Так называемая алтайская гипотеза в узкой версии предполагает общее происхождение для тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков, а в широкой версии к ним добавляют корейский и японский языки. Суммарно эти языки называют алтайскими или трансъевразийскими.
В целом большинство экспертов сходятся во мнении, что лексические сходства между ядерными алтайскими языками, а именно тюркскими, монгольскими и тунгусо-маньчжурскими, слишком многочисленны, чтобы быть случайными, но предлагаемые исторические сценарии различаются. Одни ученые выступают за общее происхождение, а другие за доисторические контакты. Те же аргументы применимы к отношениям между корейским и японским языками, в то время как их гипотетические связи с тюркскими, монгольскими и тунгусскими языками менее очевидны и фактически поднимают вопрос о потенциальных случайных сходствах. Альтернативой может служить сложный, но более реалистичный гибридный сценарий, в котором первоначальные глубокие генеалогические отношения между тюркскими, монгольскими, тунгусо-маньчжурскими, корейским и японским языками, позже могли быть размыты или скрыты контактами различной интенсивности и продолжительности между уже разделенными ветвями.
Недавние оценки показывают, что даже если многие общие элементы этих языков действительно обусловлены заимствованиями, тем не менее, существует множество надежных доказательств их общего происхождения.
Однако принятие этой классификации порождает новые вопросы о времени, месте, культурной самобытности и маршрутах расселения людей, говорящих на трансъевразийских языках.
В новой работе авторы оспаривают традиционную "скотоводческую гипотезу", которая связывает первичное распространение трансъевразийских языков с экспансией кочевников начавшейся в восточной степи 4 тыс. лет назад. Вместо этого они указывают на связь распространения трансъевразийских языков сообществами земледельцев. Поскольку эти проблемы выходят далеко за рамки лингвистики, для их решения авторы также используют археологические и генетические данные.
Лингвистика
Для решения лингвистических вопросов авторы собрали новый набор данных из 3193 родственных комбинаций, которые представляют 254 базовых словарных понятия для 98 трансъевразийских языков, включая диалекты и исторические разновидности.
Благодаря байесовскому подходу в филогенетике, был определён возраст для корня трансъевразийских языков в интервале межу 5595-12793 годами назад, со средним значением около 9181 года назад.
При этом ядерные алтайские языки, включающие тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские выделились в среднем около 6811 лет назад, с последующим отделением монгольских и тунгусо-маньчжурских около 4491 года назад. А время отделения корейской и японской линии определено около 5458 лет назад.
Эти даты оценивают временную глубину первоначального распада данной языковой семьи на более чем одну основополагающую подгруппу.
А что касается местоположения, то в отличие от ранее предложенных очагов, которые простираются от Алтайских гор до просторов Хуанхэ, от горного хребта Большой Хинган и до бассейна Амура, авторы работы находят подтверждение происхождения трансъевразийских языков в районе реки Силяохэ в раннем неолите. Это на территории современной провинции Внутренняя Монголия КНР.
После первичного распада семьи в неолите дальнейшее расселение произошло в позднем неолите и бронзовом веке. Носители протомонгольских языков распространились на северо-запад до Монгольского плато, прототюркский продвинулся дальше на запад по восточной степи, а другие ветви двинулись на восток: прототунгусо-маньчжурские в сторону рек Амура, Уссури и озера Ханки, протокорейский на Корейский полуостров, а протояпонский через Корею на Японские острова.
Благодаря качественному анализу, в ходе которого авторы изучили слова, связанные с земледелием и скотоводством, обнаруженные в реконструированном словаре праязыков, они дополнительно определили элементы, которые указывают на образ жизни носителей этих праязыков в конкретном регионе и в определённое время.
Прототрансевразийский, протоалтайский, прото-монголо-тунгусский и протояпонский с протокорейским языки, отражают небольшое ядро унаследованных слов, относящихся к выращиванию проса, но не риса или других культур, к обработке и хранению продуктов питания, к дикорастущим культурам, намекающим на оседлость, а также слов, относящихся к изготовлению текстиля и свиньям с собаками как к единственным домашним животным на тот момент.
А вот языки, отделившиеся в бронзовом веке, такие как тюркские, монгольские, тунгусские, корейские и японские, уже были дополнены новыми словами, которые отражают изменения в хозяйственной деятельности и относятся к выращиванию риса, пшеницы, ячменя; содержанию крупного рогатого скота, овец и лошадей; к инструментам для работы в поле и по дому, а также к производству шелка. При чём эти слова являются заимствованиями, возникшими в результате лингвистического взаимодействия между населением бронзового века, говорящем на различных трансъевразийских и нетрансъевразийских языках.
Таким образом, возраст, прародина, оригинальная лексика, связанная с земледелием и характер контактов между носителями трансъевразийских языков, подтверждают "земледельческую гипотезу" и исключают "скотоводческую".
Стоит отметить, что согласно предыдущим исследованиям, скотоводство на территорию древней Монголии было введено благодаря расширению на восток представителей афанасьевской культуры. И хотя большинство афанасьевских захоронений, о которых сообщается на сегодняшний день, находится в горах Алтая и в районах Верхнего Енисея, они также были обнаружены в Синьцзяне (3000-2600 гг. до н. э.) и южной части Хангайских гор в Центральной Монголии, с протеомными доказательствами потребления молока (3112–2917 гг. до н. э.). При этом афанасьевцы Центральной Монголии и Алтая генетически неотличимы.
Кстати, у современных жителей Внутренней Монголии обнаружен западноевразийский след, родственный древним кочевым степным скотоводам и в меньшей степени — иранским земледельцам.
Археология
Хотя Северо-Восточная Азия эпохи неолита характеризовалась широким распространением земледелия, выращивание зерновых культур распространилось из нескольких центров одомашнивания, наиболее важным из которых для трансъевразийцев был бассейн реки Силяохэ, где выращивание проса началось 9 тыс. лет назад. Авторы работы учли 172 археологические особенности для 255 памятников эпохи неолита и бронзового века, а также составили перечень 269 остатков ранних зерновых культур, датированных радиоуглеродным методом на севере Китая в Приморье, Корее и Японии.
255 памятников были сгруппированы по культурному сходству, среди них авторы выделили кластер неолитических культур в бассейне реки Силяохэ от которого отделяются две ветви, связанные с выращиванием проса: корейская ветвь периода керамики Чыльмун и ветвь неолитических культур, охватывающая Амур, Приморье и Ляодунский полуостров. Это подтверждает предыдущие выводы о распространении практики выращивания проса в Корею 5,5 тыс. лет назад и в Приморье через Амур 5 тыс. лет назад.
Новый анализ дополнительно объединяет памятники бронзового века в районе Силяохэ с памятниками периода керамики Мумун в Корее и памятниками Яёй в Японии, что отражает распространение риса и пшеницы в провинции Шаньдун и на Ляодунском полуострове. Эти зерновые культуры попали на Корейский полуостров в раннем бронзовом веке (3300-2800 лет назад), а оттуда в Японию около или менее 3000 лет назад.
Хотя перемещения населения не были связаны с какими-то однотипными археологическими культурами, распространение видов земледелия в Северо-Восточной Азии было связано с некоторыми характерными типами каменных орудий для выращивания и сбора урожая, а также с технологиями производства текстиля. При этом в отличие от Западной Евразии, где одомашненные животные и молочное скотоводство сыграли важную роль в распространении неолита, в Северо-Восточной Азии нет свидетельств одомашненных животных, за исключением свиней и собак, вплоть до бронзового века.
Связь между сельским хозяйством и миграцией населения особенно очевидна между Кореей и Западной Японией благодаря сходству керамики, каменных орудий труда, а также домашней и погребальной архитектуры.
Авторы работы, основываясь на предыдущих исследованиях, предоставляют обзор демографических изменений, связанных с внедрением выращивания проса в рассматриваемых регионах.
Вложив средства в сложные рисовые поля, земледельцы, выращивающие рис, как правило, вели оседлый образ жизни, а прирост населения конвертировали в дополнительную рабочую силу. А вот люди, выращивающие просо, расселялись интенсивнее. При этом плотность населения в эпоху неолита увеличивалась по всей Северо-Восточной Азии до демографического кризиса в позднем неолите. После которого в бронзовом веке наблюдался экспоненциальный рост населения в Китае, Корее и Японии.
Генетика
Для анализа генетической составляющей вопроса, авторы дополнили ранее опубликованные геномные данные из восточноевразийских степей, бассейна рек Силяохэ, Амура и Хуанхэ, а также Ляодунского полуострова, провинции Шаньдун, Приморья и Японии от 9500 д 300 лет назад, 19 новыми образцами из Кореи, района Амура, а также островов Кюсю и Рюкю.
На графике анализа главных компонент древние образцы спроецировали на 149 современных популяций Евразии и 45 Восточной Азии.
В моделях примесей (QpAdm) древние популяции из исследования представляют собой смесь пяти генетических компонентов, где Чжалайнор представляет популяции Амура; Яншао – обитателей бассейна Хуанхэ; Рокуцу – людей периода дзёмон; а культуры Хуншань и верхнего слоя Сяцзядяня на реке Силяохэ состоят из смеси различных восточноазиатских генетических компонентов из долин рек Хуанхэ и Амура.
Стоит отметить, что под популяциями Амура стоит понимать древних северовосточных азиатов как из пещеры Чёртовы ворота Приморья в неолите, так более универсально из других работ палеогенетиков.
Современные носители тунгусского, а также нивхского языков в Приамурье образуют плотный кластер. Неолитические охотники-собиратели Байкала, Приморья и юго-восточной степи, а также земледельцы из Силяохэ и Амура, попадают в рамки этого же кластера с небольшой долей древних северных евразийцев.
Земледельцы позднего неолита Анъанси демонстрируют высокую долю амурской родословной или древних северовосточных азиатов, в то время как неолитические земледельцы, выращивающие просо в долинах Силяохэ, демонстрируют постепенный сдвиг от этой родословной в сторону геномов реки Хуанхэ с течением времени.
Таким образом эта амурская родословная древних северовосточных азиатов может отражать предковый профиль охотников-собирателей Байкала, Амура, Приморья, юго-восточных степей и Силяохэ до неолита или даже верхнего палеолита. И этот компонент всё ещё присутствовал у ранних земледельцев этого региона.
Анализ главных компонент, как и в предыдущих работах, демонстрирует, что люди из неолитической Монголии имели высокую долю древних северовосточных азиатов или амурского компонента с обширным потоком генов из Западной Евразии, который увеличивался от бронзового века до средних веков.
Поскольку родословную древних северовосточных азиатов, связанную с Амуром, можно проследить до носителей японского и корейского языков, она, по-видимому, является исходным генетическим компонентом, общим для всех носителей трансъевразийских языков.
А анализ древних геномов из Кореи показал, что генетический компонент дзёмон неравномерно присутствовавший на полуострове 6 тыс. лет назад со временем исчезает, о чем свидетельствует незначительное его количество у современных корейцев. Отсутствие компонента дзёмон на Корейском полуострове в бронзовом веке указывает на то, что популяции связанные с современными корейцами, мигрировали в этот регион и заменили предыдущие популяции, параллельно внедрив технологии выращивания риса. Поэтому исследователи связывают распространение земледелия в Корее с различными волнами миграций из бассейнов Амура и Хуанхэ. Как культура хуншань для выращивания проса и культура верхнего слоя Сяцзядянь для добавления рисового земледелия в бронзовом веке.
Результаты также подтверждают массовую миграцию из Кореи в Японию в бронзовом веке, когда генофонд связанный с людьми периода дзёмон был заменён генофондом носителей культуры яёй.
Также в новой работе авторы впервые сообщают о древнем геноме с острова Мияко архипелага Рюкю, который показал, что древние жители архипелага происходят от представителей дзёмон с севера, вопреки предыдущим выводам о том, что древние его жители достигли южных островов Рюкю с Тайваня
Генетический переход от родословной дзёмон к яёй до периода Раннего Нового времени, отражает позднее появление сельского хозяйства и рюкюских языков в этом регионе.
Выводы
Благодаря сочетанию лингвистических, археологических и генетических данных, происхождение трансъевразийских языков можно проследить до неолита в Северо-Восточной Азии, когда люди с генофондом как у древних северовосточных азиатов начали выращивать просо.
Распространение этих языков состоит из двух основных фаз, отражающих распространение сельского хозяйства и генов.
Первая фаза, представляет собой первичный раскол трансъевразийских языков в раннем – среднем неолите, когда земледельцы, выращивающие просо, генетически связанные с древними северовосточными азиатами или с так называемой в этом исследовании – амурской родословной, распространились от реки Силяохэ до сопредельных регионов.
Вторая фаза, представлена языковыми контактами между пятью дочерними ветвями в позднем неолите, бронзовом и железном веках, когда земледельцы, выращивающие просо, со значительной долей древних северовосточных азиатов или амурской родословной, постепенно смешивались с популяциями из бассейна реки Хуанхэ, западной Евразии и носителями компонента культуры дземон. Благодаря этим контактам было внедрено рисоводство, западноевразийские культурные инновации и скотоводство. Начало выращивания проса в регионе реки Силяохэ примерно 9 тысяч лет назад может быть связано со значительной долей родословной, древних северовосточных азиатов, связанной с бассейном Амура, и совпадать во времени и пространстве с древними носителями трансъевразийских языков.
В соответствии с недавними ассоциациями между сино-тибетскими языками, возраст которых оценивается в 8 тыс. лет, и земледельцами эпохи неолита из верхнего и среднего течения реки Хуанхэ, новые результаты связывают два центра одомашнивания проса в Северо-Восточной Азии с происхождением двух основных языковых семей: сино-тибетской на реке Хуанхэ и трансъевразийской в бассейне реки Силяохэ.
Отсутствие доказательств влияния популяций реки Хуанхэ на язык и гены предков трансъевразийцев согласуется с наличием нескольких центров выращивания проса, что ранее было предложено в археоботанике.
Ранние этапы одомашнивания проса 9-7 тыс. лет назад сопровождались ростом численности населения, что привело к образованию экологически или социально изолированных подгрупп в бассейне реки Силяохэ и нарушению связи между носителями алтайских и японо-корейских языков.
Примерно между 5 и 6 тыс. лет назад некоторые из этих земледельцев начали мигрировать на восток, вокруг Желтого моря в Корею и на северо-восток в Приморье, принося в эти регионы тунгусо-маньчжурские и корейский языки, а из региона Силяохэ дополнительно ещё и амурский генофонд древних северовосточных азиатов в Приморье и их смесь с популяциями реки Хуанхэ в Корею.
Кстати новые генетические данные из Кореи примечательны тем, что они свидетельствуют о наличии предковых линий, связанных с популяциями дзёмон, и их смеси, за пределами Японии.
В позднем бронзовом веке наблюдался обширный культурный обмен по всей евразийской степи, что привело к смешению населения из региона Силяохэ и Восточной степи с западноевразийскими генетическими линиями.
Лингвистически это взаимодействие отражается в заимствовании агроживотноводческой лексики носителями протомонгольского и прототюркского языков, особенно в отношении выращивания пшеницы и ячменя, разведения скота, включая молочное скотоводство, а также содержания лошадей.
Около 3300 лет назад земледельцы из провинции Шаньдун и Ляодунского полуострова мигрировали на Корейский полуостров, после чего там помимо проса, начали выращивать рис, ячмень и пшеницу. Эта миграция связана с генетическим компонентом культуры верхнего слоя Сяцзядянь бронзового века и отражена в заимствованиях между японским и корейским языками. А 3 тыс. лет назад, эти инновации, связанные с сельским хозяйством, были переданы на остров Кюсю параллельно с заменой генофонда дзёмон таковым от носителей культуры яёй и лингвистическим переходом к японскому языку.
Новы результаты, также противоречат предыдущим предположениям о миграции австронезийского населения с Тайваня на остров Мияко архипелага Рюкю. Вместо этого так далеко на юг распространялась родословная связанная с дзёмон. При этом авторы отмечают, что наличие компонента дзёмон в Корее, не всегда совпадало с культурой.
Результаты работы подтверждают недавние выводы о том, что японские и корейские популяции происходят из бассейна реки Силяохэ.
И хотя предыдущие исследования определяли ареал возникновения трансъевразийских языков как выходящий за пределы участков пригодных для земледелия, новое исследование указывает на то, что гипотеза о связи земледелия и распространения языков всё ещё остается важной моделью для понимания закономерностей расселения популяций Евразии.
В сумме авторы работы делаю вывод о том, что распространение носителей трансъевразийских языков было обусловлено сельским хозяйством.
Источники:
1. Robbeets, M., Bouckaert, R., Conte, M. et al. Triangulation supports agricultural spread of the Transeurasian languages. Nature 599, 616–621 (2021). https://doi.org/10.1038/s41586-021-04108-8
2. Permutation test applied to lexical reconstructions partially supports the Altaic linguistic macrofamily
Kassian Alexei S., Starostin George, Egorov Ilya M., Logunova Ekaterina S., Dybo Anna V. https://doi.org/10.1017/ehs.2021.28
Вспомогательные материалы:
Stevens, C.J., Shelach-Lavi, G., Zhang, H. et al. A model for the domestication of Panicum miliaceum (common, proso or broomcorn millet) in China. Veget Hist Archaeobot 30, 21–33 (2021). doi.org/10.1007/s00334-020-00804-z
