- Отсюда что ли пойдем? – спросил Горбун, задумчиво перекатывая зубочистку из левой части рта в правую и обратно. Его охотничий пес, расстроившись, что его не выпустили на улицу, заерзал на заднем сиденье, поскуливая и просясь наружу.
- Дорога дальше убитая, не проехать нормально, - ответил Семеныч, доставая курево. Его курчавый ушастый пес уже обнюхивал ближайшее дерево, чтобы, наконец, сделать свои дела.
- Ты бы это, не дымил тут. Зверь тебя за версту учует, - пробухтел Иван Иваныч.
- Сегодня можно, - отмахнулся мужик. – Нам сейчас только до заимки дойти, а до утра запах выветрится.
«Пенсионеры», как саркастично называли себя Иваныч и Горбатый, только головами покачали. Оба они год назад бросили эту привычку и теперь доставали остальных охотников, периодически вворачивая что-нибудь о вреде курения.
Из кустов вернулся спаниель Дурень. У породистой собаки, конечно, была другая, приличная кличка. Но Горбун признался, что с тех пор, как пес ещё щенком докопался до пчелы, только Дурнем его и звали.
- О, все в сборе. Тогда вперед, товарищи, - сказал Горбатый и пошел к багажнику.
Мы взяли рюкзаки и ружья, закрыли авто, надобные фонарики натянули на головы и потащились вперед, сгибаемые тяжестью, которую следовало бы по-хорошему подвезти прямо к месту ночевки.
Смеркалось быстро. И всё же мы успели добраться до охотничьего домика до того, как на лес опустилась мгла. Общим советом решено было быстро поужинать, подготовить всё к охоте и ложиться спать не засиживаясь. Едва улеглись, как снаружи заухал филин.
- Плохая примета перед охотой, - заметил Горбатый.
- Сегодня ещё не считается, - отмахнулся Семеныч.
Иваныч промолчал. Только повернулся на другой бок.
В эту ночь мне не спалось. На жестких деревянных нарах я ворочался, не в силах улечься поудобнее. То поясницу ломило, то рука затекала. Снаружи гулял ветер. Первые капли застучали по крыше. В темноте охотничьего домика тихо заскулил Дурень.
- Эй, ты чего, пёс? – шепотом спросил я и вдруг услышал этот звук. Снаружи кто-то ходил. Под его лапами хрустели тонкие ветки, чавкала пропитанная влагой почва. Всё тело моё враз покрылось гусиной кожей. Я лежал, не смея подняться и выглянуть в крошечное окно. Вскоре дождь утих. Стихли и звуки шагов. Я заснул тревожным сном.
- Данила! Вставай, всю жизнь проспишь! – рявкнул над ухом Семеныч.
- Зато высплюсь, - проворчал я и попытался отвернуться к стене, как вдруг вспомнил прошедшую ночь и тут же открыл глаза. Мужики уже потрошили рюкзаки, перепроверяли разгрузочные жилеты. На маленькой газовой горелке Горбатый варил гречку с тушенкой. Я выбрался из спальника и выглянул в окно. Через лес, между деревьями ложились ровными полосами солнечные лучи. На душе потеплело и я засобирался, чтобы не задерживать товарищей по охоте.
По большей части собрались мы ещё с вечера, а потому поев и сунув под мышку по подсадной утке, сразу выдвинулись в лес. Уходя, я осмотрел заимку. Наши следы смыло дождем. Не было и чужих следов. Сообщать мужикам о том, что слышал, я не стал. Засмеяли бы. Да и дурень, позабыв о вчерашней ночи, бежал впереди бодро, лишь изредка оглядываясь, чтобы проверить не отстает ли хозяин.
Хлюпая по грязи резиновыми сапогами, через пару километров мы вышли к озеру. Мужики соорудили на скорую руку скрадочек, я расставил приманку и все мы засели в нем, приготовив манки. Время шло. Горячий чай в термосе подошел к концу, закончились и бутерброды с паштетом. Сидеть в засаде без движения стало холодно, хоть осеннее солнце и светило во всю, только бывалые охотники знали, дело к обеду – добычи не жди. Но едва мы решили сняться с места, как в небе появилась стая. Горбатый выплюнул зубочистку с таким рвением, что та воткнулась во влажную землю. Мужики похватали манки, начал приманивать стаю и я. Дурень, почуяв наше волнение, завилял хвостом, радостно тычась нам в колени мокрым носом.
- На нас идут! – возликовал Иваныч.
- Тридцать пять метров, - подсчитал Горбатый.
- Только не стреляй, рано ещё! – ткнув меня в бок, сказал Семеныч.
- Да я и не собирался, - ответил я и снова подул в манок.
Утки снижались, заходя на новый круг. Наша подсадная четверка на озере делала свое дело.
- Двадцать пять метров! Поближе подпусти!
- Идут! На нас идут! Давай!
Мы бросили манки, схватили ружья и встали. Прозвучала канонада выстрелов. Несколько уток, упало в воду.
- Готовы! Готовы, голубчики! – Обрадовался Иваныч, отложив ружье и потирая руки.
- Дурень, подай! – скомандовал Горбатый и пес рыжей молнией бросился в воду.
Собрав богатую добычу, мы, пьяные от счастья, шли к своей избушке. Дурень бежал впереди, но вдруг поджал хвост и на полусогнутых лапах рванул под ноги хозяину.
- Нехорошо жадничать, - раздался позади голос. От неожиданности меня бросило в холодный пот. Радуясь удачной охоте мы и не расслышали, как к нам подкрался чужой. Всей четверкой мы развернулись на звук.
Напротив, одетый в странную куртку из дубленой кожи и меха, стоял бородатый мужик. Он щурился от солнца. Лучи, попадая на радужку карих глаз словно подсвечивали их изнутри. Не было при нем ни ружья, ни ножа.
- Поделитесь добычей-то, - сказал незнакомец, протягивая мозолистую натруженную ладонь.
- Извини мужик, - сказал Горбатый. - Мы полдня этих уток ждали.
Я тоже хотел высказаться, что мол хочешь утку, то хоть взамен что-то предложи, но не успел.
- Ты завтра с утра приходи. Если ещё настреляем, то и поделимся, - предложил Иваныч.
- Не настреляете, - с какой-то жуткой усмешкой ответил странного вида мужик. Развернулся и зашагал прочь.
Молча мы провожали чужака взглядом, пока тот не скрылся за деревьями и пошли к охотничьему домику. От нашего восторга по поводу добытой дичи не осталось и следа. Неуютно стало в лесу.
К ночи поднялся ветер. Он задувал так, что пламя костра стелилось по земле и гасло. Всё тепло уходило из-под одежды, как уходит сквозь сито вода. Очень быстро я понял, что охотничьих баек у костра мне в эту ночь не дождаться и предложил сворачиваться и идти внутрь. Словно только того и ждали, что кто-то спасует первым, мужики засобирались. Оперативно затушили огонь, собрали всё, что не должно было оставаться снаружи и отправились на боковую.
В эту ночь я не слышал ничего, проспав до утра. И лишь перед самым рассветом, всех нас разбудил отчаянный вой Дурня. Мы повскакивали с нар, в панике включая фонари и лихорадочно шаря по стенам яркими белыми пятнами.
Дурень обнаружился в дальнем углу. Он сидел под скамьей. Всё его тело сотрясала крупная дрожь.
- Горбатый, успокой ты свою собаку, - сказал Иван Иваныч.
- Нет его в домике, - ответил ему Семеныч.
Мы переглянулись. И вправду, в хибаре мы остались втроем.
- До ветру ушел, - предположил Иваныч, почесывая подбородок, обросший седой щетиной. Он подошел к двери, открыл ее и крикнул в темноту:
- Горбатый! Ты скоро там?
В ответ не раздалось ни звука.
Ни о какой охоте не могло быть и речи. Мы ждали Горбатого, пока не рассвело, а потом пошли искать его по лесу. Спаниель по кличке Дурень, казалось, тоже искал хозяина. Он то и дело обнюхивал землю, бежал к озеру дорогой, которой мы ходили вчера, но всякий раз возвращался назад ни с чем. Так мы догадались, что свежих следов, уходящих в другие стороны от дома – нет. И всё же Иван Иваныч ушел проверить не вернулся ли Горбатый к машине.
- Слушай, достань из бардачка ракетницу, а? Запустим сигнальный, - сообразил Семеныч. Он похлопал себя по карманам и достал ключи от авто.
- Не думаю, что это поможет, - сказал Иваныч, но ключи взял.
А мы с Семенычем отправились на озеро. Наши подсадные утки были на месте. Никуда не делся и скрадочек. Только и в нем следов пребывания Горбуна мы не нашли. По непролазным кустам я обошел озеро целиком. Когда к нам присоединился Иваныч, мы срубили два деревца и прошлись с шестами по всему мелководью, докуда смогли достать.
- Попробуйте палками побить, где поглубже, - предложил Иваныч замогильным голосом. Мы сделали и это. Без результата. Друг наш как в воду канул. Только в воде мы его так и не нашли. Разбредясь в разные стороны, кричали, аукали, сигналили манками. Но всё было напрасно. Тогда, понурые и полные неясной тревоги, мы вернулись к дому и развели костер. «Если в ночи Горбатый ушел в лес и заблудился, то дым от огня он заметит издалека», - пояснил Семеныч, - это даже получше, чем сигнальная ракета будет.
Вечером я обошел окрестности и принес всю сушину, что сумел отыскать. По очереди мы кололи дрова до темноты. А потом полночи подбрасывали их в костер, почти не переговариваясь. Каждый думал о своем. Пёс сиротливо жался к ногам. И все мы надеялись, что охотник найдет путь назад, выйдет на свет огня. Но в середине ночи снова началась буря. Наш высокий костер, служивший маяком, стал опасен. Порывы ветра относили пламя и искры к деревьям и мы, уставшие и измучанные неизвестностью решили тушить костер и ложиться спать до утра. В сон я провалился быстро. Казалось, только моргнул и вот уже выпал из реальности. И всё же… Мне казалось, что сквозь дрему я не слышу, а скорее чувствую, как вокруг охотничьей сторожки ходит кто-то большой. Принюхивается, как дикий зверь, заклядывает в окно, как человек. Подходит к двери и беззвучно открывает её… Обратно меня вернул тихий скулеж и тычок под ребра. Фонарик лежал под боком и я, быстро нащупав его рукой, нажал кнопку. Дурень суетливо метался по скамье, поджимая хвост. Рядом щурился от яркого света фонаря Семеныч. Иван Иваныча в домике не было.
- Что за черт? – спросонья пробубнил Семеныч.
- Меня собака разбудила, - признался я. – Скулит, жмется.
- Когда я проснулся его уже не было.
Тут мы оба, не сговариваясь, выползли из спальников и начали спешно одеваться. Семеныч всё же сделал попытку… открыл дверь и прокричал во тьму имя. Но ответа мы уже и не ожидали. Какое-то чувство нереальности происходящего нахлынуло на меня. Казалось, я находился в дурном сне и никак не мог проснуться.
- Ты глянь, - вдруг сказал Семеныч. Армейский рюкзак Горбуна-то здесь. Без него он бы дальше ближайшего дерева не ушел…
Мы смотрели на вещмешок такими очумевшими глазами, будто там под лавкой лежала рука или нога Горбатого. Всё это было таким неправильным…
Едва солнце встало, мы с Семенычем отправились на поиски. Снова обошли все старые места. Дурень держался рядом. Было видно, что он подавлен. Пёс уже не бегал по тропе туда и обратно в поисках следов. Только изредка останавливался, принюхиваясь.
- Надо уезжать, - сказал Семеныч, когда мы, дав два круга, снова вернулись на поляну.
Я кивнул. За подсадными утками возвращаться не стали. Вещи пропавших охотников тоже решили не забирать. Взяли свои ружья, рюкзаки и уже стояли на пороге, когда Семеныч разразился трехэтажным матом.
- Ключи, - сказал он. – От машины ключи у Иваныча были.
- А наши у Горбатого, - сообразил я.
- Может запасные в бардачке найдутся, - сказал Семеныч. Но уже тогда я понимал – никаких ключей в машинах нет.
Наши авто стояли там, где мы их и оставили.
- Как открывать будем? – спросил я. Но Семеныч уже скинул рюкзак с ружьем и стоял со стороны пассажирского кресла с увесистым камнем в руках. Стекло посыпалось в салон. Быстро он разблокировал дверь и открыл ее. А потом начались поиски. Мы обшарили всё. За козырьками, под сиденьями, в бардачке и под ковриками, осмотрели весь багажник. Но ключей не нашли. Не отыскались они и во второй машине.
- Семеныч, ну заводят же как-то машины без ключа, - взмолился я, когда стало окончательно понятно, что поиски не увенчались успехом.
- Как-то заводят, - согласился он, явно машинально. – Знаешь, Данил, а пойдем-ка мы пешком. Глядишь, до темноты выйдем на трассу. А там по прямой. Может кто остановится…
Я оглянулся на лес, в ту сторону, где стоял охотничий домик.
- А как же Горбатый и Иваныч?
Услышав имя хозяина, пёс снова жалобно заскулил.
- Не найдем мы их, - сказал Семеныч. – Сами не найдем. Помощь звать надо.
И мы пошли. Так быстро, как позволяли нам тяжелые рюкзаки и уставшие ноги в сапогах, не предназначенных для долгих переходов. Мы почти не останавливались дорогой и всё же, когда стемнело, по-прежнему не видели конца пути. Решили не останавливаться. Налобные фонарики осветили путь. Дорога вела нас вперед, и мы шли, не жалея стертых до мозолей ног, пока не вышли… к нашему охотничьему домику.
- Так не бывает, - сказал я.
Семеныч лишь молча прошел вперед, поднялся на крыльцо, открыл дверь и осмотрел всё внутри.
- Пойдем, - сказал он и вошел. Я последовал за ним.
Мы снова пристроили ружья у стены, достали спальники и завалились на нары. Дурень запрыгнул к нам и свернулся кольцом у моих ног.
- Может, не будем сегодня спать? – предложил я. И даже понимая, насколько бредово это звучит, продолжил: - Они оба пропали, когда мы спали.
- Ты прав, - наконец, ответил он. – Расскажи мне про школу. Или институт. Про что-нибудь надо говорить, чтобы не отрубиться.
И я говорил. Рассказывал, пока язык мой не начал заплетаться. Семеныч вставлял короткие ремарки, а потом…
Я проснулся от протяжного воя. Пёс сидел под дверью. Он скреб ее лапой, силясь открыть. За окном занималась заря. Семеныча в доме не было. Только три лишних ружья, три рюкзака да собака напоминали о том, что в это гиблое место я приехал не один. Когда-то давно я слышал байку о том, что леший не терпит жадных охотников и может не выпустить их из леса. Эта сказка теперь не казалась мне ложью. И потому я не стал тратить день на поиски пропавших людей, не стал искать дорогу домой. В бардачке одной из машин я нашел бумагу и ручку. И написал это письмо. И если ты, читающий, нашел его, то знай: я не буду прятаться в доме. Я уже сделал тонкий надрез на ладони и нашел соль, которой смогу посыпать свою рану, чтобы не заснуть. Осталось лишь взять ружье, тушки птиц и пойти к костру. Я встречу свой финал с открытыми глазами. Пес уже начал суетливо крутиться у ног, предчувствуя его приход.
Потрескивали поленья. Я сидел в круге света от костра, тонкий порез на руке саднил. Вокруг разливалась тьма. Странная, жуткая, необычная для леса тишина навалилась и оглушила. Ни дуновения ветерка, ни хруста ветки, ни шороха травы. Четыре селезня лежали передо мной на земле, распластав крылья.
- Неужто столько за раз съешь? – усмехнулся кто-то позади. А меня от ужаса бросило в пот. Ни шагов, ни других звуков, кроме шума огня, в этой тишине я не слышал. Медленно повернул голову и встретил его взгляд. Отсветы огня подсвечтвали радужку глаз изнутри и те словно горели в темноте. Странная куртка из дубленой кожи была распахнута, словно незнакомец не чувствовал холода осенней ночи.
- Заберите. По селезню за каждого, - сказал я, когда совладал со страхом и сумел отлепить язык от нёба.
Мужик хитро сощурился. А у меня потемнело в глазах. Я успел заметить, как из широкого рукава его одежды выскочил бурундук, вскарабкался на плечо и исчез в лохматых космах. В этот момент сознание окончательно покинуло меня.
- Данил! – позвал Иваныч.
- Может ему воды в лицо плеснуть? – предложил Горбатый.
Тут я почувствовал на лице что-то теплое и мокрое. С большим трудом приоткрыл глаза. Дурень, топча меня передними лапами, лизал лицо.
- Не надо воды, - сказал Семеныч. – Очухался!
- Ну ты нас и напугал! – пожурил меня Иван Иваныч. – Просыпаемся, а тебя нет. Ни столе записка. Я только первую строчку прочитал и кинулся на улицу. Думал, ты учудить чего решил.
- Ага, - подхватил Семеныч. – А ты там лежишь, прохлождаешься, на звезды смотришь. Мы тебя быстро в дом, отогревать.
- Записку? – переспросил я.
- Ну с историей про лешего. Ты же написал? Мы и не знали, что ты байки травить умеешь, - ответил за Иваныча Горбатый, мусоля зубочистку.
- Ладно, раз всё обошлось, давайте собираться, - буркнул Иваныч и мужики занялись своими делами. Я осторожно поднялся и подошел к столику. Бумага лежала на нем, чуть потрепанная от множества касаний.
Ладонь кольнуло болью. Я поднял ее к глазам. Тонкий порез проходил через центр…
Если вы читаете это письмо, значит, Леший принял мои подношения.
