Кувалда на пенсии
В прошлом году я посмотрела на маму и увидела, что она хиреет. Раньше мама очень была нужна, чтобы помогать с младенцами-внуками, теперь они уже подросли. Девятилетний Степан спросил недавно: «А секс можно в тот же день после свадьбы или еще надо ждать?» Шестилетняя Ася сама выбирает наряды, и мнение бабушки ее даже уже раздражает. Я перевезла маму из Барнаула в Москву примерно десять лет назад. Тут она уже освоилась, назад не хочет, жизнь встала на рельсы и едет без прыжков. Один раз за это время было приключение, когда мама попала в реанимацию, врачи говорили, что шансов мало, но мама быстро освоилась и там, построила врачей, приказала перевести ее в обычную палату. Это она не дала им шанса.
Моя мама — обычный стандартный советский человек, врач по образованию, пережила весь набор: нечего есть, нечего надеть, муж-алкоголик, холодная провинция. Ну вот это все. Мы иногда жили голодом, но мама, как любая советская женщина, умела приготовить из одного куриного окорочка первое и второе, она одевала меня в лучшее на базаре (когда надо стоять на картонке и продавщица говорит, что это фабричный пошив, «посмотрите на шов, нитки обрежем»). Ничего такого, так все жили.
Мама поднималась утром, как тяжелая кувалда, шла в свой роддом, где молотила сутками, а потом она падала. И под такой стук жила всю жизнь
И вот теперь прошло время. Это все прошло. Я выросла. И что-то смогла. И мама живет теперь в Москве. Мама не ждет пенсии, мама хорошо ест. У нее есть любимые и нелюбимые суши. Она красиво одета. У нее идеальный ремонт и квартира в центре. Она ставит условие врачам, когда ее привозят на скорой в реанимацию: «Я сначала покурю, а потом уже мы пойдем». Спорить нельзя, даже если орут мигалки и врачи смотрят на нее тревожными глазами. Она выходит еле-еле из машины («Да не надо мне помогать!»), поскальзывается на льду, падает и лежит. Мы с врачами смотрим на нее сверху, и я говорю: «Мама, давай уже определимся: в гастроэнтерологию, как планировали, или в травму».
Я привыкла к ней. С мамой нельзя спорить, маме ничего нельзя говорить. Очень странно спорить с кувалдой. Она вырастила меня (такую умную), она сама врач и знает лучше. Я часто смотрю на нее и говорю: «Эта женщина отнимет у меня мать».
И вот в прошлом году стало понятно, что мама тускнеет. Нет, не здоровье, а она просто вся сама хужеет
Наковальня в ее жизни давно закрылась, в Москве есть только одна закадычная подружка Наташа, с которой она училась еще в барнаульской школе. Наташе мама долбит мозги, потому что с кем еще поговорить. Выживать больше не надо. Из забот у нее только наша семья, где хочется поруководить, а не дают. На работу не ходит — у мамы больные ноги. Жизнь бывшей кувалды. Неприятная тишина и непривычный покой.
У мамы закончились эмоции. И нужно было придумать что-то такое. По санаториям она ездить не будет (помним, кто тут врач). С пенсионерами знакомиться не хочет (там одни бабки). Замуж не хочет (зачем тут какой-то мужик).
Мама-театрал
Сначала я купила билеты в театр Образцова. Там идут два легендарных спектакля, которые в советское время показывали по телевизору, и мама их обожала: «Божественная комедия» и «Необыкновенный концерт». Она вернулась счастливая, сказала, что никогда бы не подумала, как актеры круто играют в кукольном театре. Это был восторг! Она сказала, что никуда больше не пойдет, хватит деньги тратить, все остальное можно посмотреть по интернету!
Это все продолжение легенды из детства, когда мама отдает тебе мороженое и говорит, что не любит его вообще
Тогда я решила отправить ее на балет (не в Большой, мне нужно было повышать градус постепенно), мама любит балет. Она звонит из антракта и говорит: «Как-то они растанцеваться не могут, что ли, не пойму. Костюмы какие-то бедненькие». Я говорю: «Мама, кто так ходит на балет? Сходи в буфет и выпей бокал шампанского. Это обязательно! И бутерброд с икрой! Это важно!» Она говорит: «Хватит деньги тратить!» Я говорю: «Я уже потратила, иди дотрать!»
Звонит после представления из такси такая счастливая: «Алеська! Я выпила шампанского, закусила бутербродом, так хорошо мне стало!!! Какие костюмы! Как танцевали, Алеська!!!»
Думаю, понятно. Купила ей билеты на оперу «Евгений Онегин». Кувалда говорит: «Да я его сто раз смотрела!!! Хватит деньги тратить!»
«Где ты его могла смотреть сто раз? — спрашиваю. — В Барнауле?» «Да! В филармонию артисты приезжали и пели!» «Послушаешь еще раз в Большом театре!» «Ой, ну хорошо, я схожу! Раз надо!»
Потом приезжал органист из Англии. Это был абсолютный душевный восторг («Алеська, я даже представить не могла, что такое орган!!!») Был концерт в католическом соборе, скрипки и виолончель («Алеська!!! Я и подумала не могла, что скрипки разговаривают!!!!») Потом были еще оперы и мюзикл, была «Травиата» в Большом («Алеська!!! Ты бы слышала, как певица пела вот это: АААААааааААаааААААААААаа…»)
Хор Сретенского монастыря… Ансамбль Александрова… Кубанские казаки… Она говорит: «Просто захожу в театр и думаю, что здесь играл Евстигнеев, а здесь Ефремов, по этой сцене ходил Высоцкий! А теперь я здесь сижу»… Беру ей самые дорогие билеты, самые лучшие места. Однажды она сидела на первом ряду в центре, ей казалось, что она прямо в оркестре, потому что смычок виолончелист водил прямо около ее коленей, а скрипач подмигивал. Может, он ей мигал, мол, отойди, нам неудобно, но она сидела в восторге.
Мама и такси
Важный момент: для походов мамы в театры такси вызывается только бизнес-класса. Это важно, чтобы люкс начинался от самого подъезда и красивая карета возвращала королеву обратно. Я сама не езжу на таких машинах, но здесь нужно создать атмосферу с самого начала.
Она обязательно болтает всю дорогу с водителями, наконец-то есть уши кроме подруги Наташи. Ей все водители потом говорят: «Вы такая интересная, так легко с вами говорить!» Они же не знают, что мама больше тридцати лет работала с женщинами, которые только что родили и находятся на пике гормонального психоза. Мама может говорить с кем хочешь обо всем на свете.
Мой любимый момент, все ради этого: мама возвращается после театра домой, ее мчит красивая машина по вечерней яркой Москве, и она мне с восторгом рассказывает, как рукоплескал зал, как играли актеры, как они пели, как танцевали, какой красивый был дирижер! Как она плакала, как смеялась!
И я представляю, как все это слушает водитель, как он улыбается, потому что не улыбаться невозможно
И как мама, приехав домой, звонит подруге Наташе и повторяет все на бис. Я не могу ходить с ней так часто (а она ходит часто), не могу покупать два дорогих билета, но благодаря ее рассказам была везде и слышала, как пел «мистер Калинка» в белом кителе в ансамбле Александрова, видела, как в балете «Спартак» танцовщик тремя прыжками перепрыгивал всю сцену. Я была, кажется, везде! Как и подруга Наташа. И вместе с нами все таксисты.
Водители «бизнеса» встречают ее около авто, открывают двери своих мерседесов. Она сначала боялась этих галантных мужчин в костюмах, потом привыкла, сейчас освоилась. Недавно сказала молодому водителю, когда он ее привез домой: «Да сиди ты, ребенок, я сама открою дверь, не выходи на мороз, ты же простынешь». Говорит, что он заулыбался и ответил, что ему так приятно, такая забота, его мама живет в другом городе, он здесь на заработках, и о нем так давно по-простому никто не заботился.
«Не дай бог рядом Таскина!»
Как-то в очередной раз я листала ближайшие представления и увидела, что в одном доме культуры проходит концерт. Будут исполняться песни Валентины Толкуновой, Анны Герман. Думаю, отлично! Сходит! Будет петь с артистами, всплакнет. Никто и не мог подумать, чем это обернется.
Это был не центр города, добираться далеко. Думаю, ну какая разница? Главное, чтобы душевно пели мамины песни. После концерта жду ее звонка, чтобы вызвать очередного принца на черном мерседесе и слушать, как ей понравилось.
Не звонит. Не звонит. Не звонит. Я начала волноваться, набираю ее сама. Слышу — рыдает в голос. Я испугалась!!! Говорю: «Ты что? Так хорошо пели?» А она почти кричит: «Забери меня отсюда! Нет! Я уеду сама! На метро! Я хочу почувствовать запах метро! Я тут не останусь!!!» А я понять не могу, что произошло.
Она говорит: «Ты представляешь, я пришла, села, начался концерт. Хорошо пели, но дело не в этом. Начался антракт, пошла в буфет. И вдруг меня захлестнуло. Я вдруг оказалась в той жизни, понимаешь, в той. Как раньше жила. Вдруг эти женщины в толстых вязаных колготках… Эти кофты, эти платки, в которые они зачем-то кутались, прически, как из прошлого. Стою в очереди в буфет и вижу, как они начали доставать из лотков еду, которую принесли с собой.
И я вдруг оказалась в Барнауле в 80-х, вот встал ком в горле и ничего не могу сделать. Думаю, Люда, да ты что, прекрати. А тут еще песни эти советские…
Возвращаюсь обратно после антракта в ряд, и как на меня накатили воспоминания! Мы в Барнауле ходили в филармонию с Любой Таскиной, и вдруг представила, что сейчас повернусь…»
Я все это слушаю и продолжаю за нее мысленно: «…и вдруг представила, что сейчас повернусь, а рядом Таскина…»
А мама продолжает: «…что сейчас провернусь, и не дай бог рядом Таскина! Как я не хочу обратно в ту жизнь! Понимаешь? В эти мучения!!! Когда твой отец пил и издевался над нами! Когда нечего есть, а ты маленькая и хочется тебе все, а я ничего не могу! Как тяжело и страшно было! Я не хочу обратно! Господи, как плохо мне было! Можно я поеду на метро, чтобы почувствовать запах Москвы, чтобы убедиться, что я здесь, а не там?..»
Это был самый недорогой концерт, на который я купила ей билеты. И самый сильный по эмоциям. Артистки, которые перепевали песни Толкуновой, не могли себе представить, почему так плачет в первом ряду эта маленькая женщина.
Мама и брови
Мама сказала: «Все такие красивые ходят в театр, а у меня нет бровей». Она много раз говорила, что хочет татуаж бровей. Говорит, что у всех в Барнауле было, а у нее не было никогда. Даже медсестры ходили с бровями, а она заведующая отделением, она тоже всегда хотела, но не было денег. А потом стала старая, какие брови, какой татуаж? Да и я ей говорила, что татуаж уже не модно, не надо это ей, это неестественно! И мама соглашалась.
Мама ехала из очередного театра и говорила мне: «Хочу татуаж бровей и точка». И мы ей сделали брови в какой-то модной технике напыления. Потом она сказала: «Клатч! И клатч! Мне нужен клатч! Я больше не пойду с этой сумкой. У всех женщин клатч, а у меня нет».
Мама продолжает свой тур по Москве творческой. Была на «Чайке» в театре на Таганке. Говорит, не очень. Сегодня я ее запустила в космос, и она слушает Вивальди, «Времена года». Прямо жду ее возвращения! Что скажет? Она каждый раз идет в концерт, как на заклание. Потом такая счастливая!
Так круто запускать маму в космос! И смотреть, какой она возвращается с других планет. Говорит: «Буфет дорогой! Но традиция есть традиция, я выпила и съела, раз надо». Надо так надо. Терпела, но не сдалась. Собралась и смогла!
Мама говорит: «Сижу в Большом театре на втором ряду, вокруг все красивое, такая публика, такое представление! И вдруг у меня будто бросок назад: я молодой врач, стою в городе Рубцовске около балкона, зима, на балконной двери внутри комнаты огромная наледь, ком льда, который будет до весны, я смотрю за окно, там частный сектор, дома, дома, и из домов торчат трубы, из них идут прямые столбы дыма, ты еще маленькая спишь в другой комнате, у тебя ангина, тебя завтра некому оставить, мне надо на работу, потому я начинающий врач и меня никто ни во что не ставит, играет пластинка Юрия Антонова. Я стою там, слушаю Антонова, смотрю на это все и понимаю, что это навсегда, так будет всегда и ничего другого не случится. Это на всю жизнь. Она будет только такой. Тяжелой и трудной. И вдруг раз — я сижу модная с прической на втором ряду в большом театре, в центре Москвы, и за мной приедет мерседес после представления!»
«Если бы не ты, мы бы никогда так не жили»
В декабре мы пошли с мамой по делам. Город стоял в предновогодних пробках, такси нужно было ждать тридцать минут. Говорю, давай зайдем в бар. Мест не было, только пара стульев за барной стойкой. Я говорю: «Ты не залезешь на такой стул, пойдем отсюда». Она говорит: «Залезу! Залезу!» И как побежала туда.
Мама сидела за стойкой бара, болтала своими короткими ногами. Я ей заказала большой разноцветный коктейль, и вдруг она говорит: «Я никогда за все свои 65 лет не сидела за стойкой бара. Мне всегда казалось, что это мир люкс, буржуазия, это как в кино, это только для богачей». Я обалдела, я не знала. Говорю: «Давай я тебя сфотографирую!» Она так обрадовалась! Говорю: «А давай теперь вместе!» И мы стали фотографироваться, как какие-то две провинциалки, которые приехали в Москву и сидят в центре города в баре. Хотя так оно и есть на самом деле.
Она говорит: «Господи, неужели это со мной? Театры, концерты, мерседесы, брови, барная стойка! Понимаешь, другая жизнь вдруг началась!»
Сидит, головой крутит, говорит: «Сидим как в кино! Ты видишь, что это все кино!» Опять сидит, тянет яркий коктейль через трубочку, мешает лед и вдруг опять говорит: «Алеська. Если бы не ты, я бы никогда так не жила». Я ей: «Мама. Если бы не ты, мы бы никогда так не жили».
Точно понимаю, точно знаю, что был определенный момент в нашей жизни, когда мама могла бы испугаться и все бы пошло не так. Это было после школы. Я считалась тупой во всех науках, не умела ни складывать, ни отнимать. Единственный мой навык — это складно писать, но где такое могло пригодиться, потому что даже писала я с ошибками (и до сих пор так делаю).
Мама была уже начальником в роддоме и уважаемым человеком в своей области. Она могла бы засунуть меня в мединститут, потому что все говорили: «Люда, Алеська учится плохо, она никуда не поступит, потом не найдет работу, она у тебя средняя девочка, ты же видишь, из нее ничего не получится. Сунь ее в мед, а потом возьми на работу». Мама была крутой на своем месте, меня бы перекрестили, но взяли.
Она не стала так делать. Хотя могла бы. И я бы точно согласилась, потому что ну да, а куда еще? Я такая тупая, что поможет только блат
Мед бы я закончила. Пошла бы работать в ее роддом. В какой-нибудь отдел, где не надо видеть рожениц и младенцев. И работали бы мы в Барнауле до сих пор обе. И не сидели бы в баре с новыми бровями, и не писала бы я здесь. Как-то сложилась бы моя жизнь, уверена, что неплохо, но не так. Мы бы с ней не попали в кино.
Как-то вечером мы с мамой смотрели НТВ, это было то самое легендарное НТВ, которого давно нет. И вдруг обе сказали: журналистика! Это была отличная специальность для человека, который только и делает, что складно пишет (а ошибки исправит редактор). Дальше была целая цепочка событий и людей, я лучше всех писала на курсе, но училась хуже всех, потом уехала в Москву, и снова цепочка событий и людей, сейчас работаю на съемках, но могла бы говорить так: «Роддом номер два города Барнаула, оператор Казанцева слушает».
Звезда с букетом
Недавно мама ходила в театр и подарила одной известной актрисе букет цветов. Это был очень эффектный букет (я знаю, где брать), мама переживала, как вообще поднимет его. У нее плохо ходят ноги, она не сгибает колени, когда присаживается, а наклоняется вся. Она позвонила в антракте: «Ты с ума сошла? Кто ходит с такими экибанами в театр?! Что ты опять придумала?!»
Мама переживала, что цветы большие, они стоят в ногах, когда она нагнется за ними, то весь зал увидит ее зад
Говорит, когда были овации, ее так захлестнуло, были такие эмоции после спектакля, актеры так играли, что она забыла все, присела, согнула колени, схватила этот букет и протянула актрисе. Букет был таким большим, что зрители стали хлопать еще больше, еще громче, аплодисменты усилились! И мама сказала: «Алеська! Я столько выступала на всяких собраниях в горздравотделе с отчетами, на медицинских конференциях с докладами, но мне еще никогда так не хлопали! (Конечно же ей, а не этим неудачникам на сцене.) Я была звездой! Я хочу еще ходить с такими букетами!»
Счастливое детство
Все это сродни тому, как взрослый подкидывает ребенка в воздух, а ребенок летит эти пару секунд и смеется, смеется, а потом его ловят. И хочет, чтобы подкинули снова, но страшно, а все равно хочется.
Вот я сейчас подкидываю маму. Подкидываю, и подкидываю, и подкидываю. А она смеется и смеется. И смеется, и смеется, и смеется.
На Новый год подарила много билетов на полгода вперед. И четыре клатча.
Алеся Казанцева, журналист
