Три недели назад я вписалась в розыски сына бездомной женщины Соколовой Виктории.
Ну, вы и видео с ней видели, и фотографии, и историю читали – я всё тут выкладывала. Невероятно благодарна тем из вас, кто не проходил мимо, а делился информацией о поиске, присылал обрывки сведений о предполагаемых сыновьях, искал и поддерживал.
Три недели, а в них: девяносто семь минут телефонных разговоров, четырнадцать чатов с переписками, две телеграммы, около двух десятков разговоров с местными жителями, девятьсот восемьдесят девять рублей, десять часов в двух деревнях Ленобласти, один сельсовет, одна контора ЖКХ, один пункт полиции, один участковый, три продавщицы, один паспортный стол.
Теперь я точно знаю, что сын женщины, Соколов Николай Александрович – он жив. Знаю, в каком населённом пункте Ленобласти он живёт. Мне, конечно же, не сообщили точный адрес – права не имеют, я и не просила, не по закону это. Зато приняли для него письмо, фотографию матери и мою визитку, пообещали передать ему вместе с просьбой связаться со мной.
Прошло уже двое суток после этого. Пока что мне никто не позвонил. Подожду.
Не питаю иллюзий, про какое-то киношное завершение этой истории, про какую-то семейную встречу матери с сыном и счастливую их совместную жизнь, нет. Оба взрослые люди, прожившие друг без друга большую часть жизни. Оба с тяжёлым грузом за плечами: у неё – травмы, заключение, насилие, жизнь на улице; у него – детский дом и попытки выживать после. Обоим было и есть непросто. Но, думаю, Николай Александрович имеет право знать правду – мама его не бросала и не отказывалась от него. Он имеет право знать, что она его любила. Знать и жить дальше, так, как сам решит, как сердце подскажет.
Я жду от него звонка. Пока что в телефоне тишина. Успокаиваю себя тем, что сделала всё от меня зависящее, чтобы найти и сообщить. В конце концов, я не оперативник. Я всего лишь фотожурналист, который пользуется каждой возможностью давать голос людям, лишённым его. Такие вот дела. Спасибо вам всем ещё раз.
