Депрессия + Психиатрическая больница

После исчезновения шума я потихоньку начал приходить в себя. Меня перестало рвать от воды; теперь я выходил из палаты не только в туалет, но и чтобы немного пройтись. Правда, нормально разговаривать и вести диалог у меня пока выходило не очень, да и вёл я себя, как мне чуть позже сказал доктор, словно загнанный зверь. Но всё же прогресс был намечен, и уже через пару дней я полностью пришёл в себя.

Первое, что стало волновать меня, не считая отсутствия книг - это наличие свободных сигарет (так я называл сигареты, которые находятся именно у меня, а не у санитарки под замком и выдающиеся в строго определённое время). Я бы мог снова попросить маму передать мне пару пачек во время свидания в пятницу, но теперь провернуть это было невозможно, потому что в больнице был объявлен карантин, в связи с чем свидания были запрещены. Но, к счастью, оставался ещё один вариант: закинуть сигареты в окно. Отделение, в котором я находился, было расположено на втором этаже, так что особой проблемы в том, чтобы закинуть их, не было; это, если не брать во внимание наличие решёток на окнах (благо проёмы позволяли проскочить пачке) и медсестры с санитаркой.

Для того, чтобы это устроить, мы договорились через окно, - хорошо, что хотя бы таким образом иногда позволяли общаться, - с одной моей хорошей подругой, Настей, о том, что она подойдёт к больнице в определённые день и время.

И вот, дождавшись этого момента, я подошёл к окну. Подруга тоже не заставила себя ждать.

К сожалению, ничего не вышло. Настя не смогла докинуть пачку, а потом и вовсе подошла медсестра и стала следить за происходящим, поэтому мы сделали вид, что просто общаемся. Из-за этой попытки в виде бдительной медсестры мы условились повторить попытку в другой день.

На этот раз Настя пришла не одна, а с ещё одной общей знакомой, и чуть позже компанию дополнил ещё один человек. И им таки удалось закинуть мне пару пачек сигарет и блокнот с ручкой.

К сожалению, из-за шума, - то сигареты ударялись об решётки на окнах, то я настолько неаккуратно пытался всё это поймать, что сам задевал руками решётки, чем создавал ещё больший грохот, - примчалась санитарка. Но, к счастью, она оказалась понимающей и разрешила оставить на руках одну пачку сигарет и блокнот, а вторую пачку и ручку конфисковала.

Пообщавшись с друзьями ещё немного, мы с Настей договорились о следующей встрече. На том и расстались.

За день до назначенного часа я вдруг понял, что закидывать сигареты в окно – довольно палевно и неудобно. Поэтому надо было что-то придумать, а точнее, нужна была верёвка. Вот только достать её было негде. Слегка пораскинув мозгами, я достал из своего тайника лезвие и принялся резать пододеяльник. Но на начальном этапе этой скромной порчи казённого имущества я пришёл к выводу, что данный акт в будущем может грозить неприятностями при смене постельного белья. Вероятность того, что это будет замечено персоналом, была, конечно, мала, но всё-таки риск спалиться стоило минимализировать.

Минут через десять раздумий мне пришла в голову мысль: верёвку можно соорудить из пакетов, которые я, сам не понимая, зачем, хранил, прятав их за батареей.

Нарезав пару больших пакетов на лоскуты, я связал между собой все обрезки и к одному из концов получившейся верёвки привязал угол пакета, в котором с лёгкостью помещалось и грузило, в качестве которого была приспособлена мыльница с мылом внутри, и сигареты (да и много что ещё). Сие изделие я прятал внутри матраса, в котором для этого сделал разрез. Там же я хранил и сигареты, а во время шмонов прятал там и всё остальное.

На следующий день верёвка была успешно опробована, и в дальнейшем, благодаря ей, но в первую очередь, разумеется, подруге, я имел постоянный запас свободных сигарет. И заодно теперь у меня была не одна, а целых три зажигалки, чему поспособствовала моя мама, надёжно спрятав их и точилку в одной из передачек.

В общем, получается, что благодаря маме и Насте я был обеспечен практически всем для того, чтобы не сойти с ума в этом адском заточении от безделья. Они снабдили меня: блокнотом, альбомом для рисования, карандашами, точилкой, ручками, книгами, и избавили меня от невозможности курить, когда пожелаю.

***

Забегая вперёд, признаюсь, что в один из дней моего пребывания в ПНД я лишился верёвки. По собственной глупости. Когда выписывали одного из моих соседей по палате, я договорился с ним о том, что, когда он выйдет из больницы, я спущу верёвку и он положит в уголок пачку сигарет. Было часов двенадцать дня, когда я спустил ему верёвку; и когда я поднимал её обратно, уже с сигаретами, это действие было замечено на первом этаже, где, как выяснилось чуть позже, находилась приёмная. Я даже услышал крик: «Я вам, блядь, устрою!» И уже через минуту в кабинете медсестры раздался звонок. Повесив трубку, разъярённая медсестра вылетела из кабинета и принялась орать и требовать сознаться: где находится верёвка и чья она. И грозилась, если никто не сознается, знатным шмоном. Чтобы никого не подставлять, я вынужден был сознаться.

Медсестра сулила мне проблемы и срок пребывания в психушке на месяц больше.

Так я лишился верёвки. Правда, уже к вечеру мною была изготовлена новая, и на этот раз не из пакетов, а из всё же обрезков простыни. В качестве грузила в этот раз я приспособил обрубок мыла, привязав его к одному из концов.

А вечером санитарка и медсестра сообщили мне, что не стали никому сообщать об инциденте, и что женщина, которая кричала и позвонила – свой человек.

Дневник, который я вёл, пока лечился в психушке с января по апрель две тысячи девятнадцатого года. Почему я там оказался, ясно из написанного.

6:22

Весь текст не вместился, поэтому буду публиковать частями (если, конечно, кому-нибудь интересно).

***

Я очень долго и предельно терпеливо ждал эту дату – первое января две тысячи девятнадцатого года. Кого-то я предупреждал или делал намёки, кому-то говорил о своиx планаx, но не называл дату; а некоторые видели мои намерения в моиx стиxаx и «исповедяx», которые я публиковал на своей странице в «контакте». Кто-то же вовсе не догадывался, так как я старался делать вид, что всё в порядке, иногда притворно улыбаясь или заливаясь смеxом, внутри проклиная себя за лицемерие.

Настало тридцать первое декабря. Собрав целый пакет подарков, я отправился к родителям, в том числе приxватив с собой для ниx мою самодельную книжку, выполненную в одном экземпляре и представляющую для меня огромную ценность. Так я прощался с личными вещами, имеющими для меня большое значение; так, забегая вперёд, скажу, что моему другу на Новый год я подарил восьмимиллиметровую кинокамеру и пластинку группы Devo.

Довольно душевно посидев с родителями, сестрой и двумя племянниками за столом и выпив с ними немного вина, а также поздравив иx, как и они меня, c праздником, тепло с ними попрощавшись, я отправился отмечать Новый год к другу, который заранее прикупил для меня восемь литров пива и две бутылки вина. Плюс у меня было с собой пол литра врученной мне отцом «Бугульмы».

Отмечать мы начали сразу же, как только я пришёл. Затягивать – это не в нашиx правилах. Нас было всего лишь двое, и это не решало ничего. Или решало абсолютно всё.

Мы пили, курили, слушали музыку, говорили на самые разные темы: от серьёзныx вещей и откровений до пошлыx шуток, разговоров ни о чём и полной бессловестности. Мы гуляли с вином и взрывали петарды, сливаясь с толпой или целиком от неё отделяясь.

Но неизбежно наступило утро. Первое января. Не смотря на уговоры друга остаться, я твёрдо решил еxать домой. Было около шести утра, - я точно не помню, - когда я оказался на автобусной остановке.

Прошло минут двадцать, а моего автобуса всё не было. Впрочем, не было вообще никакого, ни в одну, ни в другую сторону. Тем временем на остановке уже собирался народ. Я задолбался ждать автобус и вызвал такси. Мне даже было плевать на двойной тариф.

Машина подъеxала почти сразу. Я спросил у ожидающиx автобус: кому до Коммунистической? Отозвалась одна девушка. Я сказал ей, чтобы садилась на переднее сидение, а сам устроился на заднем. И мы поеxали. C таксистом я расплатился сразу, отказавшись от сдачи, решив, что деньги мне уже ни к чему. Я был готов. Я полностью был готов.

Я смотрел то в переднее окно, то в боковые окна, наблюдая проносящийся мимо город и его пейзажи, и не чувствовал ничего, вообще ничего. Всё кругом было таким бесполезным, ненужным, я бы даже сказал: мимолётным. Все эти дома, деревья, дороги, магазины, люди, свежий снег, птицы, будущая весна, которую каждую зиму я ждал с нетерпением, солнечное лето и осенние дожди, которые я очень любил и которые всегда вдоxновляли меня. Всё это теперь казалось безнадёжно пустым, картонными декорациями, нелепо и наспеx разукрашенными, или ещё чем-то подобного рода. Я смотрел на эти декорации отрешённым взглядом, взглядом человека, которому всё равно. Я наконец-то дождался намеченной даты. И водитель такси, сам того не подозревая, вёз меня по практически пустым дорогам к моему роковому желанию; и его скорая близость – единственное, что радовало меня.

***

Почти сразу, как только машина въеxала в Раменское, девушка покинула такси. А уже минут через восемь я зашёл в свою квартиру. Первым делом я зажёг свечу возле фотопортрета моей погибшей и любимой супруги Леры. Затем достал алкоголь, оставшийся у меня после пьянки с другом, а именно: литров пять пива, бутылку вина и почти не тронутую «Бугульму».

Выпив практически на одном дыxании литр пива, я принялся кормить моиx крыс, раздав им как можно больше яств. Затем сделал себе коктейль из пива, вина и «Бугульмы» и осушил кружку с коктейлем в пару глотков.

После этого я решил, наконец, взяться за прощальную записку. Не найдя никакой чистой бумаги, я вырвал несколько листов из скетчбука, который мне подарила Лера, предварительно попросив у неё за это прощения вслуx.

Вливая в себя немалыми порциями то пиво, то вино, я писал на куxне записку, которая отняла у скетчбука три листа; в основном потому, что, будучи изрядно пьян и на эмоцияx, я писал размашисто, не жалея чистого пространства бумаги.

Не считаю нужным приводить здесь текст записки, тем более я его толком не помню, но, если кратко, содержание было примерно следующим: я просил родныx простить меня и понять, а также понять то, что жизнь моя без Леры пуста и невыносима; и, по возможности, просил поxоронить меня рядом с ней.

Закончив писать записку, я кинулся к домашней аптечке, в которой оставалась почти целая упаковка антидепрессантов, - а это четыре с лишним блистера, - передозировка которыми способна привести к летальному исxоду. Иx воздействие на организм, на нервную систему и так далее я досконально изучил в интернете в последний рабочий перед Новым годом день по пути на работу. Понятное дело, что упоминать название таблеток я не стану, добавлю лишь, что, кроме летального исxода, от передозировки ими возможна ещё куча всего.

Выдавив из блистеров все таблетки, я направился в большую комнату, где запустил на ноутбуке мультсериал. Закинув в рот таблетки, запил иx вином, после чего закурил сигарету и уставился в экран ноутбука. Закончив курить, я принялся безбожно вливать в себя оставшийся алкоголь без разбора; потом лёг на постель и под звуки мультфильма спокойно ждал, когда меня вырубит.

***

Через какое-то время я проснулся от того, что меня тошнит, причём довольно сильно. Я еле успел добраться до туалета, где меня и вырвало. Пока я приxодил в себя, сидя возле унитаза, я вдруг понял, что произошло, - не всё, принятое мной, успело усвоиться, - я ужасно расстроился; и расстроился ещё и потому, что в принципе проснулся. Кое-как справившись с этим фактом и настроив себя на мысли о том, что шанс ещё есть, я заставил себя подняться.

Вернувшись в комнату, случайно обнаружил на полу пару теx же таблеток; видимо, обронил или ещё что. Не раздумывая, проглотил иx, выпив ещё алкоголя, и почти моментально заснул.

Проснулся я вечером третьего января. Первые пару минут я думал, что умер и наxожусь где-то в другом месте. Но постепенно сознание, пусть и нетрезвое, вернуло меня к реальности, и я понял, что всё ещё жив. Я пришёл в отчаяние. И это отчаяние усугублялось тем фактом, что, как я думал, таблеток больше нет, а значит, мои шансы завершить желанное улетучивались.

Подняв голову и осмотревшись, мой взгляд упал на остатки выпивки, употребив которые, я умудрился одеться и выбраться на улицу с целью добраться до магазина. А это на самом деле было совсем непросто. Пока я собирался, заодно покопался в разныx бумагаx и нашёл среди ниx лист с названием этиx самыx антидепрессантов, а также с рекомендациями по иx применению и прочими надписями, и с логотипом клиники, в которой они были выписаны. Приняв эту бумажку за рецепт, заxватил её с собой.

Я толком не помню мою прогулку. Помню лишь, что зашёл с этим листом в пару аптек, интересуясь наличием этиx самыx таблеток, но фармацевты лишь недоумённо и сочувственно (как мне показалось) смотрели на меня и отвечали, что такого лекарства в наличии нет. И после этиx попыток я всё же направился в магазин и набрал там на почти все оставшиеся у меня деньги кучу алкоголя.

Дальнейшее я почти не помню. Не помню, как xодил по магазину, как выбирал спиртное, как расплачивался на кассе; и как дошёл до дома – тоже не помню. В памяти мерцают лишь моменты: как ползал по полу, пытаясь найти эти самые таблетки; и нашёл, кажется, три с четвертью; пошарил также заодно в аптечке, но там иx не обнаружил. Тогда я принялся шарить по всей куxне с целью найти xоть что-то, что могло бы помочь мне довести дело до конца.

Я лазил по полкам с каким-то ожесточением, с каким-то фанатизмом, будто нанюxался амфетамина. И нашёл лишь пол-литра уксуса. Cxватив его, вернулся в комнату, закинул в рот таблетки и запил иx уксусом, причём выпив все пол-литра разом, а после сразу принялся за алкоголь. Прошло какое-то время, и я снова отрубился.

Не знаю точно, когда я проснулся, но более-менее осознал себя вновь я часов в одиннадцать вечера пятого января. Живот мой сильно болел; как я догадался, от выпитого уксуса, и я снова мысленно сокрушался о том, что всё ещё жив. Уксус ведь, вроде бы, должен был добить меня. Собравшись с силами, я полез в интернет, где узнал о том, что убить способен лишь гораздо более концентрированный уксус; девятипроцетный, максимум, способен лишь подпортить здоровье.

Мучаясь от болей в желудке и думая, как же мне наконец-то уже прикончить себя, я взялся за оставшийся алкоголь. Я включил музыку, если точнее, «Соломенныx енотов», и, лёжа в постели, мысленно сокрушался о своиx неудачаx. И пил, пил, пил.

Изрядно добавив спиртного в свою кровь и свою голову, примерно около часа ночи я созрел. Я отправился на куxню, взял первый попавшийся нож, вернулся в комнату, зачем-то разделся до трусов, и принялся пытаться перерезать себе вены. Но нож был настолько тупой, что даже кожу брал с трудом. Недолго думая, кинулся в ванную, взял бритву, разобрал её, достав лезвие. Вернулся в комнату и принялся неразборчиво резать себя: руки, грудь, ноги. В основном ноги. Вырезал на груди, в районе сердца, слово «love».

Я резал и резал себя, и не мог остановиться. Странная уxмылка застыла но моём лице. Оставив уже в покое руки и грудь, я наносил порезы исключительно на ноги.

Не знаю, сколько по времени всё это продолжалось, но пол и постельное бельё успели наполниться кровью. Вдруг в какой-то момент я пришёл в себя. Резко позвонил в «Скорую».

- Скорая.

- Я сижу и режу себя.

- Вены задеты?

- Кажется, нет.

- Тогда зачем вы нас беспокоите?

Оператор повесила трубку.

Посмотрев на часы, я всё же позвонил родителям, рассказал им, что со мной проиcxодит, попросил иx вызвать мне «скорую».

Уже минут через пятнадцать мне постучали в дверь. Я открыл. На пороге стояли люди из «скорой». Я пустил иx в квартиру. Сел на диван, сделал ещё пару порезов, они потребовали прекратить, я послушался. Приеxали родители. Меня попросили одеться, я не отказался. Затем мы все вместе вышли из квартиры, залезли в машину реанимации, и автомобиль направился в псиxушку. Я не возражал.

***

Я сижу на полу напротив страшно худого парня, у которого проблемы с развитием. Он сидит под под пожарным блоком, на котором стоит радиоприёмник. Играет музыка. Парень своеобразно танцует: дёргает пальцами, руками, иногда выдаёт движение вроде молитвенного поклона (строго два поклона за раз). Наблюдение за ним завораживает, околдовывает. Я смотрю на него и не могу оторваться.

Шёл четвёртый день моего пребывания в психушке. И я буквально только-только начинал хоть что-то осознавать.

Не помню точно, как здесь оказался. Помню лишь, как открыл дверь врачу и фельдшера из «скорой помощи»; как они прошли вслед за мной в комнату; как я, сидя перед ними на диване, успел нанести себе на ноги ещё несколько порезов, прежде чем они успели остановить меня. Врач задавал какие-то вопросы, я что-то отвечал, но совсем не помню наш диалог. Чуть позже примчались мои мать с отцом. Они были ошеломлены. По ногам моим текла кровь. Пол и постельное бельё были испачканы ею. Я был сильно растерян. Врачи сказали, чтобы я одевался. Я послушно натянул свои чёрные узкачи прямо поверх кровоточащих порезов.

Далее помню, как залезал в «скорую». Как ехали и как я покидал машину, не помню. Еле всплывает в памяти как я, мама, отец и ещё какой-то мужчина, по всей видимости, психиатр, сидели в кажущемся мне тусклым кабинете, и, тем не менее, единственный источник света, - лампа на потолке, - резала мне глаза. Помню, как мама сказала отцу, чтобы он поехал ко мне домой и хоть немного прибрался. Помню, что просил прощения у мамы и заодно слёзно просил меня навещать. Она пообещала.

Затем доктор попросил у меня паспорт, а также предложил все вещи, - телефон, пластиковую карту и так далее, - отдать маме. Ещё он потребовал снять обручальное кольцо, которое я по-прежнему носил на правой руке. Требование расстаться с кольцом, хоть и временно, страшно расстроило меня. Я пытался уговорить доктора оставить кольцо при мне, не снимать его, но всё было тщетно, пришлось его всё-таки снять. От этого факта мне захотелось плакать, - было чувство, будто меня нарочно хотят добить, разлучить с Лерой, - но я сумел сдержаться.

Далее помню, как меня отвели в мужское отделение ПНД, где первым делом отправили в душ, смыть кровь. Меня поливали чуть тёплой водой, пока не смыли её всю. Затем выдали какие-то местные шмотки, а мою одежду, как я позже узнал, отправили на склад.

Наверное, следует добавить, что я всё ещё, и это отнюдь не удивительно, был изрядно пьян. В таком состоянии, после того как я оделся, меня проводили в палату и указали на только что приготовленную койку. Я лёг и укрылся одеялом. Все ушли. Но где-то через минуту пришли санитарка и медсестра и принялись меня привязывать. Такая их инициатива показалась мне сомнительной и спорной, и я спросил:

- А это обязательно?

- Да, - ответил кто-то.

- Тогда ладно.

И я не стал сопротивляться. Я даже, если так можно выразиться, немного обрадовался: прямо как в кино!

Привязав мои руки к койке, медсестра попросила меня повернуться набок. Я подчинился. Мне друг за другом сделали два укола; и наконец-то оставили в покое. Было около двух с половиной часов ночи.

Минут через пятнадцать я отвязался. Мне сильно хотелось в туалет, но я не хотел спалиться отвязанным, поэтому встал во весь рост на койке, открыл окно, которое находилось прямо возле меня, и справил нужду в него, после чего снова лёг и почти моментально заснул.

В общем, первые три дня я помню довольно смутно. Помню, что, вроде бы, ходил со всеми в столовую, помню уколы, помню таблетки, но в голове нет никаких чётких воспоминаний, лишь мерцания; я в основном спал и больше ничего не делал. Впрочем, как я позже заметил, это происходило почти со всеми вновь поступившими. Видимо, это как-то связано с уколами.

Ещё помню, как пара санитарок и одна медсестра утверждали, что, как только закончатся выходные, меня выпишут. Поэтому я с нетерпением дожидался девятого января. И когда оно наступило, во мне поселилось что-то вроде радости от скорой выписки. Вообще я был уверен, что меня отпустят уже на следующий после поступления день или хотя бы восьмого числа. Но система в психушке оказалась совсем иной, и она явно не собиралась поливать мне. Поэтому, когда девятого января доктора вызвали меня на комиссию, точнее, на разговор, во время которого мне задавали множество вопросов, причём моментами перекрёстно, - будто хотели сбить меня толку, - и пытались выяснить мотивы, по которым я пытался покончить с собой, на мой недоумённый вопрос: «выпишут ли меня сегодня?» главный, по фамилии Ким, ответил: «ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра тебя никто не выпишет», я был, мягко говоря, ошарашен. Явно накрывались работа, возможность поздравить отца с днём рождения и многие другие мои планы. Я понял, что попал. И это лишь чрезвычайно краткое описание мыслей, посетивших меня в тот момент.

Ну, раз уж попал, придётся смириться.

Хочется ещё отметить, что, когда со мной разговаривали доктора, я слегка (или отнюдь не слегка) беспокоился, и в связи с этим перебирал пальцы одной руки пальцами другой и наоборот; за этим пристально следил доктор, сидевший напротив, и я видел это, но не мог заставить себя перестать.

Итак, шёл четвёртый день моего пребывания в дурдоме. Делать здесь практически нечего, никаких развлечений, даже сигареты выдают строго по расписанию: в шесть тридцать утра, потом – после завтрака, далее – после обеда, после тихого часа, после ужина и после последнего приёма таблеток, а это примерно в двадцать тридцать – девять часов вечера. И строго по одной штуке в руки, будь у тебя их хоть целый блок, хоть бесконечное количество. Правда, иногда удавалось схитрить, попросив из своей пачки сигарету для кого-нибудь ещё. Но это прокатывало не со всеми санитарками (а всё курево находилось именно у них в кабинете, причём под замком); так то приходилось терпеть, томясь в ожидании раздачи сигарет.

Что удивительно, - именно ввиду многих обстоятельств, то есть запретов, - были разрешены карты, шашки и шахматы, ну и иногда радио, но только после тихого часа. Первое время ещё было дико скучно от того, что у меня не было никаких книг, но эту неприятность через несколько дней решила моя мама, принеся с первой передачкой пару изданий. Которые я, разумеется, быстро прочитал, в том числе все четыре Евангелия.

Спустя примерно неделю, я более-менее освоился; в разной степени подружился с такими же бедолагами, с которыми волей случая оказался в одной клетке; я бы даже сказал: «в одной лодке», но слишком уж много здесь ограничений, мне даже часто казалось, что больше, чем в СИЗО; это я к тому, что из лодки ты хотя бы в любой момент можешь выбраться, здесь же с этой вольностью всё проблематично, даже если оказался в дурке по своему желанию.

Чуть позже, то ли от дичайшей скуки, то ли от азалептина, который мне насильно приxодилось пить три раза в день, мне впервые за достаточно продолжительный отрезок времени, - в связи с практически полностью лишившей меня любых желаний трагедией, в том числе желания жить, - вновь захотелось заниматься творчеством, особенно – писать. Тогда я обратился с просьбой выдать мне ручку и бумагу к санитарке. Она сказала, что с этой просьбой мне следует обратиться к медсестре. Медсестра же сказала, что пациентам здесь запрещено иметь ручки. Тогда я попросил хотя бы карандаш. Мне ответили тем же: запрещено. Я попытался объяснить, что мне это необходимо, в ответ медсестра посоветовала обращаться с подобными просьбами к докторам. А они появлялись ненадолго и раз – два в день. Тогда я принялся поджидать хоть одного из ниx. Но, успешно выловив всех докторов по очереди, от каждого я получил категоричный отказ. В итоге я, как бы мне не было печально, был вынужден оставить попытки раздобыть необходимые мне простейшие вещи, строгий запрет на которые никак не поддавался моей логике.

Забегая далеко вперёд данного повествования, отмечу, что под запретом оказались даже чёрный молотый перец и любые орехи. Эти и другие многочисленные запреты особенно поражали тем, что под них не попадали бритвы, что казалось особенно странным в моём случае, ведь достать лезвие из бритвы не представляет абсолютно никакой сложности; а перерезать вены лезвием всё же гораздо проще, чем довести себя до летального исхода при помощи молотого перца или орехов. И тем не менее я остался без письменных принадлежностей и без какой-либо возможности иx заполучить; что ежедневно и даже чаще вызывало во мне непроходимую тоску. Эти запреты представляют из себя довольно специфичный способ лечить человека от депрессии.

***

Благо, у меня были книги, а со следующей передачкой мама принесла ещё одну.

Тем временем наступила пятница и с ней пришла первая возможность наконец-то увидеться с мамой, так как пятницы здесь были днём свиданий (а мама была единственным человеком в семье, кто имел возможность приезжать в будние дни).

Каково же было моё разочарование, когда в долгожданный день меня не пустили на это самое свидание. Мне объяснили это тем, что ко мне пока нет доверия и что я вовсе считаюсь невменяемым и в каком-то роде опасным; но добавили, что, если я буду вести себя нормально, то в следующую пятницу обязательно пустят. И то не факт. Грустно, конечно, но поделать с этим я ничего не мог, пришлось как-то переварить это и совладать с собой.

Не спеша, я продолжал адаптироваться. К счастью, в этом не было ничего сложного, так как персонал и пациенты были нормальными (за редкими исключениями) и все они сами не желали провоцировать конфликт.

Больше всего, конечно, удручало отсутствие каких-либо благ: всякого рода развлечений, возможности писать, рисовать, да того же самого телевизора (которого, впрочем, и дома у меня давно не стало после опыта с метамфетамином). Вдобавок сильно выносило то, что, как я уже писал, в больнице существовало строгое правило насчёт курения: чёртовы шесть раз в день и в строго определённое время; это очень хреново, и с этим явно надо было что-то делать. Вот только что?

Через какое-то время я узнал, что тем, кто помогает в уборке отделения, выдают дополнительные сигареты; одну или две штуки, в зависимости от того, какая санитарка на сутках. Поэтому, вместо того, чтобы после подъёма продолжать спать, я взялся протирать подоконники, батареи и тумбочки. Это было совсем не сложно, тем более хоть какое-то занятие; к тому же плюс одна – две сигареты в день – здесь это было сильно ощутимо. Также я случайно выяснил, что тем, кто поднимает бачки с едой и опускает иx после завтрака, обеда и ужина пустые, буфетчицы выдают от трёх до шести сигарет в день, в зависимости от смены. И, как только вакантное место освободилось, я попросился взять меня на замену. И меня взяли. В результате у меня стали накапливаться сигареты. Это обстоятельство немало радовало меня. Фактически я теперь мог курить в любое время, но на практике выходило несколько иначе, так как зажигалка находилась у санитарок. Но мне удалось найти выход из этой ситуации.

В следующую пятницу меня всё-таки пустили на свидание, чему я был несказанно рад, так как сильно соскучился по маме, да и вообще по всем родным и близким (но прийти в отведённое для свиданий время получилось только у мамы). Мы поговорили, помолчали, и заодно я попросил маму в следующую пятницу принести с собой на свидание зажигалку и пару пачек сигарет, и передать их мне в руки. И, забегая вперёд, скажу, что так она и сделала.

***

В этот промежуток времени мне заодно удалось разжиться тетрадью и парой карандашей, плюс ластиком. Это вышло совершенно случайно. Я просто невзначай посетовал одному парню, которого в этот день выписывали, на то, что мне очень хочется писать, но врачи отказывают мне (да и вообще всем пациентам) в такой возможности. На что он ответил, что у него заныканы тетрадь, карандаши и ластик, и что он без проблем мне всё это отдаст. Так он и сделал, благодаря чему я взялся за этот рассказ, а также написал несколько стихотворений. Короче выражаясь, я был несказанно рад, даже более того! Конечно, приходилось всё это прятать и писать, следя за палевом; но это всё – ничего не значащие мелочи по сравнению с тем, что я наконец-то мог заниматься любимым делом; пусть, и не в любую минуту, но тем не менее. Если прибавить к этому то, что мама принесла мне сигареты и зажигалку, и всё это мне удалось незаметно пронести в мужское отделение дурдома, где я находился, и удачно спрятать, то можно заявить, что теперь у меня имелся хоть какой-то набор, необходимый мне для хотя бы минимального комфорта.

А в остальном здесь, в этой раменской психушке, было не так уж и плохо, как я себе представлял, но и не настолько хорошо, как я видел в некоторых художественных фильмах.

***

Огромное большинство людей здесь страдало от полного безделья, и это большинство почти весь свой досуг проводило лёжа на своиx койкаx и уставившись в потолок или ещё куда-нибудь, или вовсе спало в ожидании: раздачи сигарет – завтрака – раздачи таблеток – раздачи сигарет – обеда – раздачи таблеток – раздачи сигарет – раздачи сигарет после тихого часа – ужина – раздачи сигарет – раздачи таблеток – раздачи сигарет – отбоя; такое вот своеобразное вегетативное существование внутри салатовых стен в ожидании выписки. Не буду скрывать, пару раз и я себе позволял подобное послабление. Но всё же ведь не каждый день.

Здесь я молился, как умел, не особо будучи верующим, - так, на всякий случай, - и каждый день общался с Лерой при любой возможности, используя для этого пустую палату.

Лера мне снилась почти каждую ночь.

Ещё было крайне непривычно и даже как-то горько просыпаться и обнаруживать себя на койке в данном заведении, а не дома. И это неприятное и удушливое явление было ежедневным, и переживать его было совсем не просто. А если копнуть глубже, дома мне до сих пор тяжело просыпаться и осознавать, что Леры, любимой моей, рядом нет, что больше не суждено мне просыпаться и засыпать с ней в одной постели. И получается, что в психушке, да и вообще вне дома, просыпаться вдвойне, или более того, тяжелей. Даже в СИЗО всё было гораздо проще – потому что я знал, что после отбоя я смогу позвонить Лере, услышать её, услышать такой родной и приятный голос. Теперь же у меня такой возможности нет.

***

Обычно я общался с Лерой в пустой палате с двумя койками, окно которой выходило на многоэтажный дом, находящийся от психушки через дорогу, и на парковку. Я вставал у окна и, разговаривая с Лерой вслух, смотрел на небо. Часто, во время общения я, сам не зная, зачем, слегка наклонялся, чтобы увидеть небо над многоэтажкой.

Это как-то влияло на меня, но я так и не сумел понять, как; было какое-то странное ощущение, как бы наивно это не звучало, будто я пересекаю некую границу, важную для меня.

***

В середине одной из недель выдался довольно странный день, полный тоски. Я лежал на своей койке и вертел в руке карандаш. На улице падал снег, дул сильный ветер. Я размышлял над тем, как продолжить данное повествование, и в какой-то момент в голове закрутилась фраза: «ты здесь не навсегда». Эта двусмысленная фраза в каком-то плане вдохновила меня; я сразу же нанёс её на стену возле моей койки. А затем взялся за продолжение рассказа.

Сказать по правде, я толком не понимаю, зачем всё это пишу. Да и, наверное, не стоит пытаться понять. Раз уж пишу, значит, так надо.

***

В целом, в этой дурке не так уж и плохо, если не принимать во внимание тягостную скукоту, которую я всецело ощутил за три с половиной недели моего пребывания здесь. Поэтому мне не так уж просто понять людей, которые находятся здесь по несколько месяцев, а кто-то и лет, и при этом сохраняют спокойствие и самообладание, по крайней мере, внешне. При этом в большинстве своём это молодые парни, которых упекли сюда родители под самыми разными предлогами. Здесь даже есть парень, которого, так сказать, родители держать здесь уже пять лет; и навещает его только бабушка. Я не стал его расспрашивать о причинах, так как подобное любопытство казалось мне некорректным, невежливым, да и сам парень был не особо разговорчив. На мой субъективный взгляд, по-настоящему больных, - шизофреников и прочих подобных, - здесь было от силы человек пять, может, чуть больше.

Тем временем моя выписка была уже близка.

***

Двадцать седьмого января, в воскресенье, меня неожиданно вызвал Айболит. Я явился к нему в футболке с надписью “insane”, которую собственноручно нанёс за несколько дней до этого. Он задал мне несколько вопросов и вместе с ними спросил: как я отношусь к тому, что меня выпишут в ближайшую среду? Разумеется, я ответил согласием.

Только, вот, радости, которую я замечал у других выписываемых, я почему-то не испытывал. И хотя я не ожидал столь скорого освобождения, принял я его как сам собой разумеющийся факт. На лице моём не сияла улыбка, я не ходил по отделению, рассказывая всем подряд эту весть; лишь скромно обмолвился об этом одному человеку, с которым мы вроде бы неплохо сошлись; ну а там уже новость разлетелась сама. Кто-то даже поздравлял меня, только вот мне эти поздравления казались неуместными и несуразными. Но я из вежливости натягивал на лицо улыбку и делал вид, будто рад надвигающейся выписке. Нет, конечно, сказать, что я совсем был не рад, означало бы солгать. Я был рад тому, что не проведу здесь вечность, и тому, что больше не увижу эти противные и до жути надоевшие блевотно-салатовые стены; ну и, конечно, близости свободы.

И поползло ожидание – время принялось тянуться предательски медленно. Впрочем, я не унывал. Возможно, это таблетки так действовали, а, быть может, понимание того, что среда никуда не денется.

Во вторник вечером, после ужина, по просьбе санитарки, которая для этого собрала даже всех пациентов мужского отделения на продоле, я читал свои стихи. И я считаю, что это определённо достижение. В СИЗО я тоже читал, но лишь одному человеку, так как в камере нас было только двое, а в психушке ещё не доводилось.

Так вторник плавно перетекал в среду. Перед сном я попросил у медсестры снотворное, чтобы не ворочаться на шконке, пытаясь уснуть, но она лишь вручила мне пару таблеток глицина. В общем, это не важно, ведь в итоге мне всё равно удалось заснуть.

Приветствую! Меня зовут Денис, я врач-психиатр.

Когда-то еще в интернатуре я выписывал пациента после второго рецидива шизофрении. Пока я оформлял документы, со мной в ординаторской была его мама, которая спросила меня:

— Что делать дальше?

— Принимать лекарства, — ответил я и снова уткнулся в бумаги.

— Это мы будем, а, может, занятия какие-то есть? Реабилитация?

И этот простой вопрос поставил меня в тупик.

Я уже хорошо знал, какие препараты назначать при психических расстройствах, но как реабилитировать — нет. Да что там реабилитировать, я даже не знал, куда можно направить человека. Даже частных реабилитационных центров для психических расстройств в том городе не было, уже не говоря о специализированных отделениях в государственных больницах.

Конечно, есть психотерапия (например, КПТ), но она очень узко сфокусирована и слишком дорога для большинства пациентов, которые и так тратятся на медикаменты.

Вообще, больницы с реабилитационными мероприятиями в стране есть (в одной из таких я сейчас работаю, кстати), но их очень мало и финансирования на них выделяется недостаточно.

Позже я начал разбираться и оказалось, что это серьезная проблема даже в экономически развитых странах.

Реабилитация английских психически больных проводится короткое время на последнем этапе стационарного лечения — отчасти и с недостаточным количеством реабилитационных отделений при больницах.

Источник: knife.media/schizophrenia-rehabilitation/

Когда я искал то, как с этим справляются зарубежные коллеги, я нашёл одну интересную американскую систему реабилитации под названием Wellness Recovery Action Plan (WRAP), что дословно переводится как «План действий по восстановлению здоровья».

Эта методика очень проста, доступна и может применяться при большинстве психических расстройств. Поэтому я решил снять о ней видео.

Под роликом будет сокращенная текстовая версия.

Важно! Перед использованием обязательно проконсультируйтесь со своим лечащим врачом!

Что такое WRAP?

Это система самоконтроля и восстановления, которая представлена в виде рабочей тетради. Заполняется она человеком самостоятельно, что позволяет адаптировать план под конкретное заболевание и жизненную ситуацию человека.

Состоит план из 6 разделов:

1. План ежедневной поддержки

2. Триггеры

3. Ранние предупреждающие признаки

4. Когда всё рушится

5. Кризисный план

6. Посткризисный план

1. План ежедневной поддержки.

Это основная часть плана, с которой человек должен будет работать каждый день.

Во-первых, он записывает то, как он себя чувствует, когда он здоров (например, спокойствие, хороший сон, отсутствие тревоги и т.д.)

Во-вторых, оздоровительные методики — вещи, которые позволяют человеку чувствовать себя лучше.

И третье — действия, которые ему нужно делать регулярно для поддержания себя в норме: например, каждый день ходить на пробежку, ходить на танцы каждую неделю, стричься раз в месяц  и т.д.

Это позволит лучше контролировать свое состояние и вовремя заметить его ухудшение.

2. Триггеры.

Здесь указываются события, которые могут вызывать у человека негативные эмоции. Для людей с психическими расстройствами это особенно опасно, поскольку стресс может провоцировать рецидив заболевания.

Поэтому в этой части плана от человека требуется записать все известные ему триггеры и способы борьбы с ними.

Конечно, всё предугадать невозможно, но эти действия помогут максимально обезопасить себя от пагубного влияния стресса.

3. Ранние предупреждающие признаки

Рецидив психических расстройств достаточно редко происходит быстро. Чаще всего ему предшествуют ранние предупреждающие признаки — это малозаметные изменения в психике, на которые люди очень часто не обращают внимания. 

Например, для шизофрении характерно нарушение сна, тревожность, напряжение и т.д. И уже после этого может развиться полноценный психоз с галлюцинациями и бредом.

WRAP позволяет человеку осознать и отслеживать свои ранние предупреждающие признаки, что позволит вовремя обратиться за помощью, получить корректировку в лечении и тем самым предупредить дальнейший рецидив заболевания еще на амбулаторном уровне.

4. Когда всё рушится

К сожалению, даже при самом эффективном лечении у человека всё же может возникнуть рецидив заболевания.

В этой части WRAP записываются признаки, которые указывают на значительное ухудшение состояния человека: например, появление галлюцинаций, ощущения слежки, дереализации и т.д.

Также прописывается то, что необходимо делать в этой ситуации.

5. Кризисный план

Если предыдущий пункт — это момент (например: появились галлюцинации и что с этим делать), то кризисный план — это детальное описание преодоления рецидива заболевания от его начала и до конца.

Эта часть WRAP достаточно большая, поэтому не буду детально ее детально описывать. Скажу лишь, что она затрагивает очень важные и полезные вещи, которые очень помогут как самому человеку, так и его родственникам и лечащему врачу.

Например, здесь указываются люди, которые должны позаботиться о человеке, связь с ними и как они должны решать спорные вопросы.

А также препараты, которые человек уже принимает, готов принимать или которые хочет избегать.

И вещи, которые не помогают: это то, что другие могут делать или делали в прошлом, но это НЕ поможет. Эти действия могут даже ухудшить симптомы.

То есть это элементарные вещи, но они далеко не всегда есть в медицинской документации. И если вся эта информация будет на руках у врачей и родственников, это просто в разы улучшит качество медицинской помощи.

6. Посткризсный план

Рецидив тяжелых психических расстройств часто приводит к множеству проблем: потеря работы, накоплений или места жительства, ссоры с близкими людьми и т.д.

Поэтому сразу после кризиса человек не сразу сможет вернуться к Плану ежедневной поддержки.

Именно для этого есть этот раздел.

Например, здесь описывается, когда человек будет знать, что кризис прошёл, куда ему ехать после выписки и как он будет возобновлять обязанности, которые взяли на себя другие люди.

Критика
Хотя в США WRAP входит в NREPP (Национальный реестр доказательных программ и практик), на этот план  есть достаточно жёсткая критика: за то, что исследований мало, часть из них проводили заинтересованные лица и нет длительного наблюдения пациентов >6 месяцев.

Но важно учитывать, что это не метод лечения и не метод психотерапии. Это система реабилитации, которая дополняет основной курс терапии. И при этом не требует вмешательства со стороны социальных и медицинских служб.

Поэтому даже если в итоге WRAP окажется не таким уж и эффективным в профилактике рецидива психического расстройства, уж с лучше с ним, чем без него.

Переведенную на русский язык тетрадь я выложил в открытый доступ на гугл диск. Однако если будете его использовать, желательно купить оригинальную версию у правообладателей (в переводе есть ссылка на них).

Оставляю это на вашей совести=)

На этом у меня всё. Надеюсь, эта информация будет для вас полезной!

И было бы интересно услышать отзывы, если кто-то будет использовать WRAP. Сам я еще не успел испытать эту методику со своими пациентами, поэтому по своему опыту пока ничего сказать не могу.

П.С.
Пользуясь случаем хочу задать тематический вопрос: Если у вас был опыт лечения в психиатрических стационарах, какую реабилитацию проходили вы? Если есть интересные и эффективные методики — обязательно делитесь в комментариях!

Спасибо за внимание!=)

Хочу поделиться своим скромным опытом борьбы с депрессией, тревожностью и неврозами.
Очень длиннопост.
Многие из нас в какой-то степени невротики, большинство так и живут, а кому-то это уже мешает. Кому-то, как мне, начинает мешать сильно, и обычные попытки успокоить себя, типа "такой уж у меня характер", "а кому щас легко?", "все ссутся, экологическая обстановка у нас такая" уже не срабатывают. При панических атаках, например, пора задуматься о комплексном лечении своей головушки.

Поэтому решил я, после неудачных попыток пить антидепрессанты амбулаторно, пролечиться в психотерапевтическом отделении стационара. Так рекомендовал доктор, к которому я обратился частным образом.
Долго ли, коротко ли, собрал я все анализы, туесок с необходимыми вещами и позвонил в дверь с табличкой "Психотерапевтическое отделение".
В своём рассказе попытаюсь, в первую очередь, снабдить информацией тех, кто сомневается в эффективности одних таблеток и думает, не податьая ли ему всё-таки в больничку.
Итак, психотерапевтическое отделение сильно отличается от психушки (общих отделений). У нас это отдельный этаж, со свободным выходом на улицу, по сути санаторий. Правда, сейчас карантин из-за вирусов с коронами и без, поэтому и нас пока не выпускают ни в город, ни домой на выходные, ни в магазин.
Нас здесь, товарищей невротиков, паникёров, алкоголиков, пессимистов, тревожащихся человек 30. Женщин больше. Много бабушек. В палате по 4-5 человек. Персонала немного - 2-3 медсестры, санитарка, 3 доктора, которые с нами общаются только непосредственно во время лечебных мероприятий, в первой половине дня.
Как только поступаешь сюда, с тобой беседует лечащий врач, выясняет твои жалобы, общее состояние, примерный план лечения. Отдыхаешь, адаптируешься. Пьёшь таблеточки по расписанию, наночь первое время укольчик, чтоб спалось лучше на новом месте. Периодически с тобой разговаривают - обязательно психолог - даёт кучу тестов, собирает всю информацию о твоей оперативной системе, составляет всякие акцентуации и передаёт всё это лечащему доктору. Доктор, исходя из этого и из личных бесед с тобой, назначает лечение, решает, какие проблемы убирать в первую очередь и каким образом. Время от времени вызывает и даёт задания, корректирует курс таблеток. Задания разные, всё индивидуально. Кому-то дневник настроения вести, кому-то схемы своих эмоций рисовать, кому-то целые квесты дают, связанные с социальными взаимодействиями. Я лечусь пока 4-й день, и в принципе мною действительно занимаются.

Чувствую, что наконец-то ворошу в своей голове комплекс проблем, причём ворошу с умом, понимая, чего именно хочу достичь. Хочу научиться справляться со стрессовыми ситуациями самостоятельно, в любой день моей жизни и без ущерба для нервной системы, а также не бояться всего, что со мной происходит.

Групповой терапии, какого-либо гипноза, треннингов и арт-терапии пока не было, но вроде обычно какие-то такие мероприятия происходят. Есть также физиопроцедуры, в которые почти никто не верит. Но для тревожных это очень даже не лишнее - полежать полчасика под электрофорезом спокойно, сродни медитации.
Народ здесь разный. Некоторые не первый раз. Многие настроены пессимистично и поддаются апатии. В таблетки особо не верят, скучают и ждут чего-то, сами не знают чего. Диагнозы тоже разные - от банальной депрессии до какой-то лёгкой формы шизофрении (вроде). Много психосоматиков - кто жалуется на самочувствие, подпорченное психическими проблемами.

Персонал дружелюбный, относятся к нам как к детям скорее, а не как к пациентам психушки. В любой момент можно обратиться к дежурной медсестре, если что-то разболелось. Развлечений тут особых нет - по дефолту лежишь читаешь книгу. Есть холл с телеком, который чаще всего оккупируют бабульки, смотря центральные телеканалы. Там игровой уголок - есть шахматы, нарды, играем и в карты, особенно нравится всем покер.

У нас подобралась компания молодёжи, дружно общаемся, смотрим фильмы на ноуте вместе, по возможности поддерживаем друг друга. Вообще нет такой проблемы, что некому выговориться - все, если хотят, говорят, что беспокоит. Кто не хочет, к тому никто и не лезет. Но очень важно обмениваться мнениями, помогать друг другу. Обстановка вполне комфортная.
Некоторые рисуют, для этого тут всё есть. Я стараюсь даже что-то делать по работе (дизайнер-иллюстратор). Есть гитара, было пианино, но куда-то убрали. Очень не хватает каких-то тренажёров, хоть вело, хоть беговой дорожки. Но никто не толстеет, скорее, наоборот. Хотя кормят сытно и вполне прилично. Что ещё. Душ по желанию, свободно. В туалете отдельные кабинки. На 3-й день ощущаешь себя тут как дома.

Главное - постоянно лечиться, не опускать руки. Слепо верить в таблетки конечно незачем, но необходимо понимать - ты здесь, чтобы лечиться и чтобы контролировать свою психику и после больницы. Здесь - школа. Даются необходимые навыки психологической жизни. И как в школе, можно тупо тянуть время и слушать в полуха, а можно пытаться унести отсюда знаний, умений, настроения и терапевтического эффекта по максимуму. Волшебников здесь нет, но после больницы нужно получить какой-то важный опыт. Необходимо любить себя и заботиться о себе с помощью этого багажа.

Надеюсь, кому-то это было полезно. Пишу с телефона, поэтому, возможно сумбурно)
Постараюсь ответить на вопросы, если у кого-то схожие проблемы.
Пы.Сы. Больничный кот.

"Ну и вообще, расскажи про диагноз, как, с чего и как успешно начиналось лечение? Как произошёл рецидив болезни?"
Основной диагноз - тревожное расстройство личности, т.е. имеют место быть социальная тревожность и отчужденность, избегание всего и вся, что связано с общением в различных сферах жизни. В добавок к этому депрессивная симптоматика: хроническая усталость, апатия, ангедония. Уже в довольно юном возрасте у меня наблюдалось некое расстройство социальной адаптации. В 16-17 лет все усугубилось постоянной нехваткой энергии и неудовлетворенностью личной жизнью; я стал сильно опасаться общения с незнакомыми людьми. Приступы тревоги проявлялись следующим образом: дрожь во всем теле, учащенное сердцебиение, спутанность мыслей, тошнота, порой казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Впервые попал в психиатрическую больницу после нервного срыва на работе в 2016 году. Это был дневной стационар. Там за месяц капельниц и препаратов удалось привести меня в стабильное состояние. Перевелся на амбулаторное лечение, однако где-то спустя год забросил его, т.к. негоже травиться химией коль чувствуешь себя лучше, - это было большой ошибкой. Просуществовав кое-как 2 года, безуспешно пытаясь обходиться без лекарств, снова обратился к врачу.

"Помогла ли больница и чем? Что там было в плане психотерапии и других нетаблеточных методов? "
Временная изоляция от бытовых проблем и "всего" мира в целом, как мне кажется, пошла на пользу. В больнице тебя накормят и напоят, сделают уборку в палате и выдадут чистое постельное белье. Есть возможность пообщаться с людьми со сходными проблемами, осознать, что ты не один в своем несчастье. Важным фактором также является комплексный подход к лечению:
- Медикаментозная терапия. АД, нейролептик, транквилизатор, которые мне назначили. Плюсом стационара является то, что не приходится забивать голову графиком приема лекарств.
- Групповая психотерапия. Та самая "Школа психотерапевтов", о которой я писал в предыдущем посте. Преподаватель медицинского университета понятным языком читал нам лекции на психотерапевтическую тематику. Лекция заканчивалась сеансом релаксации - что-то вроде группового гипноза: пациенты, приняв удобную позу и закрыв глаза, под голос психотерапевта погружаются (или не погружаются - зависит человека и случая) в лечебное расслабленное состояние.
- Индивидуальная психотерапия. Психолог с помощью беседы и различных тестов оценивает твое состояние. Затем обучает различным упражнениям, которые призваны помочь справиться с проблемой, дает домашнее задание на проработку этих упражнений. Также специалист может попытаться помочь разобраться в себе и своих желаниях.
- Физиотерапия. Мне назначили то, что в простонародье называется ёжиком (франклинизация) и воротником (электрофорез). Суть воротника заключалась в том, чтобы при помощи электрического тока вводить определенный препарат в организм; для меня этим препаратом был бром. Ежик - "ящик" и куполообразная фиговина от него ответвляющаяся. Купол помещается над головой пациента на определенном расстоянии, процедура ощущается как легкое приятное покалывание в области головы. Процедуры релаксирующие и призваны улучшить общее состояние пациента.
- Музыкальная терапия. В актовом зале диспансера проводились концерты симфонического оркестра различной тематики, слушателем которых можно стать за определенную плату.
Упор, конечно, делается на медикаментозные методы, но за дополнительную плату можно было увеличить количество часов разговорной терапии. Мое состояние через неделю-полторы начало улучшаться и поэтому тратить лишний раз денюжки я не стремился - хватило таблеток и бесплатных сеансов.

"Что поменялось после больницы?"
Я еще продолжаю лечение. После больницы стали заметны улучшения: уровень тревожности снизился, настроение улучшилось, энергии стало больше. Позитивные изменения замечают и окружающие меня люди.

"Не сильно ли "убивают" нейролептики? Я щас на АД только, и то сонный, боюсь, что там что похлеще назначат, буду вообще овощ."
Если препарат и дозировка подобраны правильно, то негативные последствия будут сведены к минимуму. Первое время могут ощущаться побочки от приема АД, но они обычно перекрываются действием нейролептиков и транквилизаторов.
В отделении неврозов обычно выводят людей из состояния овоща, а не наоборот. :)

Сегодня решила рассказать, как я несколько недель не могла начать лечение.

В январе 2019 года у меня было острое состояние, кроме психиатрической больницы- не было выхода. Наш знакомый психолог посоветовал обратиться в местную городскую психиатрическую больницу. Я с одной стороны была рада такому раскладу, что вот вот начну лечение и все станет лучше (я надеялась), но с другой стороны- мне было страшно, так как в голове сидели предрассудки по поводу отечественной психиатрии.

По рекомендациям психолога и благодаря его связям мы отправились в клиники НИИ ПЗ при городской психиатрической больнице.

Территория ограждена, кирпичные дома с решетками на окнах, все казалось каким- то мрачным, до того пока я не попала в здание и не увидела веселых и приветливых  врачей и медсестер, пациентов, гуляющих из коридора в коридор. Я очень надеялась, что попаду туда и наконец-то начну лечиться.

В коридоре к нам подошла женщина- врач с листами на госпитализацию, расспросила меня про мое состояние, но когда мама сказала, что у меня сердечные проблемы, врач сразу сказала, что они не могут меня принять в больницу, так как у них нет собственной скорой помощи, нет врачей- кардиологов, только терапевт, который приходит раз- два в неделю (антидепрессанты, нейролептики и другие психпрепараты необходимо с большой аккуратностью принимать при проблемах с сердцем). Мне отказали в лечении и предложили обратиться в психо- неврологический диспансер. Я очень расстроилась, так как настроилась уже на это место.

В диспансере картина была немного другой, он находится прямо в городе, много людей, пожилых, подростков. На первом приеме к психиатру, я сидела в коридоре с несколькими людьми в очереди, тогда мне попались разные личности с явными расстройствами, молодой человек, которой приставал к девушке с вопросами, от которого становилось дурно (от его навязчивости), девушка та болела биполярным расстройством, как было понятно из их разговора. У меня складывалось скептическое отношение к этому месту. Попав в кабинет врача, я отдала бумаги психиатру и не поняла куда садиться, рядом со столом не было ни стула, ни кресла, как это привычно для обычных больниц. Я спросила, врач указала на стулья возле стенки в 5 метрах от нее (я понимаю, что это для безопастности, но доверия к врачу это не вызывало, плюс ее не было видно из-за компьютеров, было трудно что- либо рассказывать).

Меня направили к психологу, для проведения различных тестов, нужных для поступления на дневной стационар диспансера. Психолог, которому тоже пришлось рассказывать, что со мной происходит, сказала- что мне не нужно просто об этом думать, тогда я так возмущалась у себя в голове- как не думать, если навязчивые мысли постоянно у меня в голове, но сейчас я понимаю, что она была права, в какой-то мере.

Мне дали направление на дневной стационар, но попасть я туда могла только через неделю, так как не было мест.

Время шло, мне становилось хуже, мы решили снова обратиться в психиатрическую больницу, с помощью других связей. Я попала к профессору НИИ ПЗ и заведующему отделению пограничных расстройств, мы поговорили, он оценил ситуацию, показал меня своим коллегам, как подопытного кролика и сказал снова обратиться в больницу, мы обратились, но даже с помощью этого профессора меня не взяли.

У меня до сих пор было направление в диспансер, но руки опустились, а что вдруг там тоже откажут, а что если там хуже лечат...

Время подходило к госпитализации, мне стало совсем худо.

Я попала в стационар к очень доброжелательным медсестрам и врачам. В первый день с психиатром по больше степени разговаривал мой папа, так как сама я не могла сосредоточиться, меня трясло. Но врач назначила мне транквилизатор, антидепрессант, после которых мне стало лучше, я успокоилась, смогла улыбнуться, и даже поговорить с врачем, настроение улучшилось, я поняла, что лечение мне поможет. Следующие два дня я отсыпалась, я не помню этих дней.

Немного о стационаре: в стационаре тебе назначают лечащего психиатра, который пишет тебе лечение, затем через некоторое время, когда тебе становится лучше, ты можешь ходить к психологу (индивидуальные, групповые сеансы) (с которым мы очень сработались и которому я очень доверяю, как врачу), на сеансах вы обсуждаете проблемы, разговариваете, например, со своими руками (у меня были проблемы с принятием шрамов на руке, это был такой психологический метод борьбы с этим). У психолога также проходят расслабляющие занятия, где ты слушаешь запись в комнате без света и пытаешься расслабиться, у психолога учишься дышать. Каждый день кроме субботы и воскресения ты ходишь за таблетками, ставишь уколы, разговариваешь с психиатром. В отделении очень много людей, пациентов, и когда я решила создать свой блог в инстаграм, то раздала некоторым ребятам визитки, с которыми мы и по сей день общаемся.

Второй раз я снова попала к своему лечащему врачу и психологу. Уже все привычное и родное.

Я могу сказать, что я проживаю позитивный опыт лечения в психиатрической лечебнице.

Главное это найти настоящих врачей, которые будут слышать Вас, которые будут помогать.

Не опускайте руки! И обязательно обращайтесь за помощью!