Серия «Гватемала»

Если бы этот рыжий кактус умел говорить, он бы вам про жизнь Чуинахтахуюба и поболе меня рассказал.
Место ему досталось удобное такое – на склоне горы, возле самой дороги. Той самой, единственной дороги, по которой можно доехать / дойти из деревни до ближайшего городка. Хорошо сидеть у дороги: всё видно, всё слышно, всё запоминается.

Рассказал бы, как эту самую дорогу примерно в двух с половиной километрах от клиники перекрывали на ремонт – осыпалась уже очень сильно. Обещали на месяц, а вышло на два с лишним. Как мы каждую субботу тащили по перекрытому участку сумки и чемоданы с продуктами. Тащили и гадали – дотащим всё ж таки или бросить на середине придётся, а после вернуться?
Как воды в клинике пятнадцать дней не было и мы с девчонками таскали мимо цветущей кактусовой головы канистры с водой, выпрошенной у местных жителей. Таскали, хохотали от боли в пальцах и пели-вопрошали «отчего, отчего, отчего мне так светло?». То есть, это мы с белоруской Кариной пели, а потом переводили на испанский для португалки Марианы и кактуса.
Как в ночи всей командой ходили ставить обезболивающий укол на дом к лежачей пациентке, потому что ей после операции по удалению матки, даже шевельнуться больно было – не то что там встать и до клиники пешком дойти. А потом ещё раз ходили, уже другой ночью – снова было больно нестерпимо.

Рассказал бы, как усталые от жары и пыли пациенты падали под его жилистой кроной – передохнуть, набраться сил на последние два километра до порога клиники.
Рассказал бы, как мы с подвыпившим Натаниэлем валялись под его колючими листьями-ладонями и болтали о звёздах, в которые после смерти превращаются индейцы майя.
Рассказал бы, как одним светлым ещё вечером Натаниэль встретил меня трезвым и подвёл вплотную к кактусу – показать надпись на одной из мясистых зелёных ладошек, огромное «feliz» по всему листу.

— Так хорошо мне было, понимаешь! Что с тобой можно просто лежать, говорить и ты не учишь меня, как жить правильно, а слушаешь. Проснулся и до сих пор проснувшийся и счастливый хожу. Вот, написал, чтобы все знали о счастье моём и кактус тоже. Нравится?

Я кивнула. Со мной впервые такой подарок приключился.
Кактус тоже качнул-кивнул листами. Он знает сильно больше, но не хочет расстраивать Натаниэля просто. Даже ладошку дал порезать, раз тому счастливее жить от этого. Пусть уж.

Деревня и клиника, в которой мы встретились с кактусом – тут: https://he-he.org/

Донна Магдалена очень настаивала, чтобы я сходила поработать на кукурузное поле.

— Доктора, вы обязательно сходите! Поймёте, как мы еду добываем. Посмотреть сходите или поработать, как вам захочется. Но сходите, прямо сегодня или завтра, я предупрежу дочку, что вы придёте. Придёте, да?

— Да, я очень хочу, обязательно пойду! Только на следующей неделе хотелось бы, на этой работы много… Можно не сегодня?

— Плохо это, очень плохо… Лучше сегодня. Завтра можно, но лучше сегодня.

— Почему же так срочно? Ведь ваша семья каждый день в поле работает.

— Надо спешить делать важное, надо спешить, доктора… Я вот пять лет назад тоже думала, что успею сына и внучку повидать в другой раз, устала очень, не зашла к ним после рынка. А в другой раз не увидела их уже…

— Что же случилось?

— Вулкан огнём плевался тогда, очень сильно плевался огнём и камнями, прятал в себя людей. И моего сына с женой и внучкой тоже спрятал в себя, я их больше не видела. Теперь мне каждую ночь снится внучка и всегда с глазами разного цвета, а я и не знаю, какие у неё были они…

Молчали. Вспоминали. Пять лет назад, и правда, было сильнейшее извержение вулкана Фуэго. Много людей погибло, много пострадало. Все врачи нашей клиники ездили к подножию – помогать, кому можно помочь. я читала об этом в истории клиники, а донна Магдалена — видела.

Молчали долго. Смотрели, как солнце затекает плавленым мёдом за горные склоны. Знали, что сегодня вулкан, Слава Богу, не плюётся, только чихает изредка.

— Вы приходите поскорей, доктора. Мы, люди, не можем знать, что будет через неделю. Если что-то интересно и важно – надо сразу это делать. Иначе потом сниться будет страшное, как мне вот…

— Хорошо, донна Магдалена, я приду. Завтра приду, скажите дочке.

— Вот и хорошо, вот и правильно!

Что ж. Пожалуй, поспала я на завтра пять часов, не больше. Зато побывала на горном кукурузном поле с гватемальскими крестьянами. Мне ведь это на самом деле было интересно и важно. И, да, я тоже не знала, что будет через неделю. Вулкан расписаний не выдаёт и вся остальная жизнь тоже.

С поля унесла опухшую от солнца пыли и усталости голову. Мозоли от мотыги кровавые на ладонях унесла – потом больше двух месяцев сходили. Зато успела увидеть и понять важное – в потом не будет удобнее. Этого потом, быть может вообще не окажется. А сейчас есть. И в нём стоит успевать жить.

Наткнулась в телефоне на одно видео маленькое, случайное — покупаем с волонтёрами на гватемальском рынке мандарины у местной бабушки.

Вспомнила, что искали в тот раз её долго — пересела с привычного места, а мы рассчитывали именно у неё купить. Потому что у неё мандарины никогда не мятые, не жухлые, не подгнившие. И просит она за дюжину всего пять кетцалей, а не восемь, как другие продавцы. За бюджет в клинике тогда реаниматолог Лена отвечала, у неё всё чётенько и по пунктам расписано, ни на десять сентаво больше чтобы не тратить на недельные расходы. Новых-то денег неоткуда взять будет.

Вспомнила, что один раз чуть приотстала от ребят и поболтала с ней, с сеньорой Хасминой.
Оказывается, мандарины у неё не мятые оттого, что на рынок она их в корзинке, поставленной на голову несёт. И пешком до рынка из своей горной деревни ходит. Выходить, правда, сильно раньше других приходится — часа в четыре, ещё по сумеркам. Зато идёт неспешно, несёт бережно и доносит мандарины красивыми.
Другие торговцы чаще на флитерах фрукты возят. На горных дорогах машины трясёт очень сильно, вот бока и бьются — на своих я проверяла, больно. А фруктовые бока уже всяко нежнее моих.

Хасмина продаёт только мандарины, рядом с её домом больше ничего не растёт. Обратно с рынка уносит в своей корзинке рис и масло. Ну, или другое что — на что денег с продажи хватит.
Мало поболтали с ней, жалко. Убежала я догонять ребят своих, никак не могла дольше. Даже название деревни не успела спросить у неё, чтобы навестить, если каким ветром снова меня в Гватемалу занесёт. Рынок в Момостенанго — на нём, чую, пару суток провести надо, и то не хватит, чтобы истории всех его продавцов собрать. Ну, на другой раз идею эту сберегу.

А пока вот это буду пересматривать. Бабушку Хасмин с её мандаринами. Деревья в горах мандариновые. Пересматривать и вам показывать. Чтобы вы тоже знали, что за каждой мандаринкой на вашем столе — чьё-то дерево в горной деревне, чьи-то шаги в утреннем холодном тумане, чья-то живая душа. Может быть даже сеньоры Хасмин. Если так, то вам очень повезло. Она хорошая.

Сеньору Алехандру для фотографии пришлось из цветника вынуть.

Он у неё сильно больше других, пышнее. Всякий вечер возится она в нём, цепляет на расшитый фартук завяленные солнцем лепестки гладиолусов да георгин.

Слышит сеньора плохо, всякий вопрос дважды, а то и трижды в ухо повторять приходится.

— Почему у вашего дома цветы так хорошо растут?

— Потому что я делаю, как они мне скажут.

— Что это значит? Разве растения говорят?

— Я с ними говорю. Спрашиваю, как им лучше, хочется ли там воды больше или места. А они отвечают. Только слышать не все могут.

Идём-бредём вдоль дороги, прогуливаемся. Дорога обмоталась вокруг горы, словно лента. Одним краем к каменной глыбе прицепилась, другим краем в поросший лесом овраг свисает.

Алехандра подходит к краю в местах, где трещины его разбахромили и уже на дорогу выползают. Останавливается над трещинами, глядит в них закрытыми глазами, шепчет.

— Вы что ж, и с дорогой разговариваете?

— Я горе шепчу. Прошу, чтобы подольше камни эти да песок держала. Другой дороги отсюда нет, если эта развалится, не выбраться будет из деревни совсем никак нам.

Подбирает по пути банки из под газировки, пакеты рваные, плёнку. Прячет в карманы фартука. Поясняет:

— Земле больно, когда на ней мусор валяется. Она злится и уходит от нас. Надо спрашивать природу и слышать её, тогда она не опасная для людей, добрая становится.

Щурится на меня, говорит на прощанье:

— Людей тоже спрашивать и слышать надо. Ты мужа вот слушай обязательно. Чтобы он злым не стал.

Ушаркивает лопнувшими туфлями в малиновый закат. Слышит.