8.
Мэр стучал по столу так, будто хотел разломить его надвое, а-ля лысый боец из монастыря Шаолинь.
— Чё это за херня творится в моем городе, ты! Как там тебя!
Фольклорист опустила глаза и рассматривала носок сапога, таким мэра она еще не видела. Вот тебе и интеллигенция, белая кость — верещит как свинья под ножиком. Не видит перед собой даму, видит только того, кто не справился с заданием и принес проблемы в его уютный кабинетик.
— Ты мужик вообще или баба? Как к тебе обращаться хоть? А вообще мне похеру Фольклорист ты или Баянист! Какого хрена творится вообще? Что за резня на заправке?
— Называйте меня Госпожа.
— Да толстого тебе в рот, Госпожа, бля! Я спрашиваю, что за херня за городом произошла.
— Нечистый, которого называют Морозом, дедом Морозом, дедушкой, Зимой — по всякому, вошел на заправку с двумя подручными и убил там всех, включая женщин. Я подробности не знаю, меня туда не пустили, я ведь звонила.
— Звонила, звонила, — мэр сел за стол и рукой смел осколки разбитой в гневе чашки на пол. — Там ОКН влезли по самые помидоры и никого не пускают, все под их контролем, хрен поймешь, что происходит. Ты ведь с ними повязана! Набери — узнай!
Фольклорист пожала плечами, и мэр по клоунски передразнил ее:
— Че? Не скажут? Не такая уж ты и крутая, как хочешь показать. ОКН не в хрен тебя не ставят, дорогуша. Теперь второе, сядь!
Она послушно села на стульчик напротив и положила ногу на ногу. Мэр презрительно хмыкнул и нажал кнопку коммутатора.
— Галя, принеси-ка мне ту газету с рекламой.
В ожидании он молчал и злобно рассматривал гостью, а она безразлично смотрела в окно, там где снежинки бились за свое место на стекле. Процокала каблуками высокая секретарша и газета легла на стол. Через мгновение мэр швырнул ее в лицо Фольклористу и орал: «Прочти! Что там! Объясни мне что это за херня!» Секретарша быстро и бесшумно закрыла дверь за собой.
Фольклорист поймала газету и не открывая положила на колени. Дождалась пока начальство успокоится и наконец ответила, тихо и спокойно, хотя с удовольствием вспорола бы жирному горло от уха до уха.
— Спектакль. Посвященный событиям произошедшим в тот день на автозаправке номер тринадцать. Хорошая бизнес идея, хоть и рискованная.
Ненавистью вырабатываемой мером следующие пять минут можно было поджечь кирпичное здание. Он орал так, что дрожали двери и секретарша сломала ноготь, а этажом ниже лопнул кулер. Мэр верещал про свои неуверенные позиции и про грядущие выборы. Он говорил (орал) что из-за таких сучар вся идея Улья может превратиться в пшик. Ненависть между людьми и нечистыми растет в геометрической прогрессии, а этот гребаный спектакль может вызвать ебаный взрыв, который разнесет полгорода. А виновата во всем этом будет тупая сучка Фольклористка и он пойдет в тюрьму вместе с ней. Он орал, что если его не переизберут, то больше никто не поддержит ее дебильные идеи насчет сосуществования, паразитизма, симбиоза и прочей псевдо-научной херни. Их просто всех уничтожат ударом гребаной ракеты. На этих словах Фольклорист моргнула, не выдержала. Мер упал лицом на стол и выдохнул. Теперь он был спокоен, кровь из носа растекалась по дереву стола и успокаивала.
— Нужно найти Мороза, — прошептал он.
— Да, — сказала Фольклористка.
— Нужно казнить его на Рынке. Публично. Показательно жестоко.
— Да.
— С применением серебра.
Фольклорист промолчала. Она думала. Мэр покорно ждал и украдкой пальцем вытирал кровь из ноздри, не поднимая головы.
— Но для начала нужно сходить в театр.
Мэр рыча начал поднимать голову, пуская кровавые пузыри из носа.
— Надо, — сказал Фольклорист — Хочу подробностей.
9.
Касьян ждал её у кабинета. Слова не сказал пока она не закрыла массивные двери и не отошла в глубины коридора. Только потом он пристроился рядом и шепнул на ходу:
— Ну что там?
— Не твое дело, — она отрезала резко и нагло, даже не остановившись. Касьян покраснел, но продолжал бежать, а точнее семенить за ней. Да, настолько быстро удалялся Фольклорист от двери из-за которой доносились страшные крики. Впереди, метрах в десяти уборщик согнувшись рылся в своих ведрах, щетках, швабрах, порошках — наверное искал что-то.
— Я слышал кое-что. Думаю, что нам нужно временно объединиться, чтобы поймать банду Мороза. Как вам такая идея? Это в наших интересах найти его быстро и желательно больше не допустить жертв. А как говорится две головы лучше чем одна.
Фольклористка вдруг так резко остановилась, что Касьян проскочил на пару шагов вперед и был вынужден вернуться. Они стояли почти напротив перепуганного уборщика, который сжался в маленький незаметный комочек и изо всех сил старался быть незаметным, когда Касьяна схватили за шиворот, как паршивую собаку.
— Слушай меня внимательно, нечистый.
Она смотрела ему в глаза, но Касьян не отвел взгляд, он умел держать удар.
— Фольклорист никогда ни с кем не объединяется. Если ты мне будешь нужен — я тебе прикажу явиться куда мне нужно и ты явишься. Если я скажу принести с собой упаковку семейных трусов ты принесешь трусы, а не носки. Если я скажу привести с собой нечисть ты ее приведешь. Если я скажу думать ты будешь пытаться ворочать своими нечистыми шариками, если не скажу — не будешь. Никакой инициативы и самодеятельности, это ясно?
Он промолчал и еле заметно кивнул. Уборщик наставил ухо так, что оно заострилось как у эльфа из книжки. Замер и напрягся, забывая даже делать занятый вид. Не успеет Касьян выйти из здания мэрии, когда нечистые по всему городу будут знать, как его унизил Фольклорист, как он пресмыкался и как предательски дрожал его голос. Фольклорист улыбнулась легко, краешком губ и повторила медленно нарочито громко и растягивая слова, как жевательную резинку.
— Это ясно? Отвечай слуга!
— Ясно, — прошипел Касьян и почувствовал что краснеет, впервые наверное за сто лет. На его белой почти мертвецкой чистоты коже отражались красные пятна очень ярко. А как пылал жар внутри смущенной башки, не знает никто — даже подслушивающий нечистый.
— За мной не идти. Не хочу чтобы меня ассоциировали как подружку нечистого. Я подумаю как дальше быть и если ты мне понадобишься — вызову. Если понадобится кто-то другой вызову его. Вы мне все на одно лицо. Вот например его позову, если понадобится.
И она небрежно кивнула в сторону уборщика. Невзрачный очкарик задрожал как будто пронизывающий холодный ветер забрался ему под рубашку и гулял там как по Парижу. Еще сильнее дрожать было невозможно, но у него получилось когда Касьян обратил внимание на него. Две пары жестоких глаз скрестились на ни в чем не виноватом уборщике. «Убивать будут медленно», — подумалось ему.
— Это хоть тебе ясно?
— Ясно и понятно, — ответил Касьян, разглядывая дрожащую спину.
— Тогда я пойду? — издевался Фольклорист.
— Иди, — ответил он и сам испугался своей наглости.
— Ну пока?
— До свидания.
— До завтра.
Фольклорист зашагала не оглядываясь, только каблучки цокали звонко по полу. Прошла к лифту, нажала кнопку вызова и не дожидаясь приезда кабины зашагала вниз по ступенькам. Ох уж это слово «шагала», кажется оно не совсем идеально подходит для обозначения этой наполовину изящно-хрупко женской, наполовину грозной-мужской походки, но так вот ее обозначил Касьян Ученый, словарный запас у него был слабенький.
Уборщик сглотнул и звук прозвучал необычайно громко, как для повседневной жизни. Или это страх увеличил громкость в ушах парня, но Касьян услышал и обернулся. Фольклорист исчезла, как и звуки ее шагов. Они остались вдвоем.
— Не бойся, — сказал Касьян почти ласково, он внимательно разглядывал собеседника не пытаясь приблизиться, подать руку, ударить, уйти. Ничего. Никакой реакции просто стоял недвижимо. — Не смей дрожать и повернись ко мне лицом, когда с тобой разговаривает старший.
Медленно, очень медленно уборщик обернулся, но дрожать не перестал. Это было не в его силах, поджилки тряслись, как туго натянутые провода и рот наполнился слюной. Мягкий голос Касьяна не успокаивал его, а наоборот вдавливал в землю. Прижимал со всей силы, давил на затылок, прижимал ступни к бетону, а сдвоенный прицел глаз прожигал лазером.
— В карты играешь?
Вопрос был неожиданным, но ожидаемым. Все знали Уборщика и что с ним играть не стоит.
— Нет. Вы же знаете.
— Это хорошо. Обманывать сейчас не лучшее время. Люди обидчивые стали, особенно на наших.
Он замолчал и прищурился.
— Ты почему моргнул? Не считаешь меня своим?
— Считаю, конечно, — ответил уборщик, но глаза не поднял, только быстро глянул украдкой.
— Я знаю, — сказал Касьян. — я всё прекрасно знаю. Касьян Мудрый далеко не дурак. Всё понимаю, но принять не могу. Я ваш. И ничего вы с этим не сделаете. Пока.
Он развернулся и привычным жестом заложив руки за спину пошел к лифту, который как раз открылся и как будто ждал его.
— Мудак, — прошептал уборщик, он прекрасно видел что держал Касьян в кармане и как сильно его руки хотел вырвать нож на свободу. И резать, резать, резать чтобы напившись крови успокоиться наконец. Но Касьян сдержался. И разжал пальцы. Уборщик всё это прекрасно видел. Чудо-зрение, его дар, не даст спрятать ничего.
— Я все слышу! — не оборачиваясь провозгласил Касьян. — У кого-то рентгеновское зрение, а у меня слух!
Он шагнул в кабину лифта, отражаясь со всех ракурсов в зеркальных его стенках развернулся на каблуках и подмигнул, улыбаясь. Дверцы закрылись и кабина полетела на первый этаж.
Уборщик облегчённо выдохнул и выпрямился. Обернулся к ведру в которое собирал макулатуру, обычно прочитанные газеты. Быстро просканировал и нашел ту, что его заинтересовала. Из-за неё он и задержался и чуть не попал в неприятности.
Достал, тряхнул чтобы расправить и долго смотрел на главную страницу. Его привлекло рекламное объявление.
10
«Иваныч!» — кричит взъерошенный красномордый здоровяк в дорогом костюме. У него красные воспаленные глаза, запах кофе изо рта, кофейные чашечки по всему кабинету и дрожащие от усталости руки, хотя физически он в жизни и года не работал. «Интеллигенция, — как говорила мамаша когда была под шофе — Директор театра, твою мать. Слоновая кость!»
— Чего? — отвечают из соседнего кабинета. Они перекрикиваются так уже больше суток, вставать не хочется даже ради перекуров. Курят просто в кабинетах, секретарши заходят проверить не заснули начальники с сигаретами в зубах случайно и не начался ли уже пожар?
— Иваныч! Зайди!
— Чего тебе, Николаич?
— Зайди говорю! Директор я или кто?
— Так я уже и не знаю. Голова не варит, загонял ты меня Николаич со своей премьерой!
— Не слушаешься? Без премии в следующем месяце!
— Да я тебя не боюсь, Николаич! Лишай! Я пойду в районный, меня давно звали!
— Сам ты лишай! А точнее змея, которую лично вскормил! На улице буквально нашёл, в техникуме засраном! Пригрел, вырастил, обучил и карьеру построил, а ты в «районный»! Сейчас я Петровича наберу, будет тебе и районный и междугородний!
— Эй, ну Николаич не нервничай!
Шаги уже хлопали по коридору, но не быстро. Идти тут было пару шагов. В кабинет заглянул Иваныч, полная противоположность директору. Высокий, черноволосый, мускулистый и с приятной улыбкой. Куда уж там здоровяку с одышкой и постоянно красным лицом.
— Я тебе дам не нервничай. У меня сердце, а ты шуточки решил шутить? Щас как позвоню, да как наберу.
— Николаич, по делу давай, чего случилось? Как торговля? Все билеты продал?
Директор вздохнул и грустно кивнул:
— Все, друг. На месяц вперед. Мне даже немного страшно какое болото мы растормошили. У нас ведь не кинотеатр с порнухой, к нам интеллигенция ходит, да богачи жен выгуливают, а тут прямо аншлаг, даже среди нечистых. Ох, боюсь я.
Иваныч прикрыл за собой дверь и зевая, подкатил стул к стене и уселся с серьезным лицом.
— Не вздыхай так протяжно. Чего боишься?
— Да боюсь за бизнес свой. Слишком много будет разнообразных ингредиентов в моем компоте. Как бы кастрюля не лопнула.
— Это да, — без тени шутки согласился Иваныч. — Замес может начаться в любой день. Нечистые тоже кредитов за билеты отвалили немало. Придут и те и другие одновременно. Каждый со своей ненавистью, как с чемоданчиком чистого зла. А я ведь говорил тебе сделай отдельные залы для нечистых. Или хотя бы отдельные сеансы.
— Но я, — замялся директор и почесал стремительно багровевшую лысину, — это ведь как в старые времена. С неграми. Нельзя так.
— Вот и мучайся теперь. Кредиты ослепили и оглушили тебя, так что друзей не слушал. Отвали денег полицейским, а лучше молодцам из ОКН. Пусть дежурят на всех сеансах. Много потеряешь, но не настолько много как можешь, если не будешь контролировать нашего двуглавого гостя.
Они помолчали. Директор выудил из стола две кружки, упаковку кофе и сахар в кубиках. Протер глаза и пошел ставить чайник. Долго думал, потом разливал кипяток и мешал ложечкой порции бодрящей вкуснятины. На них уже кофе не действовал, но нужно было что-то в себя заливать, чтобы не спать.
— Красиво ты говоришь режиссер. Подбил меня на эту постановку, «я сам все сделаю, пьеса есть, актеров найду и сам поставлю её, ты только деньги считай… А сам в кусты?
Иваныч посмотрел на часы, через два часа — генеральная репетиция, скоро начнут сходиться актеры и даже авторы придут посмотреть инкогнито.
— Я обещал тебе аншлаг, Николаич? Получи и распишись. А решать проблему уже твоя работа, не моя. Говорю, дай денег этим малолеткам, пусть крутятся рядом и нечистых не трогают — следят за порядком и всё пройдет мирно.
Директор мрачно пил свой кофе и много думал.
11.
— С ним все будет нормально? — банальная фраза звучит совсем не глупо, когда мать спрашивает о своем больном ребенке. Женщине в белом приходится отвечать на таком же уровне.
— С вашим мальчиком теперь всё будет хорошо. Плохая болезнь больше не вернется, я вложила достаточно энергии в лечение. Пусть отсыпается, не мешайте ему отдыхать.
Банальные фразы они перекидывались ими как мячиком в пионерболе, в то время когда отец ребенка тяжело дышал в углу и старался не смотреть на молодую ведьму. Он очень не любил нечистых и это еще мягко сказано. Когда он был тонкогубым школьником они с друзьями издевались над слабыми младшаками и обычно под град издевательств попадали именно „необычные“ дети. Одаренные, со способностями, с отклонениями, странные, потусторонние — как их только не называли пока не устоялось одно устойчивое название-”нечистые».
Теперь нечистая приходила лечить сына и отец был вынужден принять помощь, хоть и со всей человеческой ненавистью. Но показывать свое отношение к ней он не мог — мало что она может сделать своими пасами с его мальчиком.
— Спасибо вам, — чуть не плачет жена. Как стыдно, так вести себя с нечистой, но бабы глупые и эмоциональные. — Спасибо, родная. Я вижу как он расцвёл, оживал на глазах, с каждым разом как ты приходила, с каждым днем. Чем я могу расплатиться с тобой? Сколько хватит кредитов?
Женщина в белом улыбается и качает головой.
— Разве можно оценить в кредитах жизнь ребенка? Оставьте их себе, мне ничего не нужно.
Счастливая мать продолжает благодарить спасительницу и та отступает к двери, улыбаясь. Отец ребенка краснеет, но когда спасительница смотрит на него — улыбается.
— До свидания.
— До свидания, — говорит он, скрипя зубами. — Стой. Постойте секундочку, послушайте.
— Да? — она удивленно останавливается. Этот мужчина. Он никогда, почти никогда не говорил с ней. Он только сидел в стороне, только открывал дверь, когда она приходила и удалялся в соседнюю комнату. Он только сверкал глазами и односложно общался с женой, а сней почти никогда. И сейчас он решил поговорить?
— Я хотел бы отблагодарить вас.
Она думает о деньгах и смущенно качает головой.
— Мне ничего не нужно. Спасибо. До свидания.
— Стой!
Она останавливается. Интересная смесь настроений в его голосе: ярость, стыд, просьба, унижение, гордость, благодарность. И все это прозвучало в одном слове. Как интересно и как жутко.
— Да?
Он мнется как девочка только что потерявшая хвост и вышедшая первый раз из моря на сушу. Он не смотрит ей в глаза и пытается что-то сказать.
— С вашим сыном теперь все будет хорошо. Я обещаю.
Он чуть не плачет от бессилия и тихо шепчет «Спасибо». А потом добавляет: «Больше не приходи к нам. Это теперь опасно. Как для тебя, так и для нас. Времена настали злые. Много ненависти на улицах. Остерегайся ходить сама по улицам. Да и спутник тебя не спасет, только двое пострадаете».
— Что происходит? — спрашивает нечистая, — Кого я должна бояться?
— Не ты, а вы. Все вы. Но на других мне плевать — тебе я сильно задолжал и помочь могу только советом. Не высовывайся, а в идеале уезжай из Улья куда подальше.
— Скоро здесь будет холодно, я слышала об этом, — кивает она и выходит. Он смотрит на закрывшуюся дверь и прислушивается к удаляющимся шагам. Минуя жену подходит к окну и следит как фигурка сквозь пургу пробирается по свеже протоптанной дорожке к выходу со двора. Когда они исчезает за углом он может позволить себе расслабиться и вернуться к семье.
— Дорогой?
— Да, любимая.
— Что это за конверт на столе? Какие-то билеты… Ты завел любовницу и ведешь ее в театр?
— Нет. Завтра мы идем в театр.
12.
— Касьян, это ты, старая кочерга?
«Бабушка как всегда не отличается вежливостью и осторожностью», — подумал Касьян, рассматривая сгорбленную фигуру сквозь рисунок решетки. После того пиздеца, что старушка устроила во время захвата ей уже никогда не увидеть воли, но она остается все такой же наглой, самоуверенной курвой, как и в молодости. Он даже немного завидовал ее ненависти.
Вот куда ей уже рыпаться, сидит в клетке, три этажа под землей, грязная, немытая, нечесанная. Избитая и наверняка ее пытали ублюдки из ОКН, но ведьма всегда останется ведьмой. Злобная, с длинным языком-жалом и наглыми глазами, даже сейчас светятся они из-под спутанных волос. Может кинуть ей что-то вкусное в клетку, как собаке? Чтобы она почувствовала где находится и кто тут главный, — подумал Касьян и заложил руки за спиной, — нет. Здесь уже ничего не докажешь. Бесполезно. Зверь останется зверем, а Баба останется Бабой, пока ее не утопят в расплавленном серебре. Только так можно успокоить бешенную старуху, но он не собирается марать руки. Пусть сидит здесь вечно, старая крыса.
— Это Касьян, бабушка. Но наверное ты меня и имела в виду.
— Я тебя сама кочергу в одно место введу. Жаль, что она в избушке осталась, которую вы сожгли.
Она шипела злобно, уставившись на него сквозь заросли грязных волос, а он старался не дёргаться и улыбаться расслабленно, как дома перед камином. Бабушке только покажи слабость и она уцепится за нее как бешенная собака за ногу, разрывая сухожилия, твою мать. Нет, она все прекрасно понимает. Несмотря на ее ужасное состояние, несмотря на беспомощность и нулевые шансы она понимает, что он опасается (боится?) сунуть руку между прутьями и поднести бабушке подарок. Очень уж крепкие зубы у людоедки и сильны мощные волосатые руки. Если она только вцепится ему в запястье и Касьян почувствовал как возникла капелька холодного пота на затылке и медленно, размазавшись потекла вниз по спине. Страх. Он все-таки боялся ее, даже когда столетняя дикарка надежно заперта и может ранить только оскорблением или злобным взглядом. Он боялся.
— Некрасиво так говорить, люди не поймут, как и я.
— Мне насрать на людей, как и на тебя, однояйцевый выблядок. Прочь поди или тебе что-то нужно от бабушки? Может ты хочешь тепленького? Того что хранится у бабушки под юбкой, Кощей?
— Не называй меня так.
— Не нравится твое настоящее имя, мальчик? Или называть тебя просто, «внучек»? Как говорится в книжке «ты забыл имя своего отца, жалкий ублюдок»! Иди сюда, я тебя поцелую, там где маленькое становится большим. Займемся этим просто на грязном полу, а потом ты пойдешь подлизывать людям-человекам, тем, кто хочет уничтожить твой народ.
Он улыбнулся и старуху это взбесило, он видел как дернулось плечо в нервном импульсе. Пусть больше матерится и обзывает — это успокаивает. Когда наешься сладкого от сахара воротит и здесь таже логика. Чем больше ведьма шипит, тем меньше он ее боится.
Бабка умная. Кажется она тоже поняла это и замолчала. Только смотрит ожидая ответного хода. Так и стоят они друг напротив друга, разделенные решеткой.
— Я защищаю вас от плохих людей и договариваюсь с хорошими. Все эти мерзости, которые ты себе представляешь — я делаю ради нашего народа. Ради вас.
Ведьма не поверила, что было видно по саркастической ухмылке и по слюне растекавшейся по черному сапогу Касьяна.
— Ради нас, бл. Ты даже говоришь о своем народе, как о чужом, человеческий лизун. Они загоняют нас в стойла, наказывают, считаю по головам как баранов и даже вещи забирают — хорошие люди.
Она сказала это как плюнула словами и Касьян подумал, что наверное все что он делает, действительно спускается в унитаз. Если послушать Бабу, но ведь есть и другие особенные, которые любят людей. Дед Мороз, например и его Снежка. Тьфу, ты. Совсем забыл.
— А вы, что творите вы? За что тебя взяли, ебнутя ведьма? Не ты ли детей в хату зазывала и в печь сажала? У тебя в огороде ОКН вместе со следователями выкопали гору детских косточек обглоданных, зачем ты это делала старуха? Чего тебе не хватает? Кальция? Зачем ты детишек убила?
Баба уставилась на него выпученными глазами и открыв рот. Потом покрутила пальцем у виска.
— Совсем больной? Какие дети? Кто верит в нашем городе уродам из ОКН и ментам? Ты хорошо в школе учился Касьян Тупорылый? Они сфабриковали дело, потому что я отказалась прогибаться под них. Потому что Особенные должны быть свободны, а не спать в бараках под охраной!
Он развёл руками и заметил как старуха следит за ними — сложил руки за спину.
— Доказательства — есть. Доносы — есть. Исследования Фольклориста — есть. Дети в Городе действительно пропадали и перестали когда схватили тебя. Совпадение?
— Не думаю. Доказательства? Сами зарыли косточки в огороде и сами нашли. Обычная ментовская подстава. Доносы? Собираются и пишутся легко. На кого-то нужно надавить, кого-то убедить и вот уже аккуратно бумажки подшиваются в папку. Фольклорист? Как специалист он тупой и прогибающийся лох, что скажут то и напишет. Любое послание и доказательство можно трактовать двумя способами, что Фольклорист успешно делает, и ты знаешь об этом. Ну а дети пропадали и будут пропадать всегда, бабушка здесь ни при чем. И, кстати…
Она схватилась обеими руками за решетку и прижалась к ней лицом, стараясь поймать его взгляд.
— Что-то я не помню суда. Не помню допросов. НЕ помню обвинений и не видела бесплатного адвоката, как в фильмах. Где они, сэр защитник? Где справедливость и закон? Где равноправие за которое ты типа борешься? Почемя я здесь это камера предварительног заключения или уже тюрьма? И какой у меня срок?
Он молчал, ответов не было. По ночам лежа в кровати и стараясь заснуть он тоже думал о неправильных моментах и может ли он повлиять на эти факторы — он не мог. Как бы он не старался верить в свою значимость — да, он мог повлять на некоторые вещи, но далеко не на все.
— Молчишь, гад соленый? А бабушке здесь смердеть вечно?
— Я слышал ты отстреливалась? Зачем?
Она улыбнулась и он увидел желтые, но еще крепкие зубы, обветренные губы, язык мелькнувший в середине, облизнувший губы и опять спрятавшийся.
— Мой дом — моя крепость, слышал о таком? Бабушка не любит незваных гостей, а ордера мне никто так и не показал. Бабушка разозлилась. Если бы бабушка хотела, то могла бы устроить фейерверк и побольше. Как Мороз, например. Я слышал его вы взять не смогли, паршивые ублюдки, гниды, твари, уроды.
— Спокойно, — прервал ее Касьян и бабушка вздрогнула, удивленная его тоном. — Да, он ушел. Но ты не слышала, что Мороз сотворил когда сбежал.
— Мне не интересно, что говорят на человеческом телевидении.
— Я был там. Я лично видел, что осталось после него на заправке.
— На какой заправке? — удивилась старуха, — Я слышала про деревню.
— Деревня была сначала, — он протянул ей газету, которую все время прятал за спиной. — читай. Журналистское расследование. Вот, что натворил один из особенных. Старик. Любимец детишек и ветеран войны. Как должны люди относиться к нам после этого?
Он развернулся и собирался уходить когда вспомнил. Бабка не отказалась от газеты, но все еще стояла у решетки.
— Обрати внимание на рекламу. Та что поярче, про театр. Подумай.
Он зашагал по темному коридору, оставив пленницу в одиночестве и двери закрылись за длинной фигурой, а бабка жадно читала огромную статью-расследование, кивая в такт своим мыслям.
13.
В комнате темно потому что плотно завесили шторы и выключили все, что можно выключить. У двери стоит существо мертвенно-бледного цвета и тусклыми, как могильная земля, глазами. У окна стоит человек вооруженный пистолетом и изредка он украдкой выглядывает на улицу. У этого глаза живые, но вид очень уставший. Он постоянно моргает и трёт их рукавом. Зевает и смотрит вперёд.
В комнате есть и пленники. Они сидят на стульчиках посреди комнаты и дрожат. Кто-то раздет, кто-то одет, но все напуганы. Комната оборудована небольшим камином, около него в кресле устроился высокий человек. Он стар, он лысоват и в левой руке он держит двуствольное ружье. В правой у него папироса дымит. Когда дед вспоминает про неё то затягивается, кашляет и опять забывает на время. Он думает.
В углу работает телевизор который уже третий раз начинает крутить рекламу об одной премьере. И дед опять её смотрит и качает укоризненно головой. Ему не нравится это зрелище.
— Что делать будем, Фома?
— Не знаю, — отзывается уставший со своего места — Но кажется догадываюсь, что.
— Да, — сказал дед, — мы идём в театр.
