"Овсянка, сэр!" - непробиваемый Адабашьян в роли дворецкого Бэрримора. И подернутое мучительной, как зубной, болью лицо лорда Генри Баскервиля в исполнении Михалкова, дрожит от брезгливости тараканьими усами... Классика!
Именно с этой непередаваемой интонацией я несколько дней подряд подавала своему колли его миску. Пёс мучился пожестче лорда. Но в оправдание животного признаю, что ТАКУЮ овсянку не стал бы есть не то что сэр, но даже коренной житель городской помойки, выживший наравне с тараканами после экологической катастрофы. В общем, за несколько дней мой колли изрядно убавил в весе. Разгрузочная неделя на овсянке удалась...
"Чёрт... Черт! Черт!!!" - примерно в этом месте накрывает паника. - "Кто предложил темой недели овсянку?! Кто уверял, что она не сможет написать про кашу?! Кто твердил, что нормальные люди не ржут над геркулесом - это, мол, мерзко!??? Почему вы вообще решили, что она нормальная? Графоманка неуемная..."
Злорадно потираю лапки, гнусно подхихикивая: "Вы хочете разговоров за овсянку? Их есть у меня!"
Но начнем историю с начала.
Вообще-то, такая же примерно эпопея уже была рассказана классиком русской детской литературы Николаем Носовым. "Мишкина каша" называется. Немаловажно, что мы с братом её читали. То есть теоретически были подкованы. Поэтому уверенно пошли по тем же граблям - это ведь только умные учатся на чужих ошибках... А так как волею наших родителей брата моего зовут... Михаилом... Ну, это карма то есть. У нас не было шансов с самого начала. Гений Носов всё знал заранее.
Лет нам было уже не мало. Я училась в пятом классе, Мишка - в десятом. Родители вполне оправдано решили, что мы уже взрослые, и засобирались на недельку по делам в другой город. Мы оставались с кастрюлей борща, парой десятков яиц, ну и так по мелочи, макарошки там... И тётя Наташа, соседка с третьего этажа, должна была за нами присмотреть... Вот только что написала: "тётя Наташа" и зависла - у Носова там тоже тётя Наташа была? Надо перечитать... Лучше все книги сразу - пророк, не иначе...
Ну так вот. Всё бы ничего, но у нас собака, шотландская овчарка, Джеррик. Этот иждевенец полностью лёг на наши несовершеннолетние плечи. Перед отъездом мама объяснила нам с Мишкой, какую взять косточку, как её варить, сколько потом засыпать овсянки в бульон, какие ещё овощи добавить, чтобы наш в меру интелегентный и не в меру избалованный лорд Баскервиль жрал-таки кашу... Мы с Мишкой слушали плохо. Он - потому что справедливо полагал, что готовка - женская прерогатива, я - потому что не менее справедливо признавала себя младшей сестрой при старшем брате, а не женщиной с прерогативой...
Сначала Джеррик морщась и кривясь доедал ту кашу, что ему оставила мама. Балбес, знал бы он, что ждёт его в не светлом будущем... Потом мы, посовещавшись, скормили ему свой борщ (было решено, что мы можем поесть и яйца, а пса надо кормить полезно!), потом прикинули дату возвращения родителей, и осознали, что от кашеварства нам не откосить.
Кастрюля, в которой Джеррику варили еду, имела вид полевой кухни. Девятилитровый эмалированный монстр с отбитыми бортиками и наивным цветочком на неотмываемом боку. Мы набрали полную кастрюлю воды, поставили на плиту, и уронили в воду кость. На фоне озера Байкал костамаха показалась нам хилой щепкой.
Посовещавшись, бросили ещё одну. Теперь расчлененка занимала почти половину кастрюли. Вода, вымещенная, по закону физики, твёрдым телом, выплеснулась на плиту. Вытерли, отчерпали. Дождались закипания.
- Пенку снимать? - я смутно помнила, что мама что-то такое делает с вареным мясом.
- Нафиг. Так сожрёт! - экспертно ответил Мишка.
- А сколько их варить-то? - уже не так уверенно спросил он.
- Да полчаса - выше крыши! - не менее экспертно ответила я.
Ну, через 30 минут мы похоронили сырые кости под двумя килограммами овсянки. Нет, сначала мы бухнули кило. Поворошив это в кастрюле, я прикинула соотношение воды и наполнителя и уверенно сказала:
- Сыпь второй пакет. Мама всегда так делает. (Та не очкуй, я сто раз так делал (с)). Сыпанули второй пакет. ЭТО поворошить в кастрюле уже не представлялось возможным, оно лежало в воде песчаной дюной и не ворошилось. Да, а воду мы уже три раза отчерпывали. И теперь она покрывала песчаную дюну примерно на два пальца.
- Ну все, теперь закипит, и через пять минут готово. Овсянка быстро варится! - я окончательно обрела непробиваемую уверенность, на фоне старшего брата это было безумно круто.
Дальше все пошло не так. Закипать варево отказывалось категорически. Лёгкое побулькивание началось минут через сорок. Верхний слой овсянки был похож на кисель. Но над ним всё ещё была лужа воды. А я точно помнила, что в маминой каше луж нет! Лишняя - решили мы - и отчерпали в четвёртый раз. Ещё через полчаса наше нечто закипело. Кипеть без воды получалось плохо. Было решено теперь воды добавить. Долили. Холодную. Снова стали ждать когда закипит. Закипело. В кухне уже вовсю воняло гарью.
- Странно, не кипит, а подгорело... - задумчиво сказал брат.
- Наверно готово уже, - предположила я, уже не такая уверенная.
Кое-как просунули ложку поглубже в дюну, выкопали каши на пробу. Сырая, чтоб её!.. Решили варить дальше. Кости к этому времени не просто пригорели, они вплавились в дно кастрюли, сталагмитизировались (как показали последующие раскопки). Варили ещё час.
Нас спасло, что это всё-таки овсянка. Было бы пшено, например, - убежало бы из кастрюли к чертям собачьим... Мы честно пытались потом ЭТИМ кормить Джеррика. Джеррик плакал. Сначала брался кухонный топор с пяткой для отбивания мяса, и как в полено, врубался в кашу, простигосподи. Потом брался самый длинный, широкий и толстый нож (просто хлебный мы таким образом погнули), и этим тесаком выковыривалась каша, простигосподи.
Воняла она, как вся Москва, спаленная пожаром. И, вот кстати, отступающие, изможденные морозом и голодом французы, на нашу кашу, простигосподи, не покусились бы.
Потом приехали родители. Кашу пёс так и не доел, а уничтожить следы собственной глупости и несостоятельности мы не догадались, гении. Чем окончательно разочаровали маму. Нас, конечно, заставили извиняться перед собакой и отмывать полевую кухню. Но это отдельная тема, и нет истории печальнее на свете, честно...
Одно я знаю теперь точно: овсянка - продукт непредсказуемый. Прошло почти 30 лет, но я так и не поняла, как каша, простигосподи, может быть разваренной, сырой и горелой одновременно. Загадка? - "Овсянка, сэр"...