Иногда что-то невыразительное и незначительное может так сильно повлиять на тебя, что от этого закружится голова и жизнь пойдёт в совершенно другую сторону. И после обязательно задумаешься, а стоило ли вообще в это вникать.
Витюша проснулся в начале четвёртого. Подслеповатые глаза медленно блуждали по потолку и остановились на тёмном пятне. Потом он снова закрыл их и так, оставаясь в блаженной прострации, почему-то стал вспоминать вчерашний день.
Проходя через соседний двор, Витя взглянул на траву, бурно проросшую через песчаник, и понял, что будет скучать по ней. Будет скучать по теплу и долгому солнцу, которое за лето сделало его кожу смуглой и выбелило волосы.
Исход августа был необычайно жарким. В голове неприятно гудело, а в носу больно саднило и хлюпало. Он только что подрался с Женькой Большаковым и Димкой Хлыстиным, которые были на год старше. Повод был пустячным: не поделили, кто первым будет кататься на чёрте, что был одной из четырёх фигур на карусели, недавно установленной дядей Петей на пустыре.
Дядя Петя, а точнее Пётр Фёдорович Долгин, был очень деятельным человеком. Несмотря на то что он работал сантехником в местном ЖЭКе, его интересы простирались далеко за сферу деятельности. На памятном пустыре за это лето он успел поставить три лавки, песочницу, которую администрация долго не хотела заполнять песком, и эту злосчастную карусель. А карусель, надо заметить, была замысловатая. Необычные звери стояли на большой круглой плоскости, приглашая на свои спины детвору, которая с радостью пользовалась такой возможностью.
Первым животным был пингвин с большими, смешно растопыренными крыльями. Со стороны могло показаться, что он хочет взлететь, но не может этого сделать из-за грузного тела, перевешивающего его страстный порыв. Вторым зверем был лев с веснушчатым смеющимся лицом мальчишки. Третьим животным, стоящим между человеком-львом и взлетающим пингвином, был лось. Но он был таким маленьким, что больше походил на пони, у которого выросли гигантские ветвистые рога, опасно склонившие его голову. Четвёртым был тот самый чёрт.
И хотя всем троим было куда усесться, всё равно вспыхнула драка. И Женька, и Витька хотели сесть на страшную, безобразную живность с высунутым красным языком. Димка всегда был в услужниках у Большакова, поэтому они напали вдвоём. Виктор потрогал языком изнутри щёку. Оказалось, что прилетело ещё и туда. От прикосновения боль вспыхнула и стала медленно угасать.
С солнечной полянки, что была на торце одного из домов, неслись радостные крики и возгласы. Пятеро малышей живо крутились вокруг себя и через некоторое время с гиканьем падали на траву, потом вновь вставали и начинали своё вращение. Витя подошёл ближе и остановился. Его чем-то заворожила эта игра, и даже захотелось тоже встать меж ними и закружиться. И тут до него донёсся звон колоколов. Звуки легко неслись, наслаиваясь и перекрикивая друг друга. И вот тогда Витюша не выдержал и, подойдя поближе к детворе, закружился сам. В глазах моментально всё поплыло и смешалось в одно круговое разноцветное пятно. Голову напекало солнце, голоса малышей не смолкали, а он видел только прочную цилиндрическую стену вокруг себя. Но скоро, как ему показалось, загудевшие от усталости ноги подкосились, и он плавно улёгся на траву. Остановившись, Витя увидел, что вокруг никого уже нет и день катится к закату. В голове было легко, и боль совсем пропала, словно её и не было. Витюша встал, отряхнулся и пошёл домой.
В квартире всё было как всегда. Мама с бабушкой сидели на кухне и что-то обсуждали. Наскоро поужинав, он чмокнул обеих в щёки и отправился спать.
Следующий день Витя тоже провёл в кружении, но только на этот раз ушёл подальше, чтобы его никто не видел. Поляну он нашёл идеальную. Ровная земля, поросшая тёмным клевером, была окружена густо разросшимся шиповником, а вслед за ним хаотично росли высокие берёзы. Сегодня Витюша, как и вчера, тоже прокружился до самого вечера. И так стало повторяться каждый день. Он уже видел в этом какую-то жизненную, чуть ли не физиологическую потребность, сравнимую разве что с питанием.
Скоро началась школа. Скучные дни сменяли друг друга, и только после занятий Витюша начинал по-настоящему жить, продолжая свои кружения. Вскоре он заметил, что для того, чтобы заниматься этим, ему нет необходимости куда-то идти или совершать эти движения телом. Витюше стало достаточно начать представлять, как он кружится, и он тут же впадал в это блаженное состояние. Теперь он кружился всегда: и во сне, и просыпаясь для того, чтобы вновь пойти в школу. И в школе на всех уроках он беспрерывно кружился. Теперь сами собой находились ответы на все вопросы — и на те, что задавали другие, и на те, что возникали у него самого.
В конце года, когда все готовились к Рождеству, в ночь с пятницы на субботу, ему открылось невероятное. Не прекращая своего кружения, он понял, что весь мир существует только потому, что он вращается. Он, Виктор Вадимович Хлебцев, ещё совсем такой юнец, двигает мир. Это было сногсшибательно, невероятно и попахивало манией величия. Потом он понял, что занимался этим всегда, только полностью не осознавал этого. Отчасти во снах ему приоткрывалась правда, но как что-то нереальное и не очень внятное. А теперь Витюша, дыша полной грудью, понимал, что на нём такая ответственность и что впредь ему предстоит с этим знанием жить. Он даже заплакал от всего нахлынувшего.
Витюша не понимал, хорошо ему от этого или плохо. Куча мыслей наваливалась разом, и он в растерянности не мог разобраться в своих чувствах, продолжая двигать жизнь.
Прошло ещё полгода, всё оставалось по-прежнему. Витя учился в школе, но так и не смог ни с кем сблизиться. Одноклассники сторонились его, замолкая на переменах, когда он проходил мимо. Но это его не беспокоило. Вечерами он запоем читал книги — они переносили его в дальние страны и давно прошедшие времена.
Однажды в городской библиотеке он случайно наткнулся на книгу в красной обложке без надписи и прихватил её. Вместе с этим он взял «Тартарен из Тараскона» Доде и томик Стругацких, где были «Гадкие лебеди» и «Улитка на склоне», которые он давно хотел прочесть, и с нетерпением ждал, когда книжка освободится. Дома же оказалось, что за красной обложкой скрывается роман некоего Самшита Винициале под названием «Если открыть глаза». Там говорилось о дервише Джалалуддине Руми, который нашёл дорогу к Богу. И, к своему удивлению, Виктор обнаружил, что Руми и его последователи тоже занимались теловращением с непрерывным повторением молитв.
Тут за стенкой в кухне послышались голоса бабушки и мамы:
— Светка, посмотри, каким он стал. Ну словно дурачок ходит и улыбается. Уже почитай год так. Может, его к батюшке сводить? А то, не ровён час, и рот начнёт невпопад открывать, и слюну пускать будет на брюки. Светка, что делать-то будем? Вижу, ненормальный он стал, как есть идиотиком сделается!
— Мам, да брось ты, всё с ним нормально! Учится он замечательно, на собраниях его хвалят, в пример всем ставят…
— Так у него ни друзей, ни подружек, один как перст! Всё книжки свои читает!
— Да спит, поди, уже времени столько. Что делать-то?
— Ма, я не вижу никаких проблем. Ну мечтательный мальчик. Может, он как Байрон или Пушкин, одинокий поэт, чистый душой и помыслами. Ну у всех же своя жизнь. Он хорошо развивается, в меру ест, в соревнованиях спортивных участвует. Что ещё нужно?! Надо не мешать ему жить, вот и всё.
— Может, это всё оттого, что Вадик от тебя ушёл? Может, Витенька переживает так?
— Мам, давай не будем об этом…
В эту ночь Витя не помнил своих вращений. Что-то в нём поменялось. Закрыв глаза, он быстро провалился в небытие.
А скоро вновь должно было начаться лето и долгожданные каникулы. Когда всё время принадлежит только тебе и ничто не мешает кружиться осознанно. Но в последнюю неделю учёбы всё омрачило очередное столкновение с Большаковым. К концу года он стал полностью соответствовать своей фамилии. Женька вытянулся на целых пять сантиметров и располнел. Его живот, как и у весёлого божка Хотея, грозно выпячивался вперёд, словно воздушный шарик, засунутый под рубашку. На этот раз дрались они один на один. В первую же минуту Вите рассекли губу и больно ударили по носу. А потом от очередного удара он увидел звёздочки и рухнул на землю. Двое зевак, сплюнув, сказали, что он слабак, и все, кроме поверженного Виктора, разошлись восвояси.
— Вот, блин, толстый утырок, ушлёпок дебильный! Вот возьму и остановлю всё!
Но тут у него в голове понеслось и прочее: «А если всё остановить, то и мамы, и бабушки не станет, никого и ничего не будет на свете, да и света самого не будет, наверно! Нет, нужно всё продолжать! А Большаков, ну, что поделать, пусть себе живёт». От этих мыслей и своего могущества Витюша немного повеселел и, отряхнувшись, медленно пошёл домой.
Всё было вроде бы как всегда, но что-то внутри у него, на заднем плане, зудело. Что-то или, вернее, кто-то хотел сообщить ему нечто важное. Вслушиваясь в себя, он понял, что обида не отпускает его, ненаказанная несправедливость гложет. Ведь как всё произошло: он просто выходил из раздевалки и нечаянно задел сумкой с обувью этого монстра Женьку и даже извинился. Но нет, тот сказал, что этого так не оставит, и они пошли драться за гаражи.
Дома Витюша, не пообедав, закинул портфель под стол и улёгся в постель. Мама была ещё на работе, а бабушка, наверно, ходила по магазинам с Зоей Семёновной. И тут он закружился вовсю. Глаза закрылись сами собой, и он попал в пустоту, где в центре был только он один и продолжал своё теловращение. И это уже было даже не тело, а какой-то шар, что-то сверхживое и священное. А потом этот шар-Виктор столкнулся с ещё каким-то шаром, и они разлетелись в разные стороны. И летели они долго в этой пустоте, и казалось, что полёту их не будет конца.
Мама Вити, Светлана Игоревна Хлебцева, зашла в комнату к сыну и застала его сидящим на кровати с открытыми остекленевшими глазами, смотрящими в зеркальную дверцу платяного шкафа.
— Витя! Сыночек, что с тобой?!
Она присела к нему и обняла. Виктор не двигался и ни на что не реагировал. Светлана Игоревна пробовала раскачать его, но всё было тщетно. В комнату вошла бабушка и, посмотрев на внука, пошла звонить в скорую. И в тот момент, когда Витюшу выносили из подъезда, его полёт остановился. Теперь он молча стоял в пустоте и смотрел на своего двойника, который, в свою очередь, смотрел на него.
Виктор лежал в палате в глубоком забытьи. Кома длилась уже неделю, и все попытки врачей вывести его из неё были безуспешными.
Копия Вити протянула руку и потрогала его.
— Ты такой же тёплый, как и я. А ты кто?
— Не знаю, наверно, я Бог.
— Нет, ты точно не можешь быть Богом!
— Почему? Я вращаю этот мир, и потому он существует.
— На самом деле все вращают этот мир, просто не все это понимают. Тебе удалось это осознать — вот и всё. Так кто же ты?
— Я Витя… А кто же тогда Бог?
— Бог существует только тогда, когда человек открывает глаза… Бог — это миг проявления жизни. Миг есть, и его нет одновременно.
— Ну ведь кто-то же проявляет этот миг, кто-то же за это ответственен?
— Вопрос неправильный. Нет того, кто проявляет его. Я же уже говорил, что миг есть и его нет, и проявляет он сам себя.
— А меня нет, разве ты этого ещё не понял? Крути дальше свою жизнь, я пошёл.
И когда этот некто, так похожий на Витю, отвернулся, глаза открылись. Виктор смотрел в потолок, пытаясь вспомнить, как он здесь оказался, но в памяти ничего не было. Руки слабо ощупали затёкшее тело и попытались откинуть одеяло. После нескольких попыток им удалось его стащить до середины.
За окном вставало солнце, и его лучи уже упали на пол, просочившись между щелями в жалюзи. День упрямо двигался вперёд, и каждый невольно способствовал этому, кружась вокруг себя в бесконечном танце жизни.
Корректоры: Александра Каменёк, Катерина Гребенщикова
Другая художественная литература: chtivo.spb.ru
