klapaucjusz

Дело в том, что в древнегреческом существовало противопоставление придыхательных и непридыхательных согласных. Если мы сравним русское кит и английское kit, то разницу слышно хорошо: английское k в начале слова произносится с ощутимым придыханием, а русское нет. Но ни для того, ни для другого языка этот признак не является смыслоразличительным: если по-русски вы скажете кˣит, а не кит, это не будет воспринято как другое слово (аналогично в английском). А вот в древнегреческом придыхание могло различать слова, и несложно подобрать минимальные пары, доказывающие это:

Таким образом, в древнегреческом было не два ряда согласных (звонкие и глухие), а три:

Когда римляне познакомились с греческой культурой, они утащили домой не только кучу статуй, но и массу греческих слов. При этом на письме придыхание обозначалось при помощи буквы h, что довольно логично: φ = ph, θ = th, χ = ch. Например, χορός = chorus, θρόνος = thronus, φαλλός = phallus.

Разумеется, правильно выговаривать придыхательные согласные умели только те, кто хорошо владел греческим, как правило, представители высших слоёв общества. В народной (вульгарной) латыни ph, th и ch произносились как просто /п/, /т/, /к/. Это хорошо видно в том числе по судьбе греческих заимствований в романских языках (о colaphus «удар» и apotheca «склад» я рассказывал в отдельных постах).

В начале нашей эры греческие придыхательные перешли в спиранты, то есть звуки, при произнесении которых органы речи не смыкаются: φ стал произноситься как /ф/, θ как первый звук в английском thin, а χ как /х/.

Система принимает следующий вид:

Когда славяне, принявшие православие, стали активно заимствовать греческую лексику, они столкнулись с проблемой: ни звука ф, ни звука θ в их языках не было. И если ф ещё хоть как-то можно было выговорить, то θ не давался (и не даётся) совсем. Когда Константин-Кирилл придумывал для славян глаголицу (см. отдельный пост на тему), для ф он букву создал, а для θ – нет. В так называемую «кириллицу», которая на самом деле представляет собой модифицированный греческий алфавит, буква θ была перенесена как ѳ (фита́). Южные славяне читали её как /т/, а восточные – как /ф/. Оба решения взяли по половине от произношения греческого θ. Это хорошо видно по передаче грецизмов:

То же и в личных именах:

Кстати, на территории Юго-Западной Руси существовало также «комбинированное» произношение – ѳ читалась как фт. То есть, не Марфа, и не Марта, а Марфта. Об этом писал в своё время Тредиаковский в трактате «Разговор между чужестранным человеком и российским об ортографии старинной и новой и о всем что принадлежит к сей материи»:

А что насчёт западноевропейских языков? В Средние века европейские книжники крайне плохо владели греческим. Однако ситуация изменилась в эпоху Возрождения. Интерес к античности подстегнул развитие греческой филологии. А в Новое время становление современной науки потребовало создания многих сотен новых терминов, которые обычно образовывались из латинских и греческих корней. Понадобилось как-то читать эти греческие заимствования. Ориентироваться стали уже на новое, фрикативное произношение φ, θ и χ, с той поправкой, что в английском нет звука /х/, в немецком /θ/, а во французском ни /х/, ни /θ/.

Когда после «прорубания» окна в Европу в русский язык хлынули западноевропейские заимствования, среди них были и грецизмы. Естественно, если грецизм попадал к нам через французский или немецкий, греческое θ передавалось уже как -т-, а не -ф-. Это-то и привело к появлению дублетов, перечисленных в начале поста. Орфография (ὀρθογραφία), пафос (πάθος) и кифара (κιθάρα) у нас напрямую из греческого, а ортодокс (ὀρθόδοξος), патетический (παθητικός) и гитара (κιθάρα) через посредство других языков (в случае гитары – испанского).

По этой же причине питон (Πύθων) с -т-, а пифия (Πυθία) с -ф-, хотя слова однокоренные. Аналогично Фермопилы (Θερμοπύλαι «тёплые ворота»), но термометр. Рифма и ритм и вовсе восходят к одному и тому же греческому слову – ῥυθμός «размеренность, ритм, такт».

Но чаще всего побеждала одна из двух конкурирующих форм. Как мы уже видели, Тредиаковский предпочитал вариант ортография, но верх одержала орфография. Остались в прошлом феология и феологический, сейчас говорят только теология и теологический.

Патриарх и холмогорский архиепископ Афанасий (бывший некогда раскольником) вступают в феологический спор. [А. С. Пушкин. История Петра: Подготовительные тексты (1835-1836)]

Вивлиофика уступила место библиотеке.

Греческое μαθηματικά первоначально закономерно передавалось как мафиматика:

Послушаем теперь, как молодые люди о науках рассуждают. ― Что в науках, ― говорит Наркис: ― астрономия умножит ли красоту мою паче звезд небесных? ― Нет: на что ж мне она? Мафиматика прибавит ли моих доходов? ― Нет: чорт ли в ней! Фисика изобретет ли новые таинства в природе, служащие к моему украшению? ― Нет: куда она годится! [Н. И. Новиков. Живописец. Третье издание 1775 г. Часть I (1775)]

Был также комбинированный вариант мафематика. Но победила, как мы знаем, более «европейская» математика.

Другие слова в язык наш умножены от других европейских языков купно с науками филозофскими и вещми, от них получаемыми. Но сии двоякого состояния, яко одни такие, которые мы перевести не можем, разве новые имяна делать, яко физика, мафематика, метафизика, навигация, фрегат, шнава, пистоль, кронверк, ревелин, помаранец и пр.; другие такие, что хотя можно переменить и прежде имели, да такие имяна, которые могли о других вещах разуметься, яко бомбу имяновали шеленая, феерверк ― потеха, канал ― прорыв, капитан ― сотник. [В. Н. Татищев. Разговор дву приятелей о пользе науки и училищах (1733)]

Краткое резюме: всё дело в том, что в греческом буква θ первоначально обозначала звук /тˣ/, а затем такой же звук, как в английском thin. В заимствованиях из греческого напрямую в русский он передавался как /ф/, а если посредником выступал один из западноевропейских языков, то как /т/.

Почти у всех слов из этой таблицы *-dlo является суффиксом. Только у *sadlo это не так, поскольку корня *sa- в праславянском не было. Зато был *sad-, он прекрасно сохранился в русском глаголе садиться. Был и суффикс *-lo, его хорошо видно в *děti «делать» > *dělo «дело». Таким образом, *sadlo членится как *sad-lo. Название своё оно получило, вероятно, потому, что сало «садится» на мясо и внутренние органы.

От того же корня, но с другим суффиксом было образовано слово сажа (праславянская форма – *sadja /садйа/), поскольку сажа – это копоть, которая оседает в печи и дымоходе.

Явное производное от сидеть – сосед, человек, с которым вы «сидите» на земле рядом. Куда менее очевидное – беседа. В современных славянских языках приставки бе- нет, есть только без-, но она не слишком хорошо подходит по значению. Зато в литовском (а литовский и латышский – ближайшие родственники славянских языков) есть приставка be-, подчёркивающая свойство или действие. Таким образом, слово беседа первоначально означало что-то вроде «посиделки».

На удивление, куда сложнее история слова село. Дело в том, что у него есть западнославянские родственники как с -d-, так и без. Это привело этимологов к идее, что в праславянском могло быть два разных слова – *sedlo и *selo. Впоследствии в восточнославянских и южнославянских языках они совпали фонетически. В таком случае *selo с глаголом сидеть (в праславянском – *sěděti) не связано, и его родственники – литовское sala (в литературном языке «остров», но в диалектах также и «деревня») и немецкое Saal «зал».

Не вполне понятно, имеют ли прямое отношение к салу сальные шутки. С одной стороны, слово сальный сравнительно близко по значению к грязный, например, можно сказать «сальные волосы» или «сальный воротник». С другой – сальные волосы и воротники скорее жирные, чем просто грязные. Отсюда мысль, что здесь не обошлось без влияния французского sale /саль/ «грязный».

Тут, конечно, можно вспомнить о салках и глаголе салить. Альтернативное название этой игры – пятнашки, от глагола пятнать. Логично думать, что и салить значило «пятнать, пачкать», однако есть данные, которые указывают на то, что словами салки / сало первоначально обозначался «домик» в игре. По предположению, М.А. Ключевой, это заимствование из тюркских языков, ср. татарское сала «село, деревня», которое в свою очередь заимствовано из русского село (Ключева М.А. О происхождении русских игровых терминов: сало, салки, масло // Урало-алтайские исследования, 2012, №2(7), с. 39–51).

Французский – тоже потомок латыни, и salsa от латыни ему тоже досталась. Но во французском произошло несколько фонетических изменений, которые серьёзно изменили звуковой облик этого слова. Во-первых, l перед согласным переходил в неслоговый u (звук типа белорусского ў, польского ł или английского w). Во-вторых, дифтонг au /аў/ со временем перешёл в /о/, написание при этом осталось старым. В-третьих, конечный -a редуцировался в ǝ (звук как в первом слоге слова водовоз), а впоследствии отпал вовсе.

Всё это хорошо видно на следующих примерах:

Закономерным образом salsa дало /сос/, что записывается как sauce. Французское слово заимствовали англичане (sauce /сōс/), немцы (Sauce /зṓсǝ/), поляки (sos) и мы. При этом не вполне понятно, откуда взялось -у- в русском, возможно, посредником был нидерландский язык, где saus звучит как /саўс/.

От того же salsus было образовано народнолатинское слово salsīcius, в женском роде – salsīcia, которое дало итальянское salsiccia /сальси́чча/ «колбаска» и французское saucisse /соси́с/ «колбаска». Французское слово англичане заимствовали как sausage /со́сидж/, а мы как сосиска.

Но на этом приключения соли не заканчиваются. У итальянцев есть суффикс -ame, который образует собирательные существительные: foglia /фо́лля/ «лист» > fogliame /фолля́ме/ «листва», ferro /фэ́рро/ «железо» > ferrame /ферра́ме/ «железные изделия». Соответственно, sale /са́ле/ «соль» > salame. По-видимому, первоначально это слово обозначало широкий спектр солёных изделий из мяса, но потом его значение сузилось до «колбаса». В русский оно попало из формы множественного числа (salami), и стало относиться к конкретному сорту колбасы, салями.

Но и это ещё не всё. «Солёный» по-итальянски – salato или insalato, в женском роде – salata / insalata. Именно так итальянцы в какой-то момент стали называть блюдо из нарезанных овощей с солёной заправкой. В русский это слово добралось через французское посредство в виде салат.

Напоследок не могу не упомянуть о том, что «соляной» по-латыни – salārius. Этим словом в форме среднего рода, salārium, римляне обозначали некое жалование или часть жалования, получаемого солдатами. Предположительно, изначально это было словосочетание salārium argentum «соляные деньги», то есть деньги на повседневные расходы. Позднее так стала обозначаться любая зарплата. Во французском salārium сохранилось в виде salaire /салэр/ «зарплата», что англичане заимствовали как salary. Данный факт породил распространённый в интернетах миф, будто бы легионерам платили жалование солью. Кто знает, может, через две тысячи лет будут так же писать, что в Древней России официантов благодарили за труд пачками чая.

Теперь сведём всё в схему:

баландá – жидкая кашица из пшённой и ячневой крупы – обычная пища острожников.

барыга – скупщик краденных вещей

блатнóй – преступный, свойственный преступнику: член преступного мира

буферá – женские груди

гоп – ночлежный приют, ночлежка

домýшник – вор, занимающийся исключительно домовыми кражами

жигáн – представитель тюремного и острожного пролетариата; жалкий нищий, унижаемый арестантами и сам унижающийся перед более сильными и богатыми

занáчивать – прятать, скрыть что-либо на самом себе

каюк – конец, безвыходное положение

кичá – тюрьма

косýха, косáя – тысяча рублей

ксива – всякий документ, дающий право жительства, выдаваемый из волостного правления

кýкла – завернутый в плотную бумагу столбик копеечных монет с двумя новенькими двугривенными на каждом конце

липа – всякий фальшивый, поддельный документ

лягáвый – агент сыскной полиции

мент – агент сыскной полиции

мокротá, мóкрый грáнд – убийство с пролитием крови

навóдчик – лицо, «наводящее» вора на кражу

очкó – отверстие заднего прохода

парáша – глиняный или металлический с металлическою же крышкою горшок, вделанный в деревянный стульчак с вытяжною трубою в стене, находящийся в каждой одиночной камере

перó – нож

порешить – убить кого-либо

пришить – совершить над провинившимся в чём-либо арестантом свой тюремный самосуд

смолить – курить

стрёма – арестант, поставленный на стражу, обязанный условным криком, свистом или известным словом давать знать играющим в карты о приближении опасности ввиду начальства или надзирателя

травá – табак, махорка

трепáть – болтать вздор, говорить «пустое», врать, повторять что-либо, что уже давно и всем известное

тырить – прятать, скрывать

ýрок или ýрка – в противоположность «оребурке» – крупный и дерзкий вор

фарт – счастье, удача, выгода, прибыль

фрáйер, фрáер – жертва шулера и мошенника. Также потерпевший или истец в уголовном деле.

шары – глаза

шкет – «блатной» мальчишка, несовершеннолетний преступник

шмáра – всякая блатная женщина, любовница блатного

шпанá. Тут Трахтенберг выдаёт целое философское рассуждение:

шýхер (поднять) – поднять шум, обнаружив совершённую кражу, и требовать повального обыска всех присутствующих

фóмка – небольшое долотце с трубкою, которым «домушники» делают взломы «серег», «калачей» и т.п.

Конечно, формы и значения многих слов больше или меньше изменились. Сейчас говорят мокруха, а не мокрота, косарь, а не косая. Куклы теперь делают из купюр, а не монет, ксива уже не подтверждает права жительства, а шмара – не любовница блатного. В этом плане интересно значение выражения навести́ марафе́т. Трахтенберг определяет его следующим образом: «огорошить каким-либо вопросом лицо, случайно вошедшее в помещение, где совершается кража и, пользуясь минутным смущением его, выскочить на улицу и скрыться».  

В то же время некоторые непрозрачные в настоящее время выражения становятся понятными благодаря данным Трахтенберга. Например, ваньку валять:

Или свинтить (откуда-нибудь):

В качестве бонуса не могу не привести статью бульда, показывающую, что тюремные нравы за сто с лишним лет ничуть не изменились:

"Внимание! Злая женщина/жена. Собака ок".

При этом чешский и русский позоры – непосредственные родственники. Попробуем разобраться, как вышло, что их значения, а также значения позоров в других славянских языках, ушли так далеко друг от друга.

Древнерусское позоръ – это довольно прозрачное производное от глагола позьрѣти «посмотреть». Соответственно, и первоначальное значение этого слова – «зрелище».

Вот так в тексте Сказания о Борисе и Глебе описывается пожар в церкви:

«Загорелась церковь святого Василия, у которой лежали святые [Борис и Глеб], и бежали люди на зрелище».

От позоръ в древнерусском были образованы такие слова как позорьникъ «любитель зрелищ, развлечений», позорьнѣ «напоказ», позорьствовати «глазеть».

Со временем у позоръ развилось новое значение – «посмешище»:

«Как на посмешище мы были для всего мира» (Повесть о беспечном царе и его мудром советнике)

Отсюда уже лишь шажок до современного значения. Есть предположение, что такое изменение значение связано с практикой привязывания провинившихся к позорному столбу. Однако название «позорный столб» в древнерусских памятниках не фигурирует, да и, кажется, это наказание было больше характерно для Западной Европы, чем для Руси.

Таким образом для русского получается цепочка «зрелище» > «посмешище» > «позор».

В древнепольском pozór означало то, же, что и в древнерусском – «зрелище», однако уже в XVI веке репертуар значений расширяется: наряду со «зрелищем» появляется «взгляд» (pozór łaskawy – «благосклонный взгляд») и «вид». Современный польский пошёл ещё немного дальше, и в нём pozór /пóзур/ значит «видимость»:

Cała jej śmiałość, cały wigor, cała rezolucja to był pozór jeno, udawanie.

Ее смелость, бодрость, решительность – все была лишь видимость, притворство. [Анджей Сапковский. Башня шутов (Е. Вайсброт, 2004)]

Чешский двинулся другим путём. В нём pozor тоже соотносится с глаголом pozřít /пóзржиит/ «посмотреть». «Смотреть» отличается от «видеть» тем, что это целенаправленное действие, то есть «смотреть» – это «видеть внимательно». Поэтому-то pozor и стало означать «внимание!» (или «смирно!» как команда). Соответственно, pozorný – «внимательный», pozorovat – «наблюдать», а pozorovatel – «наблюдатель», pozornost – «внимание».

У сербов сохранилась связь позора со зрелищем: по́зориште – это театр, а по́зорница – сцена. При этом, пóзорник – это патрульный полицейский, а в Хорватии также рядовой и матрос.

А вот по́зор, начиная с XVIII века, не исключено, что под чешским влиянием, приобрело значение «внимание».

Вот так получилось, что в одних славянских языках (русский, болгарский) позор – это «стыд, срам», в других (чешский, словацкий, сербохорватский, словенский) – «внимание!», а в польском – «видимость».

Děkuji za pozornost!

Hvala za pozornost!