— Что? — Переспросил Джим, усмехнувшись. — Куда делся мозг? На фига нам эта жижа? Какая разница? Что значит «убил»? Что ты несешь? Мозг – это просто орган. Когда тебе удалили поджелудочную железу, ты ведь не спрашивала, где она. Наверное, выкинули в мусор, утилизировали, не знаю. Не сходи с ума.
Да, Джим произносил все это, отчеканивая каждое слово. И нет, он не верил ничему из того, что говорил. Он ни за что не признается в этом жене, особенно сейчас. Но все время с момента, как он увидел сына после операции, и узнал, что ему заменили мозг, он твердил себе только одно:
Муж поднялся с места, его взгляд стал тяжёлым, но он не был ни злым, ни растерянным. Он просто смотрел на жену с каким-то холодным пониманием.
— Эмили, — тихо сказал он, подходя ближе. — Он жив. Он с нами. Он лучше, чем был. Ты не понимаешь... этого нельзя изменить. Это наш мальчик. Теперь он не просто может мыслить, он будет лучшим из всех своих ровесников. Мальчишки во дворе больше не смогут задирать его, издеваться над ним. Нам не придется до конца своих дней вытирать его задницу! Понимаешь, о чем я?
Он обнял ее обмякшее тело. Эмили глядела в пол. По ее щекам текли слезы. Джим почувствовал, что сам хочет разрыдаться, но сдержался. Слезы сейчас свидетельствовали бы о том, что он признает за собой ошибку. И тогда она, возможно, впадет в еще большую панику. Ее убежденность в том, что Джим совершил ошибку – это пол беды. Но если он признает ее, могло быть намного хуже.
— Ты сможешь вернуться на свою любимую работу, — шептал он ей, не переставая целовать. — В наш дом вновь вернется Солнце. Мы, сможем вновь гулять в парке вдвоем. Вдвоем, понимаешь?! Не втроем, когда постоянно приходится удерживать его, чтобы вдруг не выбежал на дорогу. А вдвоем! Я восемь лет не гулял с тобой в парке, только с тобой! Пять лет я не могу заниматься с тобой любовью так же расслабленно, как раньше. Постоянно думаешь, а все ли с ним хорошо там, в соседней комнате. Нет ли очередного приступа! Сидишь на своей работе, но ты не работе. Ты думаешь о нем. Отдыхаешь дома, но ты не отдыхаешь. Ты думаешь, черт возьми, о нем! Я хочу думать о чем-то еще, кроме как о здоровье сына! Я хочу жить!
Джим уже не шептал. Он орал эти слова в уши своей жены. Она, казалось, не слышала ничего. Или, напротив, услышала слишком много.
Вдруг они увидели на пороге своего сына.
— Мама, все хорошо? — Спросил он, держа в руке нож. — Или папа тебя обижает?
Глава 7. Монолог мальчика с ножом.
Джим подошел к сыну и прошептал:
— Да, я обидел маму, сынок. Я очень много и долго обижал маму. Все, что происходит с нами сейчас, это наказание Господа. Я натворил так много плохого в свое время.
— Я понимаю, что Бог наказывает людей за их грехи, — произнес Дэнни. В этот раз он не отчеканивал слова, как робот, а говорил тихим и спокойным, но при этом звонким, свойственным только ребенку, голосом. — И я прекрасно понимаю то, о чем ты говоришь. Я слышу боль и раскаяние в твоих словах. Но я так же вижу элементы слабой личности в твоем поведении.
Ты, как маятник, качающийся от одной крайности к другой. То поцелуи, то крики, то слезы, то улыбки. Такое поведение крайне отрицательно сказывается на настроении мамы. Девушка и без того – создание не простое. Они более слабы, больше подвержены перепадам настроения. А тут еще и болезнь сына. Зачем добавлять к ее страданиям свои разрушительные элементы характера? Тебе не надоело постоянно жалеть себя? Я слышал каждое твое слово. И там только и дело, что «Я». Да, ты говоришь, что она сможет работать, что вы сможете гулять в парке. Но разве ты не понимаешь, что сейчас ей нужно слышать вовсе не это?
Она лишь хочет знать, откуда взялся шрам на моей голове. Но даже рассказав ей правду, тебе не хватает сил постараться ее успокоить. Какое убожество! Папа, нельзя же так, в конце то концов! Пора стать мужчиной. Возьми себя наконец в руки!
Мальчик прошел в центр комнаты, сел рядом с матерью и обнял ее.
Эмили и Джим слушали, раскрыв рот. Они еле сохраняли рассудок. Слишком большой контраст. Еще месяц назад он не понимал ничего, а теперь слишком много.
Дэнни нежно поцеловал маму в щеку и глядя ей в глаза произнес:
— Мамочка, я не робот. Я – человек. Мне заменили лишь часть мозга. Способ операции остается целиком на усмотрение врача, это написано в контракте, который вы прочли, судя по всему, невнимательно. Да, я понимаю, что говорю не как ребенок. Но я – твой сын. Теперь я такой, и вам надо с этим смириться. Или…
Тут он посмотрел на отца и произнес:
— Или вы можете приехать в клинику и попросить вернуть меня в прежнее состояние. Мой мозг никуда не выкинули, как отец изволил предположить. Его оставляют на случай, если родители передумают. Он лежит у них целый год. Так что у вас еще есть время подумать. А теперь…
Тут он посмотрел на свой нож, в котором мама увидела его отражение. Немного искаженное. Будто из другой реальности. Эмили увидела это и вздрогнула.
— Теперь я пойду нарежу себе салат. Я проголодался.
Он прошел мимо отца, который не решился даже сдвинуться с места. Того, кто прошел в шаге от него, он более не считал своим сыном. По крайней мере, в ту минуту. Нет, это было какое-то умное говорящее странное существо.
Ночь наступила тихо, но эта тишина казалась тяжёлой, как груз, висящий над домом. Джим сидел в темноте, не в силах уснуть. Всё внутри него разрывалось на части, хаотичные мысли сменяли одна другую. Слова мальчика звенели в голове, как удары колокола, от которых не укрыться. Будто кто-то намеренно вставил их в него.
Его взгляд задержался на тёмной фигуре жены, лежащей на кровати рядом. Впервые за долгое время Эмили пришла в комнату и легла с ним. Она спала, крепко и безмятежно. На ее лице была улыбка.
— Уж не ты ли сама все это устроила? Не ты ли настроила эти рекламы на стене так, чтобы я видел их каждый день в нужный момент? — Обратился он к ней тихим голосом.
Джим в ту ночь не уснул и с отвращением откинул от себя стройную руку жены. Но ей, спящей в блаженстве, это было абсолютно безразлично.
Глава 8. Никогда не обсуждайте важные темы с утра.
— Ты все тщательно спланировала! Потом разыграла спектакль с переживаниями, чтобы отвести подозрения. Тем самым ты заполучила себе сильного адвоката и судью в лице сына. Твое оружие против меня. Твое наказание мне за годы мучений… И ведь знала, что я ничего не смогу поделать с ним, потому что это мой сын. Ты все продумала. Гениально, ничего не скажешь. Еще и за мои деньги…
Именно вот так мы врываемся в эту беседу, прямо посередине неприятного разговора. Джим с утра устроил жене разбор полетов. Он не спал всю ночь. Все думал о том, что произошло, и высказал ей все свои сумбурные мысли относительно того, что произошло с их сыном.
Эмили держалась за голову, не в силах выслушивать этот бред. Она готовила завтрак для своего мужа. Но бросила почти готовое блюдо в мусорную корзину, злясь на то его слова.
Услышав вчера монолог своего сына, а главное увидев, как он смотрит на нее, ее материнское сердце наполнилось такой любовью, что она полностью пересмотрела свое отношение. Это был ее сын. Господь вернул ей его мальчика. Он услышал ее молитвы. Да, муж ее в самом деле уже кардинально отличался от того негодяя, каким он был прежде. Да, она не ушла от него и говорила, что все простила. Но душевные раны не так легко зарубцовываются. Каждый день все эти годы, видя состояние сына, она винила в этом мужа.
Это он был виновен в его отсталости! В этом у нее не было абсолютно никаких сомнений. Конечно, она и сама вела себя ужасно глупо. Как можно было оставаться жить с этим идиотом. Он бил ее, унижал, пил, принимал наркотики, а она все прощала. Потом она забеременела, надеясь, что теперь все изменится.
Джим, узнав о том, что у них будет ребенок, плакал и лежал у ее ног, целуя их и прося прощения за все. Он клялся, что теперь все будет иначе. Она верила. Но все стало только хуже.
Однако, когда они узнали о диагнозе Дэнни, Эмили неожиданно для себя открыла, что муж ее стал меняться. Он стал работать над собой. За пять лет Джим стал совершенно другой личностью.
Каждый день – холодный душ, пробежка, тяжелые веса, только здоровая пища, лечь и встать вовремя, книги, прорабатывание травм с психологом – и вот, это уже совершенно другой человек.
Тем не менее, не все так просто. И при определенных стрессовых ситуациях человек может разом разрушить все, что строил годами. Джим был на пороге этого в то утро.
Он начал высказывать все, что накопилось. Вновь скатился на оскорбления, потом крики. И вот он уже надвигается на жену и заносит над ней руку. Как вдруг он что-то почувствовал.
Он осознал это не сразу. Лишь когда лежал на полу и услышал крики жены, Джим понял –в тот самый момент, когда он хотел ударить ее, его сын подкрался сзади и всадил ему в спину нож.
Он понимал, что уже не встанет. Кровь медленно вытекала из его спины. Взгляд его был полон ужаса и непонимания.
— Сынок, что ты сделал? — прошептал он.
— Ты больше не будешь бить мою маму, — ответил Дэнни, держа в руке нож.
Когда всё закончилось, комната погрузилась в звенящую тишину. Эмили тяжело дышала, стоя над безжизненным телом. Она не чувствовала ничего. Только опустошение. Она смотрела то на сына, то на мужа. Через минуту она лишилась чувств и упала.
Глава 9. CTRL+Z
Эмили пришла себя только на следующий день. У нее была лихорадка. Всю ночь она была в бреду. Она кричала и была не в себе. Кто-то ухаживал за ней, вытирал лоб, проверял температуру, менял простынь.
Когда утром она пришла в себя и увидела сидящего перед ней Дэнни, она плохо различала реальность от сна. На секунду ей показалось, что все это был кошмар. Сейчас ее муж войдет в ее комнату и обнимет ее, и все будет как прежде, только со здоровым сыном.
— Дэнни, — тихо сказала она, обращаясь к сыну, сидящему на полу рядом с ее кроватью. Её голос был едва слышен, как шёпот. — Дэнни, сынок, где папа?
Он смотрел на неё, молча. Она не могла понять, что происходит в его голове, если там вообще осталось что-то человеческое. Сын не отвечал ей. Она хотела затрясти его, закричать. Но не было сил.
— Милый, — жалобно прошептала она. — Пожалуйста, не мучай меня своим молчанием. Ответь мне. Где папа?
— Умоляю… Я не в силах вспомнить.
— Он вам не ответит, дорогая, — Произнес мужчина, медленными шагами вошедший в комнату.
Эмили вздрогнула. Она сразу узнала доктора Шерридана, который делал операцию их сыну. Его лицо часто мелькало на экранах стен их комнат.
— Простите, что пришел без приглашения. Но это моя обязанность – навещать больных в случае экстренных ситуаций. Сейчас я поясню вам, в чем дело.
Он присел около кровати. Дэнни оставался сидеть у его ног, не поднимая головы.
— В случае, если операция по пересадке мозга дает побочный эффект, как произошло в вашем случае, мы обязаны вызвать полицию и приехать сами. Вчера ночью в вашем доме было полно людей. Да и сейчас внизу еще есть пара полицейских. Так вот, в вашем случае мы обязаны провести процедуру «CTRL+Z».
— CTRL+Z? Что вы несете, доктор? — Прошептала Эмили, с ужасом глядя на сына.
Она боялась ответа и уже догадывалась, что он означает.
Доктор посмеялся и продолжил мягким голосом:
— Да, простите. Это из прошлого. Когда мы еще пользовались клавиатурой, чтобы ввести текст в компьютер. Помните такое? Ваши родители точно застали это время, а вы, скорее всего, не видели их. Стало быть, может, и не знаете, что это такое.
— Динозавров я тоже не видела, доктор Шерридан. Но знаю, что они есть, — с раздражением произнесла Эмили, держа свою голову. Она разрывалась от боли.
Доктор опять засмеялся. Смех этот становился для нее невыносимым. Еще немного, и она воткнет в него вилку, лежащую рядом с ней.
— Понял вас. Ну, в общем, вы знаете, что это сочетание клавиш на клавиатуре означало банальное и простое слово – «отмена»? Это мы и проделали с вашим сыном. Деньги возвращены на счет вашего мужа. Вам может показаться странным, что мы так быстро, за одну ночь, произвели процедуру отмены. Но если подумать, в этом нет ничего удивительного. Так ведь и раньше было – одной кнопкой отменяешь действие, на создание которого ушло много времени!
Эмили ухватилась за вилку.
— Доктор, я прошу вас, перестаньте смеяться. У меня очень болит голова. К тому же меня злит, что вы абсолютно не понимаете, где ваш ублюдский смех уместен, а где нет.
Мистер Шерридан хотел было вновь засмеяться, но вдруг стал серьезен, словно королевский шут, который смешит публику, но в душе часто скрывает глубину и грусть.
— В общем, мы регенерировали мозг вашего сына простой инъекцией. Теперь он такой же, какой был до операции. Шрамы на его голове исчезнут через полгода. Не отчаивайтесь. Возвращайтесь к прежней жизни, насколько это возможно. Пробуйте другие методы его лечения, и может, однажды, ваш мальчик вновь назовет вас мамой.
Он уже собирался уходить, как Эмили вдруг вспомнила его слова и обратилась к нему, слегка приподнимаясь не постели:
— Вы сказали, что деньги за операцию будут возвращены на счет моего мужа.
— Но зачем возвращать деньги на счет умершего человека?
Опять смех. Но в этот раз он не злил Эмили, а придал надежду.
— Ваш муж жив! Он в больнице. Его выпишут через месяц.
Глава 10. Цветы в лавке
Жизнь Эмили и Джима текла в редком и долгожданном спокойствии. Они оставили все обиды позади, пройдя долгий путь исцеления своих ран и обретя истинное понимание друг друга. Травмы ушли, сменившись теплом и поддержкой, которые теперь связывали их еще крепче.
Маленький Дэнни начал подавать первые, пусть едва заметные, но вдохновляющие признаки осознания. Порой он тихо произносил отдельные слоги, и эти звуки отзывались в сердцах родителей, как долгожданная мелодия надежды. Счастье вернулось в их дом вместе с этим проблеском чуда.
О, ты, читающий эти строки, думаешь, что так не бывает? Или ты, напротив, из тех, кто знает, что все в руках Господа? Что он способен исцелять сердца. Он – Тот, кто способен на всякую вещь.
Кто ты, по ту сторону экрана или листа? Как ты смотришь на свою жизнь? Веришь ли ты в Бога? Или для тебя всё это сказки? А если веришь, то используешь ли ты систему, проповедуемую этой верой? Или ты просто говоришь: «Да, Господь есть, но я буду делать всё, что захочу»?
Не знаю, кто ты. Но молю тебя – задумайся. Зачем молю? Может, для того, чтобы мир стал лучше. А зачем автору, чтоб мир стал лучше? Может, потому что он хочет, чтобы мир был менее жесток к отстающим детям? В частности, к его старшему сыну, который все еще не говорит, пока он пишет эти строки, хотя давно должен говорить… Кому должен? Привычному укладу жизни?
Сын мой, сердце мое разрывается от мысли, что ты, в отличие от героя этой истории, никогда не заговоришь. Но данный рассказ натолкнул меня на мысль – ты ведь в любом случае заговоришь! Не в этой жизни, так в следующей. И тогда, когда мы встретимся по ту сторону реальности, возможно, ты скажешь мне:
– Отец, ты жалел меня всю свою жизнь. Но она пролетела, словно миг. Господь сжалился надо мной и лишил меня возможности говорить при жизни. Таким образом я избежал зла, приносимого языком. Теперь же я блаженствую во благе. А ты… ты имел возможность говорить и мыслить. И наговорил за свою жизнь много ужасного. Что же теперь, папа? Кого из нас надо жалеть больше?
И в этих его словах, конечно, не будет злорадства… Ему будет жаль меня, так же сильно, как мне было жаль его при жизни.
Но вернемся к нашим героям и завершим эту историю… Каждое утро отец с сыном, Джим и Дэнни, выходили на пробежку, наслаждаясь утренней свежестью и ритмом тихих шагов. Это стало их маленькой традицией — ритуалом, наполненным смыслом, словно доказательство их обновленного счастья.
Однажды, после особенно долгого забега, Дэнни остановился, его взгляд был наполнен детской любознательностью, но казался куда более глубоким, чем прежде. Он тихо посмотрел на отца и спросил:
— Пап, а мы когда-нибудь расскажем маме правду?
Джим, смеясь, посмотрел на сына и пошутил:
— Какую правду, сынок? Осторожно, ветка.
Но Дэнни продолжил с такой серьезностью, что улыбка исчезла с лица отца:
— Ну, о том, что мне не делали никакую отмену… Что я умею разговаривать. Что мы с доктором Шерриданом специально все это придумали, чтобы мама поверила в нашу новую легенду. Что весь этот год я искусно притворяюсь, будто научился понимать и произносить слоги лишь благодаря её лечению. И еще про тебя...
Джим, слегка насторожившись, тихо спросил:
— Ну, да. Что тебе тоже сделали пересадку мозга в той же клинике. И что прошлый ты бы умер в тот день, если бы я не вызвал доктора сразу после того, как всадил в тебя нож и мама потеряла сознание?
Они остановились, пытаясь восстановить дыхание после долгой пробежки. Джим посмотрел на сына с неподдельной теплотой и, обняв его, сказал:
– Правда, – словно богатство, – не каждому во благо. Мы обязательно всё расскажем маме, когда она будет готова, сынок. Если она когда-нибудь будет к такому готова… А теперь давай купим ей цветы вон в той лавке?
– Так они же искусственные!
– Это не значит, что они не живые…
