Я совсем забросил сериалы. Есть мнение, что кино разгружает голову. В общем-то, так и есть. Но, в основном, в тех случаях, когда голова набита дерьмом. Человеку, которого с девяти до шести пичкали дерьмецом, надо куда-то деть себя, чтобы не задохнуться. Кто-то вечером идет в бар. Кого-то спасают сериалы. Самое лучшее - хорошо поебаться, но это же и самое трудное. Я две недели уже не работал. Дерьма во мне значительно поубавилось. Изо дня в день я сидел в кафе и писал в тетрадке. Мозг мой привык к труду. Чтобы возместить траты, он требовал печатного слова. Ему нужен был материал. Литературный. И еще сопротивление материала. Кино, как правило, не справлялось с этим.
Я дочитал сборник Буковски. Открыл художественный роман про Гойю: взял его в книгообменнике антикафе "Тыква". Только я стал читать, голос из кухни меня отвлек.
- Малыш, у тебя выпить есть?
- Где ты был, Бук? - спросил я, выходя к нему.
- Можно, я буду так тебя называть?
- Не знаю. Я выпил бутылку. Хорошо так сидел. Потом меня унесло куда-то.
- В своих романах ты больше пил.
- В жизни - тоже. Похоже, смерть делает человека не слишком устойчивым к алкоголю. Хотя, по идее, должно быть наоборот.
- Ладно, так оно даже лучше. Я тут с девчонкой трахался. Я не из тех, кого возбуждают подглядывания.
- Если тебя смущает, буду сваливать в туалет или еще куда.
- Ты можешь пить что-то безалкогольное?
Буковски чутко прислушался к чему-то внутри себя.
- Боюсь, что нет. Наверное, это карма. Но те, кто устроил все это представление, не учли, что именно такой вариант меня более чем устраивает.
- А меня нет. Слушай, Бук, у меня денег не так-то много. Я бы сказал - в обрез.
- Я говорю о том, что каждый рубль - время моей свободы. Я не могу тратить деньги на водку для мертвого мужика.
- Слушая, малыш, я - Чарльз Буковски, - заговорило привидение, приосанившись, - великий поэт и писатель, один из лучших. История человечества - это стена, возведенная до небес, и я в ней - гигантская золотая глыба. На твою долю выпал редчайший шанс соприкоснуться с ней. Разве это не стоит каких угодно денег?
- Ты сам-то веришь своим словам?
Буковски сдулся. Упал в кресло. Выглядел он несчастным.
- Ладно, - сжалился я, - куплю еще три бутылки. Одну на день. После советую тебе подыскать работу. Наверняка где-то и мертвецы нужны.
- Спасибо, малыш. Неси скорее.
Район у нас скорее не Западный, а околозападный. Чтобы набрать воды, надо до автомата минут пять протопать. в универмаг - десять. В темное время суток кроме каких-нибудь алкашей на улице никого не встретишь. Налетел промозглый ветер. Меня схватили за горло паника и отчаяние. Куда я двигаюсь? Тащу в какой-то дыре бухло для призрака-алкаша. Где мое будущее - стабильное и уверенное?
- Наконец-то, малыш, - добродушно-нетерпеливо приветствовал меня призрак. - Я уже сам не свой.
Две бутылки я убрал в холодильник, одну поставил на столик рядом с Буковски. Взял стакан, пододвинул стул, сел напротив. Начислил себе четверть стакана.
- Ага, - сказал Буковски.
Я взглянул на бутылку. Хлебнул он неслабо.
- Я только что обосрался, Бук, - признался я.
- Мне опять захотелось стабильности, понимаешь?
- Стабильность бывает только на кладбище. Да и там, как видишь, не все прям уж так однозначно.
- Я испугался Хаоса. Это внезапно нахлынуло, понимаешь? Поглядел на темень вокруг себя, и вдруг захотелось света. Чтобы существовала программа действий со стопроцентной гарантией.
- У христианства такая есть. Во всяком случае, так утверждает Библия.
- Здоровая личность сама шагает навстречу Хаосу. Есть вероятность, но никаких гарантий. Хороший муж может остаться без семьи, хорошая жена - тоже. Хороший специалист - ослепнуть, попасть под машину, заснуть и никогда не проснуться. Мы живем без гарантий. Счастлив тот, кто умеет жить без гарантий. Не обсирается, а живет себе в удовольствие.
- Я думал, что принял Хаос. Принял неподконтрольное приключение, котороеорганизует нам жизнь.
- Думаю, сейчас ты действительно его принял.
- Но что это было двадцать минут назад? Почему я вдруг проявил малодушие?
- Нас с детства учат проявлять малодушие. Не загоняйся ты так, малыш. Выпей еще. Ты в свои тридцать круче тысячи говнюков в рубашечках. Ты просто раньше других осознал, что тебя наебывают. И нашел в себе силы послать все на хуй. Большинству остается только орать от злости.
- Для этого тоже смелость нужна.
Я выпил еще стакан. Буковски выдал несколько забавных историй. Говорить он умел. Странно для человека, который говорить не любил.
- Помнится, возвращаюсь я поздно ночью к себе домой. Моя старенькая "Комета" 87-го года натужно пыхтит, но справляется. Смотрю, на обочине проститутка. Вполне себе ничего такая. Хорошие ляжки, и сиськи тоже при ней. Лицо размалевано чересчур, но тело решило дело. Подъезжаю. Она садится. Я торможу возле круглосуточного универмага через два квартала. Говорю ей, чтобы сидела здесь, а я пойду чего-нибудь возьму выпить. А у меня возле лобового стекла лежал "Сникерс". Возвращаюсь я, значит, с двумя пинтами виски, а она сидит "Сникерс" жрет. Я говорю: "Ты че, охуела? Я тебе его покупал?" Она аккуратно так заворачивает оставшуюся половинку и говорит: "А что? Я не заразная. На, держи". "Я что, доедать за тобой буду?" - говорю я ей. Короче, отработала она мне за "Сникерс".
Я расхохотался. Годная история. Впрочем, под синьку почти любая история годная.
- Здорово, - сказал я. - Но знаешь, Бук, в книгах ты немного другой. Добрее и мягче, что ли. Там тебя трудно было вывести из себя.
- Не верь ты книгам, малыш. Там только на четверть правда.
Мы еще посидели. Я закусывал конфетами. Потом меня стало клонить ко сну.
- Пойду спать, - сказал я ему.
- Открой мне еще бутылку, малыш.
Я поставил с ним рядом еще бутылку.
- Странно, - сказал я ему. - Обычно выпивка прогоняет сон.
- Ты, я смотрю, не удивляешься ничему.
- Иначе мне не пришлось бы так много пить.
Я забрался в постель, а призрак писателя-маргинала пил у меня на кухне. Все было не так уж плохо. Я мог сейчас жить с матерью и сестрой. Мог работать. Тащить ипотеку. Дохнуть от скуки, от бытовых забот. Пожалуй, я неплохо устроился.
Да, я умею устраиваться в жизни.
Я помню, как улыбался. Плавал в теплой истоме. На кухне горел свет. Зачем привидению свет? Видят ли мертвые в темноте?
- Бук, ты в темноте видишь?
Язык заплетался. Сон сморил меня прежде, чем я получил ответ.