Linablina Книги

Не буду спойлерить, кто на обложке, но это не ГГ. Впрочем, данный персонаж имеет непосредственное отношение к сюжету третьей книги. Мне вообще очень нравится, когда изображение на обложке отражает то, что находится внутри книги. Передает кусочек ее души, если можно так сказать, атмосферу.

Правда, в книге все не так мрачно, потому что такой уж характер у главных героев. По жизни с улыбкой, из одной передряги в другую. Такими уж их вырастили для своих далеко идущих целей в Семье.

Оставлю ссылку на первую книгу цикла, если вдруг заинтересует. Пока только на АТ, на Литнете конкретно этого цикла еще нет (но есть три других) - "План на вечер. Колодец света. Колодец кошмаров".

Наверное, надо еще отрывок из книги для ознакомления? Сейчас что-нибудь найдем... Рандом ткнул на эту часть одной из глав =) Приятного чтения!

Сальвет протянула руку, испачканную в черной жиже. Осторожно взяла красивое светлое перышко. Золотое с отливом изумрудного цвета. Оно едва заметно светилось.

- Много должны? – откусив осторожно от краешка, пробормотала она, глядя перед собой.

- Больше ровно на одно перо. Не волнуйся так, справимся, - Зефир выдохнул и присел у стены, вытянул с нескрываемым удовольствием ноги.

- Удалось узнать что-то у мага? – хрустя перышком, поинтересовалась Сальвет. Посмотрела на друга, вздохнула и положила голову к тому на плечо. Тошнота отступила, на языке чуть кисловатая вкусняшка.

- От твоей штуки нет противоядия. У тех, кто вылакал этот чертов ойл, есть двенадцать дней в среднем, чтобы закончить мирские дела, - не стал утаивать информацию Зефир.

- Паршиво, - хмыкнула Сальвет. Когда тошнота и прочие прелести жизни отступали, казалось, что угрозы жизни никакой нет.

- Согласен. Но она не знает ничего о том, почему тебя тянет на перья. Вообще. Сказала, не имеет никакого отношения одно к другому.

- Не веришь?

- Магу? Верю. Почему нет? – задумчиво произнес Зефир. – Другое дело, что связь какая-то есть. В противном случае тебя бы на них так не тянуло. Поэтому остается другая проблема. Где бы нам раздобыть перьев, чтобы проверить эту теорию? Боюсь, мне их стоимость не потянуть. Только если на компоненты разберут для опытов.

- Я против.

- Мне тоже не хочется. Но и тебя терять не хочу, - просто произнес Зефир, глядя в пространство перед собой. Сморгнул и повернул голову, уткнувшись носом в пушистую макушку. – Где будем искать миража, чтобы ощипать, Сальвет? Идеи будут?

- Нет, - усмехнулась Сальвет. Потом вдруг нахмурилась. Выпрямилась. Подогнув к себе одну ногу и обняв ее руками, повернулась к другу с идеей, написанной буквально на лице. – Хотя, есть одна.

На нее смотрели с нескрываемым искренним любопытством. На взгляд Зефира, миража найти попросту невозможно. Не для них. Перья же отдельно от миражей охранялись, а цену им не потянуть. Разве что в фантазиях.

- Колодцы, - выпалила Сальвет обрадованно. Поймала скептический взгляд друга.

- Высшего уровня? Мне на ключ денег не хватит, молчу уже о том, что не знаю, можно ли…

- Колодцы света, придурок! – воскликнула Сальвет, стукнув друга кулаком по плечу.

- Света? – Зефир поморщился на силу удара. – Наши, что ли?

- Наши!

- Предлагаешь упросить мага снов, чтобы вернула тебя обратно?

- Зефир, включи мозг. Я что, дура, что ли? Что мне там без тебя делать? Да и вообще, к кошмарам их в задницу. Здесь мне нравится куда больше.

- Эм, - продолжал недопонимать Зефир того, о чем ему пытаются сказать. Или не пытаются, а просто издеваются.

- Колодцы света выходят сюда, - попыталась объяснить Сальвет очевидную вещь. Как оказалось, не для всех. – Кошмары тебе на ночь, Зефир, я же сюда попала с помощью одного такого!

- И? Как мы будем искать эти колодцы? Хотя, погоди, - начал понимать, куда ветер дует, Зефир. – Тень кошмара. Оно?

- Да-да! – закивала Сальвет, буквально сияя. – Если применить магию возле поверженного кошмара, то появится колодец.

- Сильного кошмара, - задумчиво произнес Зефир. – Мелочевка не подойдет.

- Третьего уровня хватило, - припомнила Сальвет. – Если такого я осилила одна, то с тобой-то сам Светлый велел.

- Честно говоря, не силен в теории в этом отношении, - призадумался Зефир всерьез. – Чистильщики следят за высокоуровневыми кошмарами в окрестностях городов.

- Если все сделаем быстро, никто не подкопается, - не сдавалась Сальвет.

- Ты уверена, что сможешь залезть в колодец? Да и потом, он ведь исчезнет, когда мираж закроет.

- Не сразу.

- Думаешь?

- Уверена.

- Хорошо, - пожал плечами Зефир, сдаваясь. – Не видел, не знаю, не разбираюсь. С тобой и проверим. Вот только…

- Что? – серьезное выражение на лице друга обеспокоило. Как и тот взгляд, которым Зефир окинул ее. Сальвет посмотрела вниз, осмотрела себя. – Грязная и без доспеха?

- Кошмара нужно убивать ночью. Справишься?

- Не знаю, - легко пожала плечами Сальвет. – Не справлюсь я, справишься ты. А я буду блевать черной жижей где-нибудь неподалеку в тишине и спокойствии.

- Прекрасный план, - усмехнулся Зефир, одобрив шутку. – Наелась?

- Не знаю. Но, кажется, пока больше не хочу. Может, и протяну одну ночь-то, - облизнулась Сальвет. Поднялась на ноги, подождала. Неприятные ощущения не возвращались. – Давай в душ и спать. Поздно уже. А нам еще кошмара искать.

- Раньше сумерек не покажутся.

- Но можно узнать у местных, может, видел кто подходящего.

- Ты отдыхай завтра. Я пробегусь по окрестностям. Все равно делать нечего.

На том и порешили.

В мрачном городе будущего под названием Псайко территории поделены между тремя самыми влиятельными организациями. Город достиг небывалого технологического прогресса благодаря миру между кланом вампиров, церковью и мультикорпорацией, но давшийся огромной ценой мир утекает сквозь пальцы.

Главой клана вампиров становится молодая девушка по имени Хеён, которая выходит на тропу войны, чтобы показать врагам могущество клана.

Кровь для вампиров - это сама жизнь, так пусть же прольются её реки.

Грядёт великая война, в которой победит лишь сильнейший.

Добро пожаловать в Псайко!

Кетаминь : https://author.today/work/232854

Гаев. Все равно умрешь.

Трофимов. Кто знает? И что значит — умрешь? Быть может, у человека сто чувств и со смертью погибают только пять, известных нам, а остальные девяносто пять остаются живы.

Любовь Андреевна. Какой вы умный, Петя!..

Лопахин (иронически). Страсть!

Трофимов. Человечество идет вперед, совершенствуя свои силы. Все, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину. У нас, в России, работают пока очень немногие. Громадное большинство той интеллигенции, какую я знаю, ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно. Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят «ты», с мужиками обращаются, как с животными, учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало. Все серьезны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота… И, очевидно, все хорошие разговоры у нас для того только, чтобы отвести глаза себе и другим. Укажите мне, где у нас ясли, о которых говорят так много и часто, где читальни? О них только в романах пишут, на деле же их нет совсем. Есть только грязь, пошлость, азиатчина… Я боюсь и не люблю очень серьезных физиономий, боюсь серьезных разговоров. Лучше помолчим!

Лопахин. Знаете, я встаю в пятом часу утра, работаю с утра до вечера, ну, у меня постоянно деньги свои и чужие, и я вижу, какие кругом люди. Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей. Иной раз, когда не спится, я думаю: господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами…

Русская классика. А. П. Чехов. «Вишнёвый сад». Действие 2.

Глеба поселили в небольшой, но уютной комнате обставленной по - спартански. Шкаф, кровать стол, полки с книгами. На столе чайник и кружка с чайной ложкой. Зачем ложка было не понятно. Сахарницы здесь не было. Её не было во всём доме, как и холодильника. Как объяснил хозяин дома.

- Ложка и кружка нужна для заваривания трав. Продукты в доме держать не нужно, все есть в столовой общины.

- Сейчас иди отдыхай утром будем тебя прописывать на новом месте.

Кровать была удобная, но Глеб ворочался из стороны в сторону. Часть ночи прошла в раздумьях.

- Должник и что на этот раз для меня придумали в этом мире? Рабом я  был и в чем интересно здесь разница между этими званиями. Почему не вернули обратно на рудники, а притащили в этот лес. В чем здесь подвох?

- Дурак, ты серый - отозвалась интуиция.

- Что сразу дурак? - возмутился Глеб подавляя импульс добавить парочку лесных мужских слов возмутительнице спокойствия - опять обидится.

Но интуиция и не собиралась продолжать разговор. Её молчание заменяло коронную фразу.

- Сам начинай думать и развиваться.

Анализировать ситуацию самостоятельно было иногда сложно. За все свои приключения, не считая, нового уровня развития сознания он приобрёл только одну материальную вещь. Кристалл белого солнца, хранящийся в старом контейнере "прототип типа сталкер". На этот кристалл он возлагал огромную надежду. Считал его панацеей от всех болезней и напастей, шагом в бессмертие. По факту оказалось всё не так. Кристалл незначительно поддерживал его жизненные силы, только в критические моменты и совсем не раздавал подарков направо и налево. Кроме кристалла он приобрёл в пещере познания еще и нематериальные активы в свой разум. Понимание Спирали создателя, конечно, давало импульсы нового развития личности, только куда это все может, привести было совсем не ясно. К дракам, побегам, разборкам и приключениям бесспорно. Могло всё это привести Глеба домой, к семье.

- Да есть ли у меня семья? - задал он вопрос контуженому сознанию - может я не один?

Контуженый мозг ответил головными болями и замутнением сознания. Последовал глубокий сон.

В отличие от остальных сектантов мастер был человеком разговорчивым и радушным.  Если так вообще можно сказать о представителях клана Старших. Где одно слово решало судьбу человека без объяснений. Мастер хотел поговорить. Сказывалось, наверное, отсутствие постоянных собеседников или подчиненных.

- Вставай сегодня начнём учить тебя жить по уму и разуму - утром это были первые слова мастера.

- Он явно считает себя выше меня - подумал Глеб про себя - может задать ему трёпку?

- Клан Старших это порядок, расчёт и община - это не сборище индивидуалистов праздно ходящих по зоне отчуждения в поисках удачи.

- Зомби они не доделанные  -выругался таким образом мастер.

- Мы организованная система. Мы выполняем поставленные перед нами задачи в по системе "точно вовремя" там где другие тонут в болотах и пропадают в лесах.

- Кто интересно здесь в зоне отчуждения учитель математики, чтобы задачи народу ставить? - немного съехидничал Глеб.

- Страж света - серьёзно ответил наставник - но это секрет для непосвященных. Подъем, подготовка к рабочему дню, завтрак в общинной столовой и так далее всё по расписанию.

- Всё как в концентрационном лагере?

- Нет, всё без лишних потерь времени на бессмысленные действия.

- Умывайся, одевайся, и пойдем в столовую - подвёл итог разговора хозяин дома.

Небольшая комната для умывания на удивление обрадовала своей чистотой и убранством. Это не просто помещение в деревянном доме со старой железной раковиной и ведром под ней. Это был современный санузел. Проточный водонагреватель и насосы подавали на кран холодную и горячую воду. Канализация отводила, воду дальше не создавая в помещении затхлого запаха.

- Неплохо они здесь устроились - произнёс он вслух.

Столовая располагалась в большом бревенчатом двухэтажном здании. Внутри большое помещение с одним длинным столом, за которым располагались приходящие люди. В конце длинного стола чуть сбоку располагался небольшой, но основательный стол на одного человека.

Сбоку была, раздача пиши. Люди походили и  брали подносы, получали пищу на раздаче и садились за скамейки. Всё это происходило в полной тишине. Садились они не хаотично, а в строгом порядке. Ближе к двери располагались люди в различных свитерах или легких куртках. Дальше располагались послушник в своих серых балахонах. Во главе стола находился жрец в своем черном балахоне. Он был единственным представителем управленческого состава клана. Иерархов в этой деревне не было.

Глеб сделал шаг в направлении раздачи пищи. Мастер его остановил.

- У нас в общинной столовой не принято разговаривать - сказал он почти шепотом, из которого исчезли все нотки превосходства перед Глебом и тон показался заискивающим - сейчас для меня сделали исключение. Тебе нужно идти за тот дубовый стол и располагаться. Он для должника. Еду тебе принесут.

Звук шепота в этом помещении звучал как гром. Люди и раньше бросали взгляды на Глеба. На звук голоса все повернулись в его сторону и начали пристально рассматривать. У большинства это заняло несколько секунд, и они вернулись к процессу насыщения. Дольше и внимательнее всех смотрели гражданские. Так их обозначил Глеб. Преодолевая, смущение он бодро направился к своему столу.

Стол был высоким дубовым сооружением. По всем признакам простоявший здесь несколько десятилетий, если не больше. Темный цвет древесины выдавал возраст. Второе отличие стола озадачило Глеба. Стол был новым, им практически не пользовались. В этих вопросах он разбирался хорошо. Работа с древесиной была в детстве его хобби. Скрыть на древесине возраст и факт использования было очень сложно. На этом столе с самого момента его создания почти никто не ел.

Глеб расположился за столом. Высокая скамейка и подставка под ногами возвышала его над другими людьми, открывая обзор на всё комнату. Схожие вещи обычно делались для лидеров придавая им авторитет. Даже жрец находился ниже при взгляде с этой точки. Только был один момент, отчужденность в клане Старших не приветствовалась.

- Отдельное место для нечистых или нет? - задал он себе вопрос.

Принесенная еда была простой без излишеств. Поднос с разделенными на сектора отделениями для посуды. Тарелка с кашей, кружка с морсом и несколько кусков хлеба. На десерт орехи. Для подержания сил и баланса организма. Питательная и калорийная пища была продуктовым коньком клана Старших. Правда, разделался он с ней быстро.

Глеб вышел из столовой вместе с мастером.

- Пойдём, ремеслу учится - сказал наставник еле слышно.

Они направились в сторону дома. Мастер повернул немного и пришел к небольшому зданию по всем признакам летнему складу. За складской стойкой стоял человек из разряда трудящихся. В обыкновенной рабочей одежде синего цвета. Таких множество на различных предприятиях большой земли. Возле стойки было несколько человек, тоже пришедших из столовой. Кладовщик быстро выдавал им подготовленные свёртки.

- Наверное, работники других специальностей - подумал Глеб.

Настала их очередь. Кладовщик выдал заранее подготовленный свёрток и планшет с бумагами. Наставник быстро взял и  направился в сторону.

- Берись - сказал он, шепотом предлагая довольно объёмный свёрток Глебу - я бумаги посмотрю.

Свёрток он дотащил до дому.

- Так - голос сразу стал более громкий и начинал приобретать командные нотки - с этого момента ты мой ученик. Будешь кожи подготавливать к пошиву одежды для общины.

- У нас всё здесь четко без простоев и лишних движений. Производственные команды сбиты в ячейки и в каждой ячейке свой лидер. Понял?

Глеб кивнул.

- Совсем ты ни чего не понял. Для тебя я лидер. Старший кожевник - с каждым словом самомнение повышалось.

- На сегодня, нам задана работа обработать три шкуры. Мне две маленьких, тебе большая.

- Не справедливо звучит - возразил Глеб.

- Всё справедливо, ученик недоделанный - слова мастера стали выдавать агрессивность - вот бумаги, здесь технологические карты обработки, время и инструменты. Всё прописано. Большая по бумагам тебе.

- Что значит идеальное время производства?

- Значит, если хорошо и быстро сделаешь, еще принесут вторую.

- Прямо сюда?

- Да прямо сюда. Давай начинаем.

Мастер направился к флагштоку стоящему в стороне и закрепил синий флажок. Потянул верёвочку и флажок оказался, наверху возвышаясь над домами. Глеб пригляделся и заметил. Над восточной частью деревни вначале подниматься такие же флажки.

- И зачем это? - поинтересовался Глеб.

- Старшие всё сидят, за всем следят и очень быстро просчитывают будущее. Синий флажок говорит, мы поняли задание и приступили к исполнению. Если поднять желтый к нам придет лидер ячейки на помощь. Если красный, придёт отряд быстрого реагирования.

- А если не успеешь в случае опасности поднять флаг?

- Бей ключом по флагштоку сбегутся все сразу - сказал, матер указывая на большой гаечный ключ, привязанный к флагштоку. Понял?

Это понял, было произнесено агрессивно и уже начинало раздражать Глеба. Здесь явно назревал конфликт. Сложный производственный конфликт между двумя мужчинами. Обычно такие конфликты решались на большой земле с помощью мата, драки и поножовщины. В пещере познания было немного проще. Там каждый был сам себе хозяин и в ячейки они сбивались по собственной воле. Здесь ситуация была двойственной. Ячейка требовала лидера, а Глеб ощущал в себе зачатки лидерства в зоне отчуждения. Как решать этот вопрос пока оставалось загадкой.

Инструмент и оборудование было разложено строго определённом порядке  за каждой вещью было закреплено своё место. Обведенное краской. Технологическая карта была продуманна и проста. Каждый шаг описывался кратко, но точно. Картинки помогали воспринять информацию визуально. Первый этап установки шкуры Глеб выполнил самостоятельно. Мастер занимался, работой на втором станке искоса поглядывая за учеником. Второй этап пошел хуже. Обдирка шкур требовала физических навыков, а не только теоретической подготовки, прописанной в технологической карте. В этот момент мастер завёлся.

- Ничего- то ты, не умеешь, наберут бездарей по объявлению. Учить придётся по старинке.

Он направился в дом и вернулся с линейкой сантиметров пятьдесят. Для чего этот инструмент Глеб сразу понял. Это чтобы по рукам давать, когда выполняешь неправильно работу. Метод был неплохим, он позволял вырабатывать нейронные связи в голове ученика быстрее, чем научная болтовня. Только Глеб посчитал такой метод оскорбительным  для себя.

- Еще раз сделаешь неправильно, по рукам получишь - начал устное нападение кожевник.

Гнев прилил к затылку. Разум начал просчитывать варианты из опыта. Сломать линейку, дать мастеру по зубам или для начала хорошенько отругать. Может подчиниться авторитету наставника и получать по рукам.

- Что делать?

- Примени властный взгляд - она как всегда неожиданно вмешалась в мысли.

- Властный взгляд, где он это читал - начал вспоминать про себя Глеб - это комплекс мер, вырабатывающий у окружающий мнение, что собеседник имеет авторитет. Такой взгляд можно применять в разговоре с оппонентом. В отличие от вызывающего взгляда не приводит к прямому физическому конфликту. Какой же там первый шаг? Вспомнил. Сейчас проверим.

- Только попробуй - ответил Глеб, сфокусировав зрение на центре лобной кости выше уровня глаз.

- Так ты быстрее научишься - уже на пол тона ответил мастер - это только ради тебя.

- Терпение залог успеха. Ориентируйся на долгосрочные перспективы - произнёс бывший добытчик, снова направляя властный взгляд на выбранную точку на лобной кости кожевника.

Неизвестно что подействовало на мастера взгляд или фраза про долгосрочные перспективы. Только Глеб попал в точку. Кожевник опустил свою линейку и сделал шаг назад. Дальнейшая работа пошла в более дружелюбном тоне. Кожевник вертел свою линейку, указывая точки на шкуре где правильнее, будет начинать обработку инструментами. Указывал, какие инструменты брать, но не прикасался к рукам ученика. Когда мастера немного, начинало  заносить Глеб компенсировал, нападки за счёт властного взгляда и объёмного диалога.

- Да систему авторитарных жестов и взглядов нужно учить и применять - про себя подумал бывший прапорщик - в будущем не раз ещё пригодится. Буду вспоминать иногда наставления из той книги.

Автор. Текста: Вячеслав Петров.

Книга Контролер. Великий философ зоны отчуждения.

Книга Скрытый талант.

Книга Кровь и вечность

Начало 2 части Сталкер.Контролер. Великий философ зоны.Часть 2. 18+

– Расстрелы

– Пытки

– Смерть от рваных ран, нанесённых собаками охраны, в качестве тренировки собаки или при побеге заключенных

– Тяжёлый изнуряющий бесполезный труд, например, перенос земли с места на место, сопровождаемый избиениями

– Тяжёлый физический труд, дополнительно сопровождаемый взятием крови (каждый раз до состояния обморока)

– Казнь через повешение

– Смерть в «душегубках» — специальных газовых камерах, установленных в автомашинах «Газвагенах»

– Закапывание заживо в землю...

С конца весны 1942-го в Саласпилский лагерь стали доставлять латышских антифашистов и пленных советских бойцов, а затем и цыган.[4] Иногда сюда специально привозили из других концлагерей советских пленных на расстрел.[5]

«Саласпилс – лагерь трудового воспитания» в 18 км. от Риги, так сегодня в латвийских учебниках истории обозначено это место.

Подлинная правда и история остаются здесь, в лесу, где поют птицы, пытаясь заглушить стон этой земли...

Официальная Латвия не признает факта массового убийства детей в Саласпилсе. Попытка замалчивания совершенных преступлений понятна – там замешаны добровольные полицейские латышские подразделения, которые принимали непосредственное участие в охране и казни узников.

За три года существования концентрационного лагеря было выкачано, в общей сложности, три с половиной тысячи литров детской крови. В большинстве случаев её брали до тех пор, пока ребёнок не умирал. Кровь эта была нужна офицерам СС, поправлявшим своё здоровье в госпиталях. Момент, когда в бараке появлялся немец в белом халате и выкладывал на столе свои медицинские инструменты, был для каждого маленького пленника самым страшным. Врачи–изверги приказывали детям лечь и вытянуть руки. Большинство ребят покорно слушались, а тех, кто отказывался, крепко привязывали к столу и выкачивали кровь насильно. Обессиленных детей, которые выглядели уже умирающими, уносили из барака — как правило, чтобы сжечь в лагерной печи либо убить и бросить в канаву, которая являлась братской могилой. Остальных оставляли, чтобы потом производить забор крови снова и снова. Около семи тысяч останков детей было найдено... сколько сожжено – неведомо...

Официально в лагерь было доставлено 12 тысяч советских детей. Осенью 1944 года концлагерь Саласпилс был уничтожен фашистами. Заметая следы, фашисты взорвали бараки и печи, сожгли документы, а его персонал (немцев и латышских полицейских) спешно эвакуировали. Также фашисты постарались скрыть следы массовых убийств. Заметая следы, фашисты раскапывали места массовых захоронений и сжигали тела. Для таких раскопок использовали труд евреев, которых по окончании работ также убивали и сжигали.

Из Акта об истреблении детей в Саласпилском концлагере от 5 мая 1945 года: «Обследовав территорию у лагеря Саласпилс в 2500 м², при раскопках только пятой части этой территории, комиссия обнаружила 632 детских трупа, предположительно, в возрасте от 5 до 9 лет,, трупы располагались слоями. В 150 метрах от этого захоронения по направлению к железной дороге комиссия обнаружила, что на площади в 25х27 метров грунт пропитан маслянистым веществом и перемешан с пеплом, содержащим остатки несгоревших человеческих костей детей 5–9 лет — зубы, суставные головки бёдерных и плечевых костей, рёбер и другого.

В лагере мученической смертью погибли около 3 тысяч детей до 5 лет в период с 18 мая 1942 года по 19 мая 1943 года, тела были частью сожжены, а частью – захоронены на старом гарнизонном кладбище у Саласпилса. Большинство из них подвергались выкачиванию крови.[6] Государственная чрезвычайная комиссия постановила, что факты этих издевательств установлены и должны рассматриваться, на Нюрнбергском процессе, как вполне организованные мероприятия со стороны немецких извергов, ставящих целью – умерщвление Советских детей».[7]

«Где бараки стояли, там шиповник цветёт,

Словно детская кровь в этих ветках течёт...»

Пир Мойше, свидетель зверств германского фашизма, пережил 11-летним ребенком, с Божьей помощью, концлагерь и войну. Позже он описал в книге «Берген-Бельзен, который невозможно забыть» события тех лет.

Семья их жила в Париже. После оккупации Франции всех евреев поместили в концентрационные лагеря. Взрослых отдельно, детей отдельно. Его мать попала в Освенцим. Там она и погибла, как и остальные полтора миллиона заключенных этого лагеря смерти.
Пира поместили в Берген-Бельзен в девятилетнем возрасте, вместе с младшим братом и сестрой. Пира отправляли в передвижную автомобильную газовую камеру шесть раз, и все шесть раз он каким-то чудом оставался жив... мучился, но не умирал... и видел, как рядом с ним умирали еврейские женщины и дети.

[1] Саласпилс и ещё 23 подобных лагеря действовали на территории Латвии в период фашисткой оккупации.

[2] На истории Второй Мировой нужно воспитывать, так, как это сделали американцы, которые освобождали Бухенвальд и расположенный рядом городок Веймар. Я знаком с одной немецкой фрау, которая была тогда девушкой, но до сих пор помнит, как американцы согнали всё население городка Веймар, – всех этих бюргеров и их жен, говоривших, что ничего не знали о концентрационном лагере под боком, –– и прогнали их через только что открытые ворота Бухенвальда, где были грудой свалены голые тела истощенных до смерти людей, и всё ещё бродили, как тени, редкие выжившие пленники. Американцы сделали фото зрителей этой трагедии «До» и «После». И эти говорящие фото до сих пор висят в музее Бухенвальда. Немецкая девушка, видевшая это, стала учительницей и сочла своим долгом возить учеников в Сталинград и в Ленинград и рассказывать о том, что было в этих городах во время войны.

[3] Дахау. Буквально накануне освобождения лагеря американскими войсками, узники подняли восстание и умудрились продержаться до прихода американских частей, сорвав тем самым план нацистов по уничтожению всех остававшихся в живых пленных. Сдавшийся в плен немецкий гарнизон лагеря, более 500 человек, был немедленно расстрелян американскими военными без суда и следствия. И американцев потом не судили, что, в общем, вполне объяснимо, если учесть, что именно увидели те, кто освобождал лагерь...

[4] Каждый узник должен был носить на одежде нашивку определенного цвета и формы с разноцветными значками, которые определяли разные категории узников – политических заключенных, военнопленных, евреев, русских, цыган и так далее... Люди одной категории были более привилегированными в сравнении с другой. Так, например, в определённое время французам разрешали получать посылки. А медицинские опыты ставились преимущественно на советских военнопленных, цыганах и евреях. Концлагерь Аушвиц (Освенцим) – от одного миллиона трёхсот тысяч до четырех миллионов замученных людей по данным ФСБ, Бухенвальд – пятьдесят шесть тысяч убитых, Заксеннхаузен – свыше ста тысяч, Майданек... список крайне длинный и абсолютно жуткий...

[5] Когда они пришли за коммунистами, я молчал — я не был коммунистом. Когда они пришли за социал–демократами, я молчал — я не был социал–демократом. Когда они пришли за профсоюзными активистами, я молчал — я не был членом профсоюза. Когда они пришли за мной — уже некому было заступиться за меня. Мартин Нимёллер.

[6] Рассказ десятилетней Наташи Лемешонок (в концлагерь попали все пятеро братьев и сестер – Наталья, Шура, Женя, Галя, Боря): «Мы жили в бараке, на улицу нас не пускали. Маленькая Аня постоянно плакала и просила хлеба, но мне нечего было ей дать. Через несколько дней нас вместе с другими детьми повели в больницу. Там был немецкий врач, посреди комнаты стоял стол с разными инструментами. Потом нас построили в ряд и сказали, что сейчас осмотрит врач. Что делал он, не было видно, но потом одна девочка очень громко закричала. Врач стал топать ногой и кричать на нее. Подойдя ближе, я увидела, как врач этой девочке вколол иглу, и из руки в маленькую бутылочку текла кровь. Когда подошла моя очередь, врач вырвал у меня Аню и уложил меня на стол. Он держал иглу и вколол её мне в руку. Затем подошёл к младшей сестре и проделал с ней то же самое. Все мы плакали. Врач сказал, что не стоит плакать, так как всё равно мы все умрем, а так от нас будет польза... Через несколько дней у нас снова брали кровь. Аня умерла». Выжили в лагере Наталья и Боря.

[7] Всего прошло через концлагеря, через эту изуверскую нацистскую систему – по разным данным, от 18 и более миллионов человек. Из них было уничтожено 11 и более миллионов человек. Это гигантская цифра. Из них от 5 до 6 миллионов – граждане Советского Союза, и каждый пятый – ребёнок, а ведь это не только те лагеря, которые мы знаем – Аушвиц, Майданек, Треблинка, – но и их филиалы, один Аушвиц имел несколько десятков филиалов.

Клоога

О спешном выводе германских войск из Эстонии стало известно 17 сентября 1944 года. На эвакуацию через порты Таллинна и Палдиски было дано пять дней. Военные соединения должны были отступить на юг в направлении Риги и на острова Западной Эстонии. 19 сентября 1944 года в пять часов утра, как обычно, все заключенные лагеря Клоога были выстроены на плацу перед женским жилым блоком. Были отобраны триста сильных заключенных-мужчин, для того, чтобы носить для сжигания трупов поленья и две бочки с горючим.

Казнь заключённых началась. Их отводили группами по сто человек, приказывали ложится лицом вниз на подготовленную площадку будущего костра, и убивали выстрелами в затылок.

Сверху убитых накладывали поленья, потом укладывали на поленья новую партию из ста человек, убивали и опять сверху укладывали поленья... Таким образом, одновременно изготавливали три квадратных костра.

Четвёртый не успели. Когда солнце село, костры подожгли. Последними убили мужчин, которые принесли бочки с горючим. Многие внутри костра были ранены и без сознания, потому когда разгорелся костер, то они пришли в себя и пытались вырваться из огня, но это было невозможно. Несчастных было так много и они так громко кричали от ужаса и боли, что охрана не выдерживала этих криков и пыталась застрелить горящих заживо узников, но у них это не получалось даже из пулемёта...

Пока складывали костры, немцы поняли, что не успеют всех расстрелять и сжечь, потому те, кого готовили на четвертый костер, расстреляли в бараке. Их выстроили. по 50 человек в шеренге, потом заставляли лечь на пол лицом в низ и убивали выстрелом в затылок. Потом следующую шеренгу. После захода солнца бараки подожгли.

Лагерь охраняла 3-я рота 287-го полицейского батальона, сформированная из эстонцев. Для усиления охраны лагеря при расстреле были задействованы несколько десятков солдат учебно-запасного полка эстонских соединений Ваффен-СС.

Первые красноармейцы прибыли в Клоога 22 сентября 1944 года.

Посмотрите видео, которое я обрезал до трёх минут и залил на Пикабу. Его сняли наши солдаты. Сами посмотрите и детям покажите, как выглядит обыкновенный нацизм...

Отрывок из документального военно-исторического романа "Летят Лебеди" в трёх томах.

Том 1 – «Другая Война»

Том 2 – "Без вести погибшие"

Том 3 – "Война, которой не было"

Краткое описание романа здесь

Если понравилось, вышлю всем желающим жителям этого ресурса

Пишите мне в личку с позывным "Сила Пикабу" (weretelnikow@bk.ru), давайте свою почту и я вам отправлю (профессионально сделанные электронные книги в трёх самых популярных форматах fb2\epub\pdf). Пока два тома, третий на выходе, даст бог.

Есть печатный вариант двухтомника в твёрдом переплёте

Предыдущие мои публикации на Пикабу:

Первый круг ада или KZ Auschwitz

Брянск. Швейная фабрика

Отчаянные

Танкист

Трое из Легенды

Таблетка для памяти. За Зину!!!

Хиросима и Нагасаки

Дети Блокадного Ленинграда

Наше Радио в годы войны

Таблетка для памяти. Хацунь

Самый результативный партизанский отряд за всю историю войны

Таблетка для памяти. Озаричи

Ездили медицинской бригадой в труднодоступную деревню Ракана.

Добирались почти три часа, по горным серпантинам и размытым ливнями дорогам. Привезли медикаменты и продукты для семей с самым тяжёлым положением. Пришли сорок четыре женщины, у каждой при себе было трое-шестеро детей, у некоторых ещё столько же дома остались.

Врачи Ханна и Лиза принимали почти без передышек, под навесом за простынёй. Медбрат Кирби почти безостановочно взвешивал детей, некоторых по два-три раза перевзвешивал, чтобы проверить — точно ли увидел вес. Здесь ситуация даже хуже, чем в нашей деревне – все дети, за редким исключением, весят сильно меньше положенного. У каждого второго вздутый живот – у кого от недоедания, у кого от глистов.

Я смотрела и разговаривала, как обычно.

Двадцать три женщины рассказали, что их семья ест два раза в день.

Одиннадцать сказали, что еды хватает поесть один раз в день.

Четверо долго не хотели разговаривать. После получасовых посиделок на земле с каждой и рассказов о себе удалось узнать – в последний раз они ели два дня назад.

Многие не говорили на испанском вообще. Просто молча смотрели: то на врачей, то на пакеты с мукой, фасолью, макаронами.

В какой-то момент я не смогла больше разговаривать.

Просто смотрела:

как девочка играет пятнадцатисантиметровым ржавым гвоздём;

как мальчик высасывает остатки желатина из пакетика и жуёт пакетик;

как другая девочка прячет корочку лайма в трубу под домом и шепчет сестре «завтра съешь»;

как все дети поголовно тащат в рот пальцы и края футболок.

Я уже десятки раз спросила жизнь — зачем она повторяет мне свои самые страшные моменты, которые уже были, уже смотрены мной.

И, кажется, в этой несуществующей для большинства международных карт деревне, я поняла. Да, нужно оказываться там же, но уже в другом состоянии. Не в беспомощном, а в способном что-то сделать, что-то изменить. Вот и пытаюсь. Вам рассказываю, чтобы вы тоже могли.

Работая здесь, в голодающей гватемальской деревне, заметила, что чаще вспоминаю не хорошее настоящее матери и братьев – вспоминаю прошлое. Может быть оттого, что в этой деревеньке слишком много похожих судеб встретила: женщин с кучей детей, женщин выгнанных мужем из дома на улицу, женщин не имеющих собственных денег, женщин боящихся самостоятельно принимать любые решения…

Я проживала эти их трагичные истории каждый день, вместе с нашими пациентами, но после этого выездного приёма в Ракану мне стало особенно худо, прямо критично. Именно там я вспомнила страшную историю про сыр, словила тошноту и паническую атаку.

Истории про сыр много лет. Мне тогда лет двенадцать было, ну, максимум тринадцать, точно не помню. Малюсенькое село в Липецкой области, там мы жили на каком-то отшибе. Наш дом, а ближайший соседский – в километре, где-то в овраге стоит. Продуктовый магазин – в трёх километрах. Трасса и автобусная остановка – в восьми километрах.

Какой-то праздник, то ли Новый год, то ли Рождество – ёлка стояла, это помню. Почему-то большая часть скандалов всегда приходилась на праздники, оттого-то ненавижу их в основном, боюсь праздников до сих пор.

Не знаю, что именно произошло, но отец долго кричал на мать в кухне, а потом хлопнула дверь. Он выгнал её на улицу, запер на засовы все двери, вернулся в комнату. Нарезал сыр, налил сок, усадил нас перед компьютером и включил какой-то весёлый фильм. Я не слышала слов из фильма. Я слышала, как за окном воет ветер и метёт снег, аж в окна бьёт. Ещё слышала стуки: во входную дверь, в окна. Мать стучала, просилась обратно в дом. Отец не шевелясь, смотрел в экран, периодически оборачивался к нам и говорил:

— Берите сыр, вы чего не берёте.

Я слышала, как стуки становятся всё реже и реже, потом и вовсе затихли. Я чувствовала удары ветра в ставни, а ещё отвратительный кислый запах расплавившегося у меня в руках кусочка сыра, который я так и смогла положить в рот.

Пустил он её домой через день или два, кажется. Она вошла и сразу начала что-то есть на кухне, прямо из кастрюли поварёшкой, не присаживаясь. А я с тех пор много лет не ела сыр, совсем, ни грамма не могла съесть – тошнило от одного его запаха. Вот и здесь, в Ракане, увидев под деревом мальчика, рыдающего из-за украденной тортильи – его единственной еды на день, меня снова стошнило.

P. S. Решила, что буду периодически показывать вам фрагменты из книги, которые тут ещё не появлялись. Не в хронологическом порядке уже получится, конечно, но буду складывать каждый фрагмент в соответствующую ему серию: Гватемала или же Никарагуа.

По порядку всё в книге изложено, ну, вы уже знаете.