Сколько прошло дней с момента нашего прибытия точно не помню. За всё это время было произведено сотни спусков под воду. Какие-то были безрезультатны, кто-то из водолазов возвращался с телами людей. Было много факторов, усложняющих работу: видимость, захламлённость, течение, ветра, образующие волнение на поверхности. Помню, на второй или третий день работ к нашему «острову» подошла большая баржа, гружённая то ли песком, то ли щебнем, и встала так, что появилось подобие буквы «Г».
Таким образом капитан баржи отгородил место спусков от ветра, вызывающего волны, и немного снизил скорость подводного течения, тем самым оказав большую услугу и помощь в проведении поисковых работ. Я не в курсе, приказали ему это сделать или это была его инициатива, в любом случае, благодарим его.
К месту спусков очень часто подходили маленькие моторки местных жителей. Люди, не понимая куда причаливать, шли прямо на работающих под водой водолазов. Сначала их отгоняли. Им махали с кораблей, чтобы они уходили, их отгоняли катера ГИМС (Государственная инспекция по маломерным судам МЧС России) и полиции. Но потом местные судоводители поняли как надо к нам подходить, чтобы не навредить, и стали причаливать с обратной стороны «острова». Оказывается, это были не «вампиры» (праздные зеваки) и папарацци, это были жители близлежащих посёлков. Они привозили нам продукты, сигареты, хлеб, воду. Просто так, в благодарность. Низкий поклон.
Тела, поднятые с корабля, уже нельзя было складывать на палубе. Жара и продолжительное нахождение под водой давали свои результаты - нахождение погибших на палубе могло быть просто опасно для нашего здоровья. Поэтому было принято решение: до прихода транспортного судна, которое увозило погибших на «большую землю», держать их в воде. Предварительно «одев» в мешки и подвязывая верёвками, с теневой стороны корабля. И снова символическое название корабля – «Перевал». Это была своеобразная перевалочная база между «Булгарией» и землёй.
В тех местах, где водолазы входили и выходили из воды, присутствующие на работах медики стали выливать целые канистры «самаровки» (антисептик). И водолаз, поднимаясь на трап, невольно проходил через эту обеззараживающую «лужу», смывая часть органических жидкостей и частиц, выделяемых при разложении, и опасных для здоровья. Остальное с него снимали уже при ручной обработке непосредственно на палубе.
Очень большую сложность доставляло отсутствие точного плана корабля. Было предоставлено три разных плана, но все они (в силу нескольких перестроек внутренностей судна) были не верны. Стало известно, что последний план у капитана. Организовали его поиски и нашли. Высушили и начали работать по плану.
Было много «казусов». Бывало, что уходил водолаз под воду, проходил по каютам и помещениям, где уже отработала одна, а то и две группы, и поднимался с телом. Потом он начинал искать тех, кто был там до него. Ругаться, что плохо осматривали. Ему доказывали, что в такой ситуации легко что-то пропустить. И он успокаивался. Пришли к тому, что все помещения были обследованы по два-три раза, что, конечно же, принесло плоды. Были найдены и подняты ещё люди.
В тот день стояла жаркая солнечная погода. Валера был «прикомандирован» к ТНПА (телеуправляемый необитаемый подводный аппарат), как работающий в паре с роботом водолаз. Алексей стал руководителем нашего водолазного поста, а мы втроём – Юра, Саня и я, ходили на корабль.
Очередное погружение. Видимость метра два. Идеально. Течения почти нет, ветра тоже. Тепло и хорошо. В наших «сухарях» (гидрокостюм сухого типа) даже жарко.
Наша тройка «падает» на борт и начинает осмотр. Мы движемся вдоль надстройки. Я вглядываюсь в иллюминаторы и мне всё время кажется, что сейчас на меня посмотрит кто-то своими, подёрнутыми мутной, белёсой плёнкой, глазами. Но нет. Никто не смотрит.
Не знаю, может быть это я такой, а может и у других тоже есть подобные чувства. Но даже по прошествии многих лет службы в отряде, каждый раз выезжая на подобные работы, где-то в глубине души надеешься, что может быть там кто-то выжил. И даже прибыв на место работ, увидев всё воочию и прекрасно зная, что таких чудес не бывает, я всё равно надеюсь. Надеюсь до последнего. Но чудес не бывает. А жаль.
Мы проплываем над иллюминаторами, растянувшись шеренгой, на расстоянии прямой видимости друг от друга, покрывая значительную площадь. Юра замечает первую попавшуюся дверь и подзывает нас к ней. Схема работ простая. Он идёт вовнутрь, я остаюсь при входе на страховке, выдаю ему ходовик и подсвечиваю фонарём выход. Если он кого-то находит, то передаёт тело мне, а я передаю его Сашке, который в свою очередь выносит его на поверхность. Так и сделали.
Юра отдал мне катушку с ходовиком, я прикрепил у входа в дверь фонарь и, включив его, создав хорошее освещение начала коридора. Те, кто внимательно читали мои предыдущие истории, могут спросить: «А почему катушку с ходовиком Юра отдал мне?». Дело в том, что если он найдёт человека, то ему будет очень неудобно возвращаться с ним ещё и мотая катушку. Теперь по его сигналу это буду я, так я облегчу ему работу.
Юра ушёл. Мы остались ждать. Минут через пять ходовик дёрнулся три раза – «выход». Я начал мотать. Вскоре появилась голова, но не Юркина, а женская. Молодая женщина, в лёгком летнем платьишке. Есть первая. Саня перехватывает её и начинает подъём. Я провожаю Юру. Прошло совсем мало времени, Сашка ещё не вернулся, а ходовик снова нервно дёрнулся, мотаю.
Появляется Юра и отдаёт мне… ребёнка. Мальчика на вид лет пяти. Я беру его за руку, тихонько принимаю. Поворачиваюсь на Юру, смотрю в его полные ужаса глаза и понимаю. Бляяя... Он нашёл её. Он нашёл детскую комнату. И то, что он пишет мне на затянутом лёгкой илистой взвесью борту, подтверждает мои догадки. «Там жопа» - появляются еле видные буквы. И Юра, перекрестившись, снова скрывается.
Я медленно поворачиваюсь к мальчишке и смотрю на него. Белокожий. Его длинноватые, светлые волосики развеваются в воде, как на ветру, только в замедленной съёмке. Вообще всё происходит в замедленной съёмке. Я понимаю, что он примерно одного возраста с моим младшим. Он такой же светленький. Его лицо абсолютно спокойно. Прикрытые глаза, чуть припухшие, как после сна, губы, со слегка опущенными уголками. Может показаться, малыш просто обиделся слегка. На нас. На взрослых. По вине которых, ни он, ни три десятка других деток не увидят больше солнца.
Сам не понимая, я кладу одну руку, затянутую в неопрен перчатки, ему на грудь, а второй прижимаю за спину к себе. Сквозь тонкую ткань футболки, я чувствую все его тоненькие косточки и рёбрышки, но не чувствую «воробьиного» сердечка. Не отрываясь, я смотрю ему в лицо. Спокойное, обиженное лицо. Перед моими глазами трепещется, подхваченный лёгким течением, его алюминиевый простенький крестик на верёвочке. А на моих глазах под маской наворачиваются слёзы, работа моего «лёгочника» замедляется. Прости нас, сынок, прости.
Когда подплыл Саня, я с трудом расцепил руки, чтобы отдать ему малыша. Он забрал его и понёс к солнцу. Юра передал мне ещё одну женщину средних лет. Но дождавшись Санька, я попросил поменяться с ним, и сам поднял её на поверхность. Больше в тот день я под воду не пошёл, да и Юрка с Сашкой тоже, вроде. Не помню.
В ту комнату зашёл водолаз в шланговом снаряжении. Вроде, питерский парень. Лёха. И несколько часов вытаскивал оттуда деток. Нянечек. Комната найдена.
Впоследствии, «прошерстив» просторы интернета, я нашёл этого мальчугана. На своих последних фотографиях он смеялся, играя с другими детками на палубе «Булгарии». Фото были сделаны с найденных в личных вещах фотоаппаратов родственниками погибшей семьи.
Из книги Давида Силича "Записки спасателя или Истории начинающего атеиста".
