AlexTail

Сейчас на повороте забыл включить поворотник. Ну бывает, задумался, не проснулся толком. Забыл, в общем. Еду, переживаю, думаю: «Ну, хорошо, что не помешал никому, а то совсем неловко было бы».

Ага, щас. На следующем светофоре со мной поравнялась темно-серая «Приора», водитель начал жестами показывать, чтоб я опустил окно. И неожиданно с места перешёл в ментальную атаку:

— Ты чё поворотники не показываешь?
— Затупил, забыл, ниче же не случилось!
— До хуя вас таких умных. Всё, ищи себя на пикабу, бивень. У меня регик всё записал.

И свалил в закат.

Ну, в ожидании своей старенькой корейки на сайте под эгидой «эти люди позорят наш город» предался размышлениям. В принципе, факт остаётся фактом: поворотник я не показал. Но появляются и вопросы.

Не кажется ли, что пикабушники в своём стремлении народного мщения и поиска вселенской справедливости переходят какую-то границу общечеловеческих ценностей? Всякие «СтопХам» тоже начинали за здравие, а потом на волне народного обожания превратились в быдло, агрессивное и самоуверенное. Собственно, вины с себя не снимаю, но так ли уж кристально чист и порядочен пикабушник, сходу перешедший на «ты», разговаривающий со мной в грубой форме и моментально причисливший меня к мудакам? Вопрос спорный. Вряд ли кто-то из нас безгрешен и непорочен. В том числе и те народные воины, изобличающие человеческие пороки.

И да, мне неприятно и унизительно получать поток дерьма и оскорблений от незнакомого человека. Почти на ровном месте.

Однажды карикатуриста Аристарха Афанасьева вызвал к себе на ковер главный редактор. Аристарх был умным человеком и понимал, что такой вызов посреди рабочей недели ничем хорошим ему не светит. И начал перебирать все косяки, о которых могло узнать начальство. Трахнул секретаршу Светку на столе в приемной? Ну так камер там нет, это проверено еще с колумнистом Пашкой, когда год назад они напились в этой же приемной до чертиков. Потом неделю ходили вжав голову в плечи, но репрессий не последовало...

Тогда за что? Наверное, за систематические опоздания? Так вроде за них Аристарх уже отстрадал начальственным криком и лишением премии. За несерьезное отношение к делу? Несерьезное отношение к делу — основная задача карикатуриста. Не будет же никто требовать от придворного шута носить пиджак с бабочкой и не ковырять в носу.

Аристарх шагал в страшный редакторский кабинет и ничего не мог понять. Не награждать же его будут, в конце концов. День рождения в этом году уже был, а в следующем еще нескоро будет. Хорошего он ничего не сделал. так что награждать особо и не за что. Премию за ответственную работу карикатурист Афанасьев видел в последний раз четыре года назад и то когда работал грузчиком на складе.

Так ничего и не придумав, Аристарх два раза робко стукнул в тяжелую дубовую дверь и просунул в щель длинный нос:

— Прстт, вызывали-с? — Аристарх сам удивлялся, откуда брались заискивающие нотки в голосе при общении с руководством. Он тренировал связки, репетировал перед зеркалом гордую речь, но весь налет независимости неизменно слетал у висящей на двери таблички «Скворцов В. В. главный редактор»

— А, Афанасьев! — неожиданно обрадовался Скворцов В.В. щели с торчащим носом. — Заходи скорей, заходи, заждался уже!

Афанасьев осторожно протиснулся в кабинет и замер на пороге.

— Садись, садись, родной, — продолжал радоваться редактор, — дело у меня к тебе есть.

Аристарх, наполняясь все более неприятным предчувствием, присел на краешек стула.

— Вызывали?

— Да, Арик, вызывал, — посерьезнел редактор. — Вызывал, мой дорогой. Есть у меня неприятные для всех нас новости. Пришел приказ сверху о твоем увольнении.

Аристарх побледнел, посмотрел на потолок, теряясь в догадках, откуда «сверху» могли прислать указание главному редактору, который и так вроде самый верх. В голове пронеслись самые ужасные мысли. Увольняют. Допрыгался. За что? Неужели из-за Светки? Да нет, сверху же, откуда бы они знали. Потому что пьяным валялся в парке? Так вроде сержант вытрезвителя обещал на работу не сообщать. Сообщил все-таки, гад плешивый? Вот сука! Или не сообщил?

Тогда за что? За карикатуру на депутата Хуликова? Так я же рисовал его среди своих, на клочке вчерашней газеты. Похоже получилось, зарраза. Хуликов особенно удавался: метла вместо прически, поросячьи глазки, щеки, свисающие на плечи. Очень похоже, много у Хуликова узнаваемых черт. Чертов... Чертей? В общем, похоже. Смеялись все. Витька-репортер смеялся, Иванов смеялся, обозреватель насущных вопросов. Светка опять же, для нее и рисовал, кочевряжился, впечатление произвести хотел. Кто-то из них и сдал, суки. Подсидеть хотели? Да ну, бред, кому нужна должность карикатуриста на полставки. Но за что тогда?

— Афанасьев! — повысил голос Скворцов, — ты тут? Ты с нами?

— Да-да, простите, — засуетился Аристарх, заерзал на кресле, — отвлекся. А кто? За что?

— Да в сущности ни за что, — уткнулся в бумаги редактор. Видно, что тема ему тоже не нравилась. Гораздо приятнее нанимать на работу царским жестом, чем увольнять и становиться мерзавцем в глазах пусть даже и бывших сотрудников. — Говорят, Арик, что ты рисуешь одинаково. Что стиль твой изжил себя. Непохоже. Не ярко. Не раскрываешь суть. И шаржи твои с карикатурами всем уже приелись. Нужно свежее дыхание, свежий подход.

— Как это — свежий? Не понял, — запутался Аристарх, — Рожи те же, а подход свежий?

— Ну вот в том и дело. Слишком те же у тебя рожи, слишком одинаковые. Кого бы ни рисовал, а получается Хуликов. Решили, в общем, Арик, взять молодого талантливого художника на твое место. Кстати, познакомьтесь — Михаил Петухов, студент пятого курса худфака, — Скворцов повел рукой в дальний угол.

Аристарх с удивлением увидел сидящего на стуле худощавого молодого человека в сером пиджаке и слегка поблескивающих круглых очках. Молодой человек сидел неподвижно и настолько сливался с обстановкой, что был практически незаметен. Однако после слов Скворцова подскочил, как на пружинке, кинулся к Афанасьеву, обхватил его обмякшую ладонь и начал неистово трясти:

— Здравствуйте, здравствуйте, Аристарх Евгеньевич. Вениамин Вениаминович много про вас рассказывал. «Вениамин Вениаминович? — растерянно соображал Афанасьев. — Кто это? А, Скворцов, точно. Вениамин Вениаминович. Ишь ты, падла! Вениаминович он»

— Нам очень повезло с Петуховым. Он талантлив и перспективен. Еще полгодика — и его бы в Москву забрали. Такие кадры без работы не засиживаются, — растекался благодатью Скворцов. — У меня к тебе просьба есть, Афанасьев, по этому поводу.

«Просьба у него, у пидора, — продолжал наливаться ядовитыми чувствами Афанасьев, — Еще наглости хватает. Устроил тут птичник. Скворцов, Петухов. В бухгалтерии Куликова сидит. Дятлова не хватает для комплекта. С Удодовым. Ну ничего, время есть, соберет еще птицефабрику, ссука»

— Конечно, Вениамин Вениаминович, какая? С удовольствием выполню. — Аристарх презирал себя за лизюблюдство, но ничего поделать не мог, это было выше.

— Поднатаскай немного Михаила, Арик. Ты у нас человек опытный, знающий. А он хоть талантливый, но пока молодой, не знает, что к чему. Поможешь?

==================================

— Еб твою мать, Миша, — с молодым Афанасьев мог позволить себе не сдерживаться, — Кто тебя рисовать учил? Кто ведет так линию? Вот тут должна быть законченность конструкции, не надо этой вот неопределенности. Понял? А щеки у тебя слишком маленькие получились. У него же вон какая рожа, сразу в глаза бросается. Чтобы было смешно, надо особенности и недостатки возвести до абсурда. Щеки — вот, чтоб на плечи свисали. Глазки маленькие — делай еще меньше, вот закорючки просто крошечные вместо глаз. Волосы торчком — пусть торчат еще больше, чтобы вот прямо взъерошенные. Чтобы взрыв. Понял?

Михаил сопел, соглашаясь, и послушно дорисовывал. Аристарх вздохнул, окинул взглядом свой уже бывший кабинет в закутке возле архива. Долил в грязный граненый стакан остатки водки из чекушки. Ахнул. Чего сейчас бояться-то, и так уволили. Занюхал рукавом. Так, денег еще вроде рублей двести мелочью оставалось. Надо дойти до верстальщика Рябинова, он еще пятьсот должен, пусть отдает. Хватит на две поллитры и запивон. Жить можно. Позвоню Жбанкову, фотокору, он сегодня на выходном, выпить согласится. Может и у него чего будет... Живем, короче. Афанасьев еще раз тоскливо оглядел рабочее место и махнул рукой: ну и хрен с ним.

=================================

Утро началось не очень. Глаза не хотели раскрываться, внутри груди раскручивался какой-то волчок, в уши забивался непонятный и очень раздражающий звон. Аристарх разлепил веки, с отвращением посмотрел на скомканные несвежие простыни, сброшенную на пол подушку. Голова болела.

Афанасьев попытался сесть. Желудок тут же кинулся к горлу, внутренний волчок мгновенно набрал скорость и постарался центростремительной силой выбросить остатки вчерашней закуски наружу. Аристарх даже хотел сблевать, но сдержался в последний момент: на полу, свернувшись клубочком, дрых Жбанков. Тут же беспорядочно валялись пустые бутылки из-под водки и почему-то коньяка.
«Ну мы, бля, и гульнули, — с трудом ворочая мыслями, подумал Аристарх. — Даже не вспомнить сразу, что и как. Вроде же было всего два пузыря. И денег рублей триста. Как это раскрутились... Еще и коньяк... Не ограбил никого, надеюсь...»

Сфокусироваться карикатурист не мог. Вспомнить подробности тем более. Вроде ходили к Светке. Потом вроде ходили гулять. С кем-то знакомились. С кем-то активно ссорились, а потом столь же бурно мирились. Какие-то люди, какие-то лица. Жбанков опять же тут лежит. Затошнил все, скотина. Похмелиться бы. Пустые бутылки все...

Единственную бутылку с остатками живительного бухла Аристарх вытянул из рук похрапывающего Жбанкова. Пьянь пьянью, а последний артефакт постарался присвоить. Хер ему, обойдется. Людям нужнее будет. Аристарх трясущейся рукой вылил остатки в стоящую рядом кружку, ахнул залпом. Главное — не сблевать, помнишь? Держись, родимая, держись. На вот тебе половинку огурца соленого следом, чтоб придавило тебя в желудке. Ну вот, пошла. Улеглась вроде. Теперь не сблюю. Щас полегче должно быть... Да что это за звон такой?

Аристарх посмотрел в сторону раздражающего звука. А, мобильник. Надрывается, зараза, уже минут десять. Карикатурист цапнул не глядя гаджет со стола, нажал на зеленую кнопку приема вызова:

— Але.

— Афанасьев? Это ты? — донесся из трубки смутно знакомый голос. — Алло, это ты?

— Я, бля... Это кто? — язык не повиновался. Хотелось прекратить разговор, вышвырнув мобилу в окно.

— Нажрался уже? С похмелья что ли? Ну ты даешь, силен, ничего не скажешь, — казалось, абонента по ту сторону ничем не смутить.

— Кто это? — повторил вопрос измученный карикатурист.

— Это Скворцов. Вениамин Вениаминович, главный редактор.

— Ох, епт, — поморщился Аристарх, — Че надо? Я же уволен...

— Ты это... Приходи на работу давай. Мы тебя восстановили.

— Куда восстановили, — тупо промямлил Аристарх.

— На работу. В издание. Карикатуристом. Приходи давай, как очухаешься. Желательно сегодня. Надо договор подписать. Жбанкова захвати, явно же рядом с тобой трется. Сколько можно уже прогуливать. А то уволю его. Слышишь? Скажи — уволю на хрен. Почти неделю пропили, куда это годится?

— Какую неделю...

— Какую... Такую! Ты когда от нас ушел? В пятницу. А сейчас среда, три часа почти дня уже. Вот и считай, пять дней пропили.

— А чего это вы меня восс... восста... встано... Короче, а че это я опять на работу? — пазл в больной голове не желал складываться. Вопросов оставалось много. — Там же этот.. Михуил. Петухов. Талантливый который.

— Да ну его, — погрустнел Скворцов, — не сработались мы с ним. Зарплату, понимаешь, хочет большую, а рисовать толком и не научился. Кого ни нарисует, все Хуликов получается. Лучше уж мы тебе платить будем, свой как-никак.

Сейчас я напишу, а вы постарайтесь меня не утопить в минусах.

1. Примерно полгода назад мы продавали квартиру. Выставили три миллиона, обратились в отполированное риэлтерское агентство. Они поснимали, составили договор. За месяц ни одного предложения. Понизили стоимость. Ни одного. Ещё понизили. Ни одного. Потом мой брат согласился её выкупить. Сообщил об этом риэлтеру. «Ок, Алекс, — сказал он мне, — никаких проблем». «Сколько я вам должен парни?» — интересуюсь. «Нисколько, мы же никакого результата не дали».

2. Звонят из банка. Говорят, вам одобрен кредит на клёвых условиях. Нет, говорю, спасибо, не надо. Но вы послушайте. Ок, я послушал. Спасибо, не надо. Но если понадобится, я обязательно вам позвоню. Хорошо, говорят, будем ждать. Не спамят, не звонят больше.

3. Под окнами играет музыка из машины. Вроде негромко, но басы долетают, мешают спать. Злюсь. Наконец не выдерживаю, выхожу на улицу. Стучу в окно десятке, припаркованной недалеко. Внутри компания подростков, курят, ржут. Может, выпивают, не знаю. Парни, говорю, у вас музыка сильно мешает. Голова болит, а утром на работу, не уснуть. Сделайте потише. Ой, отвечают, конечно. Извини, братан, не подумали. Убавляют музыку и больше не прибавляют.

4. Случайно подрезал мужика на дорогой машине. Он меня обогнал, включил аварийку, заставил остановиться. Выходит, идёт ко мне. Опускаю стекло: «Извини, друг, я задумался, отвлёкся. Не хотел тебя подрезать, фигня получилась. Не сердись, пожалуйста, я правда не всегда такой мудак» — «Ой, да ладно, с каждым бывает. Спасибо, что объяснил». Пожал мне руку, разъехались, крайне довольные собой.

Уверен, что большинство рассказанных тут проблем, где все мудаки и уроды, кроме автора, хамят и творят ужасную дичь, решаются обычным мирным и адекватным диалогом. Бывают и мудаки. Но уверен, их куда меньше, чем кажется.

Не знаю, бросил ли реально кто-то курить после введения ужасающих диагнозов и рисунков на пачках сигарет. Ну знаете, эти логические симбиозы? Написано «Гангрена» — и действительно тут же нарисована гангрена. Или «Мертворождение» — синий безжизненный плод прилагается. Некрасиво, конечно.

Так вот, не знаю, есть ли хоть один человек, который курил всю жизнь, а в один день пошёл за сигаретами, увидел пачку с гангреной и такой: «Ну нахер, всё, бросаю». Думаю, нет. Все курильщики знают, что от сигарет можно кончить раком (гусары, молчать!), как, например, я знаю, что могу заработать цирроз, гепатит или кардиомиопатию, смерть с красивым названием. Вряд ли хоть кто-то думал, что от вредных привычек очищается кровь, прибавляются года к отведенному сроку, а четыре гена формируют такой виток цепочки ДНК, что все теломеразы сползают в небытие. Нет.

Зато видел такую прелесть сегодня. Два мужичка, крепко датых, копались в сигаретных рядах одного из некрупных магазинов.

— Серёга, бери уже вот эти.

— Не, ты гонишь что ли? Импотенцию мне не надо, сам бери.

— Да тебе всё равно никто не даст, — рубил жестокую правду-матку Несерёга. — Тогда бери вот эти.

— Не знаю. Инсульт, конечно, лучше, но тоже мало приятного, — рассуждал Серёга, почёсывая репу. Я стоял в очереди следом, но не торопил, потому что вот это вот всё — это прекрасно.

Наконец Несерёга зашёл с козырей:

— Сейчас вот закроют «кэбэ», не успеем взять водяры.

Довод сработал. Серёга оперативно схватил пачку с бесплодием, друзья удалились в закат. Что примечательно, марка сигарет имела второстепенное значение перед картинкой.

Гадания, которые мы заслужили.

Навеяно постом «Иф ю кнов ват ай мин». Был у нас с женой сложный перелет. Из Южно-Сахалинска до Хабаровска, оттуда в Новосибирск, потом в Москву. Так выходило дешевле, чем напрямую «Аэрофлотом» из Москвы в Южный, не знаю уж как насчитали. Выматывающие перелеты, длительные ожидания, сидели на сумках и рюкзаках, потому что авиакомпании разные, багаж сразу до конечного пункта не сдать.

И в один такой момент мутным усталым взором увидели полицмейстершу с собакой. Они дружно на пару гуляли по терминалу, посматривали на пассажиров, обнюхивали сумки и, видимо, искали наркотики. И тут собака неожиданно уткнулась носом в мой баул, изучила его досконально своим собачьим нюхом, села на жопу и призывно тявкнула. Даже я, дурак в кинологии, понял, что означает этот лай: "Эй, хозяйка, да тут попахивает наркотой!"

Ну все, пиздец, прилетели, грустно, но от усталости совершенно спокойно подумал я. Представил, что сейчас начнутся проверки, допросы. В лучшем случае перетряхнут вещи. В худшем — отправят в отдел разбираться. Проебем самолет, за ним следующий, а денег нет, а желания жить еще меньше. Конечно, я понимал, что серьезных проблем не будет, мы ведь не везли ничего запрещенного, кроме старых носков, но и те были замотаны в тридцать целлофановых пакетов, чтобы не представлять угрозы обществу. В общем, наркоты у нас не было. Но собака показала, что была. Значит что? Значит пиздец.

И тут случилось совершенно необыкновенная история. Полицмейстерша смущенно заулыбалась, скомандовала собаке: "Фу, Матрос! Рядом!", потом сказала нам:

— Вы извините его, он, наверное, какие-то таблетки учуял. Не перевозите никакие таблетки?

— Ну... Кеторол вроде, обезболивающее. Анальгин, парацетамол. Стандартный набор на случай внезапной ситуации в дороге, — мучительно пытался вспомнить я содержимое самопальной аптечки. — Мезим вроде, уголь активированный...

— Ну вот. На что-то из этого он, наверное, и среагировал. Вы извините нас, — еще раз улыбнулась кинолог и утянула Матроса дальше. Я не знаю, что это было. Я не знаю, обязана ли она была реагировать на сигнал от собаки, равно как и не знаю, почему не отреагировала. Может, наши уставшие рожи вызывали доверие. Может, собака косячила так часто, что не доверяли уже ей. Я не знаю. Но потряхивать от осознания возможных последствий начало уже минут через пять после того, как кинолог с собакой ушли восвояси. Хвала Небесам, миновала чаша этих испытаний.

И нет, потом по приезде мы не обнаружили заботливо подкинутый условным таджиком пакетик с травой. Ничего не было. Только пресловутые носки, но мы их просто выбросили на помойку. Поговаривают, кстати, что в районе этой помойки до сих пор слегка фонит, однако это уже другая история

Сегодня целый день нет воды. С полуночи до полуночи. Сразу в нескольких районах одновременно. Во всяком случае, такой катаклизм торжественно пообещал водоканал. Причину я не запомнил, но это и неважно. А важно, что узнал про отключение в десять вечера, буквально за два часа до сухого закона.

Узнал — и сразу сообщил родным.

Что тут началось! Сразу всем потребовалось мыться, смывать и набирать. Поливали цветы и наполняли заново кувшины. Поили кошку и собаку, мыли посуду, мыли себя. Кто-то под шумок включил стиральную машину, загруженную носками и трусами. Как будто завтра всем в командировку, а чистого белья ни у кого нет. В общем, суета по максимуму. Даже кошка поучаствовала во всеобщем бедламе, пронзительным мяуканьем советуя, на что ещё нужно обратить внимание.

И, конечно, заполняли всевозможные сосуды. Наполнили лохань и поставили её в ванну. Оттуда планировалось черпать воду для умывания. Наполнили кастрюли и поставили их на плиту — в них планировалось варить супы на роту солдат. Наполнили тазики и отнесли к раковине — мыть посуду. Наконец, набрали ведро и, смущаясь, отнесли в туалет. Смывать... Посмотрели. Вспомнили про меня. Подумали. Вздохнули и набрали ещё два ведра.

До отключения оставалось ещё с полчаса, а мы уже были вымыты, выбриты, животные напоены, цветы политы, посуда вылизана. Тогда мама вздохнула и притянула к себе мобильник. Надо обзвонить соседей, предупредить, что отключат воду.

В полдвенадцатого район начал оживать от звонков. Соседи перезванивались и сообщали друг другу, что вот-вот отключат воду, надо срочно наполнять тару. Да, это совершенно точно, сказал сын Лены, он журналист, он знает наверняка. Апофеозом суеты стал звонок Любы Черепановой моей маме:

— Лена, воду отключат. Это совершенно точно. Откуда узнала? Мне Леся сказала из третьего подъезда. А она откуда узнала? От лениного сы... Ой.

К полуночи мы выдохнули. Миссия выполнена, город к отключению готов. Пора ложиться спать.

...Утром невыспавшийся я, натыкаясь на углы, по привычке побрёл в ванную, чистить зубы. Привычно сунул щётку в рот, привычно поднял ручку крана... И оттуда полилась вода. Та самая вода, от нехватки которой мы уже должны умирать. Та самая вода, которую клятвенно обещал перекрыть на сутки водоканал. Та самая вода, из-за которой мы подняли на уши весь район. Потому что сын Лены журналист, он знает наверняка.

Из дома я уехал утром. Сейчас почти девять вечера, боюсь возвращаться. Потому что, уверен, у подъезда стоят невыспавшиеся из-за вчерашней суеты жители окрестных домов, которые наматывали счётчики и набирали тоннами воду вместо того, чтобы сладко храпеть в постелях.

С чем они меня ждут — вилами, топорами или дубинками — я не знаю. Потому что сын Лены, конечно, журналист, но некоторых вещей не знает даже он.