«Ябед никто не любит». С этой мудростью нас знакомят ещё в раннем детстве. Простыми словами нам показывают мироустройство — несправедливое, несовершенное. И по мере взросления мы лишь убеждаемся в этом правиле.
Я рос в те времена, когда обратиться в милицию было себе дороже. Не потому, что они отреагируют негативно или не отреагируют вовсе, а потому, что тебя заклеймят стукачом. Доходило до абсурда: к «ментам» нельзя было идти даже если противоправное действие совершили против тебя самого. В этом случае надо было обращаться к «старшим» на районе. Это были 18-летние или немногим старше парни, которых поставили следить за «порядком» вышестоящие по иерархии воровского мира люди. Кто? Честно сказать, я не знаю, да и не хотел знать. Ну да я отвлёкся. «Старшие» могли тебя выслушать только если ты вхож в их коллектив или за тебя поручатся. Тогда, возможно, тебе помогут. Хотя я знаю много историй о том, как люди обращались к «старшим», но ни одной — где была бы оказана помощь. Короче говоря, для обычного человека помощи было ждать неоткуда. И даже если тебе было плевать на репутацию стукача, возникала другая дилемма: родители с их советским воспитанием. Они отговаривали от похода в милицию словами: «Ну зачем людям жизнь портить?». Да-да, именно тем людям, которые без зазрения совести портят жизнь тебе. Но я ведь «хороший человек». Скольких людей сгубила эта «хорошесть»? О скольких вытирали ноги, зная, что они никому ничего не скажут, ведь они — «хорошие люди».
В конце десятого класса произошло ужасное событие. К нам в школу пришли из милиции и спрашивали про Юлю, одноклассницу. Кто и когда её видел? С кем? Какая она в общении и вообще какой она человек? Нас вызывали по одному. Не знаю, что говорили одноклассники. Я рассказал всё, что знал: девочка тихая, учится хорошо — не отличница, но хорошистка, в классе отношения нормальные. Последний раз видел её в компании ребят из параллельного класса, с тремя парнями. Нет, я с ними не общаюсь. Юлька выглядела как обычно, ну, может, немного растерянной. Тогда я не знал, что «сболтнул лишнего». Как выяснилось, её изнасиловали. Заявление подали родители, сама девушка не говорила о насильниках. Почему? Хотелось бы знать. Но в школе она не появлялась, в отличие от парней с параллели. За тот месяц я услышал много нового об однокласснице: что она шалава, что полшколы её отымело, что пацанам она сама предложила секс за деньги, а когда те заплатили, решила затребовать больше с угрозой статьи — и всё в таком духе. Что удивительно, до той ситуации о репутации Юли я знал лишь то, что она из небогатой семьи, и на этом всё.
В начале следующего учебного года я узнал, что Юля переехала с родителями в другой район и, соответственно, в нашей школе она больше учиться не будет. А ещё каким-то образом просочилась информация о моих показаниях следователю. Тот год показался мне вечностью. Одноклассники перестали со мной общаться, а те, что побольше да посмелее, называли стукачом и всячески унижали, били, но так, чтобы следов на лице не было. Конечно: «Ведь ты ж стукач, ещё побои снимешь, гнида!», «Ты, видать, с той шалавой заодно, да?», «Небось сам её трахаешь?» — так они говорили. И это ещё самое безобидное.
После школы я уехал учиться в институт в другую область. Новый город, новая жизнь. Прошлая казалась дурным сном. Лишь редкие приезды к родителям освежали память: те же дома, тот же подъезд, та же надпись «СТУКАЧ» на стене между этажами. Сначала я приезжал на праздники и всё лето, затем — только на дни рождения и Новый год, а потом перестал вовсе. Звонки по видеосвязи — этим и ограничивалось моё общение с родными и с городом. Тот город стал отвратительным, мерзким и злобным существом в моих глазах.
Окончив институт, мне повезло сразу устроиться в хорошую, большую компанию с филиалами по всей стране. Дружный коллектив, достойная оплата. Да, приходилось много сидеть у компьютера, но это того стоило. И, казалось бы, жизнь идёт в гору, и дальше будет только лучше, но, как это часто бывает, всё сложилось иначе. Ранним утром меня разбудил звонок с незнакомого номера. Звонили из больницы. Мама скончалась. Отца не стало двумя годами ранее, и с тех пор она сильно сдала. А я всё никак не мог приехать: много дел и тому подобное. На самом же деле, просто не хотел возвращаться. Что ж, теперь вариантов не осталось…
На работе отнеслись с пониманием к моей вынужденной отлучке. Более того, начальник предложил поработать один год в их отделении в моём родном городе. Как раз улажу дела с похоронами и родительской квартирой. Я согласился.
Похороны прошли тихо, людей пришло совсем немного. Друзей у родителей было мало, и их количество уменьшалось с каждым годом. Вновь оказавшись на улицах своего детства, я ощутил некую брезгливость. Город как будто замер. Всё те же ларьки у остановок, те же уличные фонари, даже автобусы казались теми же, что и 15 лет назад. Родительский дом был старым, панельным, но без трещин по фасаду. Подъезды ощетинились домофонами и железными дверьми, но, как водится, работали те не везде. Поднимаясь к квартире, я обратил внимание на стену между этажами. Да, её окрасили. Но именно сейчас солнечный свет проник через узкое окно, и тень надписи из детства проявилась. Черт, они даже стены не зачистили, просто окрасили поверх старой краски. Родительская квартира не изменилась со времени моего отъезда. Я бы испытал ностальгию, если бы не было так больно.
С работой всё складывалось хорошо: приветливые люди, даже соболезнования высказывали. Откуда только узнали? Дни проходили легко и даже приятно. И вновь судьба вывернула всё наизнанку, когда в конце первого месяца из отпуска вернулся Андрей, мой одноклассник. Сначала я его не узнал — лишь смутное чувство чего-то знакомого. Позже мы поговорили. Я сделал вид, что рад нашей встрече, и даже договорились как-нибудь выпить вечером в баре. Но я стал замечать, как атмосфера в коллективе начала меняться. Коллеги менее охотно разговаривали со мной, больше перешёптывались, когда я проходил мимо. Как мне удалось выяснить, мой однокашник распустил слухи, что меня прислали в их филиал для выявления и увольнения «плохих» сотрудников. Да и репутацию стукача ещё со школы он не забыл приплести.
И мне пришлось вспомнить свой одиннадцатый класс, когда ещё вчера дружные и весёлые ребята перестают со мной общаться, лишь косо смотрят и о чём-то шепчутся за спиной. Правда, ещё и в рабочем чате стало аномально тихо. Понять, что это значит, было нетрудно — просто теперь есть чат без меня. Мне стало физически тяжело приходить на работу, хотелось скорее продать квартиру и свалить из этого гнилого города. Добавляла ещё и соседка Тамара Филипповна. Поразительный человек: она стучала в мои двери и, наверное, сразу в мозг при каждом удобном случае. То я громко хлопаю дверьми, то хожу как слон, то претензия по поводу толпы народа у меня дома — что звучало особенно смешно, зная мои «дружеские отношения» с коллегами. Однажды она тарабанила в дверь, потому что я «врубил телевизор на всю катушку и мешаю ей спать». Ага, вот только я смотрел фильм с ноутбука в наушниках.
Так прошло ещё пару месяцев, всё слилось в один нескончаемый угрюмый кошмар. Но, видимо, богам или другим неведомым силам этого показалось мало. В день зарплаты я возвращался домой и даже не сразу заметил отсутствие света в подъезде. Датчик движения был установлен криво и не всегда срабатывал. Сейчас света не было вовсе. Звук из темноты коридора заставил меня обернуться, и в этот момент мне в лицо прилетело что-то тяжёлое. Били сильно. Но я всё пытался встать, и очередной удар по голове приложил меня о ступеньку. Очнулся уже в больнице спустя пару дней. Я узнал, что скорую вызвали лишь утром, когда сосед с верхнего этажа пошёл выгуливать собаку. Ещё узнал, что в карманах моих было пусто. Ну да не страшно, почти все деньги я успел закинуть на карту и перевести на сберегательный счёт. Но этим не ограничилось: квартиру также обнесли. Ноутбук, старый телевизор, микроволновку — даже варочную панель утащили. А главное — никто ничего не слышал. Представляете? Вообще ничего. Тамара Филипповна так вообще глухая, с её слов. И почему я не удивлён. Видимо, на меня напали ниндзя.
Со здоровьем было плохо. Сломаны два ребра, трещина в грудной клетке и пробит череп. О жесточайшем сотрясении можно и не говорить. Меня стало тошнить от долгого сидения на месте — в прямом смысле тошнить. Руки тряслись. Текст перед глазами начинал скакать спустя пару минут чтения. И запах — я постоянно чувствовал запах гнили. Врач сказал, что такое бывает и это пройдёт. Но не дал даже приблизительных прогнозов, когда. Работать в таком состоянии я больше не мог.
Скопленных денег было достаточно, чтобы экономно прожить пару лет. И я решил пересмотреть планы по быстрой продаже квартиры: сначала сделаю ремонт, заменю замки и продам подороже.
Как-то, делая ремонт, мне понадобился молоток. Сейчас уже не помню зачем. Те грабители вынесли даже отцовский инструмент. Я доехал до ближайшего строительного магазина. И, как на зло, молотков в стандартном понимании у них не оказалось. Сказали, что привезут через неделю. Но я решил не ждать и взял то, что было. Это была маленькая кувалда. Увесистый инструмент, ну да с моей нынешней моторикой — самое то. И прыгнув в автобус, поехал домой. Был зимний вечер, уже стемнело, а в автобусе битком народу. И в этой давке я заметил, как какой-то мужик нагло лапает девчонку лет двенадцати. Она прижалась к поручню и боялась издать даже звук — её сковал страх. Я дёрнулся к ней, но голова поплыла. Когда пришёл в себя, автобус уже остановился, и мужик сошёл на остановке Не понимая себя, я вышел следом. Меня мутило, мир сузился до одного его силуэта. Нагнать его удалось лишь когда мы уже свернули за угол дома и шли вдоль гаражей. Эта мразь что-то весело насвистывала. Я ударил его молотком по спине, не вынимая тот из пакета. Удар пришёлся чуть выше поясницы, в аккурат по позвоночнику. Мужик упал лицом вперёд. Он попытался перевернуться — ноги отказали. Но следующим ударом я размозжил ему руку. Ещё замах — и вот уже вторая рука противоестественно вывернулась. Не помню, кричал ли он. Лишь его тело изломанной куклой лежало в снегу. Помню, что, уходя, я ещё слышал какой-то скулёж.
Сознание в полной мере вернулось только дома. И это было нечто. Я тяжело дышал, и воздух, такой освежающий, проникал в лёгкие, наполняя меня жизнью. И чистота в разуме — так чисто я не мыслил никогда. Даже гадостный запах гнили, который преследовал меня с самой больницы, пропал.
Утром купил ноутбук и начал искать. Нет, не про того урода, о нём я не вспомнил. Я искал информацию о Юле. И, к сожалению, нашёл. В день последнего звонка она вернулась домой и вскрыла себе вены. Родители пришли только вечером. Спасти девушку врачам не удалось. Так гласила статья, которую я читал. Ну а её истязатели несколькими годами позже всё же попали в тюрьму. Угадаете, по какой статье?
Я принял решение. Возможно, оно покажется абсурдным, но для меня оно было единственно верным. Я прошёл профессиональную переподготовку и стал педагогом-психологом. Сейчас работаю в школе, в своём родном городе. Много общаюсь с детьми и с участковым. Хороший парень, кстати, мой одногодка. А общаемся мы с ним по той причине, что вы даже представить себе не можете, что могут рассказать дети, если им позволить говорить без утайки. То, чему свидетелями они стали или чему подвергались. Маленькие изувеченные люди, которым общество не дало право голоса. Я стараюсь им помогать и показать, что говорить нужно, не опасаясь и не жалея никого. Может, новое поколение будет другим.
Ну а в те дни, когда от мрака вокруг становится тяжело дышать, я беру свой молоток и иду стучать. Я же всё-таки СТУКАЧ.
