Между навзничь лежащим охотником и медведем стояла собака. Высокий на лапах, с широкой развитой грудью и вздыбленной шерстью, всем видом показывал, что не уйдет. Вдруг резко прыгнув вперед и вбок, успел укусить медведя и отскочить. Пытаясь зайти сзади и ухватить того за «штаны», в бешеном темпе стал закручивать его, постепенно отводя от хозяина.
Сознание медленно возвращалось к охотнику. Сквозь звон в ушах он стал различать хриплый лай и ворчание медведя. Захлебывался кобель, кружа вокруг хищника в смертельном танце. Трещали кусты под огромным зверем, когда тот в рывке пытался достать Тагая.
Понимая, что двигаться нельзя, охотник потихоньку приоткрыл глаза. Сквозь ресницы увидел кедровые ветки. Кое-где еще висели шишки. Почему-то подумалось, что те, видимо, совсем никчемные, раз их не прибрали лесные мастера: бурундуки, белки и кедровки. Те доброго-то точно не оставят. Тихонько пошевелил пальцами рук и ног. Убедившись, что чувствует конечности, очень медленно стал поворачивать голову в сторону, где должно быть ружье. Оно лежало рядом. Потихоньку подтянув его к себе и замер.
Не упуская из вида места схватки, он положил ружье на живот, повернув стволами в нужном направлении. Переломив двустволку, он вытащил одну стрелянную гильзу. Опустошил и второй, заряженный дробью на рябчика. Правой рукой нащупал патронташ. Первый ряд в конце справа – всегда четыре пули. Кто бы знал, что пригодятся. Прав был отец, на двести процентов прав. Пусть лучше будут, чем нет, когда срочно потребуются.
Тагай ни секунды не давал косолапому передышки. И когда медведь поворачивался спиной, охотник успевал как мог. Очень тихо, но верно. Перевернулся на живот и подтянул вперед ружье. Перед ним лежала сломанная ветром осина. Положив на нее стволы, стал ждать. И вот Тагай повернул спиной свирепого хищника к охотнику. Понимая, что времени для удобного выстрела мало, он все же не суетился. Прицелившись сперва в середину широкой спины, он все-таки поднял стволы чуть повыше, ближе к голове, и плавно нажал на спуск. Выстрел и рев слились. Медведь завалился набок, но быстро оправившись, пытался встать – задняя часть не слушалась. Не понимая, оглушенный, приподнялся на передних лапах. Полустоял, ворочая большой головой, и утробно рыкал. Тагай драл неподвижную заднюю часть. Зверь, пытаясь его достать, упал, но опять встал. На этот раз точно боком – под выстрел. Грохотом отозвалось эхо на второй выстрел. Медведь медленно завалился.
Охотник закрыл глаза. Необычайная усталость навалилась на человека. Он был не в силах даже поднять веки. Слышал как хрипит кобель, терзая медведя, а тот, охнув еще пару раз, затих. Очнулся от того, что Тагай лижет ему лицо. Потом улегся рядом, сунув морду ему подмышку.
Он взял его месячным крохой. Малыш ежесекундно пищал и все время пытался спрятаться. Первый месяц он спал с ним на кухне на полу. А он, маленький и доверчивый, напившись молока, заползал подмышку и, уткнувшись, спал там тихо и безмятежно. А хозяин, наученный спать с малыми детьми, мог, не меняя положения, пролежать так до утра, боясь потревожить сладкий сон дорогого сердцу питомца. Даже став взрослой собакой, Тагай где-нибудь в тайге или в лодке обожал спать рядом, по-щенячьи засунув морду подмышку. Тогда охотнику повезло. Медведь сломал ему два ребра, искусал руку и стрес голову. Слезы текли по уставшим морщинистым щекам. Тагай – белой масти кобель с рыжими пятнами стоял перед глазами. Он так и умер, уткнувшись в подмышку. Почему он не погиб с ним тогда? А он и скончался собственно.
Охотой после того случая заниматься бросил. Продал ружья, лодки, моторы, весь охотничий скраб раздал по знакомым. Стал молчалив и задумчив. Понимая, что с ним происходит что-то не то, съездил в город. Доктор, отводя глаза, пытался как-то разрядить обстановку, но он, привыкший к прямоте, спросил в глаза. Ответ он не то, что ждал, но предвидел. Рак. Хлестко, как выстрел.
Приговор, неподлежащий обжалованию. Он, помнится, вздохнул глубоко и даже как-то успокоился. Появилась какая-то конкретика. Сообщил только жене и стал готовиться. Что можно продать – продал. Остальное расписал все между детьми поровну. Боли торопили. Колол уже наркотики. Думал, что сможет стерпеть боль, но та оказалась воплощением зла.
Последнее время его не покидало чувство чьего-то присутствия. Однажды рано утром в комнату вошли давно умершие бабушка с дедушкой. Он не удивился и не испугался. Отметил только, что они совсем не изменились. Стерлась какая-то грань, все было естественно и непринужденно. Бабушка, подойдя, погладила его по голове и сообщила, что все вечером его ждут в красном городе. Дед, как и при жизни, был строг и молчалив – лучились только глаза. Уходя, бабушка сказала, чтобы он ничего не боялся – его встретит друг.
Проснувшаяся жена всплакнула украдкой, услышав рассказ о посещении. Днем он вспомнил всю свою жизнь. Неспеша, размышляя над каждым эпизодом. Стыд уже не жег его так как раньше. По совету жены, исповедовавшись и причастившись, он с удивлением почувствовал как яростное пламя отошло в сторону.
Уже садилось солнце, когда у него началась одышка. Боясь перепугать жену, он вздохнул как можно глубже и задержал дыхание. И тут же почувствовал как немеет тело. Он уже не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Было такое ощущение, что он лежит в темном, холодном, каменном мешке. С удивлением вдруг осознал, что не дышит уже давно, но продолжает все слышать. Услышал как зашла жена и, зарыдав, стала звонить в скорую. Умер муж – сообщила сперва в больницу, а потом детям. Ощущение было странным, но оно его не пугало. Исчезла боль. Видимо, еще жив мозг – мелькнула мысль, спасительная и объясняющая происходящее. И вдруг всем существом почувствовал, как кто-то поднимает его вверх и стремительно несет. От скорости захватило дух.
Он открыл глаза. В лучах заходящего солнца, в долине, стоял город. Стены, здания – все было красным. У ворот махали руками люди. От них мчалась к нему навстречу собака белой масти с рыжими пятнами.
