— А ты умеешь. Ты справишься. Пожалуйста… — выдох поглощает последнее слово.
Из зеркала на меня смотрит незнакомое лицо. У лица дрожат губы. Что он со мной делает? Почему я чувствую себя его вещью?
Мои холодные пальцы перебирают кипы бумаг. Глаза скользят по таблицам, цифры царапают роговицу. Я стараюсь реже моргать. В телефоне чей-то далекий голос скрипит мне прямо в голову про неважное, пустое… «ОКС, ОТК…».
Это просто шум. Шорох пустых, сухих букв, треск рвущейся бумаги…
Офис. Он стоит в проеме двери. Высокий, под два метра. Его вытянутое, жилистое, обезьянье тело перегородило проход. Мне не выйти отсюда. Его взгляд скользит по мне, я чувствую, как по ногам ползут змеи, обвивают голень, бедро, лезут под летнюю юбку.
Он разглядывает меня как недожаренный стейк. Подходит. Кладет тяжелую руку на плечо. Меня прижимает к земле, но я стою — держу баланс на тонких каблуках.
— Ты сделала? Получилось?
— Да, — это не слово, я просто выдохнула.
Он молча поворачивается, идет в свой кабинет. Я послушно бреду следом на негнущихся ногах, по которым ползут змеи. Чувствую, как внутри меня поднимается волна дрожи, расползается за грудиной, давит на легкие.
Кабинет крошечный: стол и четыре стула впритык в нему. Я вхожу.
Я прячу под себя руки, сажусь на холодные ладони, плечи уходят вперед. В кабинете пахнет властью, сталью, кожей грубой выделки, пахнет кровью. Он кладет руки на стол. Длинные жилистые руки. Его гибкие пальцы с ровными отшлифованными ногтями перебирают бумаги, он ищет какой-то листок. Я стараюсь дышать, стараюсь изо всех сил.
На выдохе я начинаю говорить. Меня несёт, потоком выплывают из памяти факты, даты, цифры. Я заполняю кабинет звуками, словами, предложениями, чтобы не задохнуться. Уже на последнем дыхании выдаю:
— Я все сделала, усов не будет. Все в порядке. Бумаги оформлены.
— Угу, я понял. А второй вопрос? — он нашел листок и смотрит в него.
Сухой отчет! Еще суше! Глубокий вдох.
— Твои сучки поругались, опять, как всегда, на пустом месте, я уже подписала за тебя новый регламент, уладила, всё будет хорошо, просто похвали обеих...
Я продолжаю говорить, не дожидаясь нового вопроса, пока в легких не кончился весь воздух:
— …по третьему вопросу — задачу поняла, я ищу решение, нужна неделя, может, больше, есть проблема с логистикой, по вагонам, нормы подачи и загрузки по веткам, и в таблицах цифры расходятся, еще нужны расчеты, сметы, вероятно, придется переделать…
У меня звонит телефон. Metallica на рингтоне вырывает меня из этого пятнадцатиминутного предложения на выдохе. Во рту пересохло, язык липнет к нёбу, перед глазами всё плывет.
Я беру трубку. Там голос из другой реальности, из дома. Спрашивает меня что-то простое, бытовое, мелочи — я отвечаю. Мою волю выуживает из кабинета нить этого голоса, от него пахнет солнцем, морем, веревками в соли, тяжелым древесным удом.
Мне легче, я снова могу дышать. Зрение стало чище, теперь я вижу перед собой этого зверя ясно. Он смотрит на меня в упор своими прищуренными, горящими змеиными глазами.
— Я пойду. Я всё сделала. Сегодня воскресенье. У меня дела.
Я медленно поднимаюсь, слышу шелест, с моих ног оседает высушенная змеиная шкура. Выкарабкиваюсь из-за стола, пячусь к двери, вышагиваю в спасительный офисный шум…
Я застыла в дверях. В том, как он произносит мое имя, я слышу шипение полоза: «иссссааа».
Это просто летняя юбка, я не планировала ехать в офис, оправдываюсь я сама перед собой.
Вдох-выдох. Оборачиваюсь, смотрю ему прямо в глаза, стою не шелохнувшись. Молчу.
— Тебе идет. Почему ты всегда не ходишь в платьях?
— В этом офисе? В платьях? Шутишь? — в моем голосе сталь сарказма, хрип пренебрежения, холод высокомерия.
— Я построю тебе другой офис! — он хрипит или смеётся…
Я молчу и продолжаю смотреть прямо в глаза, не моргая.
Я слышу в его голосе металл. Я чувствую вину.
В голове стучат буквы: «Б-Е-Г-И».
Зеркало молчит, оно в пыли. Мне не хватает времени. Я не сплю, почти не ем. Мне некогда, нужно понять, увидеть. Найти. Выход? Вход? Переход?
«Б-Е-Г-И — Б-Ы-С-Т-Р-Е-Е — Б-Е-Г-И»,— стучат в голове буквы.
Ритм. Бит. Вибрирующий треск.
Буквы внутри моего тела. Там, между третьим и четвертым ребром, за легкими, нет, на стыке легких и сердца — сверло из букв.
Ночью мне снится голос, он шепчет: «Бегииии. Выыырвись. Оставввввь. Оттолкни. Отпустииии».
Трасса. На спидометре уже 240. Он расслаблен и продолжает давить на газ, рассказывает историю, захлебывается словами, топит меня смехом. Стрелка спидометра клонится вправо, его голос набирает скорость. Меня подхватывают низкие вибрации звука, тело раскачивается на поворотах дороги. Я скольжу по кожаным сиденьям, они жгут мне спину.
В венах бурлит горячий адреналин, по костям расползается сухая жажда, пальцы сжимаются в кулаки. Я готова ломать хребты и воли ради ментолового привкуса победы на губах.
— Даааа, мы их схаваем! — рычит он.
Я киваю и смеюсь в ответ.
Он видит во мне свою. Он обознался. Я обозналась?
Мы на месте. Я вываливаюсь из машины, и меня сжимает в объятиях зимний ветер, вонзает иглы в разгоряченную кожу. Смех и жажда победы скрутились в гибкий, упругий стальной прут. Он держит мой позвоночник прямым, подбородок приподнятым.
Я стою у большого зеркала: оно показывает, что я готова. Тело втиснуто в узкий чёрный футляр, на веках чёрные стрелы, мне идет эта личина.
Пора на сцену. Это просто игра, просто роль.
Я вышагиваю по залу ресторана в ритме выученных наизусть слов, в руках микрофон, на губах звериный оскал, мой голос звенит так, что под потолком раскачиваются люстры. Разве это мой голос?
Шутка — смех! Им приятно. Картинки на большом экране сочатся красками. Яркий кадр — громкое слово! Ох… Вздох катится по залу разноголосьем. Я купаюсь в эмоциях удивления, восхищения, вожделения, варю коктейль. Щелчок пальцами — конец видео на экране. Они кричат: «Дааааа!». Хлопают. Визжат. Встают с мест. Аплодируют.
Я утопила их своим голосом в его воле. Я говорю им, как они будут жить, во что будут верить, я определяю место… Они сделают как велено!
Уже ночь. Люди расходятся, толкотня у гардеробной. Я все ещё здесь, курю за углом, прячусь от благодарностей, улыбок, пустых слов и липких объятий, мои туфли проваливаются в снег. Мокрые хлопья опускаются на мои плечи, волосы, ресницы, размывают бумагу — мешают курить.
— Ты! — его трясет от возбуждения и восторга, он выдавливает их в низкий булькающий смех. — Это невероятно! Я охуел. Ты даже не дрогнула. Я в какой-то момент подумал… что мы переборщили, не прокатит… Но ты! Охуеть!
— Это просто перформанс. Шутка. Игра, — я смотрю сквозь него, к моим губам прирос холодный оскал.
— Жду тебя завтра! Поиграем ещё!
Ночь. Гостиничный номер. Я смываю с себя этот день, смотрю, как струи воды бегут по шее, рукам, ногам. Я не чувствую тела. Это мое тело?
Поворачиваю красный вентиль на максимум. Стёкла душевой кабины запотевают, по ним змеями ползут капли, я вижу красные пятна на коже от горячей воды, но ничего не чувствую…
Кажется, внутри тела уже не осталось крови. Я отдала всё до последней капли. Как это вышло?
Ночи. Мои ночи коротки. Я тружусь. Я ищу. Я рыщу. По страницам: бумажным и электронным. По словам песен. Я слушаю. Разговоры, интонации, полутона, звуки, шорохи, шёпоты, переливы, перезвоны, скрипы, удары, взрывы. Я наблюдаю за солнцем на рассвете и закате — слепит, жарит, прожигает. Смотрю на луну, на месяц — сменяется, переворачивается — как серп, как ладонь. Я заглядываю во все колодцы, в чужие сны и чувства, вглядываюсь в тени от букв, в тени лиц, в узоры теней вокруг.
Я учусь. Немного физики, немного биологии, антропологии, культурологии, мифологии, математики, экономики, социологии, психологии, косметологии. Я варю из них коктейль или яд?
Я реву. Вою. Раздираю саму себя. Ломаю ногти о кости. Ношу чёрное. Учусь держать лицо гладким, позвоночник прямым, голос ровным, взгляд пустым.
Во сне меня убаюкивает голос:
— Держи, девочка моя! Держи свою воду. Не смотри в лица.
Черт! Я проспала самолет. Быстрее бежать. Он ждёт. Суета, касса аэропорта, два дрянных кофе, два часа в жестяной коробке, сорок минут в пробке — и я на месте. Почти не дышу. Стойка регистрации, паспорт.
В моем телефоне новый квест: двенадцать точек на карте большого города и трое суток. Считаю цифры. Двадцать четыре умножаем на три, делим на двенадцать. Шесть часов на вопрос. Минус дорога. Плюс люфт на опоздания и форс-мажор. Черт! Придется жертвовать сном и едой.
Мы встречаемся в ресторане. Все минуты, часы, лица, слова, разговоры слились в один неразрывный момент, размытое пятно, белый шум…
— Самолет вечером. Утром хочу в кино. Я взял для тебя билет, — он довольно жует стейк.
— Хорошо… — я смотрю на свою тарелку, на выложенный башенкой оливье. Оранжевые кубики моркови похожи на окна. Мысль о еде вызывает отвращение.
— Да! Молодец! Выспись, впереди жуткая неделя!
Я встаю из-за стола, киваю, ухожу.
На моем столе толпятся огарки свеч. Во дворе костер жует хворост. Меня зовет лес. Я собираю звуки леса в плейлист. Хожу по дому как загнанный зверь, кругами по комнате, на кухню, в коридор.
Набрасываю куртку прямо на пижаму. Ключи от машины в карман. На ходу натягиваю кроссовки. Где вторые ключи? Нужно закрыть дом, открыть калитку. Тушить костер? А… к черту!
Мотор ревёт. Меня вдавливает в сидение, моё тело сжимается до предела за пять секунд, 100–120, 130–170–210… стрелка спидометра дрожит — скидываю педаль, развожу плечи в стороны и давлю на газ еще сильнее: 230–240–260.
Из динамиков — истерика. Открываю окна. Ко мне врывается разогнанный скоростью холодный ночной воздух, он бьется в салоне как загнанный зверь, я захлебываюсь волнами ветра и собственным криком. Пиксели новостроек вдалеке растекаются в ломаные лучи. Мои руки крутят руль. Скидываю скорость, мягкий поворот, на новый круг — город остается позади. Колеса пережевывают километры, впереди огни аэропорта…
— Сбрось, девочка моя, немного сбрось скорость!
Чуть сбрасываю, руль правее, газ, резкий рывок рулем! Я вошла в поворот! Да! На 220! Новый круг…
Адреналин покидает тело, я открываю окна настежь, волосы треплет нежный, предрассветный городской ветер. Торможу. Я вымотана, вычищена ветром и скоростью. Я пуста. На пустыре.
Поднимаю голову в небо. Сегодня темная ночь. Ночь темной луны. Луна. Красивое слово. Я отобьюсь. Однажды. Скоро.
Он звонит в мою ночь. Он пьян.
— Послушай… кхххмм… ммм… Я здесь… Можешь приехать? Я… не могу сейчас объяснить… Ты нужна мне… — последнее слово поглотил выдох.
В чат мне прилетает геолокация.
Одеться. Вызвать такси. 10 минут. Фонтанка. Доходные дома… Ах, черт! Я чувствую беду… Я вхожу в гостиничный номер. Меня сбивает с ног этот запах. Запах его нутра. Сока. Пота. Крови. Пахнет похотью и смертью. Я вижу на полу шкуру — это тело ещё недавно было живым. Судя по цвету кожи, всего несколько часов назад…
— Прости меня. Я не хотел. Прости, что позвонил…
Он долго, сбивчиво, вяло и тревожно пережевывает слова. Я улавливаю лишь куски, остальное тонет в шуме… Друг, так вышло, из детства, развелся, мы ради фана, ну шлюха, видимо под наркотой, мы первый раз вообще, бурчит ещё что-то неважное: отговорки, поговорки, штампы, скороговорки.
Что за смешной рассказ? В чем суть? Я чувствую: это все ложь…Я вижу: ему жаль. В его глазах боль. Кажется, он что-то чувствует… Я протекаю внутрь гипнотических черных, налитых кровью глаз… Кровью ли? Болью ли? Это просто гипноз. Мне трудно сопротивляться…
Я поворачиваюсь к нему спиной. Дышу.
— Послушай, я должен объяснить… — он делает шаг ко мне.
— Уходи. Сейчас! — я впервые подняла на него голос, показала оскал.
Я молчу. Он вздыхает и направляется к двери.
— Спасибо тебе… — звучит за моей спиной.
Я не оглядываюсь ему вслед, листаю список контактов, звоню. Голос, похожий на мой, произносит в телефон:
— Зачистка. Сейчас. Код 316. Доходные дома на Фонтанке. Я жду здесь!
Буквы, одни и те же буквы, стучат в моей голове: Б-е-г-и-б-е-г-и. Они складываются в образы, захватывают мои мысли. Я слышу шорохи на крыше, кажется, это белка или какая-то птица.
В голове скребется шепот:
— Сегодня ночью. Сейчас. Самое время.
Меня тянет за порог странное чувство, я не могу распознать его вкус. Нельзя ждать. Где мои ключи? Послушно лежат на месте. Мои руки торопливо собирают рюкзак: нож, кусок верёвки, спички, две свечи. Пора в лес.
Из машины меня вытягивает запах мха, сырой земли, песка. Сухой, мокрой от дождя, плесневелой листвы. Легкие наполняются живыми запахами — кажется, моя кровь становится гуще.
Меня тянет вглубь леса странное чувство. Ужас и предвкушение, смирение и нетерпение. Я иду. Мои кроссовки вязнут в мокром песке, за джинсы и куртку цепляются ветки. Сухой удар по левой щеке — перед глазами потемнело. Прижимаю ладонь к лицу, чувствую рассеченную кожу, мои пальцы в крови. Дальше. Прикрываю глаза рукой, продираюсь, пробираюсь, расталкиваю локтями ветки. Протискиваюсь сквозь кусты.
С каждым шагом я чувствую, как в меня заползает жизнь, начинает ворочаться, растрясать изнутри иссохшие, выжженные холодным оскалом чувства….
Просвет. Поляна. Небо над головой, синие тучи вспороты лунным светом. Он затекает в меня через глаза, струится по моим венам. Я опускаюсь на землю. Чувствую влагу травы и холод осенней почвы бедрами, ягодицами… В меня заползает жизнь — холодом по позвоночнику, шорохами, клекотом, запахами.
Я скидываю рюкзак с плеч. Достаю нож. Взмах… Я вижу, как кровь струится по моим пальцам, красная кровь в лунном свете кажется почти серой. Боль медленно расползается от пореза на пальцах, покалывает кожу, жжется.
Я чувствую на плече руку, слышу в голове женский голос:
— Беги, девочка моя! Беги!
Ей вторит второй, мужской, низкий хриплый голос:
— На север. Мы звери. Мы в сером. На север.
Я знаю, что мне делать. До рассвета нужно обрезать волосы!
Сегодня я отобьюсь. Вырвусь. Сейчас. Я вхожу в офис. Он здесь. Я вижу по лицам, позам, по громкости звуков, тембру голосов, темпу слов, дыханию всего этого зоопарка — он здесь.
Жаба уже без усов, мила и приветлива. Девочки притихли, глазки выпучили, скользят по таблицам, на лице румянец. Сидят по местам, почти не моргают, личики подсвечены мониторами, пальчиками по мышкам перебирают карточки, папочки, перетягивают циферки по колоночкам.
Идиллия! Ха! Я иду вглубь. Коридор словно взлетная полоса, мой шаг набирает силу, кроссовки почти скользят по серой плитке. Я дышу глубоко и тихо.
Вижу его. Он оперся на стол того парня, навалился над беднягой. Я по развороту плеч вижу, что брови его нахмурены, зубы сжаты, он недоволен. Мне жаль парня, тот весь дрожит как лист бумаги, который поднесли к кондиционеру, выдавливает из себя слова, почти пищит.
Он чует меня за пару метров. Приподнимается, оборачивается. Вздрагивает. Не узнает.
— Ты!? Что с волосами? — он пытается выдавить из себя смех, но я вижу скривившийся рот. Он в ахуе.
— Привет. Я… все ещё я, — я хихикаю, низко, короткие выдохи, провожу рукой по волосам. — Нравится?
Он растерян. Он застыл. Не знает, что мне ответить. Начинает злиться. Я отступаю на шаг назад, говорю мягко, слова журчат.
— Надо поговорить, сегодня. Это важно. Пожалуйста. Когда ты закончишь? — киваю на побелевшего парня.
— Не знаю… — сквозь зубы, на выдохе.
— Я подожду… сколько нужно, — подбородок держу под девяносто градусов, смотрю снизу вверх, улыбаюсь глазами.
Он кивает и отворачивается. Я иду в свой кабинет, меня пружинит от энергии. Увы, парню пизда! Пойдет в расход. Во мне клокочет смех, будоражит, раздувает легкие. Я глубоко дышу и улыбаюсь, воздуху, попутному ветру, я чую запах леса с изнанки.
Я вхожу в свой кабинет, оставляю дверь открытой, он не сможет пройти незамеченным. Я вижу его спину. Наливаю чай. Потерпи, девочка моя. Потерпи. Я грею ладони большой кружкой, наблюдаю, как солнечные зайчики скачут по стенам. Сегодня я не буду смотреть в монитор…
Он заходит уже на закате. Солнце давно скрылось за многоэтажками, и даже его отблески на асфальте слизывают синие тени… Воздух уже звенит сумерками.
— Пойдем в мой кабинет! — он смотрит с ухмылкой на мои взъерошенные, дерзко торчащие волосы, на мои бритые виски, на шею, стиснутую черной водолазкой.
«Ну кто бы сомневался! К тебе в кабинет», — смеюсь я внутри себя и дружелюбно киваю:
Он еще сколько-то секунд стоит в проеме, растерянно всматриваясь в мое спокойное, не знакомое ему выражение лица. Разворачивается и идет к себе в кабинет. Я иду за ним.
Мы садимся за стол. Он хочет спросить, что случилось, но я опережаю его.
— Мне нужно тебе сказать, я приняла важное для себя решение. Я ухожу. Мне пора уходить.
Я вижу на изнанке его глаз картину: он хватает меня за шею левой рукой, правой под ребра, валит на стол, прижимает локтем живот…
— Почему? Зачем? Впереди столько всего! Я хочу больше! Хочу с тобой! Ты нужна мне. Тебе мало денег? Сколько ты хочешь?
На изнанке я сжимаю кулаки, скалю зубы, рычу, подтягиваю ноги, пинаю его в живот, скидываю с себя.
— Это не моя мечта. Прости. Я хочу другого. Мне жаль. Мне правда пора. Дело не в деньгах.
— А в чем? — он зол, он рычит, его скулы натянуты как кожа на футбольном мяче.
Я вижу в его глазах странное чувство? Что это? Сожаление? Боль? Уважение? Зависть?
Я держу это взгляд, не опуская подбородка. Он делает глубокий выдох:
— Хорошо. Я принял. Спасибо за все…
Я отбилась? Я нахожу себя в ванной на полу, кожа вся в ссадинах, под ногтями кровь. Я отбилась. Но сердце бьется так быстро, мое тело гнёт от боли, позвоночник трещит как сухая ветвь. Во мне бьется лишний кусок сердца — его. И, кажется, у меня не хватает куска — теперь там серый фрагмент.
Сумерки.
Я вылезла, выползла, вырвалась. Куда? Зачем? Где я? Я набираю в ладони воду из ручья, делаю глубокий глоток. Растворяюсь. Я — никто. Меня нет. Я чудное отражение в карманном зеркале. Кусок лица. Правый или левый глаз. Губы. Язык. Непослушная левая бровь.
У меня нет имени. Здесь нет времени. Только циклы. Почему они зовут меня Луной?
Во мне воет ветер. Он дышит мной, через меня, по мне. Я просто его струна.
Шепот порывистого стылого ветра сливается с бурлением горных ручьев, отражается трелями птичьих криков, стонов, вздохов. Разливается шорохом хвои, свистом в расщелинах гор, хрипом старой ветви кедра.
Мои ноги шагают по горам, полям, склонам. Моё тело неуклюжее и жесткое. Я так часто спотыкаюсь, руки вечно в земле и свежих ссадинах. Я залезаю на коня только с третьей попытки, мои ладони разодраны от грубых поводьев, я чувствую бедрами мышцы непокорного зверя, в моих венах бьется стук его сердца, он не хочет меня слушать, он предлагает борьбу.
Я должна нанести удар. Ветер толкает меня в спину:
А пинаю зверя под ребра правой ногой, натягиваю поводья влево. Кричу:
Ветер слизывает с моих щек слезы, треплет волосы.
В голове все чаще звучит журчащий, бурлящий, резкий, резвый холодный голос. Он зовет себя духом леса, голосом глубин. Он рассказывает мне истории. Будит меня среди ночи стуком крыла белой совы в окно. Он кричит воронами, кружащими над столбом для убоя, пока мои руки снимают шкуру с еще теплой туши барана.
В моем правом кулаке зажат короткий нож, пальцы левой руки раздвигают рассеченную, теплую плоть, чтобы сделать еще один надрез по суставу. Мои пальцы разбирают остывающие куски, разрывают волокна жизни, сухожилия хрустят.
Я сплю, ем, дышу. Ноги ходят. Уши слушают. Глаза смотрят, впитывают. Мышцы крепнут. Кожа грубеет. Я поднимаюсь к горному озеру, четыре километра вверх по каменистому склону, каждый третий день.
Меня сбивают с ног эти слова, я захлебываюсь ужасом и восторгом. Оступаюсь, острые камни раздирают мои руки и колени, кожа покрывается мелкими царапинами от колючих трав. Я слизываю кровь со своих пальцев, у неё вкус дикой мяты, чабреца, сухой хвои, мха.
Мои руки готовят еду, подкладывают брёвна в печь, стирают, моют, режут, учатся рубить дрова, таскать тяжелое, держать зверя в узде.
Каждое утро в долину спускается туман. Он вьется змеем вдоль полосы леса, расползается, меняя форму и очертания, сгущается, расходится. Просачивается в мою кожу с каплями росы через стопы и голени. Растворяется в солнечных лучах. Возвращается на закате серый, хмурый. Он вплывает в ночь, нарезает силуэты гор и холмов на новые фигуры. Он заползает в мои сны, в мои мысли.
Я читаю ночами физику, метафизику, Достоевского, Бродского, Диккенса, Полозкову, Саган, Набокова, Лоренца, Фицджеральда, перечитываю, перелистываю, разглядываю, примеряю.
Мои пальцы стучат по клавиатуре, на столе пастель, по дому разлетается яркая цветная пыль. И ищу, я рыщу, мне нужны слова, точные, хлесткие, живые. Я натыкаюсь на них ночью: «Туман грубой вязки». Слова смотрят на меня с экрана монитора.
Я выскакиваю из дома босиком, сбегаю вниз, к устью ручья. Горные реки холодны и беспощадны, я стою в ручье по щиколотку, но ноги немеют до бедер.
Я слышу в голове тихий хрипящий голос:
Я вернулась. Я? Вернулась? Я задыхаюсь от запаха гари и выхлопных газов. Меня слепят фары, витрины, городские огни. Я хожу по грязным улицам, глохну от криков и стонов. Я захлебываюсь истерикой, сочащейся из голосов, из пустых глаз, из застывших лиц.
Люди, люди, люди. Бегут, торопятся, копошатся, возятся, переваривают жизнь в кислую отрыжку, в горькую желчь, в сковывающий страх и холодный стыд. Я опять вся в слезах, крови и вязкой смоле от чужих драм. У меня нет слов, вместо легких у меня жабры.
Я не хочу это чувствовать. Я сжимаю зубы. Он чует мой холодный оскал во сне.
Я смотрю в зеркало. Губы сжатые, скулы острые. Оскал привлекает хищников. Что ж, пусть будет так. Теперь я знаю, как управиться с любым зверем. Мой телефон снова звонит каждый будний день, я снова считаю время через цифры.
