленно коснулся её щеки указательным пальцем. Она проследила за движением руки, не пытаясь её укусить. Препарат подействовал! Катя жива - жива настолько, насколько жив зомби – и больше не опасна. Я прижал её к груди, зарылся лицом в густые волосы. «Это только начало, только первый шаг, дальше будет лучше, всё будет хорошо!» Новый крик нежити за окном вернул меня к реальности – пора уходить.

…Они окружили меня и загнали на крышу многоэтажки. Поднимаясь по лестнице, я хотел укрыться в какой-нибудь квартире, но все двери были либо заперты, либо сломаны. Внизу нарастал раскатистый грохот шагов. Забравшись на скользкую крышу, я подбежал к её краю – лучше спрыгну и разобьюсь, чем стану марионеткой Рогалёва. Словно в жутком сне, зомби приблизились ко мне, обступили плотным полукругом. Один из них закричал. Ему ответили голоса на улице. Протяжные вопли разнеслись по городу и затихли где-то вдалеке. Время застыло, только кружились снежинки, заметая холодную мёртвую толпу. Но вот задние ряды зашевелились, нежить расступилась, пропуская вперёд Бориса Рогалёва. Он взглянул на меня, и недобрая улыбка исказила его лицо.

- Где Препарат, сука? – не тратя время на приветствие, вкрадчиво спросил Борис. – И где Катя?

- Мертва, Катю укусил заражённый и мне пришлось уничтожить её, - я снял со спины рюкзак и теперь держал его в вытянутой руке. Рука сильно дрожала. – А Препарат здесь, в рюкзаке. Сейчас полетит вниз.

- Погоди! – резко крикнул Рогалёв, отчаянно жестикулируя. Я не двигался, и к Борису быстро вернулось самообладание. – Значит, Кати больше нет? Жаль, я уже приготовил для неё место в своём гареме… Чего ты хочешь?

- Хочу остаться человеком. Уйти из города, и чтобы твои зомби меня не преследовали. Пообещай мне это, и я отдам тебе Препарат.

- Обещаю! – просто сказал Рогалёв. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. – Ну?

Я аккуратно положил рюкзак на оледеневшую поверхность крыши и подтолкнул его – рюкзак заскользил к Борису. Тот поднял его и начал обыскивать боковые карманы.

- Идиот! – произнёс он. – Не хочешь стать зомби. Ведь это счастье – тебе ничего не будет нужно, ни еды, ни сна, ни тепла. Понимаешь? Ни-че-го. Мертвецам не надо выживать. А мне вот приходится несладко, но должен же вами кто-то руководить? Кто-то разумный… Да где пробирка? – Рогалёв расстегнул молнию основного отделения. – А-а-а-а-а!!!

Пустой рюкзак отлетел в сторону, Борис бешено замахал рукой, в которую мёртвой хваткой вцепилась зубами Катя. Её рыжие волосы развевались, словно Рогалёва охватило пламя. Ему всё же удалось освободиться, голова девушки вместе с вырванным из кисти куском плоти откатилась к моим ногам. Борис обречённо скулил, зажимая кровавую рану, его лицо выражало абсолютный ужас человека, который понял, что сейчас погибнет. Но это продлилось недолго: глаза предателя остекленели, лицо утратило всякое выражение, вместо жалобного стона послышался угрожающий рык. Превращение произошло – зомби-Рогалёв медленно приближался ко мне, вслед за вожаком тронулись и остальные мертвецы, до того момента стоявшие неподвижно. Полукольцо смыкалось. Я поднял голову Кати, чтобы она глядела точно в глаза Бориса и сказал:

- Стой!

Катя несколько раз щёлкнула зубами – Рогалёв остановился, замерла его стая. Я подошёл к нему и подобрал рюкзак. Меня трясло. Да, расслабляться ещё очень и очень рано, надо будет показать и другим мертвецам, кто теперь главный, нужно найти к ним подход, чтобы управлять ими так же эффективно, как это делал Борис Рогалёв… А что потом? Искать выживших за пределами города? Сражаться с чужими стаями? Столько трудностей впереди. Однако, как же прекрасно – все местные зомби принадлежат моей девушке!

Вечер. За окном темнеет - я включаю настольную лампу. Электрический свет разливается по столу, порождая лёгкие блики на его поверхности, делает комнату тёплой и уютной, а её оставшиеся во мраке уголки - загадочными. В моих руках карандаш и линейка, привычные инструменты, словно сроднившиеся с пальцами. Я аккуратно провожу линии на больших листах, проставляю размеры, наношу надписи. Красота проекта дома очаровывает меня. Штрих за штрихом, деталь за деталью - идея постепенно обретает форму на бумаге. Возводятся стены и перекрытия, растут этажи и лестницы, плетутся сети труб и проводов, создаются интерьеры. Во всём должен быть строгий порядок, чертежи и схемы - отдельный мир со своими законами, моё зрение полностью сконцентрировано на размеченной плоскости, в то время как слух... слух ловит редкие звуки среди окружающей тишины. Это ещё один мир, существующий параллельно чертежу. В нём нет порядка, лишь хаотичные всплески шума доносятся из-за окна. Вот проехала мимо машина, ветерок тронул ветви деревьев, раздались и замолкли детские крики, залаяла собака... Внешняя вселенная неподвластна мне, но это меня не пугает, ведь я отделён и защищён от её прикосновений.

Неторопливо текут минуты. Небо становится чёрным, звуки тонут в ночной пустоте. Я продолжаю работать, но моё внимание понемногу рассеивается, разум застилает пелена посторонних образов, нечётких, грозных. Рваные тени проносятся на периферии сознания. Уже близко, движутся сюда... Волны мурашек проходят по телу. Пытаюсь вновь сосредоточиться на чертеже и внезапно чувствую голод - я давно не ел. Ничего, перед сном обязательно подкреплюсь. Заканчиваю лист, берусь за новый и слышу голоса на улице, кажется, два мужских и один женский. Так поздно... Хлопает дверь подъезда, они поднимаются по лестнице, гул шагов делается всё громче. Останавливаются на моей площадке, о чём-то говорят. Я замираю, стараюсь не дышать и сквозь удары сердца вслушиваюсь в их речь. Слов не разобрать. Ключи звенят и поворачиваются в замках. Открывается и затворяется дверь. Они вошли в соседнюю квартиру. Они здесь. Всё время, пока я завершаю свой труд, эта мысль не даёт мне покоя. Проект не так важен, когда рядом находятся гости. Я снова хочу их услышать, но беззвучие заполнило все миры. Наверное, они сразу легли спать, ведь парень и девушка сильно пьяны, хозяин должен был позаботиться об этом.

Последняя чёрточка – я откладываю бумаги в сторону и расстилаю перед собой план соседней квартиры. Так и есть: двое лежат на кровати в дальней комнате, третий притворяется спящим на диване в гостиной. Я стираю его ластиком вместе с диваном – он выполнил свою задачу, когда мне опять понадобится приманка для гостей, я нарисую нового. Пару на кровати так легко не сотрёшь, чтобы усвоить внешних людей, нужно их переварить. Беру карандаш с линейкой и заделываю выход из комнаты. Теперь с пищей можно поиграть, но сегодня я не в настроении, мне просто хочется есть, и я не стану их будить. Мои следующие действия доведены до автоматизма. Провожу в соседнюю комнату газовую трубу и пускаю газ. Когда добыча перестаёт дышать, убираю трубу и открываю окно, чтобы проветрить помещение. Закрываю окно, наполняю комнату кислотой, жду, когда трупы расщепятся, и всасываю получившуюся питательную жижу обратно. Она поступает в меня по трубам, выходящим из пола, по телу разливается приятное тепло, а в голове поочерёдно вспыхивают воспоминания гостей. Я вижу здания, в которых они бывали при жизни, некоторые элементы приводят меня в восторг, я использую их завтра, когда снова буду совершенствовать свой дом. Жаль, что его нельзя перестраивать снаружи – это привлечёт лишнее внимание. Другие ворвутся в мой мир и разрушат его нетронутую гармонию. Я выключаю настольную лампу и засыпаю.