Всё было так, как мы тогда и оставили: вот распотрошённый сундук с вывернутыми наружу простынями, вон ржавая посуда, сваленная в углу. Позади меня на кровати валяется груда старых курток и пальто, карманы которых мы тщательно обшарили, прежде, чем сгрести в одну кучу. В соседней комнате, пари держу, лежит брошенный мною блокнот с набросками плана дома: я помню, что он выпал из кармана, но я не стал его поднимать. Мы особо не заботились о сохранении пыльного порядка в исследованной локации. Мы не думали, что когда-нибудь вернёмся сюда вновь.
Однако я вернулся.
Однако я пришёл.
Не мог забыть, успокоиться и смириться. Промаялся слишком мало, стал почти прикипать, а потому одним погожим весенним днём влез в спецовку и сапоги, взвалил рюкзак на плечи и пошёл.
И вот Настя передо мной: смотрит, не моргая, не шевелясь и не дыша.
Я тоже молча её разглядываю гадая, не этого ли я, собственно, хотел?
Не за этим ли, собственно говоря, вернулся?
Не этого ли в итоге ожидал?
За окном пылало и жарило в небе апрельское солнце, я был безмерно себе благодарен, что додумался прийти сюда днём.
- Ты не думала… - хотел было спросить, но тут что-то хрустнуло из коридора по правую руку и я буквально подпрыгнул на месте.
Настя даже не шелохнулась, проигнорировала источник шума, будто заранее зная, что там может в темноте хрустеть.
«Привыкла за год», - пронеслось в голове и я буквально кожей почувствовал, как побледнел.
- Ты не думала, - повторил, стараясь придать уверенности своему осипшему голосу и тут же осознал нелепость этой попытки: я был уверен, что Настя читает меня, как открытую книгу, и всё же не мог позволить себе расслабиться ни на секунду. Скрип из коридора повторился вновь и уже даже я был уверен, что причина шума — не проседание ветхого дерева и не трещавший по всем швам фундамент.
Что-то упало и покатилось, но я не отводил с моей собеседницы глаз.
Настя сидела прямо передо мной, всё так же беззаботно и приветливо улыбаясь, но я знал, что она ждёт, когда я проиграю в эту игру и сдамся, не выдержав напряжения.
Что-то шевелилось под черепом у самого затылка, что-то, что заставляло кожу покрываться мурашками и наэлектризовывало волосы по всему телу.
Солнце било в мутные стёкла утопающего в сумерках дома и только это помогало мне держать себя в руках. Отчаянно пытаясь успокоиться сам, я и ей хотел передать своё вымученное спокойствие.
Я хотел, чтобы Настя, что бы с ней за этот год ни приключилось, вела себя нормально.
«Ты не пойдёшь домой?» - мне надо было спросить лишь это, но я как-будто заранее знал ответ и боялся его услышать.
- Посидим ещё? - только и смог выдавить я, - ладно?
Настя улыбнулась, Настя мне кивнула.
Конечно, о чём, мол, речь? Я сидела здесь целый год, ожидая, что ты за мной вернёшься. Минутой больше, минутой меньше — теперь ей это не составляло никакого труда.
Я не знал, сколько времени нам ещё предстояло провести вдвоём в этой комнате, но готов был не сходить с места, сколько потребуется: пока солнце висело в небе, всё было хорошо.
*
Мне бы радоваться.
Мне бы во все барабаны бить.
Мне бы хватать её за руку и бежать скорее отсюда.
Мне бы плакать от счастья и воздавать всевышнему хвалу за посланное чудо.
Мне бы не трястись сейчас от кипятящего мысли страха, а расспросить сидящую передо мной девушку, живую и здоровую, что с ней приключилось и произошло?
Здравый смысл подсказывал с раздражающей периодичностью, что я не сплю и не брежу. Голос разума в голове нашёптывал, что не бывает ни магии, ни чудес.
Рациональная и хладнокровная часть рассудка настаивала, что нет ничего страшного в том, что Настя сейчас сидит передо мной: да, это странно и нелепо, но бояться здесь нечего и уж, тем более, незачем теряться и паниковать.
Она молчит, но и я молчу: это только шок от первой встречи. Обыкновенная потерянность, естественная, почти ожидаемая дезориентация: подумать только, целых шесть месяцев Настю искали спасатели, целый год я думал, что она мертва! И удивительно ли, что мозг сейчас выкидывает номер за номером, выбрасывая в кровь всё новые порции адреналина, заставляя меня сидеть, не шевелясь, на месте и вместе с тем подготавливая к абсурдному побегу.
Я не должен вести себя, как перепуганный подросток, мне надо самому себе доказать, что я всё ещё в рассудке, что не оглох от шока и не ослеп, что вижу я именно Настю, что именно она сидит сейчас передо мной.
Мне надо дотронуться до неё, убедиться, что она состоит из кожи и костей, что это её волосы сейчас струятся по плечам, что это её глаза так выжидательно и внимательно за мной наблюдают.
Мне надо всего лишь её коснуться, но — богмой! - до чего, оказывается, она бледна! И эти глубокие синяки под глазами! - неужели, я настолько был потрясён встречей, что сидел тут всё это время и не замечал, как сильно она похудела?!
В голове бушевал вихрь мыслей, но ухватиться за что-то кроме «Беги отсюда!» было сложно.
Хотелось спросить: «Но как же ты выжила?», но язык прилип к нёбу и ни слова нельзя было выдавить из пересохшего рта: я заранее знал, что она ответит и как только слова будут произнесены, всё в этом проклятом доме придёт в движение и я стану следующим, кто навсегда останется здесь, запертый в четырёх кирпичных стенах.
Однако дольше молчать было неуютно и подозрительно: едва заметив с улицы её силуэт, замерший в окне, я только на секунду опешил, растерялся лишь на мгновение. Бросившись опрометью в дом, я не успел ровным счётом ни о чём подумать, ничего проанализировать, прикинуть палец к носу и сообразить, что Насти здесь быть не могло, что Настю тут уже искали, что Настю тут не нашли.
Что это либо игра моего зудящего мозга, либо — этого жуткого места, которое мы год назад так дерзко потрошили в поисках мало-мальски ценной рухляди.
Я ничего не понимал и сам себя не помнил, когда, взбежав по ступеням на второй этаж дома, увидел свою подругу, сидящей на скамье и обернувшийся в мою сторону.
- Настя, - пролепетал тогда, - ты… - «ЖИВА?» - так с языка и не сорвалось. Меня будто ледяной водой окатило, стоило снова увидеть её так близко и так рядом, - Настя… Ты?
Она едва заметно кивнула и я понял: что бы теперь ни происходило, я должен быть максимально осторожен и держать себя в руках. Я прошёл в комнату, сел на кровать напротив неё и только тогда осознал весь ужас происходящего.
- Я теперь живу здесь, - сказала Настя Настиным голосом и я окончательно убедился в том, что Насти в этом доме нет.
*
Глаза скашиваются на чёрный провал дверного проёма, на притихшую в глубине коридора тьму, на что-то, поскрипывающее в этой темноте половицами.
Может, можно сказать, что я вернусь?
Что я не ухожу насовсем.
Что сейчас спущусь вниз, а потом тут же поднимусь обратно?
Оставить её в самый последний раз, убежать только затем, чтобы потом вернуть и уже наверняка спасти!
Она же улыбается, так доверчиво смотрит: должна мне поверить, должна отпустить.
Я же буквально ненадолго.
Я же не опоздаю на этот раз!
Надо только спуститься снова на первый этаж, пробраться через горы хлама к сеням, протиснуться в покосившиеся двери и, оказавшись на улице, рвануть отсюда, что есть мочи до ближайшего населённого пункта, чтобы непременно и обязательно вернуться, но уже точно не одному!
Я вымученно улыбнулся своей подруге: план был понятен и прост, так почему же я ни слова не могу из себя выдавить? Почему боюсь отпроситься у неё вниз? Почему не хочу, чтобы она снова хоть что-то говорила? Не станет же она удерживать меня тут насильно?! Не станет же она… бежать за мной?
Настя чуть заметно склонила голову набок: только сейчас я заметил, что за всё прошедшее с момента нашей встречи время она, кажется, ни разу не моргнула.
*
Давно я не чувствовал себя таким виноватым.
Кажется, с того самого дня, когда, уже находясь в несущейся в сторону дома электричке, понял, что кого-то среди нас не хватает.
Тогда мы, конечно, пытались с Настей связаться: названивали ей весь вечер, караулили в сети, даже заехали к ней домой.
Но, когда она и на следующий день не объявилась, мы начали паниковать: мысль о том, что девушка решила самостоятельно добраться до дома, сменилась ужасающей идеей о ранении, переломе или потере сознания. Вооружившись помощью родственников и друзей, мы рванули назад, обыскали каждый угол в этой заброшенной деревне, обшарили каждый разваливающийся дом, но ни Насти, ни её тела так и не нашли.
Полиция, собаки, случайные свидетели нашего похода: никто не смог помочь в поисках.
Полгода, проведённые в полном недоумении, шоке и бесконечных размышлениях о судьбе подруги результатов так же не принесли.
И только спустя год, в юбилей этого таинственного исчезновения, Настя, наконец, нашлась.
Нашлась там же, где и пропала.
И нашлась, к сожалению, именно мной.
И вот теперь мы сидим с ней, друг на друга внимательно смотрим, молчим и терпеливо ждём, пока опустится на эту деревню ночь.
- Послушай, - мне стало дурно при одной только мысли об этом, - нам надо идти… - мой голос звучал неуверенно, но солнце упрямо катилось к горизонту и ждать больше было нельзя, - нам надо вернуться… Домой.
Настя не моргает. Настя улыбается и отвечает спокойно:
- А я дома.
Я замотал головой, призывая её перестать нести этот бред и наконец меня послушать.
- Нет, Настя, твой дом не здесь, - я нахмурился, придал голосу твёрдости, - пошли, - я дёрнул ладонью, едва её не коснувшись, - я тебя отведу.
Она смотрит. Молчит. Впервые за всё время пребывания в этом месте я, кажется, понял, что так настораживало меня в её взгляде: она смотрела не покорно, как поначалу могло показаться. Она смотрела выжидательно.
Она не издевалась надо мной. Не водила за нос. Не искренне тупила, хлопая круглыми глазами.
Она просто спокойно ждала, когда скроется солнце.
Когда можно перестать улыбаться и молчать.
- Пошли! - я старался убедить себя, что она сошла с ума от одиночества, потерялась, испугалась и свихнулась, - Настя… Нам надо идти! - я повысил голос, стараясь отгонять медленно окутывающий меня страх.
Не хотелось признаваться, но признаться пришлось: мне было страшно.
Страшно, чёрт возьми, чертовски!
И боялся я не кого-нибудь, а молчаливую худую девушку, мило целый день мне улыбающуюся.
- Если ты не пойдёшь, - я опустил голову, боясь смотреть ей в глаза, голос предательски сорвался на хрип, - то я пойду один!
Пытаясь убедить себя в том, что я сам не знаю, чего боюсь, я встал. Настя запрокинула голову, не отводя взгляда от моего лица.
- Я пошёл! - я предупреждал её о каждом своём шаге, будто стараясь обмануть эту тощую серую фигуру, натянувшую на себя Настину кожу и так ловко ей прикинувшуюся, - но я вернусь! - я оправдывался, уговаривал, старался, чтобы то, что пялилось сейчас на меня Настиными глазами не поднялось вслед за мной и не попыталось удержать, - жди тут! - и, покрываясь холодным потом, я, наконец, отважился повернуться к ней спиной.
Я дал слабину и обернулся только уже находясь на лестнице, ведущей на первый этаж.
То, что предстало моим глазам после, ещё долгое время будет являться в ночных кошмарах, обрастая подробностями и деталями.
Настя стояла, повернувшись лицом ко мне и спиной к свету. Улыбка на её лице сменилась оскалом, глаза словно ввалились в тощее и бледное лицо, острые скулы чертили сизые полосы на белых щеках.
Она улыбалась во весь рот, следила за моим побегом чёрными дырами на бледном лице и будто радовалась тому, что могла больше не притворяться и не разыгрывать передо мной этот спектакль. То, что прикинулось Настей, медленно расходилось по швам, скидывая с себя ставшей ненужной оболочку. Коротко вскрикнув, я отвернулся от медленно вытягивающейся фигуры и побежал вниз.
Уже на улице, быстро запыхавшись от бега, я обернулся снова и снова посмотрел в окно второго этажа, туда, где несколькими часами ранее заметил девичий силуэт.
Он снова был там: Настя стояла и всё так же меня разглядывала.
Она больше не улыбалась. Больше не клонила голову в бок. Больше не скалилась на меня и не распахивала неестественно-широко рот.
Теперь она смотрела угрюмо, серьёзно и угрожающе.
Она то ли запрещала мне возвращаться, то ли, напротив, предупреждала, что наш разговор не окончен: на этом впалом костлявом лице невозможно было что-то достоверно прочитать.
Солнце ещё не скатилось за кромку раскинувшегося на западе леса, но вокруг уже начинало темнеть и я, до ужаса боявшийся быть застигнутым ночью в этой деревне, снова припустил со всех ног, уже больше не оглядываясь назад и гоня от себя малейшую мысль об оставшейся в том доме девушке.
*
По прибытию в город я купил водки, за каких-то неполных полчаса опустошил почти всю бутылку и в итоге сам не заметил, как заснул.
Я отчаянно старался убедить себя в том, что всё произошедшее — всего лишь результат череды случайных совпадений. Я попёрся в ту проклятую деревню в не самом спокойном расположении духа, а потом, встретив сумасшедшую бродяжку в доме, где пропала Настя, сразу принял желаемое за действительное.
Я искал женщину и я её нашёл.
Я искал Настю, а нашёл тощую бездомную, облюбовавшую один из брошенных домов и оставшуюся там жить в Настиной одежде, Настином теле и с Настиным голосом.
Я предпринял отчаянный жест, отправившись в то место спустя год после пропажи подруги, так что нечего было удивляться тому, что я уцепился за единственного человека, встретившего меня там.
Знавшего меня по имени.
И явно меня поджидавшего.
Долгие, долгие дни после возвращения я старался привести в порядок мысли, подвести какой-то итог, но увидев снова во сне ту фигуру и тот дом, окончательно убедился в том, что ничего ещё не закончено.
В первую ночь, грузно топая по скрипучим ступенькам, оно спустилось на первый этаж, во вторую вышло из дома и зашлёпало по грязи и лужам в сторону леса, на день десятый уже проворно пробиралось сквозь густые хвойные заросли, задирая колени почти до самого подбородка и радостно скалясь в растрескавшейся по лицу хищной улыбке.
Я не знал, чего оно от меня хочет, но сотню раз уже проклял тот день, когда решил, что мародёрство в заброшенной деревне — отличный способ провести выходные.
Мы оставили там Настю и теперь то, что напялило на себя её тело, топало по мою душу, хрустя тесными костями при каждом шаге.
Я не мог остановить череду этих снов, как не мог спрятаться или сбежать. От кого мне было спасаться? От снящегося мне чудовища?
Каждое утро всё увиденное казалось нелепой и злой игрой моего больного воображения; помешивая сахар в утреннем кофе, я готов был посмеиваться над самим собой, таким мнительным и трусливым в первые секунды после пробуждения.
Но стоило солнцу сесть за горизонт, я понимал, что до чёртовой матери снова боюсь заснуть.
Еженощно, без устали и отдыха, рассекая воздух плетьми бескостных рук, болтающихся вдоль несуразно вытянувшегося тела, оно приближалось всё ближе и ближе к моего городу, моей улице и моему дому.
В последнем сне эта тощая жердь уже перешагивала телефонные столбы, но я ни секунды не сомневался в том, что, когда однажды ночью я услышу стук в дверь и послушно пойду открывать, на пороге я увижу всё то же внимательно разглядывающее меня лицо улыбающейся Насти.
(На октябрьский конкурс сообщества CreepyStory)
