Письмо из прошлого
Стылый октябрьский ветер гнал по двору жёлтые листья, закручивая их в маленькие вихри у подъезда. Андрей стоял у окна, рассеянно помешивая давно остывший кофе. Утро выдалось особенно тяжёлым — снова снилась Лена. Такая живая, тёплая, с лучистыми глазами и любимой привычкой заправлять непослушную прядь за ухо...
— Пап, ты опять не спал? — голос старшей дочери Маши вырвал его из задумчивости.
— Спал, — соврал он, поворачиваясь к дочери. — Просто рано проснулся.
Маша покачала головой, совсем как мать когда-то. В свои шестнадцать она всё больше становилась похожей на Лену — те же движения, те же интонации. Иногда это сходство причиняло почти физическую боль.
— Я завтрак приготовлю, — сказала она, привычно направляясь к плите. — Разбудишь Светку? А то опять проспит.
Младшая дочь спала, свернувшись калачиком и натянув одеяло до самого носа. Андрей присел на край кровати, осторожно коснулся тёплого плеча:
— Светик, вставай, солнышко. В школу пора.
— М-м-м... Пап, ну ещё пять минуточек...
— Нет уж, подъём! — он шутливо стянул одеяло. — Маша там блинчики затеяла.
— А то! Давай, умывайся и за стол.
Глядя, как дочери завтракают, Андрей в который раз поймал себя на мысли, что ему невероятно повезло. Да, уже полгода как нет Лены, но девочки... Они его спасение, его якорь, его смысл жизни. Маша — серьёзная не по годам, взвалившая на себя часть домашних забот. И Светка — солнечный ребёнок, так похожая на...
Звонок в дверь прервал его размышления.
— Я открою! — Света соскочила со стула.
На пороге стояла Валентина Петровна, его тёща. После смерти дочери она почти не появлялась у них, и её внезапный визит не предвещал ничего хорошего.
— Здравствуй, Андрей, — сухо кивнула она. — Нужно поговорить.
— Проходите, — он посторонился, пропуская её в квартиру.
— Бабушка! — Света бросилась обниматься, но Валентина Петровна как-то странно отстранилась, едва обозначив ответные объятия.
— Здравствуй, здравствуй... Маша, увези сестру в школу, мне нужно поговорить с отцом.
Маша настороженно взглянула на отца. Тот едва заметно кивнул:
— Идите, девочки. Не опаздывайте.
Когда входная дверь закрылась, Валентина Петровна достала из сумки конверт:
— Вот, нашла среди вещей Лены. Думаю, тебе стоит это прочесть.
Андрей взял конверт. Почерк жены он узнал сразу:
"Любимый мой, если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Прости меня... Я должна рассказать тебе правду о Свете..."
Строчки плыли перед глазами. Двенадцать лет назад... Командировка... Случайная связь... Беременность...
— Не может быть, — голос охрип. — Вы специально это подстроили.
— Думаешь, я бы стала? — Валентина Петровна горько усмехнулась. — Это письмо я нашла случайно, разбирая её вещи. Лена собиралась рассказать тебе, но не успела. Болезнь...
Андрей опустился на стул, сжимая письмо в руках. Перед глазами пронеслись картины: вот он держит крошечный свёрток в роддоме, вот учит Светку кататься на велосипеде, вот целует разбитую коленку...
— Зачем вы мне это показали? — глухо спросил он.
— Ты имеешь право знать. И я имею право знать, что моя настоящая внучка только Маша. А эта...
— Что "эта"? — Андрей резко встал. — Договаривайте, Валентина Петровна.
— Она чужая, Андрей. Не твоя дочь, не моя внучка. Я не могу больше притворяться.
— Притворяться? — он почувствовал, как внутри поднимается волна гнева. — А эти двенадцать лет? Её первые шаги, первые слова, её рисунки на холодильнике, её "папочка, я тебя люблю" — это всё притворство?
— Но она не твоя! — в голосе тёщи зазвенели истерические нотки. — Не твоя кровь!
— Кровь? — Андрей подошёл к окну, пытаясь справиться с бушующими эмоциями. — Знаете, Валентина Петровна, вы правы. Я имею право знать правду. И теперь я её знаю. Знаю, что моя дочь — самый чистый, самый светлый человечек в моей жизни. И никакие письма, никакие тайны этого не изменят.
— Это вы не понимаете, — он повернулся к тёще. — Свету я вырастил, я учил её ходить, говорить, различать добро и зло. Я вытирал её слёзы, радовался её успехам, не спал ночами, когда она болела. Разве это не делает меня её отцом?
Валентина Петровна поджала губы:
— Что ты собираешься делать?
— Жить дальше. Любить своих дочерей. Обеих.
— Нет. Никогда. И вам запрещаю.
— Не указывай мне! — вспыхнула тёща. — Я имею право...
— Нет, не имеете, — его голос стал жёстким. — Если хоть одно слово об этом услышит Света или Маша, клянусь, вы больше никогда их не увидите. Я запрещу любое общение.
Они стояли друг напротив друга, как дуэлянты. Наконец Валентина Петровна опустила глаза:
— Что ж... Я сказала то, что должна была сказать.
— А я ответил то, что должен был ответить. До свидания, Валентина Петровна.
Когда за тёщей закрылась дверь, Андрей вернулся к окну. Во дворе всё так же кружились жёлтые листья. Письмо жгло руку. Он ещё раз перечитал его, затем решительно разорвал на мелкие кусочки.
— Прости, Лена, — прошептал он. — Но наша Светка никогда не узнает. Слышишь? Никогда.
В кармане завибрировал телефон. "Папочка, я варежки забыла, можешь привезти в школу?" — писала Света.
Андрей улыбнулся, стирая непрошеную слезу:
— Конечно, солнышко. Папа сейчас приедет.
Узы сильнее крови
После разговора с Валентиной Петровной прошла неделя. Андрей внешне оставался прежним, но внутри всё кипело. По ночам он часами смотрел старые фотографии, пытаясь найти в чертах младшей дочери чужие черты. И не находил — Света всегда была просто Светой, его солнышком, его радостью.
— Пап, ты какой-то странный в последнее время, — Маша присела рядом с ним на диван. — Что-то случилось?
— С чего ты взяла? — он попытался улыбнуться.
— Не спишь по ночам, на работе задерживаешься... И на Светку как-то по-особенному смотришь.
У старшей дочери всегда была удивительная способность читать его как открытую книгу. Совсем как у Лены.
— Всё хорошо, дочь. Правда.
Маша помолчала, теребя край футболки:
— Знаешь, я тут думала... Мама бы хотела, чтобы мы были счастливы. Все вместе.
— Мы и есть вместе, — Андрей обнял дочь за плечи.
— А бабушка больше не приходит, — вдруг сказала Маша. — После того разговора. Света скучает.
— Ты слышала наш разговор?
— Нет, — она покачала головой. — Но я же не слепая. Что-то случилось, да?
— Маша, послушай, — он развернул дочь к себе. — Бывают ситуации... сложные ситуации, когда лучше что-то оставить как есть. Понимаешь?
— И из-за мамы тоже, — он вздохнул. — Просто верь мне, хорошо? Я очень люблю вас обеих. Больше жизни.
В этот момент с улицы донеслись крики. Андрей подошёл к окну: Света гоняла во дворе с соседскими детьми. Её светлые волосы мелькали в осеннем солнце золотистым облаком.
— Красивая она у нас, — задумчиво сказала Маша, тоже подходя к окну. — На маму похожа.
Андрей вздрогнул. Да, все всегда говорили, что Света — копия Лены. Теперь он понимал, почему.
— Пап, — Света влетела в квартиру, раскрасневшаяся, счастливая. — Представляешь, меня в школьный спектакль взяли! Главную роль!
— Здорово! — он подхватил дочь на руки, как в детстве, хотя она уже была почти с него ростом. — Какую роль?
— Золушку! Премьера через месяц. Ты придёшь?
— Конечно, приду, солнышко. Обязательно.
— И бабушку позовём? — Света вдруг погрустнела. — Она давно не приходит. Я ей звонила, а она говорит, что занята...
Андрей и Маша переглянулись.
— Знаешь что, — Андрей постарался, чтобы голос звучал беззаботно, — давай устроим семейный вечер? Закажем пиццу, посмотрим кино...
— А можно я выберу фильм? — оживилась Света.
— Конечно! Только не "Титаник", ладно? — он шутливо взмолился. — В сотый раз не выдержу.
— Неправда! Всего в девяносто девятый! — рассмеялась Света. — Ладно, поставлю что-нибудь новенькое.
Когда младшая убежала выбирать фильм, Маша тихо сказала:
— Знаешь, пап... Что бы там ни случилось с бабушкой, главное — мы вместе. Мама бы этого хотела.
Андрей молча обнял дочь. В горле стоял ком.
Вечером они сидели втроём на диване, смотрели какую-то романтическую комедию. Света положила голову ему на плечо и тихонько сопела — уснула на середине фильма. Андрей осторожно гладил её волосы, такие же мягкие и непослушные, как у Лены.
"Знаешь, родная, — мысленно обратился он к жене, — я всё сделаю правильно. Клянусь тебе. Наша девочка никогда не узнает. Никогда не почувствует себя чужой. Потому что она — наша. Моя. И неважно, чья кровь течёт в её жилах. Важно только то, что она — часть моего сердца. Навсегда".
За окном снова закружил ветер, поднимая в воздух жёлтые листья. Где-то далеко послышались раскаты грома — надвигалась гроза. Но здесь, в квартире, было тепло и уютно. Здесь была его семья. Его девочки. Его жизнь.
— Пап, — сонно пробормотала Света, не открывая глаз, — я тебя люблю.
— И я тебя, солнышко. И я тебя.
Настоящая роль
День школьного спектакля выдался на редкость холодным. Андрей сидел в актовом зале, нервно поглядывая на часы. До начала оставалось пятнадцать минут, а Валентина Петровна так и не появилась.
— Может, ещё придёт? — шепнула Маша, словно прочитав его мысли.
Света несколько раз выглядывала из-за кулис, вопросительно глядя на отца. Он ободряюще улыбался, но сердце сжималось от тоски. Как объяснить ребёнку, что родная бабушка вычеркнула её из своей жизни?
Свет в зале погас. Андрей затаил дыхание — его девочка появилась на сцене в скромном сером платье, с растрёпанными волосами. Настоящая Золушка.
— "Говорят, что чудеса случаются..." — голос дочери, чистый и звонкий, разносился по притихшему залу.
Андрей смотрел, как Света играет, и видел в ней не просто школьницу на сцене. Он видел свою дочь — ту, которую учил кататься на велосипеде, которой читал сказки на ночь, чьи разбитые коленки целовал. Неважно, что у них разная кровь. Важно то, что они делили каждый день её жизни — радости и печали, победы и неудачи.
В самый разгар спектакля скрипнула дверь. Андрей обернулся — в проходе стояла Валентина Петровна. Она неуверенно замерла, потом медленно двинулась к их ряду.
— Можно? — одними губами спросила она.
Андрей молча подвинулся, освобождая место.
На сцене Золушка примеряла хрустальную туфельку. Света была так увлечена ролью, что не замечала ничего вокруг. Её глаза сияли, щёки разрумянились — точь-в-точь как у Лены, когда та волновалась.
— Господи, — вдруг тихо всхлипнула Валентина Петровна, — как же она на Леночку похожа...
Андрей искоса взглянул на тёщу — по её щекам текли слёзы.
— Я ведь правда её люблю, — прошептала она. — Просто... когда узнала... будто предательство почувствовала. Не её — Лены. А теперь смотрю и понимаю — глупая я. Старая и глупая.
— Главное, что поняли, — так же тихо ответил Андрей.
Когда представление закончилось и Света выбежала к ним с охапкой цветов, Валентина Петровна шагнула вперёд:
— Солнышко моё... Прости бабушку. Прости, что не приходила.
— Бабуля! — Света бросилась её обнимать, роняя цветы. — Ты пришла! А я так боялась, что ты не придёшь!
— Как я могла пропустить твой триумф? — Валентина Петровна прижимала внучку к себе, и в её глазах стояли слёзы. — Ты у нас настоящая артистка!
Позже, когда они всей семьёй сидели в кафе, празднуя успех спектакля, Валентина Петровна наклонилась к зятю:
— Знаешь, Андрей... Ты был прав. Абсолютно прав. Она — наша девочка. И неважно, что там написано в письмах и анализах крови.
— Я рад, что вы это поняли, — он накрыл её руку своей. — Лена бы этого хотела.
— Да, — кивнула Валентина Петровна, глядя, как внучки о чём-то шепчутся, склонив головы. — Лена всегда умела любить. По-настоящему. И вас этому научила.
А Света, словно почувствовав их взгляды, подняла голову и улыбнулась — солнечно, светло, как умела только она. И в этой улыбке было всё: любовь, доверие, счастье.
И Андрей понял — они справились. Сохранили главное. Ведь настоящая семья — это не та, что связана узами крови. Это та, что связана узами любви. Той самой любви, что сильнее любых тайн, любых испытаний, самой смерти.
Дорогие читатели, а что для вас значит быть настоящими родителями? Что важнее — голос крови или зов сердца?
