CreepyStory + Сверхъестественное

Этим человеком был убитый взрывом в Москве генерал-лейтенант, о недавней гибели которого все еще сокрушались его сограждане. В ходе мероприятий, их группировке, как гордо заявлял человек в маске, удалось взломать защиту одного из самых защищенных архивов знаменитой иностранной разведки и найти там данные на этого человека. В видео то и дело мелькали документы, номера счетов, суммы. Кроме того, удалось вычислить, что этот человек давно приготовил себе вторую личность с полным комплектов документов и биографией, в связи с чем в России также найдены доказательства его причастности к шпионажу в пользу иностранного государства, так как часть своего архива военный хранил в неприметной однушке в Подмосковье, оформленной на свое второе имя. Все раздобытые данные в настоящее время отправлены группировкой в соответствующие органы.

Далее показывали новостные передачи, интервью и марафоны, где обсуждались слитые в сеть найденные документы, в которых назывались и другие имена других российских военных, с которыми этому человеку удалось наладить “взаимовыгодные” отношения, а также обстоятельства, которые привели к предательству этого человека своей Родины. Оказалось, что он вступил на этот путь ещё в девяностые, штабным офицером в незначительном звании и с помощью своих иностранных кураторов, а также исключительной подлости и жестокости, успешно продвигался по карьерной лестнице. Широко обсуждалась пока неустановленная личность неизвестного, но видимо весьма осведомленного и компетентного человека, называвшего себя Шаманом, без которого вряд ли удалось бы выйти на след таких высокопоставленных сотрудников иностранной разведки, строились догадки и предположения, порой самые нелепые.

Георгий с облегчением вздохнул-его участие в деле по всей видимости так и останется тайной для следователей, хотя угрызения совести от сознания своей вины в гибели этого человека мучили его по-прежнему, несмотря на вскрывшуюся правду. Так же он успел подумать, что без вмешательства потусторонних сил в деле не только убийства, но и раскрытия предательства генерал-лейтенанта тоже явно не обошлось, слишком вовремя пришло это письмо хакерам и слишком успешно им удалось справиться с этим делом. Тем не менее, он ощутил легкое беспокойство за того, кто отправил письмо, хотя он видимо и использовал даркнет и прочие уловки, но мог где-то оставить следы и впоследствии попасться.

– Да я это, я,-с привычным смешком за его спиной материализовался Аймшагтай.-Кто ж ещё смог бы отправить электронное письмо прямо с компьютера, стоящего на столе у третьего зама ФСБ по Иркутской области? Ты же понимаешь, главное в расследовании никогда не выйти на самого себя, но не в этот раз для них, не в этот раз… Дух словно закружился по комнате в ритуальном танце, изображая стук в бубен: Ай да я, ай да молодец! Нет, я конечно не тщеславен, какое может быть тщеславие у того, кто познал жизнь и смерть, тьму и свет, но иногда хочется, чтобы хоть кто-то немного проникся твоим могуществом. Естественно, от такого “вяленого карася”, как ты, этого не дождешься. Ты же даже по своей наивной глупости считал, что мы не умеем в компьютеры! Да как ты мог предполагать, что я, который видел создание самолетов и электростанций и полет первого человека в космос, не освою такую ерунду! Тем более в каком-то смысле природа интернета схожа с моей-мы как бы есть, но нас как бы нет, мы одно и в то же время нас множество…Ты и правда думаешь, что эти жалкие хакеры смогли бы сами сломать защиту серверов, где содержались данные агентов одной из самых традиционно успешных разведок мира? Нет, это я им дал в том письме коды доступа, о чем эти жалкие твари конечно же умолчали в своих видео, хвастаясь направо и налево…

– Но почему ты отправил письмо этим хакерам именно оттуда?

– У тебя нет других, менее глупых вопросов? Ты ещё спроси, почему я его подписал “Шаман”, а? Потому что мог, вот почему, и хотел заодно привлечь внимание к этому человечишке-он не слишком заслуживает этой должности, так что одним ударом я убил двух “детей тьмы”, как у нас говорят. А подписал…твоим настоящим именем в нашем мире-Булган, я конечно же подписать не мог, но ладно, чего уж там, я оценил твоё более раннее участие в этом деле и счел возможным упомянуть тебя хотя бы так. Ты величайший шаман, но ты и величайший глупец, потому что ты мог бы общаться с президентами и королями и они искали бы твоей дружбы и ждали твоего совета… но ты…впрочем, ты уничтожил часть самой тьмы, которая не только убила множество жалких людишек, но и поглотила немало наших, угрожала и мне, поэтому так уж и быть, готов признать, что ты был не так уж плох…,-махнув конечностью, которая походила скорее на соединение крыла и когтей, чем на человеческую руку, Аймшагтай исчез.

В эту ночь Георгию впервые удалось нормально заснуть. Во сне он увидел вдалеке костер и долго шел к нему. Приблизившись, он увидел, что вокруг костра сидят люди, почти никого из которых он не знал, но тем не менее узнавал любого из них и мог сказать, как того зовут. Это были его духи предков, в том числе и его бабушка Айна. Георгий обратился к ней:

– Я убил человека. Я все знаю про него и тем не менее, я не могу смириться с тем, что это я его убил.

– Ты убил предателя, -сказал сидевший у костра человек невысокого роста в военной гимнастерке старого образца, вынув трубку изо рта и пуская кольца дыма. По всей видимости это был его прадед, тоже Георгий, сгинувший в Великую Отечественную Войну.

– Я убил человека…

– Погоди, внучек,- заговорила, перебив его, старая женщина с длинными седыми косами, на которую очень была похожа его бабушка Айна, и Георгий понял, что это его прапрабабка Унуша.-- Это существо уже не было человеком, хотя и имело человеческий облик. Тьма захватила его, в нем уже не осталось ничего человеческого. Посмотри сюда,- она бросила в огонь горсточку какой то травы и он увидел, как в пламени начали появляться и исчезать люди, много людей.

– Видишь? Это люди, которых ты спас. Но это ещё не все существа, которым ты сделал благо. Он угрожал существованию мира, делал все, чтобы состоялась ядерная война и она состоялась бы, если бы не ты. Поскольку им завладела сама тьма, то его было практически невозможно уничтожить. В схватке с ним погибло несколько шаманов, а обычных людей, которые хотя бы что-то могли подозревать, он уничтожил и вовсе без счета. Ты тоже мог погибнуть. Мы рисковали самим существованием нашего рода, ведь иных потомков у нас пока нет и тем не менее, мы решились. Айна считала что тебе под силу справиться с самой тьмой-коварной, хитрой и всезнающей и она не ошиблась. То, что ты ничего не знал, помогло тебе. А твой дар впервые проявился так ярко. Тьма, переполнившая этого человека исчезла, равновесие восстановлено. А теперь уходи, мы снова призовем тебя, когда ты будешь нужен.

Костер погас, все исчезло и до утра Георгий проспал без сновидений.

В эту же ночь в квартире, кабинете и на даче третьего зама ФСБ по Иркутской области шел обыск. Объяснить происхождение письма в своем ноутбуке он так и не смог, в связи с чем отделом собственной безопасности было принято решение провести проверочные мероприятия. Наутро невыспавшийся сотрудник безопасности показал генералу ФСБ найденное, после чего тот долго молчал, потом велел подать машину, приехал к заместителю домой и после короткого разговора с ним вышел, оставив на столе пистолет с одним патроном…

Конец.

Послесловие:

Если кто-нибудь подкинет донат, следующим постом выложу еще одну небольшую главку про шамана, если нет, ШтОШ-конец, значит конец)))

Я вышел к дороге, глядя в обе стороны. Старик сказал, откуда мы приехали, так что идти надо было в другом направлении. У меня осталось часа четыре, может, пять до заката, и нужно было бы к этому времени где-то остановиться. Без денег и документов мой путь становился сильно сложнее. Пока что даже не представлял, как мне быть. Придётся просить помощи у всех, кого встречу. У меня хотя бы будет время, чтобы придумать историю о происходящем. Хотя, чего её придумывать? Моя история была реальна, вот только, если я расскажу всё, как есть, меня посчитают сумасшедшим. Вампиры, оборотни, зомби, ведьмы. Я бы точно не стал слушать такого дурачка, каким я сейчас являлся.

Пройдя около часа, мне так никто и не попался на пути: ни машин, ни домов, ни таких же бродяг, каким я оказался. Зато, заметив куст с красными ягодами, я принялся их поедать. Ничего страшного, если я задержусь тут минут на пять, зато хоть что-то поем.

Прошёл ещё час, потом ещё, а может, и не прошёл. Я просто гадал, сколько уже находился в пути, не сбавляя темпа. Дорога виляла через лес, потом шла вдоль поля, потом снова лес. Солнце уже скатывалось, скоро обещая скрыться за деревьями, а потом и вовсе уйти за горизонт, который я даже не видел. Вот так перспектива - оказаться в лесу посреди ночи вдали от жизни. Может, стоит найти камень или палку для обороны от зверей, а заодно и место ночлега где-нибудь на дереве?

И тут я услышал шум приближавшейся машины.

Я же так сильно хотел кого-то встретить на пути, но сейчас вдруг испугался. Предательский страх стал наводить дурные мысли. Не ехала ли за мной та самая девушка? Всё случилось так быстро, что я запутался в собственных сомнениях, не зная, что делать. Голова совсем не хотела соображать в тот момент, когда нужно было спокойно принять решение.

Чего я больше боялся сейчас, остаться посреди леса ночью, или оказаться в плену? Все прошедшие события сломали мне психику. Я жутко не хотел попасться в лапы очередной ведьмы, а уж вернуться к Еве тем более. В лесу среди голодных хищников казалось куда безопаснее. Они же просто животные, глупые, не злопамятные, не алчные. Они не жаждали жестокости ради удовольствия. А больше тут никого и не должно быть. Нежить тут не водится, тут некого поедать, никого нет вокруг. Если только очередные походники не приехали отдыхать, созванные какой-нибудь упырицей...

Приближался тридцатый день рождения мужа, и я хотела сделать для него что-нибудь особенное. Он всегда стесняется напрямую говорить о том, чего хочет, но в этот раз, когда я спросила, у него сразу же нашелся ответ.

– Ты не против секса втроем?

***

Что?

Должно быть, он увидел выражение моего лица, потому что тут же попытался все исправить. Меня ему всегда было более чем достаточно, он просто горел желанием попробовать, это могло бы разнообразить нашу интимную жизнь (которая и так была довольно прекрасной, как мне казалось)... Он понимал, что мне это не по душе, но действительно считал, что это может быть потрясающим опытом для нас обоих, поэтому просто не мог перестать говорить об этом.

Кажется я смогла донести до него мысль, что мне нужно подумать.

Подумав пару дней и поговорив с сестрой, я сказала, что готова попробовать один раз. Он пришел в восторг, и тут же начал рассказывать об одной девушке, которая, как он знал, может быть открыта для подобного. В тот момент я задумалась: если это имя сразу пришло ему на ум, значит, что-то уже происходит?.. Но отмахнулась от этой мысли.

Мы обговорили основные правила, и он договорился о встрече, чтобы обсудить детали. Когда пришло время, первое, что я заметила – это то, как сильно она похожа на меня. У него определенно был свой типаж. Мы разговорились, девушка показалась мне достаточно приятной, и в итоге назначили встречу на следующую субботу.

Когда Дженни приехала, мы сидели, нервно болтали и пили вино (в основном я), а потом приступили к делу. Хоть я и нервничала, но, кажется, все прошло хорошо. Муж уделял мне достаточно внимания, придерживался наших правил и, кажется, отлично проводил время. Утром мы попрощались и отправили ее домой.

Но почти сразу он начал спрашивать, когда мы сможем повторить. Пришлось напомнить ему, что уже говорила на этот счет.

– Разве ты плохо провела время? – быстро спросил он.

И началось давление. А ещё… я заметила, что в одна из прядей моих волос стала сильно короче, и никак не могла найти свой медальон. Но это все было неважно – я просто хотела вернуться к нашей обычной жизни.

На следующей неделе на прогулке мы столкнулись с Дженни в магазине. Мы разговорились, и она спросила, не хотим ли мы повторить. Мой муж ответил, что был бы не против, а когда мы отошли, я спросила его, какого черта он делает, но в ответ он просто сказал, что уверен, что мне понравится. После долгих уговоров я не выдержала и сдалась, и мы назначили еще одно рандеву.

Вечер вновь прошел хорошо, утром мы попрощались с девушкой. А на следующей неделе снова встретились с Дженни, и я не могла не заметить, что она стала похожа на меня еще больше, чем раньше. Ее волосы потемнели до моего оттенка, а губы казались немного... полнее? Как у меня. Я сказала об этом мужу, но он ответил, что я должна воспринимать это как комплимент – возможно, ей просто нравится мой образ.

На следующей неделе я вышла по делам и увидела ее. Думала подойти и поздороваться, но что-то удержало меня в стороне. И угадайте кто к ней подошел? Конечно же мой муж, мой муж наклонился и поцеловал ее.

Вот скотина!

Я решила подслушать о чем они говорят и услышала, что все идет по плану. Он сказал, что вино сработало идеально и что позже у него будут еще образцы, и что нужно проследить за волосами и медальоном. В тот момент я понятия не имела, что, черт возьми, происходит, но интуиция вопила об опасности.

Позже тем же вечером мой муж предложил еще раз встретиться с Дженни. Я подумала, не послать ли его куда подальше, но в тот момент мне слишком хотелось узнать, что за хрень происходит, так что я решила подыграть ему.

Когда Дженни пришла в этот раз, я притворялась, что пью вино. Затем мы пошли в спальню. На этот раз он, кажется, больше уделял внимание ей – обидно, но я и так уже перестала ему доверять.

По окончанию действа я притворилась, что сплю. В это время он отрезал еще кусочек моих волос и взял мазок с моей кожи, а потом вышел из комнаты вместе с Дженни. Я пыталась проследить и подслушать, но услышала только часть разговора – «процесс», «метаморфозы» и «почти готов». Я вернулась в постель и легла, совершенно сбитая с толку.

На следующий день, пока он был на работе, я зашла в его кабинет и после тщательного обыска нашла потайной ящик с книгой под названием «Как создать идеальную жену».

Что за херня?

Я пролистала книгу – речь шла о том, что с помощью магии и науки можно создать точную копию своей нынешней жены, только лучше.

Это реально происходит? Да как он посмел!

Моя мама всегда говорила: «Не злись, а поквитайся». Она была умной женщиной, и мне пора было прислушаться.

***

На следующие выходные мы снова пригласили Дженни. Но на этот раз, когда мы закончили, я проснулась привязанной к стойке посреди комнаты.

– Прости, дорогая, – сказал мой муж, – но у нас ничего не получается. Дело не во мне, а в тебе. Но не волнуйся – скоро я сделаю из тебя идеал!

С этими словами он дал зелье Дженни, и она начала трансформироваться.

В его точную копию.

Я никогда не забуду выражение шока на его лице.

– Удивлен, дорогой? Да, я раскрыла твою уловку. Удивишься ли ты, узнав, что последняя партия была наполнена твоей ДНК, а не моей?

Затем я посмотрел на существо, ранее известное как Дженни.

– Убей его.

И оно убило. Жестоко.

На следующее утро я проснулась в обнимку с Джеймсом. Он приготовил мне завтрак, расспрашивал о том, как прошел день, и при этом говорил, что любит меня.

Он был идеальным мужем.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

— Ты же не Шалун, а… Фёдор?..

Пёс тявкнул в ответ — жалобно, срываясь на визг. И в этом коротком лае Николаю почудилось согласие.

Он еле выбрался из сугроба, зашагал по следу пса. А Шалун нарезал круги вокруг него, одобрительно поглядывая. Наверное, колея, проложенная псом, должна привести к селу. Так и случилось, очень скоро он увидел крыши изб, дымы над трубами, ощутил лёгкий запах, который доносил пронизывающий ветерок со скотных дворов. Хорошо, что ему никто не повстречался на улице. Что бы подумали местные, увидев полураздетого человека в залубеневших носках вместо сапог или валенок?

Свежей выпечкой пахло даже за высоким металлическим забором. Калитка была открыта. Николай вошёл, размышляя, как он станет объясняться с бабкой: поверит ли она, что он в беспамятстве убежал ночью в поле посередь леса? А может, подумает, что он втихаря выдул бутылку коньяка и напился до потери рассудка. Шалун скользнул за ним.

Николай погладил лобастую рыжую башку своего спасителя, сказал:

— Спасибо тебе, что нашёл и к дому привёл.

Пёс снова жалобно взвизгнул.

— Пока тебе в человечье жильё нельзя. Но я выпытаю у Зинаиды твою историю. Постараюсь помочь. Поверь мне… Фёдор, сделаю, что могу, — сказал Николай и вошёл в дом.

Бабка ничуть не удивилась тому, в каком виде заявился её внучатый племянник, не спросила, где он шлялся целую ночь. Хотя сама, наверное, встала ещё до рассвета печь булочки и должна была заметить, что его нет дома. Только сказала:

— Переодевайся и садись завтракать. Ты же, поди, к обеду в город поедешь.

Николай кивнул и отправился снимать стоявшую колом замёрзшую майку и трусы. Такое сплошное обледенение одежды можно было объяснить только тем, что температура его тела была равна градусам на улице. И только сейчас он задался вопросом: как удалось не замёрзнуть насмерть в поле? Ну ничего, сейчас он поест и выпытает объяснение всем событиям. Пусть оно будет таким же фантастическим и неприятным, как все бабкины сказки.

За столом он пристально поглядел на Зинаиду. В утреннем свете стали видны мелкие морщины, испещрившие лицо. И всё равно, выглядела она лет на двадцать моложе. И двигалась слишком легко для пожилого человека. Ну а силу её рук он сам узнал при колке дров. И первым делом спросил совсем не о том, что планировал:

— Баба Зина, а почему вы так молодо выглядите? Ваших лет вам никто не даст.

— А ты слышал такую пословицу: в зимний холод всякий молод? — отбилась от вопроса Зинаида. —  Глянь-ка на градусник. Минус тридцать пять.

Николай чуть не подскочил на стуле:

— Ох! Ничего себе! Но почему же я не окочурился на поле?..

— Батюшка Карачун о своих детях и воинстве всегда заботится… — завела было своё Зинаида, но Николай перебил её:

— Так ты, баба Зина, из невыбранных снегурок? Как и… моя мама?

Бабка хлопнула себя по бокам, присела на стул и сказала:

— Дошло наконец-то. Ну и тугодум ты, учёный мой племянник!

Николай продолжил:

— А твой муж Фёдор куда делся?

Бабка нахмурилась и не сразу ответила:

— Не знаю. Мы с ним лаялись, как цепные псы. Он ведь был не таким, как твой отец — любящим да понимающим. Попрекал меня, когда я зимами в лес убегала. Однажды я зашла в дом после отлучки, а он ко мне с лопатой угольков сунулся. Чёрт его знает, что он тогда замыслил. Может, захотел мне лицо обжечь, страсть какой ревнивый был, прямо заходился от злости, когда я уходила. Я по этой лопате табуретом ударила, все угольки разлетелись, а один ему в глаз попал. Полгода Фёдор со мной не разговаривал, а потом подался куда-то. Новую жизнь начал или сгинул — неизвестно.

— Пёс-то откуда у тебя взялся? Умный такой, меня нашёл и к селу вывел.

Бабка возмутилась:

— Да что ты всё с одного на другое перескакиваешь? Как мальчишка, которому дослушать лень. Шалун лет пятнадцать назад к воротам пришёл. Мне собака на дворе без надобности, прогнала его, а он назад приплёлся. Так и остался.

— А ведь ты пса недолюбливаешь, сердито косишься на него. Какой-нибудь охотник был бы рад такой смышлёной собаке.

— За что любить Шалуна? Он меня за полы хватает, когда ухожу со двора. Все пуховики драные.

Николай заметил:

— Думаю, он на твоего Фёдора похож не только бельмом и рыжей шерстью на голове. Такой же ревнивый.

Бабка, сердито выпятив нижнюю губу, встала с табурета и стала заполнять сумки племянника деревенскими гостинцами. Другого разговора не получилось — Николай и сам на неё слегка рассердился. Заморочила ему голову своими сказками, маму в снегурочки определила. Эх, если бы не обещание привезти соседскую дочку, он бы больше к Зинаиде не приехал. И псу посулил неосуществимого. Взять его в город, что ли? В его недавно купленной двушке найдётся место спасителю. Да и площадка для выгула собак рядом. Можно и в лесопарк собаку сводить. Правда, он занят целый день — лекции, семинары, работа студентов в учебных заведениях. Да и частных занятий много. От них не откажешься, деньги нужны не только ему, но и Леркиной семье. Но раз дал надежду псу — нужно выполнять обещание. Наконец Николай решил заговорить первым:

— Баба Зина, отдай мне собаку. Всё равно она тебе не нужна. Животное уже старое, пусть в городских условиях понежится, а не в будке.

Бабка уселась на стул. Из её по-девичьи ярких глаз пролились слезинки:

— Да как же я тут одна-то останусь? Но если хочешь, то забирай. Может, он пойдёт за тобой. Я ведь хозяйка неласковая, могу и закричать, и огреть тем, что под руку подвернётся.

Когда Николай прогрел мотор и вышел из дома с сумками, пёс даже не показался из будки. Пришлось подойти и тихонько позвать: «Фёдор… Ну что же ты, Фёдор? Поехали со мной!» Однако собака не отозвалась.

— Поезжай уж. Не покинет меня Шалун, — сказала бабка, открывая калитку. — Не забудь Вальку привезти на Новый год.

Внучатый племянник позабыл про странную бабку и её бредни, как только выехал на шоссе. Тревожили только его только мысли о случившемся ночью да необходимость привезти студентку домой. А если бабка опоила его, чтобы, допустим, принести в жертву своему Карачуну, на котором она явно помешалась? Не угрожает ли опасность Вальке? Вдруг её мать считает дочку снегуркой? Хотя байки про воскрешение — это антинаучная ересь. Эх, неправильные вопросы он задавал бабке…

Но чем дальше он отъезжал от села, тем легче и свободнее ему думалось. Все странности оставались позади. Дома он прочёл о Карачу́не. Оказалось, что в славянской мифологии это «злой дух, сокращающий жизнь и олицетворяющий смерть в раннем возрасте, а также, по мнению ряда исследователей, божество нижнего мира, являющееся повелителем морозов, холода и мрака». Так вот кому поклонялась сумасшедшая бабка! Свою семью не смогла сохранить из-за зловещего мифа: муж сбежал, а дети и внуки не хотят с ней общаться. Точно, она хотела сделать его подношением Карачуну.

Николай прекрасно знал, в честь кого ему дали такое имя — его отца, тоже родившегося в декабре, и святого чудотворца Николая. Между прочим, защитника, целителя и стража настоящего порядка крестьянской жизни. Наверное, Зинаида хотела угодить тёмному божеству, сделав так, что Николай потерял на время разум, впал в беспамятство. Но теперь-то он свободен и может жить своей жизнью. Со студенткой поговорит и никуда её не повезёт. Ещё не хватало возвращать девушку в село, опутанное-скованное такой изуверской верой в Карачуна. Он лучше поможет Вале остаться самой собой и не передаст её в руки сельских фанатиков.

Во вторник Николай поговорил с куратором второй группы первокурсников о Ляпуновой Валентине.

— Замечательная студентка! Учится великолепно, тихоня, всё время глаза в пол. Её сначала одногруппники начали травить из-за одежды и стиля поведения, но потом отцепились. Уж очень она добра и отзывчива. Но со стальным стержнем в душе. Да и красива необыкновенно. Одна беда — дома, в селе, видимо, не всё ладно. Или заболела. Крепится, но страдает.

Николай под предлогом согласования сетки экзаменов заглянул в аудиторию, где первокурсники усаживались за столы слушать лекцию профессора Шуншукова. Сразу стало понятно, какая студентка приехала из бабкиного села. С первого взгляда. Он даже не прислушался к бормотанию старика Шуншукова, который вроде бы обещал ему сюрприз на ближайшем заседании кафедры, трещал о том, что ему самому предстоит поехать в Москву на серьёзную операцию, что надеется на Николая, который должен его заменить на должности доцента и которому он с радостью передал бы все дела.

Весь мир сосредоточился для Николая на светлом облике действительно красивой девушки со светло-пепельной косой, ярко-синими глазами, одетой довольно странно — в тёмный свитерок и юбку почти в пол. Дальше день пошёл своим чередом: две лекции, отчёты, заметки по графику экзаменов, работа с дневниками студентов по школьной текучке в коррекционных классах их научной площадки. Но перед ним всё сияли Валины глаза, которые она лишь на миг вскинула на него, когда он вошёл в аудиторию.

Он посмотрел, когда у её группы кончаются занятия, дождался её и пошёл следом. Видимо, Валя направилась к остановке маршрутки. Николай окликнул её, надеясь, что автобус задержится. Девушка обернулась, тихонько произнесла:

— Здравствуйте, Николай Николаевич.

И тут же опустила глаза.

Николай сразу сказал, что его тётка приходится соседкой её маме, которая просила привезти дочь на Новый год.

Валя сказала: «Мамонька мне звонила» и кивнула, но как-то обречённо, словно бы поездка домой должна принести ей что-то плохое. Сердце Николая зашлось в боли за эту девушку, и он горячо сказал:

— Ты вовсе не обязана ехать в село, если не хочешь! Сейчас не средневековье, чтобы тебя могли принудить делать то, что не хочется.

Валя моргнула, на её роскошных ресницах повисли слезинки.

— Нет, я очень, очень хочу домой! Меня так тянет туда, что вот взяла бы и пешком пошла! Дело не в этом…

Николай дотронулся до её руки и спросил, боясь, что девушка сочтёт его в лучшем случае чудаком:

— Валя, ты… ты снегурка?..

Однако она поняла и кивнула. Николай повёл её не на остановку, а в ближайший сквер, обмахнул лавку и усадил. Люди спешили мимо, прикрывая носы от зверского холода. Снегурке же и Николаю Зимнему мороз был нипочём. Они проговорили до густой темноты, которую не могли разогнать свет фонарей и переливы новогодних гирлянд. Им было тепло, очень тепло рядом друг с другом…

Николай проводил девушку на последнюю маршрутку, хотел проехать с ней до общаги, но она испуганно отказалась. Видимо, не захотела пересудов.

Зато теперь ему стало известно, отчего так живуче суеверие в тёткином селе. На первый взгляд, его кто-то словно охранял: в соседних посёлках то болезни скота, то наводнение и проливные дожди всё лето, то пожары или засуха. В Любимовке такого не случалось почти век. Именно столько жили сельчане, многим и за сотню годков перевалило. Словно судьба щедро отсыпала им благополучия. Но и нравы были строгими, а труд — обязательным условием жизни. Конечно, никаких перерождений снежных кукол в девчонок не было. С Валей же случилось вот что…

В пятилетнем возрасте она сильно заболела, подхватила инфекцию в городе, когда с родителями ездила пробежаться по магазинам и сходить в цирк. Фельдшер испугалась, что ребёнок умрёт, вызвала скорую из области. А мать не отдала дочку врачам. Её научила Зинаида: нужно пойти в лес, слепить из снега девочку, нарядить, да и оставить там куклу. Сама с матерью сходила в самую чащу. К утру Валя была здорова, а Зинаида принеслась к ним счастливая: она сбегала в лес и проверила, на месте ли кукла-«снегурка». Её не оказалось. Значит, теперь Валя, когда ей исполнится восемнадцать лет, должна стать невестой Карачуна. Если он её выберет, конечно. Девушка закончила одиннадцать классов в соседнем крупном посёлке, потому что в Любимовке была только восьмилетка, решила ехать учиться в город. Но её тяга к жизни в селе, к родительскому дому превратилась сначала в тоску, а потом почти в болезнь: кусок в горло не лез, мысли путались, по ночам температура поднималась. А мать всё звонила и звонила ей. И с каждым разом её слова становились всё более гневными. Она боялась, что если Валя не приедет, то всему селу станет плохо, не только семье.

«Понятно, — подумал Николай. — Бабка Зинаида наводит тень на плетень». Он растолковал Вале, что в жизни нужно полагаться на себя, а не на мифических существ. И не легендой объяснять всё плохое или хорошее, что может случиться, а своими делами. И человек — хозяин своей судьбы, а не какие-то там божества и духи.

К его радости, даже не пришлось договариваться с деканом о небольшом отпуске: Николай должен был принять должность доцента, ибо научная степень и опыт работы позволяли, и ему дали неделю свободного времени до Нового года, чтобы всё подготовить. А Валя вообще зачёты и два экзамена получила автоматом благодаря высокой успеваемости. И новоиспечённый доцент со студенткой решили всё же поехать в Любимовку, чтобы потягаться с суевериями, поговорить с роднёй. «А может, и объявить о помолвке», — помечтал Николай. Он никогда не встречал такой девушки, как Валя, и решил, что лучше её и не найдёт. Может, потому что светлыми волосами и глазами она напоминала маму…

С другой стороны, грызла тревога: он был вполне благополучен, обеспечен, теперь вот любовь обрёл, должность получил… Как-то всё сразу навалилось. Неужто и в самом деле из-за того, что поклонился Карачуну?..

Николай и Валя выехали в Любимовку двадцать девятого декабря. Девушка больше не казалась печальной и измученной противоречивыми чувствами, она то и дело смеялась шуткам Николая и от распиравшей её радости. Да и сам Николай был счастлив видеть её точёный профиль и синие глаза, в которых вспыхивали золотистые, как снег на солнце, искорки. На повороте к селу она попросила Николая остановить машину, сказала: «Хочу в лес войти, вдохнуть запах… Знаешь, какой запах от деревьев, скованных морозом? Дышишь и не надышишься».

Николай улыбнулся: ну что ж, зайди. Однако, когда не стало видно тёмно-синего пуховика среди еловых лап, очень встревожился. Сердце словно иглой пронзило. С Валей ничего не должно было случиться… Трёх минут не прошло с того момента, когда она вышла из машины… И Николай решительно двинулся в лес, крича: «Валечка! Ты где? Подожди, и я с тобой лесным воздухом подышу!»

Он прошёл по её глубоким следам. И вдруг они оборвались! Николай запаниковал. От обилия снега голова пошла кругом, за каждым заинедевелым силуэтом дерева чудилась опасность. И эта тишина… Она ещё в первый приезд показалась ему загробной… Если верить всяким легендам, Карачун запросто мог увлечь Валю в своё подземное царство. А ещё хуже — она сама, по своей воле, могла стать частью легенды. Выбранной или невыбранной невестой зловещего духа. А ещё стало горько от мысли, что Валя так радовалась не совместной поездке, а тому, что может исчезнуть, слиться с зимним лесом.

Николай пометался по лесу, сорвал голос в крике и понял: нужно звать людей на подмогу. Ему одному не отыскать девушку. Он сам чуть не заблудился, но вышел к машине. Подъехал к Зинаидиному дому, промчался по дорожке, не глядя на будку, к двери, рванул её…

Бабка и Софья, мать Вали, преспокойно пили чай.

— Валя пропала! — крикнул Николай.

— Так уж и пропала? — невозмутимо спросила Зинаида. — Нагуляется, натешится и вернётся домой.

Софья тоже не моргнула и глазом, услышав об исчезновении дочери. Неужели люди в Любимовке такие жестокие в своей дремучести, что не сделают ничего ради девушки? Неужели тупые суеверия ценнее человеческой жизни? Валя росла на глазах Зинаиды, конечно же, помогала одинокой бабке. Про мать и говорить нечего…

— Да вы слышите меня?! — завопил Николай. — Девочка в лесу потерялась! Народ нужно поднимать на поиски! Эх… нужно было сразу сто двенадцать набирать…

— Ну, набирай… — отозвалась Зинаида.

Но экран телефона был тёмен, хотя Николай заряжал его несколько часов назад.

— Софья, у вас телефон есть? — торопливо спросил он.

— Дома, — кратко отозвалась Софья.

Обе женщины в чёрных нарядах напомнили ему лесных ворон, которые, застыв на ветвях, выглядывают добычу, готовые тут же сорваться и выхватить её из-под клюва товарок. Он прикрикнул на них:

— Какие же вы… Злодейки! Маразматички! Сам поеду по дворам людей собирать… В этой дыре точно даже участкового нет.

Софья глянула на дверь и вдруг расплылась в улыбке:

— Доченька! Дитятко родимое!

Николай обернулся. На пороге кухни стояла Валя, задорная, разрумянившаяся. Она воскликнула: «Мамонька!» и подбежала к Софье.

— Где ты была? — нахмурился Николай, приложив руку к сердцу, которое не желало биться ровнее. — Твои следы оборвались почти рядом с дорогой. Я испугался, что ты заблудилась!

— А может, я на дереве сидела, — засмеялась Валя.

Это, конечно, было лукавством с её стороны. Николай и деревья осмотрел. Все они стояли в снегу, никто на них не забирался. Ладно, хочется девушке шутить, пускай. Сейчас он тоже «пошутит». Ох как «пошутит»! Над своей судьбой, над страшными сказками, может, над самим Карачуном.

Николай оттащил Валю от матери и сказал:

— Уважаемая Софья, прошу у вас руки вашей дочери! За ней присматривать нужно, особенно в зимнем лесу.

Софья растерялась. Её брови взлетели вверх, а из глаз брызнули слёзы. Она кинулась к Зинаиде и обняла её со словами:

— Опередил Карачуна-то… Опередил! Моя Валюшка теперь —чужая невеста!

— Так ещё неизвестно, как их жизнь сложится, — кривя и покусывая губы, сказала бабка.

И они дружно заплакали. Так плачет старость, провожая в жизненный путь счастливую беззаботную молодость.

— Мамонька… — строго подала голос Валя, мол, отвечай человеку.

Но Софья лишилась способности сказать хоть слово. Она только часто-часто закивала. Николай обнял свою невесту и спросил: «Ты согласна стать моей женой?» «Если батюшка не будет против», — снова слукавила девушка. Уж Николаю-то это было известно. Он увидел правду в громадных искрившихся глазах снегурки.

Софья и Валя умчались домой — готовить стол для встречи главы семейства с женихом. А Зинаида всё плакала, то и дело повторяла: «Все воссоединяются, все парами живут. Только я горе мыкаю в одиночестве».

Николай уже хотел ей сказать кое-что, намекнуть на её личные качества, но тут сама собой распахнулась дверь в кухню. Совсем не боясь, что его прогонят, вошёл Шалун-Фёдор, растянулся на полу у самой печи. Важно, по-хозяйски. Бабка Зина засюсюкала: «Погреться пришёл? Или проголодался? Вот тебе курочка». Пёс повёл себя не по-собачьи: взял курью спинку, положил на пол, а потом лизнул Зинаидину руку. И только тогда принялся за еду. Бабка уселась на стул, стала умильно наблюдать, как Шалун-Фёдор с хрустом расправляется с угощением. В душу счастливого Николая словно плеснули горечи. Похоже, Зинаиде уже не грезился зимний трон Карачуна. Только случилось это, увы, поздновато. И не так, как должно было. Понятно, что перспектива расстаться с псом-приблудой заставила бабку избавиться от съедавшей её тоски.

Гуляли чуть ли не всем селом пять дней. В трескучий мороз под сорок градусов ходили в лес вслед за вереницей бабок, гнусаво славивших Карачуна. Николай не замечал закутанных сельчан, казавшихся на одно лицо из-за обындевевших ресниц, бровей, шалей и шапок. Он смотрел только на Валю. Позже со всеми перезнакомился, а с Валиным отцом даже подружился. И её братья понравились — серьёзные, хозяйственные люди. Среди общего веселья Николаю всё чаще приходила мысль: «А может, нет злобных или добрых божеств? Всё заложено в самом человеке. Однако как связан неведомый Карачун с событиями в его жизни? А вдруг…» Но Николай давил дальнейшее течение мысли философским: «Поживём — увидим». Он поклялся сделать свою снегурку счастливой и в глубине души был благодарен Карачуну.

И тут же удостоился нового снежка в спину. Николай стал оглядываться, размышляя, кто же это так резвится. Никого… Лес безлюден. Полная, какая-то загробная тишина. И в то же время он почувствовал взгляд. Это была его особенность — ощущать почти физически чей-то взгляд. В детстве он, шаля за последним столом в классе, всегда знал, когда на него посмотрит учитель, и успевал укрыться за спинами ребят. Обострённое восприятие чужого внимания не раз выручало его в разных ситуациях. И в этот раз показалось, что закидывание снежками — не просто чья-то игра…

«Нервы», — сказал себе Николай, садясь в машину. Он прибавил газа, но не спасся — по кузову машины что-то ударило гулко и сильно, скорее всего, швырнули куском льда. Ничего себе развлекушки! Его кроссовер рванул вперёд.

И тут началась буря. Ветер понёс поваливший снег, закручивая его столбами на гравийке. И эти столбы изгибались, причудливо двигались, словно танцевали. Вскоре свет фар упёрся в сплошную стену ледяных смерчей, которые, казалось, захватили в жуткое кружение весь мир. Ехать вперёд было самоубийственно, на месте оставаться тоже нельзя — а вдруг чей-нибудь транспорт врежется в багажник или капот? И всё же Николай сбавил ход, а потом и вообще остановил кроссовер. Смерч сразу же превратился в позёмку, а потом ветер и вовсе стих. «Кто-то хочет задержать меня возле леса. Даже взгляд почудился. Реально нервишки пошаливают, если я так думаю», -- решил Николай и медленно поехал вперёд.

Скоро показалось село – добротные строения, которым, наверное, и двадцати лет не было. Но встречались и по-настоящему древние избы, покосившиеся, вросшие в сугробы до середины заколоченных окон. Над их трубами не вился дымок, с подворий, покрытых чистейшими снегами, похожими на перины, не раздавался собачий лай. «Ну, тут давно никто не живёт», -- подумал Николай. И тут же в его натруженный мозг кандидата наук прокралась мысль: а вдруг и бабкин звонок исходил из такого дома, в котором уже много лет не жил человек? Из мёртвого дома… Как из могилы… Стоит только открыть щербатые двери, и тут же запредельно холодная пустота поглотит вошедшего.

Николай покрутил головой, отгоняя мысль, и принялся внимательно рассматривать номера домов. Дом бабки он отыскал очень быстро, посигналил на расчищенном пятачке возле ворот. Громким лаем с повизгиванием откликнулся пёс, который, видимо, только что вылез из тёплой конуры на мороз.

Загремел запор калитки, и выглянула закутанная женщина средних лет. Николай подумал, что ошибся домом – ну не могла его престарелая бабка выглядеть так молодо.

-- Николушка, штоль? Даже не чаяла, что приедешь навестить меня, старуху. Заходи, дорогой племянничек, заходи. Шалуна моего не бойся, он на цепи. Брешет от удивления, что кто-то ко мне приехал. А так он молчаливый и не кусается, -- запричитала она.

Николай вытащил из багажника огромные клетчатые сумки с подарками и шагнул во дворик. Он не мог не задержать взгляд на довольно большой ели, рябинах, на которых сквозь снег и иней задорно пламенели ягоды, на расчищенной дорожке, ведущей к крыльцу. В очень большом для одинокого человека доме был даже гараж! Как это понимать: бабка жаловалась на своё здоровье, а тут поглядите-ка – что само строение, что двор не отличишь от хором, которые вырастали в частном секторе города.

А пёс, белый в рыжих подпалинах, с глазом, наполовину затянутым бельмом, продолжал рваться к гостю, жалобно визжа и тоскливо взлаивая.

-- Цыть, Шалун, -- прикрикнула на него хозяйка.

И Николай отметил её злобноватый взгляд в сторону пса.

В доме всё было вполне достойно, хотя и без шика: прихожая, кухня, огромная комната с диванами и современным телевизором, правда, с прошловековой стенкой со множеством книг в тёмных обложках и посудой, которая вовсе не годилась для деревенской жизни: всякими вазочками, бокалами и прочей ерундой. Бабка потянула его на кухню, замельтешила перед глазами, накрывая на стол. Николай недоумевал: а где же традиционные обнимашки и поцелуйчики родственников, которые только что встретились после разлуки почти в тридцать лет? И зачем он сюда вёз всякую крупу, тушёнку, колбасу, сахар и сладости, если у бабки и без него всего полно? Что-то здесь не так…

А пёс всё заливался плачем во дворе, словно обижаясь на то, что его не пригласили в дом.

Но хотя бы возраст хозяйки определился: её голова была белой. Такими становятся волосы действительно пожилых людей. А что морщин мало, так это их семейная особенность. К тридцати годам и сам он выглядел на десять лет моложе.

Бабка соловьём заливалась, как ей тут скучно и тошно без родной души рядом, а перед Николаем всё мелькали её разносолы, варенья, мёд, домашние копчения. Вскипел чайник, и он отведал вкуснейших булок с начинкой. Нужно бы поплотнее поесть перед обратной дорогой, но почему-то кусок в горло не лез. Николай остро ощущал какой-то подвох, обман. Нужно много сил и нешуточных денег, чтобы содержать такой домище и двор в порядке. Откуда это всё у пенсионерки?

-- Поедешь завтра. Не отпущу сегодня. Когда-то ещё встретимся? – заявила бабка, останавливаясь посередь кухни с блюдом в руках.

-- У меня другие планы… -- начал было Николай, но устыдился.

Завтра воскресенье, потом понедельник, его свободный день на кафедре. Значит, торопиться ему и в самом деле некуда. И не к кому… Он такой же, как бабка, среди своего благополучия – совершенно одинокий.

Потом она потащила его в так называемую «залу», самую большую комнату, усадила на диван, торжественно извлекла из ящиков стенки два огромных альбомы со множеством фотографий и разложила их перед ним на низком столике. Бабка не забыла даже прикрыть его ноги вязаным одеялком, пояснила, что в такой мороз не натопишься, с пола дом выстывает быстрее, как бы дорогой племянник Николушка не застудился.

Дорогой племянник в это время внимательно разглядывал старые чёрно-белые и вовсе древние снимки, словно окрашенные сепией. Были альбомах и его детские фотографии в кругу родственников, с мамой и папой, уже чуть потерявшие цвет, как это бывает со временем.

-- А вот и я, рядом с Ниночкой, твоей мамой, -- произнесла дрогнувшим голосом старушка, хотя так называть её не хотелось даже в мыслях.

-- Баба Зина, а в каком году это было? Я почему-то не помню, когда мы вместе фотографировались, -- сказал Николай, не в силах отделаться от ощущения фальши.

-- Всегда подписываю снимки, -- откликнулась бабка.

Николай посмотрел: и в самом деле, на обратной стороне аккуратным почерком была отмечена дата. Ему тогда исполнилось восемь годков. Оставалось лишь десять лет до гибели родителей… И странное дело: бабка всегда оказывалась рядом с его семьёй, особенно с мамой – при выписке из роддома, возле школы на торжественной линейке, на выпускном. Но сам он в сознательном возрасте этого не помнил! Что такое: по детству и юношеским годам просто не замечал людей, в его жизни неважных, или всё- таки обман?

Бабка шепнула ему в ухо:

-- Приляг, отдохни. С дороги, да после горячего чайку отдохнуть нужно.

Николай отшатнулся от её усыпляющего голоса и сказал:

-- Нет уж, баба Зина, раз я собрался заночевать, нужно помочь вам. Дров наколоть, воды натаскать, снег на скотном дворе почистить. Не хочу дома сиднем сидеть. Пять часов езды по зимней дороге — не шутка. Поразмяться требуется.

-- Ладно. Только работы осталось мало, сосед уже все поколол, а я в дровяник стаскала, -- без всякой радости от нежданной помощи согласилась бабка.

Она провела его на хозяйственную часть своих владений. Возле сарая для дров он увидел небольшую кучку некрупно распиленных осиновых стволов и два-три берёзовых. «Начну с них», -- решил Николай, надел холщовые рукавицы и взял топор. В походах ему не раз приходилось расправляться и с более крупными деревьями. А сейчас… То топор отскакивал, рубанув словно по камню, то он сам промахивался.

-- Что за чёрт? Умею ведь рубить дрова… -- прошептал Николай.

И перед бабкой, которая не убралась по своим делам, а стояла рядом, стало очень стыдно.

-- А ты попроси Карачуна, он добавит ловкости и сил, -- посоветовала она.

-- Какого ещё Карачуна? – удивился Николай.

-- Так батюшку Карачуна, властителя зимнего, ведающего про всё и всех. Ниже поклонись, да и попроси. Вот так: «Карачун-батюшка, прими в дети лесному люду, пособи и защити. Век тебя не забуду», -- сказала бабка.

В мозгу Николая вспыхнуло: он не видел ни одной иконы в её доме. А ведь, по идее, человек её поколения должен быть крещён, да и на фоне модного с прошлого века православия должен иметь в доме все культовые причиндалы от иконостаса до лампадки. Вместо всего этого у бабки в так называемом «красном углу» стояла этажерка со странными фигурками во мху. И она напоминала скорее алтарь, чем предмет мебели. Может, эта мутная родственница Зинаида – язычница? Но, как бы то ни было, отчего бы старушке не подыграть? И он легко повторил обращение к Карачуну, нагнул голову. Тотчас сильная рука так надавила на шею, что Николай не устоял, упал на колени.

-- Вот так… -- сказала Зинаида наставительно.

-- Ну и шуточки у вас! – воскликнул Николай и поднялся, пыхтя от гнева.

Но не препираться же со старухой, которая прожила век в деревне? Сам виноват, подзабыл навыки. И он взял топор, принялся за дело. А оно пошло, помчалось и быстро закончилось. Только проливной пот со лба да ломота в плечах напоминали о том, как лихо разделался он с осиной и берёзой. Причём без колуна, только силой удара. Затем Николай рачительно подобрал крупные куски коры, щепки и сложил их в корзину – на растопку.

Вернулся в дом, где бабка накрыла для работника сытный не то обед, не то ужин. За окном ель и рябины раскидали по голубоватому снегу тёмно-синие тени, а неяркая закатная зорька позолотила ветви. Николай посмотрел на часы – четыре часа дня. В их краю это было время вкрадчивой прелести зимних сумерек.

-- Нравится мир в снегу? Немногие понимают его красу. А нашей родове это положено – зиму любить, холод, снег, вьюги, -- сказала бабка, которая при недостатке дневного света странно, даже зловеще похорошела.

-- Почему?.. – рассеянно отозвался Николай.

Усталость только сейчас в полной мере навалилась на него. Голова, руки и ноги отяжелели, захотелось спать. Оно и понятно: тяжёлая и долгая дорога, физический труд.

-- А потому, дорогой племянничек, что наша фамилия – Зимние. И не зря она дадена ещё нашим предкам, -- ввернула бабка.

-- За что же наши предки её заслужили? – с улыбкой поинтересовался Николай.

Зинаида приняла значительный и таинственный вид. Может, она ожидала расспросов, но Николай накинулся на вкуснейшую горячую еду. И только завершив трапезу большой чашкой горячего чая с мятой, он вдруг вспомнил о том, как кто-то затеял с ним игру на дороге, и со смехом рассказал об этом Зинаиде. Про взгляд из леса, разумеется, он даже не упомянул.

-- Да снегурки это расшалились. Молодые, им играть да беситься хочется, -- объяснила бабка. – Не сердись на них, снегуркина жизнь коротка да печальна. Пусть шалят.

-- Какие ещё снегурки? – в который раз за день удивился Николай.

Зинаида начала с издевательского тона, но потом заговорила серьёзно:

-- Ты, поди, снегурок-то только ряженых видел, в паре с Дедом Морозом под Новый год. А снегурки настоящие – это дети, утраченные матерями. Батюшка Карачун дозволяет родителям вернуть дочек. Не всем, конечно, а тем, кто ему покажет преданность и уважение.

Николай сроду не любил легенды и байки, не видел в них ни интереса, ни пользы. Он руководствовался правилами: полагаться только на самого себя, объяснять судьбу причинами и следствиями своих убеждений, поступков. Всякое суеверие или истовую веру он называл маразмом, отрицал любую выдумку человечества, поставленную выше самого человека. Иначе придётся принять то, что судьба родителей была предрешена прогнозами всяких бед со стороны бабушки пот отцу, которая постоянно говорила, что отец сам на себя беду навлёк, связавшись с мамой… А случилось банальное ДТП на обледенелой дороге: водитель со встречки не справился с управлением и врезался в машину, которой управлял отец. Мама сидела рядом…

Николай спросил, чтобы отвлечься от печальных мыслей о родителях:

-- Ну и как дочек возвращают? Они же мертвы, как я понял?

Зинаида, в упор глядя на него чуть мерцающими в темноте глазами, ответила:

-- Ну, мертвы. И что? Милость и могущество Карачуна беспредельны. Мать уходит в лес, лепит из снега девчонку, наряжает её и уносит, кладёт в кроватку. Если родительница грешна перед Карачуном, то утром найдут только талую воду. Если поистине преданна, в кроватке окажется девчонка. Такая маленькая, хорошенькая, глаз не отвести. Из крови и плоти, как настоящий человек. Вырастет девица, станет невестой Карачуна. Уйдёт с ним в лес, никто не знает куда. А на следующий год батюшка Карачун будет новую дожидаться.

Николай усмехнулся: вот же забавная и нелогичная байка! И начал задавать вопросы:

-- Баба Зина, ты же говорила не об одной девчонке, а о нескольких. Допустим, Карачун одну выберет. А куда остальные денутся?

Зинаида ответила:

-- Всё-то тебе нужно знать до мелочи. Весь в своего покойного отца: расскажи да объясни. Да никуда они не денутся. Останутся обычными женщинами. Но судьба их будет полна печали, тревог и бед. Им же зимой покоя не найти. Будут в лес убегать, подруг звать. Не дозовутся – так в лесу и останутся. Замёрзнут, а весной растают, водицей в землю уйдут. А коли встретят подруг, примутся шалить, бесноваться, вместе играть с вьюгой. Натешатся и домой вернутся.

Николай вздрогнул и задал ещё один вопрос, очень важный для него:

-- У них могут быть семьи, дети?

-- Я же сказала: станут обычными женщинами. Очень красивыми, белокожими, голубоглазыми. У них будет всё, как положено на человеческом роду: семьи, дети, смерть.

Николай засмеялся:

-- Выходит, у невыбранных доля получше: есть шанс остаться в живых хотя бы на время.

Зинаида горько сказала:

-- Ой, не говори о том, что не знаешь. Лучше три месяца на лесном троне царствовать, чем два раза по тридцать три года жить в постоянной тоске, слыть сумасшедшей и видеть несчастье своей семьи. Ладно, ты сиди, сумерничай, если хочешь, а я на завтра тесто поставлю. Понравились булочки-то?

Николай поблагодарил от души:

-- Булочки выше всех похвал. А вот сказочка мне показалась неприятной, даже вредной, особенно для детей.

Бабка смерила его неприязненным взглядом. Причём её глаза явно светились в темноте, как у кошки.

— Ладно, пусть Карачун выбирает, согласно легенде, одну невесту, — подчеркнув голосом слово «легенда», продолжил допытываться Николай, — Есть ли у неё возможность избежать такой судьбы?

— Да кто ж судьбу переборет-то? — отмахнулась от него бабка.

Раздался стук в калитку.

-- Соседка Софка, поди, пожаловала. Пойду открою. — И Зинаида включила рубильники.

Вспыхнул свет во всём доме, пробежал огнями фонарей по дорожке к калитке.

Скоро соседки вошли на кухню, и тут Николай увидел, как закутанная в шаль, одетая в бесформенный замызганный пуховик бабулька, скидывая тёплые вещи, превращается в ещё не старую миловидную женщину. Оказывается, она узнала о приезде городского родственника к Зинаиде и явилась со своей бедой. Её дочка Валентина пожелала выучиться в пединституте, была благословлена и отпущена с условием приезжать домой на праздники и летние каникулы. Однако она отказалась явиться пред родительские очи. Видите ли, у неё сессия. Какая сессия может быть, когда вся семья ждёт кровиночку на праздник?

Николай очень удивился такому кондовому пониманию институтской системы образования и по мере сил объяснил её Софье. Но она ударилась в плач, причём даже Зинаида стала утирать глаза. Обе женщины казались неподдельно опечаленными и даже испуганными. «Странноватое село. Вроде бы современные люди, живут не в дикой глуши, автобус три раза в неделю ходит. Если уж так не терпится увидеть дочь, могли бы навестить её перед Новым годом, не мешать учёбе. Подумаешь, трагедия — не захотела приезжать домой», — подумал Николай, но решил поговорить с девушкой. Тем более что она училась на дефектологическом факультете, где он сам работал старшим преподавателем на кафедре тифлопедагогики.

Неожиданно для себя внучатый племянник Зинаиды пообещал:

— Да вы не расстраивайтесь. Проблем с экзаменами не будет. Я работаю в педе, договорюсь. К бабушке на праздник приеду и вашу дочку привезу-увезу.

Софья сквозь слёзы умильно посмотрела на него и принялась благодарить. А на лице бабки отразились противоречивые чувства. Она вроде и обрадовалась, и обозлилась на что-то. Николаю был знаком такой женский завистливый взгляд искоса. Но о причинах он решил даже не размышлять: оно ему надо?.. Бабка быстро выпроводила соседку и принялась за приготовление опары для теста. А Николай решил ещё посмотреть фотоальбомы, надеясь узнать хоть что-нибудь о Зинаиде.

Вот она в молодости. Замечательная красавица — светловолосая, с точёными, классически правильными чертами лица. Наверное, от поклонников отбоя не было. Но рядом с ней застыл с глуповато-напряжённым выражением простецкой физиономии совершенно неказистый парень. На другой фотке молодые люди, по-видимому, стали семьёй. На руках у каждого восседал упитанный младенец. Только у мужчины один глаз закрыт повязкой. Всего у Зинаиды было трое сыновей. Где они сейчас? Спрашивать не захотелось, а вдруг он причинит бабке боль? Точно так же было больно ему самому, когда спрашивали о родителях…

Бабка вошла в «залу», вытирая руки полотенцем, и спросила:

— Николушка, я что-то не поняла: ты на своей работе начальник или как? Вроде старший преподаватель — это главный над другими.

Николай горько усмехнулся. Если он и главный, то только над двумя ассистентами и преподавателями. Другие места в служебной иерархии занимали такие же кандидаты наук, как и он, и профессоры, доктора наук. Почти все они давно перешагнули пенсионный возраст, но уходить на покой не спешили. А куда торопиться-то? Ведь можно отсидеться на кафедре, прикрываясь прошлыми заслугами. Всю черновую работу в учебных заведениях области, то бишь, экспериментальных площадках кафедры, вытянут те, кто помоложе. На основе их работы можно и монографию написать.

Зинаида что-то поняла по его настроению и принялась утешать:

— Ты батюшке Карачуну поклонился, он теперь тебе во всём поможет.

Сразу вспомнилась неприятная бабкина сказочка, и Николай спросил:

— Карачун только девочек воскрешает? Мальчишки ему не нужны?

Бабка от досады даже хлопнула по бокам красноватыми руками:

— Весь мир ему нужен: и девки, и парни, и мужики, и бабы. Он всем отец и защитник. Но для этого все должны жить согласно порядку. Старинному и правильному. А невесты-снегурки — это вроде жертвы ему от людей, чьи дочки до времени померли. Родители вдоволь утешатся, воспитывая их, забудут своё горе. А девки всё равно замуж выскочат, покинут свой дом. Повезёт той, которая с Карачуном власть над зимним миром разделит.

— Да уж… — скептически отозвался Николай и перевёл разговор на другое, указав на семейную фотографию Зинаиды: — А это ваш муж?

Бабка вздохнула:

— Муж… Федькой звали… Одна я своих сынков поднимала: Андрюшку, Алёшку и Антоху. Давно они из гнезда вылетели, зажили самостоятельно. Ко мне носа не кажут, но деньгами хорошо помогают. Внуков своих я не видела, они тоже не бедствуют, копейки для бабки не жалеют.

Вопрос Николая — что случилось с Фёдором? — повис в воздухе. Бабка не ответила, снова ушла на кухню и загремела посудой.

Николай налюбовался алтарём, вернее, странной, но искусно выполненной композицией жизни древнерусской деревни. Крохотные избы, фигурки людей казались тёмными то ли от времени, то ли от протравки морилкой. Наверное, они изображали тот порядок, который бабка назвала старинным и правильным: все работали, даже дети размером с фалангу пальца Николая. Только отбеленная фигурка девушки стояла среди леса. Деревья сделаны из концов настоящих пихтовых лап, покрытых кусками ваты. А где же Карачун?..

Бабка постелила Николаю на диване. Он долго не мог уснуть, вспоминая родителей. Их семья тоже считалась странной, главным образом, из-за мамы. Она отказалась поменять фамилию в замужестве, и сына записала на свою. Отец, видимо, её сильно любил, если позволил так сделать. Но когда Николаю должно было стукнуть восемнадцать, он стал настаивать, чтобы сын поменял её, стал Закомельским, как он сам. Николай просто не успел это сделать, родители погибли в начале декабря, за неделю до его дня рождения.

Их совместную жизнь можно было назвать счастливейшим вариантом отношений, если бы не ссоры, которые затевала его бабушка по отцу. Ей категорически не нравилась белокурая красавица Нина, с годами становившаяся только краше. «Дома сидит, не работает. Молчит, как бука, не умеет ни разговор за столом поддержать, ни гостей повеселить. Где ж это видано, чтобы детей на зиму бросать, уезжать в деревню! Там ей, видать, веселье, а в городе — тоска», — ворчала бабушка. Она не захотела «водиться» с вечно болеющей Леркой-плаксой, и Николаю самому пришлось сидеть с сестрой. Он бы зарос двойками из-за пропусков уроков в школе, если бы не помощь многодетной семьи соседей. Весёлая и добрая тётя Надя, мать четырёх малышей, охотно соглашалась понянчиться за небольшую плату. Да и крикливая малявка Лерка с удовольствием шла к ней. А на старшего сурового братца замахивалась кулачком.

После приезда к Зинаиде и её жутковатой сказочки Николай задумался о причинах, которые заставляли маму зимами постоянно жить в деревне. Да ну, ерунда это! Не может любимая мама быть какой-то снегуркой! Просто родителям помогала в трудное время года, той же Зинаиде. Да и Карачуна никакого нет, этот зимний царь — старушечьи выдумки. Он уже провалился в забытье, но тут его словно что-то толкнуло в сердце. Николай широко открыл глаза.

Он сквозь плотный снегопад увидел тёмные фигуры: лошадь, запряжённую в сани, мужичка, шагающего рядом. Неподалёку — стену запорошенного леса. И невысокую тоненькую девушку в сероватой длинной рубахе, которая была уже готова войти в чащу, но остановилась и обернулась. Николай смахнул снежинки с лица и разглядел тоскливые синие глаза на мертвенно-белом лице. А из леса к девушке наползала тьма, принимающая очертания гиганта. И вот уже его голова стала выше огромных елей…

— Это снегурка и поджидающий её Карачун! — подумал Николай.

Он хотел крикнуть, остановить девушку, но снег снова залепил глаза, набился в рот. Ноги увязли в сугробе, который с каждым мигом поднимался всё выше и казалось, хотел поглотить Николая. Он смог лишь протянуть к снегурке руку и с ужасом понять: его ладонь оказалась тёмно-коричневой, лаково блестящей, будто бы деревянной, протравленной морилкой и отполированной. Это что получается — он стал частью игрушечной композиции на бабкиной этажерке?! Ведь именно на ней он видел такую сцену: мужик, везущий дрова из лесу и девушка, готовая исчезнуть в нём!

А исполин Карачун, закрыв тьмой лес и снегурку, уже подступал к Николаю...

Очнулся я от боли в руках – скрученные чем-то острым кисти ныли так, что, казалось, сейчас отвалятся.

Я разлепил глаза – вокруг была темнота, разбавленная светом одинокой лампочки под потолком. Тело ломило, в голове перекатывались свинцовые шары, рождая красные круги перед глазами.

- Очнулся, - донесся сбоку голос Эльзы-Елизаветы, - ну и что прикажешь с тобой делать?

Я попробовал что-то сказать, но язык не слушался, бесполезным сухим куском мяса ворочался во рту. Нечеловеческим усилием воли я скосил глаза - справа от меня, тоже связанная по рукам и ногам, прислоненная к какому-то ящику, сидела Мила.

- Лезут не в свое дело, - со вздохом продолжала старуха, - а ты теперь думай, куда их.

Сделав усилие, я повернул голову влево.

Кристину я узнал сразу, хотя от веселой хохотушки, виденной мной на фотографиях, мало что осталось.

Девушка, скрученная по рукам и ногам тонкой, впивающейся в кожу проволокой, лежала на каком-то подобии матраца, абсолютно голая. Ее тело украшали многочисленные вздувшиеся ожоги, видимые даже в тусклом свете. Длинные темные волосы свалялись уродливым колтуном, запекшиеся губы были почти черные на желтом, восковом лице.

- Ну, чего башкой вертишь, - недовольно проговорила старуха, -  нашел Кристинку? Дура девка, сама виноватая – отдала бы давно и шла себе на все четыре стороны, а теперь вот майся с вами.

С этими словами Елизавета подошла к девушке и пнула ее ногой в бок. Кристина застонала, старуха недовольно скривилась.

- Отпустите, - прошептала она, - я не знаю…

- Чего ты не знаешь, - с мерзкой улыбкой сказала бабка, - м?

- Я не знаю, что вам надо, я же всегда с уважением к вам…

- С уважением, - протянула Елизавета и еще раз с силой пнула бедняжку, - вы все с уважением. Эти вон, - кивнула она на меня и Милу, - тоже с уважением пришли, а сами все разнюхивают, все копают.

Речь старухи становилась все более безумной.

- Что вы хотите, я все отдам, только скажите, что вы хотите, - шептала Кристина.

- Амулет отдай, - проскрипела сквозь зубы Елизавета, - отдай и катись куда хочешь.

- Я не понимаю, - хныкала девушка, - какой амулет, о чем вы…

Я помотал головой, пытаясь прогнать муть.

- Чего мотаешься, - рявкнула старуха, - смирно сиди.

Она снова повернулась к истерзанной девушке.

- Холодно, деточка? – елейно проскрипела она, - Подожди немножко, сейчас согреешься.

- Нет, нет, нет, - зашептала Крис, - не надо.

-Я орать буду, - промямлил я, пытаясь достучаться до разума старухи.

- Да ори сколько хочешь, - было мне ответом, - стены тут толстые, дом старый, никто тебя не услышит.

Эльза отошла к дальней стене, с неожиданной прытью залезла на небольшую стремянку, послышался визгливый скрип, и я увидел, как открывается квадратный проход наверх.

Мы в подвале!

Безумная бабка чем-то опоила нас, скрутила и оттащила в подвал.

Из ее квартиры был ход вниз, или эта карга сама его прорубила?

Хотя это было уже не важно – надо думать, как  выбираться отсюда.

Старуха исчезла наверху.

Я попробовал поерзать – получалось плохо, но, все же, я  сумел дотянуться своими ногами до ног Милы. Ступнями я начал толкать ее, и, наконец, девушка открыла глаза.

- Вот так, - снова раздался голос старухи, спускавшейся вниз, - сейчас согрею тебя, глядишь, память и пробудится.

С этими словами она подошла к Кристине, наклонилась – и я увидел в ее руках чайник.

- Нет!!! – Кристина хотела кричать, но, как видно, голоса у нее уже не было, так что крик напоминал всего лишь громкий сипящий шепот, - Нет!

Кипяток лился на беззащитное, извивающееся тело женщины, старые волдыри лопались,  из них сочилась противная, мутная жидкость, смешиваясь с горячей водой.

- Не вспомнила? – участливо спросила Елизавета, поправляя на плечах шаль, - ну полежи еще чуть-чуть, а я подумаю, что с этими теперь делать.

И старуха полезла наверх.

Лежавшая на матрасе девушка еле слышно заскулила.

- Кристин, - тихонько позвал я, - ты как, держишься?

Ответом мне был тихий всхлип.

- Крис, как ты сюда попала?

Тишина.

Тем временем старуха снова открыла люк и начала спускаться.

- Эй, как тебя там, Эльза! – позвал я, - она ничего не знает об амулете. Поэтому и не отдает.

Женщина замерла, потом приблизилась ко мне.

- А ты почем знаешь, - проскрипела она,  - просто отдавать не хочет, вот и молчит. Я бы тоже не отдала на ее месте.

- Ты идиотка, - как можно громче рявкнул я, - она не знает! Алина ей ничего не передала. Отпусти ее!

- Я ждала Стража всю свою жизнь, - медленно начала старуха, - но мать выбрала эту дуру Катарину! А Катарина родила Клавку, и мне нужно было уже тогда понять, что она мне добровольно ничего не отдаст, передаст своей дочери, но я верила, что сестра так со мной не поступит. Я любила своих сестру и племянницу, а им было на меня плевать! Им было все равно, что моя жизнь, молодость, красота пропадают, в то время как они могли делать все, что захотели! И даже когда я просила уже взрослую Клавку передать амулет мне или хотя бы просто исполнить мои просьбы, она отказалась, начала что-то говорить про непосильную плату! А потом эта тварь, Алина, уехала и забрала амулет с собой! И вот я старая, у меня больше нет времени ждать, нет времени умолять Кристину отдать мне его, поэтому я сделаю то, что давно была должна сделать – заберу причитающееся мне силой. Кристине нужно было сразу отдать мне фигурку – но нет, она упрямая, она лучше будет умирать в подвале.

- Ты меня вообще слышишь? – снова сказал я, - Алина  не передала амулет дочери. Все это время он валялся в пустой, запертой квартире над твоей головой.

- Что? – Эльза скривилась, - Не передала? Этого не может быть, никто не откажется от власти, от возможности крутить судьбу в нужную сторону. Власть – страшная сила, мальчик. Но тебе этого не понять, ты просто червяк, который только и знает, что жрать и гадить. Но я знаю, что в этом мире можно жить иначе, знаю – и не могу ничего сделать без амулета!

Изо всех сил я пытался не потерять самообладания. Голова раскалывалась, язык еле шевелился в ставшем шершавом и чужим рту. Меж тем, Эльза продолжала:

- Я пробовала насылать морок – это все, что я могу, большего мне без Стража не дано. Чего боишься – то и привидится, простенький обряд, но мне думалось,  что Валера, оставшись один на один со своими страхами, спятит, угодит в дурку. И если эта тварь, - она кивнула на матрас, где безвольной куклой лежала девушка,  - сдохнет тут, я просто зайду в квартиру и отыщу амулет, других-то наследников не останется. Но тут приехал ты и спутал мне все планы.

Эльза плотоядно облизнула губы, и я невольно подумал, - как я вообще мог принять ее за добрую бабушку? Безумие плескалось в синих глазах, сквозь дряхлую оболочку на меня смотрело чудовище,  равнодушное, холодное, старое.

- Зачем вы это делаете, - подала голос Мила, - у вас же все было хорошо…

- Хорошо?! – старуха задохнулась от возмущения, - У меня все было хорошо?!

Скрипучий старческий смех заметался по подвалу.

- У меня все было хорошо до войны,  - отсмеявшись, сказала Эльза, - а после войны моя жизнь превратилась в ад, холодный, голодный ад, из которого мы с сестрой еле выбрались. А потом? Думаешь, жить под чужой властью было сладко? Это сейчас все забылось, а тогда нас не считали за людей. Нам вслед плевали и называли «немецкими курвами», а мне было всего двадцать лет! Я была красивая, я хотела жить – а вместо этого приходилось выживать. Жрать подачки. Молчать, когда тебя травят. Катарина устроилась, это просто сделать, когда в твоих руках Страж, исполняющий желания, но мои, мои желания она исполнять отказывалась! И Клавка, сучка, отказывалась, так что я барахталась сама, как умела.  Моя жизнь прошла в аду. Я имею право на второй шанс!

- Они не соглашались из-за платы, - сказал я, - плата слишком дорогая.

- Это не важно, - проскрипела старуха, - есть власть, и ради нее ничего не жаль.

Боль в голове лопалась багровыми пятнами, манила в благословенную, тихую темноту, но я заставлял себя думать.

Значит, старой ведьме нужен амулет?

Что ж.

- Отпусти Кристину, - услышал я свой голос как бы со стороны, - ее и Милу. Я отдам тебе твою игрушку, забавляйся властью, если сможешь.

- Да? – вопросительно посмотрела на меня Эльза, - отдашь? А где гарантия?

- Старая ты курица, - устало выдавил я, - отпусти девчонок. Где амулет, знаю только я. Если обману,  сможешь просто прикончить меня в этом погребе. А если нет – получишь все свои шансы. Ты же говоришь про власть, неужели не в твоей власти будет заткнуть нам рот, если вдруг мне или Кристине взбредет в голову заявить на тебя или причинить какой другой вред? Или же твоя власть – фантазия старой маразматички, и ты просто садистка, которой нравится мучить людей?

Старуха задумалась. Мне казалось, что она размышляла целую вечность, но, в конце концов, Эльза кивнула.

- Хорошо. Но я отпущу не их - тебя. Ты отдашь амулет – и можешь забирать своих девок, мне они без надобности.

С этими словами женщина достала откуда-то из кармана небольшой нож и перерезала веревки, сковывающие меня.

Я попробовал пошевелить ступнями – ноги не слушались, подгибались, при попытке встать противная муть в голове взорвалась атомной бомбой.

Растирая кисти, я прикидывал, как поступить – изловчиться и ударить ее? А толку? Конечности затекли, в глазах двоится,  если не получится - второго шанса старая крыса мне не даст.

Так что  - была, не была, буду действовать, как решил.

- Кристину развяжи, - как можно грубее сказал я, - да не ссы, старая, она сама твоими стараниями никуда отсюда не убежит уже.

- Амулет, - вытаращив полубезумные глаза, Эльза выставила вперед нож, - отдай или я всажу его сначала в Кристинку, а потом и в твою рыжую суку. Отдай!

- Тихо, тихо, - я начал отступать к стене, у которой стояла стремянка, - сейчас принесу, тихо.

- Лешка, не смей, - крикнула Мила, но я ее не слушал. Руки уже обрели чувствительность, я опустил кисть в карман, нащупал клювастую фигурку, которую на автомате сунул туда, когда привел в гости Милу.

- На, держи! – с этими словами я бросил амулет Эльзе.

Она поймала его на лету, и на ее лице отражалась целая гамма эмоций – от ужаса до болезненной, восхищенной нежности. Эльза взяла  чертову игрушку в ладони, губы ее растянулись в странной, перекошенной улыбке, когда она прижала костяную фигурку к своей сушеной груди.

- Сейчас, - скорее пропела, чем сказала она, - сейчас…

Казалось, у старухи пропал ко мне всякий интерес, и я не стал терять время.

Кристина была без сознания, когда я пытался раскрутить сковывающую ее тугую проволоку. Все тело женщины было покрыто запекшейся сукровицей, от нее шел резкий запах нездорового  тела, который смешивался с вонью мочи и пота. Кисти рук, передавленные проволокой, отдавали синевой, ноги выглядели не лучше, под ногтями несчастной я успел заметить швейные иглы, которые были загнаны в пальцы почти до самых ушек и содрогнулся, но запретил себе об этом думать.  Справившись, наконец, с проволокой, я попытался поднять ее, но мне не удалось – тело было невозможно тяжелым.

Оставив Крис, я бросился к Миле – та успела за это время здорово ослабить путы на руках и ногах, так что  развязать ее веревки мне удалось достаточно быстро. Вдвоем мы попытались поднять несчастную Кристину, получалось плохо, но  - все же получалось.

- Мил, хватай ее за ноги и валим отсюда, - рявкнул я .

- А эта?  - Мила кивнула на старуху, копошащуюся в углу.

Ответить я не успел.

Лампочка под потолком моргнула, мир словно затянуло мутной серой пленкой. Темнота навалилась на нас, стала липкой и вязкой. Откуда-то потянуло тухлятиной, сначала не сильно, но с каждой секундой запах усиливался, и мы увидели, как напротив старухи тьма стала обретать форму. Сначала это было просто пятно, но уже через несколько секунд оно свернулось в фигуру, в которой не было ничего человеческого – острый, непропорционально громадный клюв хищно поблескивал, длинные, волочащиеся наподобие плаща, черные крылья были покрыты  мерзкими язвами, в которых копошились толстые синеватые черви. Кривые, хлипкие человеческие ноги с трудом держали на себе грузное птичье тело.

И две абсолютные, равнодушные пустоты на том месте, где у твари должны были быть глаза.

Я ощутил, как Мила дрогнула и отпустила ноги девушки.

- Давай! Пошли! – крикнул я, но не услышал звука своего голоса.

Люк наверх открылся легко.

Меж тем тварь, покачиваясь, подошла к старухе.

- Старая, - прохрипела тварь, - старая и слабая ведьма.

- Я хочу новую судьбу, - крикнула та.

Страж наклонился, разглядывая женщину.

- Ты стара. Ты не сможешь заплатить.

- Смогу, - пискнула Эльза, - смогу.

Жуткая фигура наклонилась еще ближе, почти уткнувшись клювом в перекошенное  от ужаса старушечье лицо. Из клюва высунулся длинный узкий язык, провел по пергаментной старой коже, существо недовольно заурчало.

- Мои плата  - душа,  – каркающий голос твари резал уши, - Ты старая, и жадная. Ты призвала меня, но тебе уже не впустить в этот мир душу. Так что я возьму твою, и, будем считать, что сделано  - и  уплачено.

Дальше я не смотрел. Из последних сил я тащил наверх бесчувственную Кристину. Снизу, подвывая от страха,  бестолково толкалась Мила.

Из подвала вдогонку нам неслись всхлипы и визги вперемешку с утробным чавканьем и хлопаньем огромных крыльев.

***

Выбравшись, я первым делом вызвал скорую.

Крис пришла в себя, когда мы, матерясь и дрожа, пытались замотать ее в плед, чтобы хоть как-то скрыть наготу. Я боялся, что девушка будет вести себя неадекватно, но, на удивление, несмотря на боль и пережитый ужас, она довольно быстро сообразила, чего мы от нее хотим и согласилась что правду в том виде, в каком она есть, говорить ни в коем случае нельзя.

В больницу, куда мы отвезли Кристину, прибыла полиция, и нам устроили настоящий допрос. Но  врали мы синхронно и четко – девушку нашли около дома, вот прямо так, голую, закутанную в плед.

Нашли – и доставили сюда.

А что было еще делать?

Сама же Кристина лепетала, что ничего толком не помнит. Какой-то псих огрел ее в подъезде по голове, после чего где-то держал и мучил, но кто и зачем, она сказать не может, лица преступника не видела, и как очутилась на улице, тоже не помнит. Врачи неожиданно оказались на нашей стороне, и даже объяснили недовольным полицейским, мол, такое бывает – разуму настолько тяжело осознать потрясение, что он-де защищается и блокирует травмирующие воспоминания. Механизмы психологической защиты, все дела. Те пожали плечами и ушли – по всему выходило, что дело станет очередным «висяком», за который руководство их вряд ли похвалит.

Крис поправлялась быстро – несмотря на все мои опасения, ожоги оказались не такими уж серьезными. Болезненными – да, но прогнозы были хорошими и доктора обещали, что если и останутся следы, то неглубокие, и со временем от них можно будет легко избавиться.

В квартиру Валерки я вернулся спустя неделю, вместе с выписавшимся из больницы другом. До этого времени меня приютила Мила, которая прекрасно понимала мое нежелание возвращаться в проклятый дом.

Но вернуться туда нам пришлось.

Дома нас встречал страшно голодный и злой Карлуша, который, обозвав всех по привычке дураками, уселся на ветке хвостом к миру и выказывал нам свое презрение, но ровно до тех пор, пока Валерка не насыпал ему полную мисочку зерна.

Друг собрал кое-какие вещи, потом упаковал в переноску недовольную птицу – он снял квартиру, и мы пришли только за тем, чтобы собраться.

Когда я проходил мимо двери старой Эльзы, по моей спине невольно пробежали мурашки. В ту ночь я захлопнул люк, закрыл его ковриком, и знал, что останки ведьмы с выклеванными глазами и разорванным лицом  так и лежат в подвале. И пусть она справедливо поплатилась душой за непомерную зависть к ближним, которая грызла ее всю жизнь -  думать о ее страшном конце без содрогания я не мог.

А еще я знал, что когда-нибудь ее найдут. Но надеялся, что это случится не скоро и с нами ее смерть не свяжут.

Мало ли, кто мог убить одинокую древнюю старуху, у которой была шикарная квартира в старом фонде, набитая антиквариатом?

Кристину выписали через три недели, и, сидя на кухне новой, съемной, квартиры, мы устроили совет, что же делать дальше.

Тем более, что фигурка появилась наутро на больничной тумбочке рядом с Крис, и напугала ее до чертиков. Но мы успокоили женщину, как могли – амулет не опасен, если не призывать тварь.

- Это просто костяная фигурка, не более того, - говорил Валерка перепуганной жене,  - и мы придумаем, что с этим делать.

Крис, успокоившись, брезгливо стряхнула ее в больничный ящик.

Но это была лишь временная мера.

Квартиру ребята решили продать, и начать все с чистого листа.

- К морю поедем, в Зеленоградск,  - мечтательно сказал Валерка, - всегда хотел жить с видом на море и кормить по утрам чаек. Так что, решено, покупаем дом. Новый. Без всяких тайн.

Кристина была с ним абсолютно солидарна – как выяснилось, слишком много плохого случилось с ее семьей в тех стенах, и не нужно за них держаться. Тем более желающих купить квартиру в старом фонде было предостаточно, а стоила она столько, что хватало и на новый дом, и на все прочее.

- Я ничего не знала про историю своей семьи и почти не знала Эльзу, - рассказывала нам Крис, уютно устроившись с ногами в большом сером кресле,  - мне было известно только, что это наша дальняя родственница, но она тут жила, в Калининграде, а мы с мамой всю жизнь прожили в Петербурге. Мама ей помогала всегда, деньги переводила, и мне завещала не бросать одинокую женщину, говорила, что у тети Эльзы никого нет, кроме нас. Переехав сюда, я давала ей немного денег, приносила порой продукты, но общения как такового не было, она, признаться, всегда меня напрягала своей приторной вежливостью. Но я же обещала, вот и…

Девушка виновато пожала плечами.

- А мне почему не сказала, что у тебя двоюродная бабушка на первом этаже живет? – напустился на жену Валерка.

- Чтобы ты не бубнил, что я ей деньги даю, - виновато ответила Крис, - а то сказал бы, мол, какого лешего кормим чужую, по сути, бабку.

- И правильно бы сказал, - зло бросил Валерка, - тем более сумасшедшую.

- Кто же знал, что у нее крыша поехала, - грустно ответила Крис. – Я в то утро перед работой зашла к ней, спросить как дела, не нужно ли что захватить ей в магазине вечером, а она заманила меня в дом под предлогом помочь заменить лампочку, и все, темнота. Ну а дальше был подвал.

Кристина непроизвольно сжалась.

- Находясь в полузабытьи, полуяви, я порой как будто видела вас, - продолжала она, - сначала тебя, Валер, а потом и его.

С этими словами девушка кивнула на меня.

- Да, - сказал Валерка, - я тебя тоже видел, но подумал, что у меня крыша едет.

- А я тебя только слышал, - признался я, - но решил, что мне мерещится.

- Наверное, бессознательно я больше ведьма, чем хотелось бы, - грустно сказала Крис, - пока я была в подвале, непроизвольно просила вас о помощи.

- Пресвятые пассатижи, - пробормотал я, - кому рассказать, не поверят.

- А не надо никому рассказывать, - ответил Валерка, - а то в дурку упекут.

-А вот тут ты не прав, - встряла в разговор молчавшая до этого Мила, - кое-кому это рассказать все же придется. Но только часть.

- Это еще зачем? – все мы удивленно посмотрели на девушку.

- Затем, - тряхнула кудрями Мила, - чтобы определить кое-куда нашу фигурку. Или у вас есть идеи, что с ней делать?

Идей у нас не было, а вот у Милы идея была, и нам она показалась если не отличной, то, по крайней мере, интересной.

***

На следующее утро девушка устроила нам встречу на острове Канта.

Это было по-настоящему осеннее, калининградское утро. Остров, словно невеста, стыдливо накинул белую туманную вуаль, в которой лишь угадывался собор. Сидя на лавочке, вежливый мужчина с приятной, но, в то же время, неприметной внешностью, внимательно выслушал нас, затем задумчиво посмотрел на фото и костяной амулет.

- И вы хотите передать это в наш музей? – недоверчиво спросил он, - фигурка явно старая, да и фотографии представляют собой определенную ценность, я уж не говорю о записках, найденных вместе с ними. Вы понимаете, что, по сути, это единственное документальное подтверждение легендам о наследницах старой  Магды?

- Понимаю, - ответила Крис, поеживаясь, - и передаю их с условием, что они никогда, вы слышите меня, никогда не покинут пределов собора - и острова.

- Что ж, - мужчина кивнул и убрал документы и фигурку в черную плотную папку, - этот собор хранит немало историй, некоторые даже называют его точкой пересечения миров, где встречаются настоящее и прошлое Калининграда - Кёнигсберга. Сохранит он и это.

С этими словами мужчину поглотило величественное здание Кафедрального собора, а мы во все глаза уставились на Милу.

- Что? – развела руками девушка, - Первый этаж музея посвящен истории острова Кнайпхоф, то есть острова Канта, там экспонат и займет свое место. Знания переданы бумаге и музею, фигура добровольно отдана ведьмой на хранение в собор. А в соборе Зло бессильно.

- Это-то мы поняли, а вот почему он, - я кивнул на соборные двери, скрывшие мужчину, - понял и поверил?

Мила усмехнулась.

- Ну, вы же поверили, - ответила она, - потому что видели.  И он тоже многое повидал. Как-нибудь расскажу.

- Да уж, - крякнул я, - кто бы знал, что на старости лет я столкнусь с непознанным. Кстати, кое-кто меня на экскурсию звал. Приглашение еще в силе? Только давай без мистики, просто по интересным местам поездим?

Мила улыбнулась и кивнула.

И от этого простого жеста мне стало как-то очень тепло и радостно.

- Да, кстати, Валер, - я повернулся к другу, - ну со мной все понятно, мне бабушка в детстве про не стриженных овец страшилки рассказывала, мол, ноги у них ломаются под тяжестью мокрой шерсти, вот и привиделось, когда Эльза старалась. А у тебя-то из каких закромов памяти свиная голова вынырнула?

Валерка покраснел.

- Ну, - забормотал он,  - помнишь, Гоголь, «Сорочинская ярмарка», черт под свиною личиною?

- Неа, - признался я.

- «Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: «А что вы тут делаете, добрые люди?» – процитировал Валерка, и мы прыснули со смеху.

- Смейтесь, смейтесь, - обиделся он,  - а мне эта ярмарка и свиная голова все детство в кошмарах являлись.

Так, переговариваясь, мы шли по набережной мимо фахверковых домиков Рыбной деревни, и река Преголя катила свои воды, и чайки, вечные спутники приморских городов, пронзительно кричали, требуя хлеба у неспешно гуляющих по набережной туристов. А позади нас стоял в своем торжественном молчании древний Кафедральный собор, ревниво охраняя тайны, доверенные ему поколениями людей. И жил вокруг своей особенной жизнью, старинный  город Калининград – Кёнигсберг.

PS. Все описания процессов над ведьмами реальны и взяты из исторических хроник. Также реальны описания быта немецких граждан, оставшихся в городе после войны. Легенда о старой Магде нет-нет, да и всплывает в разговорах о Кёнигсберге, но разобрать, что там правда, а что вымысел, не представляется возможным.

Все остальное - не более чем фантазия автора. Иллюстрации - наше с нейросеткой творчество, не судите строго, а фото к этому посту я сама сделала ранним утром в Калининграде, рассказ тоже мой, так что тег "моё". Спасибо, что прочитали =) И спасибо организаторам за конкурс, вы продолжаете мотивировать писать.