Кайн дышал тяжело, но ровно. Пот стекал крупными каплями, и напряженные мышцы блестели на жарком солнце.
Пахло сиренью. Но даже сквозь ментальную броню Кайн различал сладковатый запах карамельных орешков, которые пухлая торговка насыпала в хрустящие пакетики. С ним мешался другой, болезненно кислый – от бродяги, урывками дремлющего в тени на скамейке в самом дальнем и неухоженном конце парка. Но ярче всех – терпкий, пряный, заставляющий одуреть аромат. Броня замерцала, грозя рассыпаться, и Кайн сжал зубы, удерживая концентрацию.
Он не видел, но чувствовал, как ученицы Школы Искусств бросали на него взгляды из-под трепещущих ресниц в притворной попытке замаскировать жгучий интерес под смущение. Девушки краснели, хихикали, и после шиканья наставниц снова брались за кисти. Но что уж там, степенные дамы и сами вышли на свежий воздух не только потому, что долг обязывал сопровождать подопечных. Седовласые женщины в строгих серых платьях с преувеличенным вниманием осматривали пейзаж, но интересовали их вовсе не деревья. Кайн знал это по замирающему дыханию и, опять же, запаху. Куда бы от него деться? Все чаще юноша ужасно жалел о пробудившейся силе. Чувств и ощущений этого мира было слишком много для него одного.
Кайн пошевелил плечами, медленно поднимаясь из боевой нижней стойки в оборонительную. Глубоко вдохнул, выдохнул, отпустил броню. И защита, повторяющая контуры тела, будто застывшая аура, таяла. Еле мерцающие полигональные фигуры растворялись в воздухе, возвращая миру нити истинной силы. А Кайну – неудержимый шквал звуков, запахов и эмоций, которые он, поборов желание рухнуть на землю и вжаться лбом в колени, пропустил сквозь себя.
Он справится. Он уже справляется.
Переждав вспышку, юноша открыл глаза, упер кулак в раскрытую ладонь, завершая упражнение, и выжидательно уставился на мастера. Тот, казалось, вовсе забыл про ученика, всецело увлекшись наблюдением за муравьем, который пытался утащить слишком большую для него крошку макового бублика.
— Ты отвлекался, — бесстрастно констатировал мастер Тре, когда Кайн уже начал звереть в ожидании. – В третьем потоке потерял силовой узел. А в пятом наоборот добавил лишние петли. Поэтому, когда отпускал броню, потоки пошли внахлест и тебя затопили ощущения, – мастер всмотрелся в светло-карие, мерцающие золотыми всполохами, глаза ученика.
Спокойствия, а тем паче равновесия, столь необходимого для сдерживания силы, он в них не нашел. Наставник флегматично кивнул:
— Еще раз.
Кайн дернулся, но сдержал возмущение при себе. В Академии быстро и доходчиво объяснили, чем чревато недостойное поведение. Его не прощают даже самородкам.
Юноша рывком через голову снял рубашку, которую успел натянуть, и зло махнул в сторону раздавшегося «ох-х-х»:
— Мне обязательно тренироваться здесь? – Кайн скосил глаза, хотя и так знал, что, несмотря на жару, зрительниц стало больше. – Они… мешают.
Но мастер вновь разглядывал муравья.
***
Солнце по-прежнему стояло высоко, но больше не припекало. Мастер Тре ушел, оставив Кайна распластавшимся на мягкой траве.
Больше не в силах удерживать броню, юноша сконцентрировался на звуках земли. Но и те казались оглушительным. Черви копошились отвратительно громко, и Кайн хотел шикнуть на них. Выпустить силу, заставить умолкнуть. Но нельзя. Сорвавшись однажды, можно в порыве злости усыпить кого-то больше червя. Например, живую рощу. Или небольшую деревню. Или глупую девицу, которая осмелела настолько, чтобы приблизиться!
Кайн подавил горестный стон. Эхо земли донесло до него мягкий звук девичьих шагов. Он слышал, что незнакомка замерла в нерешительности. Отступила, подарив сладкую надежду, что его, Кайна, оставят в покое. Но затем плеча коснулась теплая ладошка.
Кайн нехотя повернул голову. К влажной после многочасовой тренировки щеке прилипли травинки. Он собирался зло зыркнуть на девчонку – обычно это помогало, но увидел лишь удаляющуюся спину. Васильковая легкая блузка. Лимонная юбка ниже колен.
Незнакомка шла босиком, сверкая розовыми пятками, а темные волосы, собранные в высокий хвост, смешно подпрыгивали.
Уже не в первый раз девицы, набираясь достаточно безрассудства, а то и подстёгивая друг друга, все-таки подходили к Кайну. Ведь как же иначе, перед ними чудо из чудес – настоящий Чувствующий. Однако, интуитивно ощутив исходящую от парня угрозу, отступали. И Кайну приходилось пугать, ведь он не был уверен, чем для девушек обернется его интерес. А эта, надо же, сама ушла.
И оставила рядом кулечек тех самых карамельных орешков с большим стаканом уже остывшего молочного шоколада.
Раньше бы у Кайна зубы свело, но после занятий действительно ужасно хотелось шоколада. Непременно молочного. И чтоб с карамелью. Обычно приходилось сдерживаться, ведь мужчине не пристало заедать сладостями усталость или плохое настроение.
Но сейчас Кайн вымотался настолько, что стало плевать на свои же предрассудки. Протянув заметно дрожащую руку, он высыпал орешки сразу в рот и громко захрустел, оглушая самого себя. По языку растеклась карамельная сладость, и он поспешил затопить ее большими глотками еще более сладкого, топленого со сливками, шоколада.
Чуть позже, переведя дух и убедившись, что вновь может себя контролировать, Кайн осторожно поднялся. Взгляд сразу выцепил яркое пятно вдалеке – девушка в лимонной юбке сидела на маленьком складном стульчике рядом с мольбертом у самой границы парка. Тень от густых деревьев и тяжелые ветви скрывали ее от прохожих, но девушка не пряталась. Он прислушался, раздраженно отмахиваясь от тысяч невидимых нитей, и пытался почувствовать только одну.
Ровное дыхание. Мерный стук сердца. Увлеченность процессом. И еще что-то, что насторожило, но было неочевидным, а Кайну не хотелось разбираться.
Переступив через себя, он все-таки подошел к незнакомке. Девушка сделала вид, что не видит его из-за холста, но Кайн чувствовал, что от рисования она отвлеклась. Хотя привычную нервозность, возникающую у людей в его присутствии, тоже не ощущал.
Кайн замялся. Почесал щёку. И разглядывая опавший рваный лист постарался сказать почти вежливо:
— Спасибо.
— Пожалуйста, — ответ пришел не сразу. И почему-то шепотом.
Девушка водила кистью по холсту, не пытаясь продолжить беседу. И Кайн уже развернулся, чтобы уйти, но рискнул поинтересоваться:
— Как ты догадалась, что я ужасно хочу сладкого?
Кисть замерла. И продолжила рваную линию мазков. Девушка молчала так долго, что Кайн успел пожалеть и о вопросе, и что вообще подошел к зазнайке. Он пожал плечами, не собираясь мешать девочке заниматься своими ужасно важными делами. Но незнакомка соизволила ответить. И снова шепотом:
— Просто знаю.
— Почему ты шепчешь?
Кайн нахмурился. Болеет, что ли? Он присмотрелся. Нет. Здорова насколько это возможно. Вот только есть нечто странное, черное. Там, у самого сердца. Еще не болезнь, но что?
Разглядеть Кайн не успел. Девушка шевельнулась, картинка смазалась.
— Потому что таким как ты легче, если говорить тихо.
Кайн хмыкнул. Звонкие голоса он и вправду переносил особенно тяжело – от них в голове взрывались фейерверки. А от женских всхлипываний вообще хотелось удавиться.
Кайн вспомнил сестру. Юная и эмоциональная, она истерила по любому поводу, за что хотелось отвесить ей звонкую оплеуху. А теперь, вроде как, Кайн даже скучает. Сколько он не видел семью, пока за стенами академии учился справляться с силой? Год? Два? Сейчас Кайну шестнадцать, а, значит, пошел уже третий.
Когда подул слабый ветерок, играючи лизнув листву, Кайн привычно задержал дыхание. И с удивлением отметил, что незнакомка не пользовалась духами.
Он шагнул ближе и принюхался, раздувая ноздри.
— Эй, эй, — девушка выставила ладонь, отгораживаясь, и Кайн узнал, что голос её мягкий, с еле слышимой хрипотцой, как после долгого сна. – Ты что, собака? Перестань меня обнюхивать.
Кайн резко отпрянул:
— Извини. Извини, я, — он кашлянул в кулак, — уже ухожу.
Вот только опять не ушел.
Девушка почесала мизинцем кончик носа, не заметив, что размазывает желтую краску, и вдруг протянула руку:
— Я Аони.
— Аони, — кивнул Кайн, запоминая. – Кайн.
Юноша пожал узкую ладонь, опасаясь, что к нему пристанет химозный душок краски и непременно вызовет мигрень. Но картинка запахов вновь не поменялась.
— Не воняет, — с удивлением отметил Кайн и, опомнившись, поспешил исправить дурную речь, процитировав наставника, — в смысле, растительные компоненты не оказывают губительного воздействия на нервную систему.
— Забавный ты, — прищурившись, вынесла вердикт Аони.
Никто еще не называл Кайна забавным. Талантливым, одаренным, невыносимым, вспыльчивым, неконтролируемым – да. Но не забавным.
Не зная, как к этому относиться, он предложил:
— Хочешь орешков?
Аони кивнула. Свои-то она ему отдала. Знала, что Чувствующему было нужнее.
***
Аони встретила Кайна в том же парке через два месяца после знакомства. В прошлый раз они так и не дошли до ларечка с орешками – Чувствующий вдруг побледнел, развернулся на полпути и ринулся к кустам. Его шумно тошнило, и, как догадалась Аони, дело было в духах почтенной дамы, проходившей мимо. От резкого аромата голубого ириса стало дурно даже ей. Для Кайна же все наверняка ощущалось, будто его в этих в духах топили. От души так. С бульканьем.
Подойти, как и помочь, он не позволил. Вытер рот ладонью и, не глядя на Аони, шатаясь, поплелся к академии. Окликать, как и навязываться, девушка не стала.
А тут надо же. Стоит. С пакетом орешков.
— Вот, — Кайн почти припечатал угощение к животу Аони, и она поспешила подхватить шелестящий кулечек.
— Спасибо, — девушка рассеянно оглядела парня.
Еще более нервозный, чем в прошлую встречу. Взлохмаченный. Щёки впали. Под глазами круги, а сама радужка ярче. И золотыми пятнами в ней надвигающееся безумие. Долгожданная вспышка, которая подарит облегчение. Пускай ненадолго.
Куда только наставники смотрят? Хотя, не Аони судить их. Она-то тогда не справилась, не заметила …
— Тебе плохо, — прежде, чем Кайн отшатнулся, девушка обхватила его горячую ладонь. – Пойдем.
И ведь пошел. Злой, вымотавшийся. Уставший слышать мир.
Удивительно, что Кайна вообще выпустили из академии. И Аони, глупая Аони, попытается помочь, хотя безопаснее держаться подальше.
Она привела Кайна к старой липе.
— Вот. Посмотри. Что ты видишь?
— Дерево.
— Нет же, — Аони приложила его ладонь к сухому стволу. – Что. Ты. Видишь.
Кайн возвел очи горе. Еще одна. Мало ему наставников, изнуряющих отупляющими тренировками. Но девочка смотрела так… умоляюще?
Ладно. С него не убудет глянуть на старую деревяшку.
Кайн закрыл глаза. И посмотрел.
***
Наставники перестали пускать Кайна в тихую комнату – единственное место, где он мог отдыхать.
Говорили, что так Чувствующий быстрее научится справляться. Говорили, что обучение зашло в тупик и надо переломить барьер. Да и вообще много чего говорили. Лишь мастер Тре вглядывался в лицо Кайна пристальнее обычного, и это внимание юноше не нравилось. Кайн ощущал: великие и мудрые наставники понятия не имеют, что с ним делать. И, хуже всего, не знают, чего от него ждать. Или наоборот знают слишком хорошо.
Сначала Кайн был полон решимости. Он верил в то, что молодой организм, сила воли и тренировки сделают свое дело. Вот только усталость накапливалась. И он чувствовал себя как подогретое дерьмо.
Вчера он, не выдержав, пробрался среди ночи в тихую комнату, напугав запертого в ней ученика. Судя по ободранным костяшкам и распухшему носу, бедолагу изолировали за драку. Щуплый первокурсник, вряд ли мальчику больше двенадцати лет, сначала вскинулся, но, разглядев Чувствующего, тихонько забился в угол. Кайн же просто лег на мягкий пол и впервые за шесть недель крепко уснул.
Из сладкого забытья его бесцеремонно выдернул шквал обрушившихся ощущений. Кайн захлебывался, скулил и пытался наспех выставить щит, который то и дело мерцал и плавился.
Первокурсник, распахнувший дверь, как только его наказание закончилось, стоял в проеме испуганно хлопая глазами.
— Ублюдочный сын тупых козлов! – рявкнул Кайн, когда, наконец, совладал с силой.
Чувствующий слышал беспокойный пульс ребенка, а запах страха щекотал ноздри, распаляя гнев. Но больше всего злила непроходимая тупость малолетнего кретина. Нужны ли идиоты этому миру? Вряд ли.
Всего-то и надо схватить за ниточку жизни, дернуть посильнее. Вместо этого Кайн выскочил из комнаты, оттолкнув с пути отупевшего от страха мальчишку.
Кайн бежал. Сначала по коридорам академии. Потом по мощенным улочкам. Затем по земле. Хватая ртом холодный воздух, заставляя себя бежать еще дальше. И когда резь в боку стала невыносимой, упал. В парке уже не цвела сирень. Но по-прежнему пахло орешками в карамели. Сразу вспомнилась Аони. И как его выворачивало наизнанку.
Тогда Кайн был уверен, что после такого позора лучше бы им никогда не встречаться. А сейчас он стоит перед старым деревом, выполняя нелепую просьбу.
— Что. Ты. Видишь, — с нажимом повторила Аони.
Кайн посмотрел на некогда мощную корневую систему, уходящую глубоко в землю. Энергии в ней почти не осталось.
— Дерево умирает.
Аони кивнула. У нее не было зрения Чувствующего, но она видела крупные отслаивающиеся куски коры и порошок белой плесени на листах.
— Помоги ему, — шепнула девушка.
— Я не знаю, как.
— Усыпи.
Кайн нахмурился. С первого дня проявления силы ему втолковывали, что подобное проявление способностей – приговор для таких как он. Нельзя убивать живое.
— Так будет лучше, — грустно сказала Аони. – Знаю, тебя учат другому, но это как будто… Прекратить чужую боль.
Кайну не было дела до печалей старой липы, но переносить свою боль изо дня в день становилось труднее. И если они помогут друг другу…
Кайн сделал глубокий выдох и попросил-приказал:
— Спи.
От кончиков пальцев к дереву потекла энергия. Она убаюкивала липу, уговаривая не сопротивляться. Довериться. Погрузится в долгожданный сон. И липа уступила воле Чувствующего. Она правда устала и не пережила бы эту зиму.
Кайн убрал руку с шероховатой коры и проморгался. Прислушался к ощущениям. И уставился во все глаза на Аони:
— Откуда ты знала, что делать? Мне легче.
Аони перевела дух, ощущая, как ломит скованные от напряжения мышцы.
— Тебя переполняла сила, а ты вернул ее частичку миру. Считай, сделал доброе дело. Только не надо теперь бегать по роще, убаюкивая каждый куст! – Аони поспешила предупредить. – Отдавай с умом. По чуть-чуть. И только там, где действительно надо.
— Ладно, — Кайн вдруг сделался ужасно серьезным и указал на область груди Аони, где по-прежнему клубилась неприятная чернота, но теперь ее стало чуть меньше. – А как помочь тебе?
Девушка недоуменно посмотрела на свое бежевое пальто. Задумалась. Грустно улыбнулась, понимая, о чем говорит Чувствующий. Прижала ладонь к сердцу, где все время болело.
— У меня был брат. Такой же, как ты. И он не справился, — Аони посмотрела куда-то вдаль за плечо Кайна. — Это просто горе. Оно пройдет.
Кайн не поверил. Чернота пустила корни в душу девушки глубже, чем старая липа вросла в землю.
Чувствующий спорить не стал:
— Ладно. Замерзла?
Кайн видел, что девушка нахохлилась, как воробей, и спросил больше для приличия. Когда Аони кивнула, предложил:
— Пойдем найдем горячий шоколад.
Теперь уже он обхватил замерзшую ладошку и повел девушку к разноцветным ларькам с угощениями.
Шоколад поможет согреться. А с чернотой Аони Кайн как-нибудь справится.
