Политолог Екатерина Шульман напоминает, что нынешнее российское государство «не столько тиранит, сколько замораживает, не столько репрессирует, сколько наводит тоскливый ужас». Republic поговорил с ней о том, как дальше жить в стране, где уничтожают оппозицию, физически травят оппонентов режима и закрывают свободные СМИ.
– В разговорах с людьми в последнее время чувствуется тревога, страх, разочарование, безысходность в связи с политической ситуацией. После всех недавних событий (поправки в Конституцию, покушение на Навального и его арест, разгром оппозиционных структур) у многих только и разговоров, что надо уезжать. Некоторые проводят параллели с 1933 годом в Германии или с концом 1920-х годов в Советской России. Евгений Ройзман недавно посоветовал выпускникам школ уезжать из страны: «Двери закрываются». Опрос «Левада-центра» (внесен минюстом в реестр организаций, исполняющих на территории РФ функции иностранного агента) говорит, что 48% молодых людей хотят уехать. Что вы думаете по этому поводу? Надо ли все продавать и покидать страну?
– Конечно, такие настроения объяснимы и небеспочвенны. Если они и иррациональны, то это вполне объясняется нашим эмоциональным состоянием. Мы, общество, уже давно находимся в довольно тяжелой, стрессовой ситуации. Я думаю, что людей больше всего угнетает ощущение собственного бессилия. Не безнадежности ситуации как таковой, а отсутствия субъектности. Это можно описать так: непонятно, что ты можешь сделать, чтобы твое действие не привело к худшему результату.
В политическом контексте часто используют термин «цугцванг». Он характерен для внутреннего ощущения людей сегодня. Начинает казаться, что любая твоя активность только ухудшает ситуацию, приводит к обратному результату. Вышел на митинг – стало хуже. Зарегистрировался на сайте – стало хуже. Подписал петицию – ничего не случилось, а то, что ты хотел предотвратить, наступило.
Интересно, что при этом жизнь как таковая «продолжается буднично»: даже пандемия не привела к радикальным бытовым изменениям, товарного дефицита не наступило, люди беднеют, но плавно и постепенно, в каком-то уже привычном режиме. Есть некоторый разрыв между повседневным бытием людей и наступлением на их гражданские права. Ощущение удушающей несвободы сочетается с тем, что ты можешь отвлечься на бытовую жизнь, которая в России, как некоторые считают, сейчас лучше, чем на Западе: и карантин более человечный, и локдауны не такие свирепые, и беспорядки не такие, как в Америке. Есть привычное течение жизни, которое, однако, включает в себя подавление личности.
Из-за этого в умах образованной части общества возникает картина эдакого «солнечного фашизма»: когда можно заказать что угодно онлайн и заказ привезут в течение считанных часов, вся инфраструктура сервиса, в том числе государственного, работает очень гладко, но при этом нельзя написать, что думаешь, встречаться, с кем хочется, выйти на акцию протеста или иначе проявить себя как гражданин. Мыслящей части общества начинает казаться, что откармливается их животная часть, но подавляется часть человеческая. И назвать эти опасения необоснованными язык не повернется. Но это не оправдывает исторические параллели, которые, во-первых, научно несостоятельны, а во-вторых, у нет никаких иной функции, кроме демотивации и распространения уныния.
Что касается второй части вашего вопроса, про эмиграционные настроения.</h4> Тема эта возникает каждый раз, когда публикуются данные очередного опроса. Но опросы «Левада-центра» (внесен минюстом в реестр организаций, исполняющих на территории РФ функции иностранного агента)лучше комментировать сотрудникам «Левада-центра» (внесен минюстом в реестр организаций, исполняющих на территории РФ функции иностранного агента). Есть статистика отъезжающих-приезжающих, но она малодостоверна, если ты хочешь выяснить, сколько уезжает из страны навсегда. Подавляющее большинство тех, кто попадает в статистику МВД, – это трудовые мигранты, которые ездят туда и обратно, причем в основном в страны СНГ. В 2019 году из России уехали 73 тысячи граждан России и 416 тысяч человек всего: преимущественно трудовые мигранты, возвращавшиеся в страны СНГ.
Время от времени в публичном пространстве появляются разные загадочные цифры: что какие-то 70 тыс. кандидатов наук уезжают из страны каждый год. Это вообще взято непонятно откуда, потому что у нас нет столько кандидатов наук, чтобы их по 70 тыс. в год уезжало. Есть еще такой показатель как число загранпаспортов. Рост эмиграции, по идее, должен увеличивать число выданных загранпаспортов. Но этого не происходит: примерно 28% наших сограждан имеют загранпаспорт, и цифра не меняется последние годы, хотя процедура получения становится все легче (хотя и дороже).
Разговоры про политическую эмиграцию идут с 2014 года. Посчитать ее точно затруднительно, но видно, что количественно она совершенно ничтожна по сравнению с числом приезжающих в Россию
– Вопрос в том, кто приезжает и кто уезжает.
– Да, обычно говорят, что уезжают, мол, самые лучшие, либеральные и умные, а приезжают рабочие мигранты из стран СНГ. Но откуда мы это знаем, как мы можем это посчитать? Каждый смотрит по своим знакомым и видит, что какие-то знакомые взяли и уехали. Но это не составляет социального процесса. Массовая эмиграция – это другое.
Кстати, исторический факт, который в свое время произвел на меня впечатление: есть подсчеты, согласно которым эмиграция из Российской империи с 1905 по 1910-е годы была многочисленнее, чем эмиграция после 1917 года.
– С чем это было связано?
– В основном с погромами. Это была массовая эмиграция еврейского населения из южных губерний России, в первую очередь в США. Эти люди, в отличие от «белой» эмиграции, не оставили мемуаров и романов. Они и по-русски-то не особо говорили, а в США и вовсе ассимилировались и построили Голливуд, розничную торговлю, банковскую систему и организованную преступность. То есть создали Соединенные Штаты, какими мы их любим и знаем, но в русскоязычной культуре эта эмиграция не оставила заметного следа.
Мы привыкли считать, что после 1917 года из России «все уехали», но на самом деле основной миграционный поток после 1917 года был из деревень в города. Народ понял, что там квартиры раздают, буржуев режут, можно поживиться. Люди поехали в Москву и Петроград, и не надо думать, что те в революционные годы стояли безлюдными: наоборот, в мемуарах и литературе того времени зафиксирована главная проблема – страшная теснота, жилищный кризис, с которым советская власть так и не смогла справиться до самой своей кончины.
Тут опять же можно сказать, что то были люди разной социальной ценности – мол, уехали те, без кого Россия обеднела. В этих случаях обычно приводят цитату Блеза Паскаля, который сказал, что если Францию покинут 300 ученых, она превратится в страну идиотов. Но это самоуверенность интеллектуалов, наш с вами сословный снобизм. Неизвестно, насколько это соответствует действительности. Представьте, что все те люди, которые уехали из России с 1905 по 1915 год, остались бы в России, черта оседлости была бы вовремя уничтожена, и они бы поехали не в Нью-Йорк, а в Москву и Петербург и строили бы там финансовую систему, индустрию развлечений, российский кинематограф – все то, что они сделали для другой страны. Может, тогда и революции бы не было? В общем, кто больше ценен матери-истории – большой вопрос. Я бы тут не абсолютизировала нашу с вами социальную ценность.
– И все же, когда вас спрашивают, уезжать или оставаться, что вы обычно отвечаете?
– Вопрос этот действительно возникает часто. Иногда его можно переформулировать так: что делать, если кажется, что твои усилия ни к чему не приводят? Я обычно отвечаю, что надо пользоваться проверочным принципом «с нами лучше, чем без нас?». Задайте себе вопрос: то место, куда вы пришли, стало с вами лучше, стало хуже или не изменилось?
Проблема в том, что мы часто оцениваем себя, свои действия и достижения, сравнивая их с объемом не сделанного, находящимся в нашем воображении. Это как в домашнем хозяйстве: кто-то видит помытую тобой посуду, а ты думаешь про пирог, который не успел испечь, потому что посуду мыл. Этот объем не сделанного давит, возникает ощущение, что все усилия напрасны, а достижения ничтожны. Так что задайте себе вопрос: с вами лучше, чем без вас, или нет? Если вы сейчас уйдете, тому месту, на котором вы находитесь, будет лучше или нет? Этот простой принцип общественной пользы позволяет реалистичнее смотреть на вещи, чтобы не задушить себя объемом воображаемого несовершенног
– Куда тогда направить свою гражданскую, политическую, общественную энергию людям, которые остаются в России?
– Добавлю: в условиях, когда разные пути политического поведения отрезаны или же цена этого политического поведения слишком высока. Это к вопросу о том, бояться или нет. Дети боятся, взрослые рассчитывают риски. Считайте цену. Все можно. Только все сколько-то стоит.
Что остается делать? Один из немногих ненаказуемых ныне способов политического поведения – это голосование и наблюдение. Наблюдение на выборах чуть более рискованно: наблюдателей, бывает, бьют и выкидывают с участков.
Но все же их деятельность в рамках даже действующего закона разрешена. И в голосовании, в наблюдении важно принимать участие, потому что все усилия информационной автократии направлены на то, чтобы отвадить избирателя от избирательного процесса. Эти усилия небезуспешны: они предпринимаются много лет и на них тратится немало ресурсов. Это одно из главных занятий нашей информационно-политической машины.
– Что такое «информационная автократия»?
– Скоро выйдет одноименная книга Сергея Гуриева и Дэниела Тризмана. Они написали статью на эту тему, а теперь и книгу. В ней они пытаются анализировать ту специфическую модель, которая не столько тиранит, сколько замораживает, не столько репрессирует, сколько наводит тоскливый ужас. Эта модель не требует участия и не поощряет его, даже в лоялистской активности. Она, напротив, требует от гражданина бездействия. Это очень специфическая «матрица», которая подсоединяет тебя проводочком и требует, чтобы ты спал, но во сне платил штрафы, налоги и сборы, причем делает эту оплату максимально комфортной. Ты лежишь, тебе удобно, к тебе привинчен краник, чтобы из тебя жизненные соки потихонечку вытекали, но чтобы ты не сразу умер, а давал системе это питание.
Эта система не похожа на тирании прошлого. Завороженно глядя на картины былого (а картины эти еще и созданы нашим достаточно ограниченным знанием того прошлого, параллели с которым, как нам кажется, мы видим в настоящем), мы отводим глаза от дня сегодняшнего и дня завтрашнего. Не там мы ищем, не того Сталина под кроватью ловим. И бояться надо не того, и готовиться не к тому.
– А к чему?
– Я в своем выступлении в Ельцин Центре попыталась нащупать этого слона. (Екатерина Шульман выступила с лекцией «Железная няня. Новые формы несвободы в информационную эпоху» – прим.). В этом и заключается задача ученых, занимающихся социальными науками, – не новости комментировать и не гражданское возмущение выражать. Это дешево стоит и мало на что влияет. Конечно, бывает важно публично заявить свою позицию, назвать черное черным, а белое белым. Но это может много кто. А мы способны мучительно вглядываться в туман грядущего и пытаться увидеть, что там приближается.
– Итак, в выборах надо участвовать.
</h4>– Да. Противно, но надо. Надо помогать наблюдателям или самому становиться наблюдателем.</h4> Есть еще один способ гражданского поведения, самый простой, так как наша модель политического угнетения не требует участия. Это способ «не участвовать в дурном деле».
Не поддерживайте, не подписывайте, не присоединяйтесь. От вас этого и не надо. Если будете чересчур активничать, никаких плюшек не обретете, а только привлечете к себе дополнительное внимание правоохранительных органов. Инициативных лоялистов «снаружи» система тоже не любит.
Избегайте пассивного согласия, это обходится дешевле, чем может показаться.
В большом количестве случаев система слишком неповоротлива, чтобы преследовать уклоняющихся, да и нацелена она на другое. Так что – как в моем любимом анекдоте про зайца: «Вопросы есть? Есть. А можно не приходить? Так, зайца вычеркиваем». «Не приходить» – можно. Люди, воспитанные советской властью, это не всегда понимают. Попробуйте это сделать, и вы удивитесь, насколько это легко и приятно. От вас отстанут.
– Можно пример?
–
Скажем, вузы сейчас портят жизнь студентам, которые участвовали в митингах. Если вы преподаватель в этом вузе – не встраивайтесь в эту кампанию.
Я не буду грозить вам небесными карами и погибелью вашей души. Но «в Красной армии штыки, чай, найдутся, без тебя большевики обойдутся».
Не участвуйте, обойдутся без вас
. Денег вам за это не заплатят, никто вас за это не похвалит. Это и начальству вашему не особо надо, но оно хоть больше вас получает. А вы – не участвуйте.
Кстати, что заметили многие очевидцы, попавшие в «жернова репрессий» 2019–2021 года, – это отсутствие энтузиазма у исполнителей.
В 2019 году я изрядно походила по московским ОВД, и о сочувствии протестующим говорили мне примерно двое из трех. В этом году мы с мужем сами оказались в ОВД, и сотрудники очень подчеркивали, что это «не их свадьба», что список вопросов им прислали из Следственного комитета, и полицейская следовательница даже дала понять, что качество этих вопросов она считает низким.
Если люди отказывались сдавать отпечатки или открывать телефоны, им зачастую говорили: ну не хотите – так не хотите. 51-ю статью Конституции берете? Ну и молодцы.
– Но известны и другие эпизоды.
– Есть полоумные энтузиасты, которые пытаются чуть ли не бить задержанных, чтобы у них взять отпечатки пальцев, но это единичные случаи. Сидящий в Краснодаре Андрей Пивоваров пишет, что ему каждый сотрудник считает долгом сказать, что «мы все знаем, все понимаем и вам сочувствуем». И это Краснодар, специфический в политическом отношении регион.
Разумеется, это не помешает сотрудникам делать свою работу: на свободу они вас не отпустят, наручники не расстегнут, и найдется еще какой-нибудь идиот, который будет с охотой выполнять свои обязанности, воображая, что ему что-то за это будет. Но
в целом характерной стала специфическая отстраненность сотрудников правоохранительных органов от своей работы. Этакая «усталость материала».
В отличие от исторических примеров XX века из России, Германии и Китая, отсутствует та самая страта, которая должна стать мускулами репрессий, – деревенская молодежь, которая хочет приехать в город и вселиться в вашу квартиру, после того, как вас расстреляют. Этих «чернорабочих террора» нет. Нет столько молодежи, а приезжающие в города приезжают за другим.
– Ну как же? Провинциальные полицейские и росгвардейцы, которые приезжают в Москву или другие крупные города, живут в общежитиях – они ведь должны мечтать выслужиться, получить квартиры? Чем не «мускулы репрессий»?
– Да, но за энтузиазм им квартир не дают. Они стоят в этом оцеплении с тоскливым лицом. А несчастного дурачка, который после удара в живот Маргарите Юдиной записал в инстаграме триумфальное видео, в котором сказал, что «не надо стоять у нас на пути», немедленно уволили.
Потому что – не высовывайся, не вылезай, не нужны нам железные батальоны, украшенные дубовыми листьями. Все должны выполнять свои обязанности тихо и грустно, на 50%, а можно и на 35%.
– Но вы же сами говорили про «информационную автократию». Если ее задача запугать, то, казалось бы, надо наоборот – как можно больше показывать злых полицейских, вселяющих ужас.
– Пугают по другому ведомству, пугают – пропагандисты. Это их пироги. У них, например, есть такой замечательный прием. На некоем ресурсе (в последнее время даже РИА «Новости» используют для такого) публикуется колонка какого-нибудь явного сумасшедшего, в которой написано либо как правильно завоевать Украину, либо как хорошо построить новый ГУЛАГ. Это рассчитано исключительно на образованную публику,
которой больно и противно читать такие вещи. Она это прорекламирует, она это распространит, сама себя напугает, а также всех, кто это прочтет. Затем этого сумасшедшего автора отправляют обратно в то учреждение, где он лечился.
Никаких политических последствий за этим не следует, но напуганы все уже до невозможности.
Я испытываю некоторое раздражение каждый раз, когда такое происходит. Люди, которые такое перепечатывают, чувствуют себя канарейками в шахте, которые предупреждают о грядущей неминучей беде. Они чувствуют необходимость показать свое гражданское возмущение. В этом они правы. Но трудно им объяснить, что они разносчики заразы, что они эту бациллу несут дальше, передают другому. И РИА «Новости» с этим автором никогда бы не сумели добиться такого количества прочтений собственными силами. Имейте в виду, что одна из основных функций пропаганды – это не вызывать доверие, а вызывать раздражение. Они работают на вас, как террорист работает не на других террористов и не на сочувствующих террору, а на публику, которой становится страшно и жалко заложников.
Так что этот спектакль разыгрывается для вас, а если вы, как тот заяц, отказываетесь приходить на собственное съедение, они будут прыгать на пустой сцене перед пустым залом.
– Я всегда подозревал, что Владимир Соловьев осознанно выбрал столь неприятный образ.
– Это все ради вас, любимых. Они жаждут вашего внимания, питаются вашими глазами и вашей кровью. У них нет своей публики – точнее, есть, но скорее категории 85+.
Вообще функция пропаганды двояка. С одной стороны, она создает ложное большинство, которого никогда не существовало. С другой, вызывает в зрителе иллюзию, что он в меньшинстве. «Весь-то народ – вот как, а я один отщепенец!». И так думает каждый. Дальше люди ведут себя в зависимости от темперамента и умственной устойчивости: кто-то впадает в уныние от своего экзистенциального одиночества и перестает надеяться на какое-либо совместное действие с другими людьми, кто-то ради избавления от душевного дискомфорта присоединяется к воображаемому большинству, которое таким образом увеличивается на одну единицу. Это принцип каши из топора.
Поразительный успех нашей информационной автократии последнего времени в том, что на фоне снижающихся рейтингов всех типов вдруг возникло ощущение, что народ опять за власть. Оно возникло на пустом месте и не подтверждается ничем
. В 2014 году хотя бы было, что показать. Был крымский консенсус, который продержался три полных года – с 2014-го до 2017-го. Но тогда действительно были 86%, хоть их и приходилось сложно конструировать. А сейчас нет ничего. Уровень поддержки федеральной власти сжался до лоялистского ядра, до 27%. 27% – это и электоральный рейтинг «Единой России»*, и уровень доверия президенту в опросе открытого типа («Назовите, кому из политиков вы доверяете»). 27% – это новые 86%.
И вот на этом фоне сконструировано ощущение, что вернулась народная любовь во всей своей свежести. Ничего подобного не происходит, но понятно, зачем это делается. Надо в этом состоянии дотянуть до выборов.
– В Госдуму или президентских?
– Для начала в Госдуму. Закрепить этот успех сохранением, по возможности, конституционного большинства в парламенте и с этими победными знаменами идти к 2024 году. Таков примитивный хронологический скелет происходящего. А то в тумане грядущего кто видит мировую войну, кто мать родну, кто эру сингулярности, кто конец света, а на самом деле все довольно просто: надо переизбрать такую же Думу и такого же президента. Вот и все политические задачи, все крутится вокруг этого.
. Остальное – оформительский треп: война с Украиной, возвращение СССР, отношения с США – все служит этой цели. Когда вы это увидите, вы не сможете этого развидеть.
– Вы предлагаете участвовать в выборах, но как это делать, когда голосовать не за кого?
– Пока в бюллетене больше одной фамилии, голосовать есть за кого. В этом магия выборов. Электоральная система неубиваема, пока существуют альтернативность. Чтобы ее полностью победить, надо, как в Советском Союзе, сделать безальтернативные выборы.
Но до тех пор, пока выборы альтернативные, даже если вам нужно выбирать между коммунистом и беспартийным, или одним партийцем и другим партийцем, происходит электоральная магия. Эта система придумана раньше, чем у наших рек появились имена. Она изобретена цивилизацией, которая старше нас, и не нам ее поломать, не нашим деревенским дурачкам с ней справиться. Поэтому они каждый раз бьются головой об этот электоральный механизм.
Поэтому пока есть выбор – пользуйтесь. Это одно из немногих ненаказуемых политических действий. В административном кодексе пока нет такой статьи, за голосование не привлекают.
Много ли у нас таких праздников? Мало. Следующий будет только через пять лет, а что будет через пять лет – неизвестно.
Так что надо пользоваться, пока есть.
– В чем тогда состоит задача оппозиционно настроенных избирателей на выборах?
– В размывании большинства. Не в том, чтобы выбрать хороших и честных, а чтобы сделать парламент более разнообразным. Это возможно. Интеллигентная публика на это скажет, что какое же это разнообразие, когда в Думе в виде разнообразия будут одни прилепины и бородаи. Пусть будут.</h4> Пусть они просят от «Единой России» чего-нибудь за свои голосовательные услуги, пусть торгуются между собой, пусть друг друга кушают. Пусть Кремлю придется вычищать из Думы националистов, как они вычищали либералов. Пусть у них будут проблемы, это будут их проблемы, а не ваши. Все – благо по сравнению с монолитным большинством.
– То есть «Умное голосование» – хороший ход?
– Да, более того, это доказано научно. На этот счет есть некоторое количество исследований. Григорий Голосов, один из главных наших специалистов по электоральным исследованиям, не так давно опубликовал еще одну статью на эту тему.
Да, «Умное голосование» работает, является эффективным, оно позволяет свалить инкубмента, если речь идет о персональных выборах, и позволяет снизить процент партии власти при выборах по партийным спискам.
– Как вы прогнозируете, после выборов в Госдуму режим станет жестче или мягче?
– Система готовится к выборам как умеет. Поскольку внутренняя политика перешла в ведение внутренних органов, этим уже занимается не внутриполитический менеджмент, а силовики. Я бы не называла подходы этих двух групп «жестким» и «мягким».
К внутриполитическому менеджменту может быть тоже много претензий: например, они любили заигрывания с радикалами и вскармливание экстремистских групп в политичесикх целях. ФСБ, как все чаще выясняется, тоже любит бессудные убийства, но все-таки основной метод их деятельности более регламентированный. Проводимые силовиками легистские процессуальные преследования хороши тем, что у них есть процедура, есть этапность. Проще говоря, иногда получается вовремя уехать. Так что за соблюдение процедуры силовиков можно даже похвалить. Многие считают, что ее не соблюдают, мол, даже притворяться перестали: раньше имитировали законность, а теперь не имитируют. Если вас это утешит, то сообщаю: продолжают имитировать.
Легизм – это не законность, это куда более грустное социально-политическое явление, но оно предполагает, во-первых, протокольное оформление каждого действия, во-вторых, концентрацию насилия в руках тех, кто официально уполномочен этим заниматься. То есть никаких добровольцев, народных дружин, никаких SERB’ов и НОДов, никаких инициативников. Кому по званию положено, тот процессом и руководит. Это по крайней мере делает ситуацию понятной.
– Чего вы ждете после выборов в Госдуму?
– Исходя из того, что мы видим сейчас, массовых протестов не ожидается
Но, в зависимости от того, как пройдет голосование, можно ожидать более пестрого думского состава. Может быть, появление новых более шумных депутатов, может быть, новых партийных объединений. Не факт, что Дума будет лучше, но может стать поживее.
Если же мы говорим об усилении «оперативной работы», то надо помнить, что электоральный цикл длинный, и ключевое его событие – 2024-й год. Поэтому нельзя сказать, что после окончания думских выборов все расслабятся. После одних выборов немедленно начнется подготовка к другим. Понятно, по каким линиям ведется такая подготовка: это уничтожение альтернативных структур и нейтрализация тех, кто может участвовать в выборах как кандидат, либо оказывать существенную поддержку альтернативным кандидатам. </lj-cyt> Тут нет ничего нового и нет причин предполагать, что мы увидим какие-то изменения после думских выборов.
Но правоохранительная фантазия идет своим путем, а тенденция общественного мнения – своим. Тренд на снижение уровня поддержки власти не демонстрирует признаков разворота. Насколько я понимаю замыслы нашей системы, она надеется проехать на волне мирового экономического роста и немного поправить свои дела благодаря тому, что весь мир будет бурно расти, а заодно и нам что-нибудь перепадет в виде повышения цен на наши основные экспортные товары. Это не безумная надежда, она вполне рациональна. Но граждан волнует рост не бюджетных доходов, а их собственных, а этого пока не видно. От мирового восстановительного роста нам пока достался только рост внутренних цен на продовольственные товары и стройматериалы. Видимо, ближе к президентским выборам должна будет произойти какая-то раздача денег гражданам.
Ключевой вопрос, который будет решать для себя система ближе к 2024 году: будет ли действующий президент избираем, либо его избрание потребует от системы таких затрат и усилий, на которые она не способна. Тогда нужно будет думать об иных сценариях транзита.
– Например?
– Можно попытаться сделать то, что произошло в России 1999-м году (так называемая операция «Преемник» – прим. ред.). Можно пойти по казахстанскому пути. Можно попытаться придумать какие-нибудь фокусы типа «президент избирается Госсоветом»…
– …или Госдумой.
– Или Госдумой, если она будет как-то особенно хороша. Но у нас столько ругали недемократичную систему выборов в США, где президента избирают выборщики. Впрочем, кто кого ругал вчера, тот того будет хвалить завтра. В любом случае, надо будет думать. Во многом будущие события будут определяться этими раздумьями и связанными с ними практическими действиями. А еще – войной всех против всех. Когда мы говорим о репрессиях, мы прежде всего имеем в виду репрессии против граждан. Но то, как эти ребята обращаются друг с другом, еще страшнее. И тут не видно никакого торможения, это как раз не связано напрямую с выборным календарем и, в отличие от точечных репрессий против оппозиции, не связано настолько с поведением акторов.
Принадлежность к системе уже является фактором риска. И в то же время система является единственной возможностью жизни. Эта система одновременно и кормит, и убивает тех, кто находится внутри нее.
И выхода здесь для них не видно. Когда наши элиты поймут то, что поняли в 1215 году нормандские разбойники – что нужна система гарантий для своих? Или как Политбюро, по легенде, после смерти Сталина заключило договор «своих не убивать». В наш гуманный век это, наверное, будет звучать как «своих не сажать и не отбирать собственность». Наша Magna Carta еще ждет своего подписания.
Но, учитывая, что элиты у нас довольно темные, ничем, кроме горького практического опыта, их не выучишь. Лекций они не слушают, книг не читают, историю и социальные науки не изучают. До них эта мысль будет доходить еще некоторое время и тяжелым путем: как это называется по-русски, путем доставки ума через задние ворота.
Благодарим Ельцин Центр за помощь в организации интервью.
* По данным опроса «Левада-центра» (внесен в реестр иностранных агентов Минюста РФ). Опрос проведен 18–24 февраля 2021 года по репрезентативной всероссийской выборке городского и сельского населения объемом 1601 человек в возрасте от 18 лет и старше в 137 населенных пунктах, 50 субъектах РФ. Исследование проводится на дому у респондента методом личного интервью. Распределение ответов приводится в процентах от общего числа опрошенных вместе с данными предыдущих опросов.
https://republic.ru/posts/100751
