Часть 3.
Глава 2.
«Что, неужели уж начинается, неужели это уж казнь наступает? Вон, вон, так и есть!»
«Преступление и наказание".
Достоевский Ф.М.
Две человеческие ноги: одна в грязном ботинке, а вторая - голая, без носка, просматривались из-за желтизны высокого кустарника. Иди человек по самой, длинной лестнице, от «Собачьего» пляжа до переулка Дунаева, так он этого и не заметил бы. Но, Саша бежал на подъем, по тонкой грунтовой тропинке, сопровождающей покосившиеся каменные ступеньки. Раннее время (около 6,00 утра), и сырой осенний туман, делали практически незаметным лежащего человека в глубине куста, с еще не опавшей листвой.
Саша остановился, перевел дыхание и сделал два движения головой по сторонам. Ни впереди, ни сзади - никого не было. Не видно было, даже конца лестницы, как с одной, так и другой стороны. Густой утренний туман, сейчас полностью владел одесским побережьем.
Подошел поближе. Рядом торчали свеже-сломанные ветки. Он проследовал сквозь них, осторожно раздвинув листву. Там, в грязи и опавших листьях, лежал человек. На его светловолосой голове запеклись темные пятна крови.
Чуть нагнувшись, к наполовину открытому лицу, Саша почувствовал сильный запах перегара. «Живой, - подумал он, - и совершенно готовый». Потом, присмотрелся… «Я помню эту коричневую кожаную куртку, - дальше вел свою мысль Саша, - по –моему, это – тот старшекурсник с юрфака, что вчера бухал в «пятерке». Они полночи орали там по гитару, на четвертом этаже».
Дорогая кожаная вещь, наполовину снятая с лежащего человека, с вывернутым внутренним карманом, просматривалась красивой отделкой изнутри. На ярлычке, над растопыренным отверстием в ткани, виднелась надпись на английском – «Hugo Boss». Между грязными джинсами и задранным свитером открылась нижняя часть спины. Полосы свежих царапин покрывали ее белую кожу.
«Ему вчера, от кого-то все таки досталось – дальше вспоминал парень, - да и так, как он вые..бывался, то это, и не удивительно. Дима – кажется, его зовут. Сразу доставал малолеток с первого курса, потом сломал дверь в умывальнике… Да это он, - юрист хуе..в». Утвердился Саша, когда внимательно присмотрелся к избитому лицу.
Еще он вспомнил, как этот Дима, перед тупыми бабами с географического его – «Хряком» дразнил. Хрюкал так, что аж, на весь коридор было слышно.
- Сам – урод, бля..дь! – в сердцах, шепотом проговорил Саша, глядя на безобразно-пьяное тело.
Потом, словно повинуясь чей-то указке, он аккуратно потянул, за край кожаной куртки. Сдвинул в сторону и свободно снял дорогую вещь, с левой руки лежащего. В карманах было пусто, видно те - последние, кто его вчера видели, уже все унесли с собой.
Он вспомнил, как этот Дима (уже еле живой), уходил вчера с местными наркоманами на «Пироговский хутор», за догонкой.
«Они его там и докачали, наверное, - это было последнее, что подумал утренний бегун, покидая место у высокого кустарника».
Скомканная в небольшой овал, коричневая куртка с биркой – «Hugo Boss», легко уместилась под спортивной кофтой Саши.
После окончания службы в рядах Советской Армии (в частности это была 134-я спорт-рота Черноморского флота), молодой парень Саша из деревни Борщи , что на севере Одесской области, по настоянию своей матери поступил в Одесский Государственный университет. Она была против его спортивной карьеры. Говорила, мол: «Будэш дэсь, всэ врэмя бигать далэко, а мы тут з твоею сэстрою сами сгынэмо. Он, дядько допоможе до Одэссы прысройиты. Йды вчысь и сюды потим, до дому – начальныком!»
Брат матеры - дядька Петро, работал тогда главным инженером на местном песчано-гравийном карьере и имел связи на кафедре Одесского геофака.
Так, бывший спортсмен-разрядник, стал студентом университета, обучаясь по специальности – топограф-землеустроитель.
Но спорт, привитый с детства, остался с ним до сих пор, и после службы в армии Саша не собирался с ним расставаться. В легкой атлетике, а именно в многокилометровых забегах ему не было равных. Балаклавские сопки и роскошные пригородные долины Севастополя стали любимыми местами для продолжительных тренировок. Даже сейчас, после службы, он не оставлял занятия бегом.
Уже в первый год после поступления на учебу в Одессу, он участвовал в ежегодном забеге - «100 км., по поясу Славы», приуроченному к празднику 10 апреля, (Дню освобождения Одессы от немецко-фашистских захватчиков). Параллельно, крепкие руки деревенского парня, в свое время, периодически помогали гребцам - каноистам, из доблестной 134 спортивной роты Черноморского флота.
Вышло так, что в большом городе, только спорт и стал для него отдушенной. Нелюдимость Саши, обусловленная его комплексами, основанными на внешних данных, не была ему союзником в построении отношений с сокурсниками.
А, когда было по-другому? Красивую комнату, можно рассмотреть - только войдя в разрушенную парадную здания. Так и человек, может открыть свой внутренний мир, только явно проявив его грани. Если этого не сделать, то, к сожалению, настройки молодых и красивых, способны видеть - сугубо внешние данные, у себе подобных…
Разговор с комендантшей - Натальей Устиновной, состоялся после первого года обучения. Та, уже не первый раз предлагала студентам послеармейцам должность дворника. Все ЖЭК-овские работники: или ничего не хотели делать, или просто пропадали где-то по-пьянке. Обеспечивать контроль, за наведением порядка по общежитию и прилегающей территорией, не представлялось никакой возможности.
Саша после предложения комендантши, все взвесил, и сам, ей сделал встречное предложение.
- Да, Наталья Устиновна, я – пойду на работу. Я решил перевестись на заочное отделение и устроится к Вам. И ЖЭК, можно тоже официально, - говорил ей Саша. - У меня мамка уже старая и сестра-вдова, а я тут учусь без денег, а так, и работать буду и учебу не брошу. А с ЖЭК-ом, и - зарплата по больше будет. Только можно мне отдельную комнату и график, такой, что бы я мог спортом заниматься дальше.
Радости «Палестиновны» не было предела. Саша получил желаемое, но через год к нему все-таки подселили студента Охрименко, но он не был сильно расстроен, узнав, следующие предложения Натальи Устиновны.
- Саша, - говорила Устиновна, - ты же знаешь, что у нас временная прописка в общежитии полагается только студентам стационара. Да и комната позволена заочникам на проживание, при приезде на сессионные дни.
Дворник слушал, молча кивая головою.
- Но, по тебе есть исключения. По проживанию в смысле, а пропиской надо будет что-то решить.
- Как скажете Наталья Устиновна. Я же Вас не повел ни разу. Говорите как правильно.
- То, что ты в ЖЭК-е, еще числишься – это очень хорошо. У меня как ты знаешь с начальницей там, все очень взаимосвязано. Она о тебе высокого мнения. Вот она у меня вчера и поинтересовалась – можно ли тебе доверять?
«Палестиновна» прямо посмотрела на Сашу. Ожидая его реакции. Тот помялся на стуле, перевел неуверенный взгляд на комендантшу и ответил:
- Я, Наталья Устиновна человек маленький и дело свое знаю. Вы мне навстречу и я к Вам с полной отдачей. Неужели был хоть один повод за это время, во мне усомнится… Вы же тут - все знаете, по району. Я же ни с кем близко дружбы не вожу. Кому же мне распространяться?
- Знаю Саша, знаю. Потому и предлагаю тебе такое дело.
Предложение носило дальновидный и стратегический характер. Суть была в следующем. Начальница ЖЭК-а узнала, что через несколько лет небольшой частный сектор, тот который между ул. Довженко и пер. Каховский - попадает под снос. Информация проверена практически на сто процентов. На его месте планируется возвести многоэтажный новострой. Соответственно, свой интерес в будущем современном доме - в виде квартир, получат все жители ветхого старого фонда. Или же им будут предложены хорошие условия по отселению. К одной из одиноких старушек, решено было прописать своего человека.
Бабушка не имела родственников и нуждалась в постоянном уходе. Сколько ей еще отвел создатель, видимо только сам он и знал. Но желающие, на ее никчемную площадь (это была полуподвальная времянка), уже проявлялись. И это еще когда, информация о застройке не афишировалась. Приоритет и действия по уходу за бабулькой взяла на себя прозорливая начальница. Старушка считала ее своей. Во избежание кривотолков и обвинения в предвзятости, совет в составе: Натальи Устиновны и начальницы ЖЭК-а, решил эту жилплощадь прикрепить к себе, через подставного человека.
Саше было предложено - по тихому - прописаться у бабульки. Документы начальница обещала сделать, чуть ли не о-о-чень задним числом…
И, соответственно, на моменте распределения будущих жилых площадей всем участникам данного действа получить материальную выгоду. Риск, конечно же был, но Саше гарантировали по любому свою отдельную квартиру. Пусть даже не в новом доме. На условие того, что он будет работать в ЖЭК-е до самого момента расселения, Саша дал свои железные гарантии. Такое предложение – это, прежде всего его шанс, для построения дальнейшего будущего.
На переходе эпох: от советской социалистической, до частной капиталистической, в жилых фондах Одессы, происходили еще и не такие метаморфозы.
Ничто человека так не стимулирует, и не делает его таким верным своему выбору, как гарантированное вознаграждение, в конце долгого пути. Терпения и упорства дворнику из пятого общежития на улице Довженко было не занимать.
В таких ситуациях люди, черпают силы на любые испытания - от самой цели.
История с первой курткой, прошла очень даже - материально-позитивно, для Саши.
Проданная Галькой «Рупь двадцать», на базаре в Балте, она принесла ему чистого дохода – 100 советских рублей. Перекупщица-барыга, очень ценила такие вещи и дала понять Гальке, что готова к сотрудничеству, под гарантии, что эти вещи будут приходить не из соседнего Котовска или самой Балты. Догадываясь конечно, о местах их происхождения.
Галька «Рупь двадцать», подрабатывала уборщицей на вокзальной платформе Борщи. Такое прозвище еще совсем молодая женщина (35-ти лет), получила за физическое увечье. Она хромала на одну ногу. Возникшие в молодом возрасте проблемы с артериями, ей помог усугубить бывший муж, перед тем как сделать ту вдовой. После свадьбы, через несколько лет поняв, что Галька не может иметь детей, он начал гулять, много пить и периодически поколачивать свою несчастную супругу.
Таких - дурных «Иванов», знавала много наша многострадальная земля: как и при царе-батюшке, как при Советской власти, так и в современных реалиях при зарождающейся новой Украине…
Потом, законный муж Гальки и сварщик пятого разряда - Иван, решил попробовать себя на заработках в Дальневосточных краях. Последнее письмо от него жена получила из поселка Холмск, Сахалинской области, более пяти лет назад…
Пыталась, что-то узнать, но во всех инстанциях говорили, одно и тоже, мол: «Несчастный случай». Зная неспокойный нрав своего суженного Галина, почему-то не удивилась такому исходу их отношений.
Жила себе сама на краю села, да убирала в помещении небольшой Борщевской станции.
Сошедшего с поезда Сашку, с Песчанного переулка, в парадной дембельской форме Галька еле признала. Статный, кучери под картузом, ручища прямо с пол банки - мужик, одно слово…
- Вэрнувся Сашко! Здравствуй! – остановив свои действия, с ведром и шваброй, поприветствовала «Рупь двадцать», молодого парня.
- Добрый и Вам, Галыно батькивна! – ответил Саша.
Галька его помнила еще совсем пацаном. Все время по окрестным холмам бегал, через железнодорожные насыпи. А тут - готовый парубок. Не красавец, конечно, та никогда им и не был, но так – «не то ж, в мужике главное», как в народе говорят.
- Ой, а шо цэ я, такая уже старая для тебя? Сразу, на – Вы!
Саша смотрел на невысокую румяную женщину. Светлая чистая кожа, правильные черты лица, задор в глазах, развивающийся русый волос из-под косынки. Немного портит сетка морщин под глазами, но старой ее назвать, язык у него не повернулся бы точно.
- Да, нет Галя, то ж я из вежливости...
Женщина заулыбалась еще больше. Переставила ведро на другое место. Чуть хромая подошла к стене и уперла в нее швабру.
- Все отслужив? Як дальше думаеш? Город, чи тут пры матери будеш?
Саша сейчас почувствовал то, что в армии у него бывало только во сне и по утрам, на подъеме. Или приоткрытая кофта на груди у Гальки или просто здоровый деревенский воздух был тому причиной, сразу не было понятно. Он просто застыл.
- Ну, нэ забувай, побачимось, - с характерным южнорусским акцентом для этих краев, проговорила Галина, поправляя запах на груди. – Я тут через дэнь.
Потом чуть игриво улыбнулась, и прихрамывая, проследовала в сторону двери вокзала.
«Молодый, ух… хоть с десяток баб, йому зараз подавай, ночи нэ хватэ, - уже про себя додумывала Галька, явно сейчас, впервые за долгое время, почувствовав что-то подобное».
Так, через неделю с небольшим, после встречи на перроне станции Борщи: Галька «Рупь двадцать» стала - первой женщиной у Саши с Песчаного переулка, а Саша-дембель, стал - вторым мужчиной в жизни, у хромой вдовы-односельчанки.
Потом учеба Саши в Одессе. Встречи раз-два в месяц по выходным. Бывало, и месяцами не виделись. Парой они себя не считали в принципе, потому, и не афишировали отношения.
Где-то, года через полтора таких свиданий, Саша по приезду в Борщи поздно вечером заглянул к Гальке, на окраину села. Женщина знала, что он приехал из Одессы и очень обрадовалась его визиту. После скрипа калитки, она отворила сени перед основной дверью. Сырой осенний воздух ворвался в натопленную хату.
Уличный собака на привязе, вовсю махал грязным хвостом по сторонам. Гостя он знал и не собирался издавать никаких звуков, кроме ласкового скуления.
- Привет Галина, - как то, по-городскому поздоровался, переступая порог Саша.
- Вэчир добрый, Сашо, добрый – любый!
Уже в самой хате они обнялись. Галина чуть быстрее, чем обычно, прихрамывая засуетилась вокруг стола. Саша скинул бушлат, сменил резиновые сапоги на приготовленные к его приходу тапки и расслабленно расположился на привычном месте у комода.
На столе появились: соленые огурцы, капуста, черный хлеб и так любимый нечастым гостем Галины – сальтисон.
- Зараз Сашко, - хлопотала Галька, - варэникив зигрию, з засмажкою як ты любыш…
- То добрэ, - переходя на украинский, отвечал ей Саша.
Сам, тем временем доставал содержимое из небольшого брезентового рюкзака.
Литровая бутылка «Русской» , плоская упаковка консервы - «шпрот», шоколадные батончики и дефицитный в то время индийский кофе – «Instant Coffe».
Галька, радуясь подаркам не меньше чем гостю, поглядывала в сторону стола. Приятное шипение в сковородке, возвещало о готовности вареников.
- Ой, Сашо та мэни може й за-багато, - шутливо протестовала хозяйка, наблюдая как Саша, наливал ей в стакан водку.
Парень с улыбкой убрал горлышко от гранчака. Здесь он себя чувствовал почти верховным правителем Борщей. Его способность приложить два по двести сразу, не каждый мог повторить в селе, не смотря на повальное пьянство. Выпили. Поговорили, о том и сем. Галька сразу заметила не распакованный пакет возле своего «любого». Но покорно ждала, когда тот сам все расскажет. Раскрасневшийся кавалер, чуть играючи хлопнул Галину по ягодице, когда та пригнулась, что бы достать свежее полотенце.
- Ой, любый чуть пойиж, а то захмелийеш, - отвечала ему, уже ко всему готовая - «Рупь двадцать».
- Слухай сюда Галя, - важно начал Саша, отставив в сторону чашку с горячим кофе.
Кто бывал в селах того периода, тот мог обратить внимание, на - несколько сумбурную сервировку во время ужина или обеда. Рядом могли находиться: борщ и шоколад, или водка и чашка кофе. Всему причина – дефицит. Простота людей и желание показать, что мол, не хуже чем у всех, здесь играли свою ведущую роль.
- Учеба – учебой, а гроши-грошима, - говорил дальше Саша. – Я пишов к важному человеку на работу. Зараз там в Одэсси, базар дуже вэликый открывають. «Седьмой километр» - будэ называться. Вин там торгуваты будэ.
Галька внимательно слушала, подсыпая «любому» в тарелку еще порцию вареников в коричневых цяточках жаренного лука.
- По хозяйству буду йому помагать. Дэ чогось погрузыть, дэ за домом прыглянуты. Там, Галя - нэ наши мазанки.
Женщина многозначительно кивнула, типа: « … да, что же я не понимаю».
- Товар вин из Турции, возэ. Всэ що хочеш. Там и вэщи и продукты, в общм всэ шо хочеш.
Саша начал открывать пакет. Красивый коричневый блеск кожи открылся взгляду Галины.
- Ось куртка, вона йому на продаж нэ трэба. Добра вещь. Тилькы, як вин каже: «вид у нейи нэ продажный», десь прымьята, десь подрана. Каже - хочеш Сашко, забырай, ну так може продасы комусь, можэ сам носы. В счет зарплаты договорымося.
Саша сейчас крутил перед изумленной Галькой дорогую вещь.
- Яка гарна! Яка гарна! – восхищалась женщина.
- Вона мэни нэ трэба, гроши важнишэ. Е куды их прымэниты. Матери дров на зыму пидкупыть трэба, та й тоби хату з чулану пидмазаты. Свэзы йи йи на базар в Балту. Покажи, поторгуйся…
Галька уже, увидела подправленную хату и заделанные щели в чулане.
- Добрэ Сашко, добрэ. В недилю сразу с утречка и пойиду.
- Ну и ладно, Галынка, ладно, - с довольным лицом продолжал Саша. – Там ище багато чого будэ… Дядько вин – хорошый.
Сейчас Саша уже знал направление своего движения дальше. Пример с курткой его вдохновил.
Тот несчастный юрист Дима, при помощи одного бомжика, таки к обеду добрался до общежития. Девки с географического его перевязали, отпоили. Не помнил он ничего. И что больше всего Сашу поразило, что он уже к вечеру снова был – готовый. Дитя богатых родителей решило погулять в злачном общежитии… На следующий день за ним приехала папина «Волга», и увезла того домой. Как ни в чем не бывало. Позже Саша видел этого экземпляра, уже в другой такой же куртке, только черного цвета. «Ему все похер, - подумал тогда Саша, - а мне и тем более…»
- Ну иды сюды, иды, - притягивая к себе Гальку, говорил уже совсем пьяный гость.
- Зараз любый , зараз, - отвечала ему Галина, снимая с себя кофту и по ходу расстегивая лифчик. Она знала свои «козыря», которые полностью перекрывали увечье хромой ноги.
- Ни, сюда-сюда, так воно краще будэ, - продолжал ее «любый», наклоняя ее голову к своему паху.
Галина немного дернулась в сторону, но сильный напор руки Саши не позволил ей далеко отстранится и - понимая, что он хочет, она наклонилась к его камуфляжным штанам. Обнаженная грудь мягко легла на колено парня, а русый волос полностью покрыл его бедра…
Потом были еще красивые вещи и не только. Брошки, запакованные модные колготки, дорогие футболки и разные продукты. Саша, по каждому не частому приезду всегда что-то привозил. Галька все отвозила в Балту уже ожидающей ее «барыжке», забирала деньги и честно все отдавала своему «любому». Он даже ей серьги подарил на прошлый День Рождения. Но, женщина все понимала… Женой она, вряд ему ли станет. И не потому, что хромая или намного старше, что-то другое в нем начало проявляться… Сашко ее, будто увлекся чем-то не хорошим, стал другим. И с ней в том числе.
За деньги, требовал отчету больше, мол: «А, нэ брэшеш, за шо продала? А то сам пойиду, та всэ узнаю». Галина божилась, что не обманет его никогда: «…як же такое думать можно,- ридный, я ж всэ до копиечкы тоби виддаю».
И в сексе, стал ее Сашко – «срамным та блудныком». То оно, как было, - приезжал, все по-людски. Ужин, сто грамм (хотя в его случае четыреста), говорили и в кровать.
«А, зараз, - думала утром сонная Галька, возле своего храпящего «любого», - пье багато, потим - тильки в рот хочэ дать, заставляе позы срамни прынимать. У мэнэ з Иваном, такого з роду нэ було…»
Но явная выгода, даже от такого рода отношений все равно брала верх. Галина, соответствовала возросшим требованиям городского Саши-дворника.
А сам Саша, отследив все возможные реакции его потерпевших, и дальше составлял беспроигрышные планы, по добыче у общежитейских жителей дополнительных денежных приходов.
Забытые вещи в женском душе, открытые окна и двери, глобальные общажные празднества, - все использовалось ловким молодым человеком, себе во благо.
Такие составляющие как: осведомленность обо всех и вся, спортивная подготовка, полная серость (внешняя), для всех в его жизни и самое главное – понятие того, что безбашенные студенты, скорее смолчат, чем все выложат комендантше или милиции, и были залогом его уверенности в успехе совершаемых им дел…
Белые, вихревые снежинки монотонно ложились на толстое стекло вагонного окна. Крутой изгиб железнодорожного полотна, был полностью во власти разыгравшейся стихии. Из вагона середины состава, не было видно даже головы поезда. Только покачивание равномерными рывками вперед, говорило о наличии движущего начала впереди эшелона.
Ровный дорожный говор пассажиров, прервал резкий свисток кондуктора. Потом второй, третий и, - поезд заскрипел тормозами. Но, было похоже на то, что не существующий гололед на рельсах и дальше, с удвоенной силой тянул состав вперед. Резкий удар о что-то впереди. Встряска всего вагона. Изнутри, могло показаться, что кто-то приподнял многотонный состав и резко бросил его обратно на рельсы. Первое, что увидели все пассажиры, бросившись к окнам - это были черные клубы густого дыма, пронзенные страшно-яркими языками вспыхнувшего пламени. Длинная гусень состава неслась вниз, как в преисподнюю…
Каждый улетающий вниз вагон, издавал адские звуки воющего железа. Удар стекла в лицо, широко открытые глаза - сразу залиты пеленой крови. Осколки с силой разорвавшейся гранаты вонзаются в мягкие ткани человеческой кожи. Огонь, боль и страшный удар сзади от собранных в одно целое: людей, полных сумок и обычных столовых приборов. Хруст в груди, темнота и … Саша, вскрикнув, открыл глаза.
Испарина со лба, чуть залила верхние веки. Через толстое стекло он увидел знакомую насыпь, ту самую, где более 100 лет назад произошла одна из самых кровавых железнодорожных катастроф в Российской империи.
Белый снег, и дальше цепляясь за окна, мирно устилал пространство украинской степи ровным и чистым одеялом.
Сейчас он вспомнил рассказы школьного учителя истории, о той страшной катастрофе. В конце 19-го века, декабрьским днем, именно на этом перегоне сошел с рельс целый состав с новобранцами и фуражом для военных частей в Одессе. Жертвами стали почти полторы сотни человек, заживо сгорев в одном котле.
Насыпь над местной речушкой Тилигул, стала адской горкой, по которой в одно место – трубу (специальное углубление для сточных вод), сошел практически весь состав. Вспыхнувшее пламя от локомотива, обильно присыпанное углем и залитое маслом из тендера превратили это углубление, в доменную печь посреди степи. Сильный зимний ветер, только усилил пламя и ускорил время превращения всего сгоревшего в этой трубе, в одно зловонное пожарище…
Саша вспомнил, какое потрясение он ощутил, когда еще мальчишкой сам решил сбегать на это место. Детское восприятие рисовало самые необычные картины: окровавленные лица, разорванная военная форма, обломки вагона и черный дым горящего угля. И самое главное, что он тогда осознал, это – то, что жизнь человеческая, может вот так, в один миг превратиться в пепел, будь-то один человек будь-то полторы сотни…
При этом: ни - страна, ни – погода, ни - слова, ни - самые сокровенные желания и молитвы, здесь не имеют никакого - ни смысла, ни объяснения.
Сейчас он вез в родные Борщи, дорогую дубленку с лисьим воротом, украденную им, накануне в пятом общежитии. После совершенной той ночью вылазки, он выждал несколько дней, и убедившись в том, что все стихло, спокойно к следующим выходным выдвинулся к себе на родину. Та гостья, чуть погоревав, во вторник просто, молча, уехала в свою Доманевку, в старом пуховике, одолженном у подружек. Ни сказав, ни слова о пропаже - ни комендантше, ни заявив в милицию.
Эту дорогую вещь, дворник считал заслуженной наградой себе, за все приложенные усилия и пережитые среди живущих в городе людей – обиды и оскорбления.
Саша покинул обледенелый вагон. Прямо с платформы направился к Гальке. Ранний зимний вечер уже вступил в свои права. Все, что необходимо, именно для этой хаты, оставил и проследовал заснеженной улицей к своей матери.
- В вэчери –зайду! – коротко сказал он разрумяненной Гальке, перед тем как закрыть за собой двери в сенях.
Пришел поздно, уже сильно пьяный. Такого раньше не было, напивался он только в хате у своей любовницы. Шатаясь - разделся, и, не успев даже переобуться в тапки, прижал Гальку к себе, потянул к комоду, упер лицом ту в тюк с вещами и задрал сзади юбку…
В последнее время - «йи йи Сашко» - и стал конечно, чуть грубоват при близости, но не так - конкретно и сразу.
- Ой, та пи-до-жды, трохи …пи-до-жды, чого ж, так зразу? – больше для самоуспокоения, тихо лепетала по слогам - «Рупь двадцать», качаясь от сильных толчков сзади.
Потом он, опять много пил и постоянно крутил одну и ту же музыку в небольшом кассетном магнитофоне - «Весна», подаренном Гальке еще летом. Странная музыка и голоса братьев Самойловых, разносили по старой хате отображенные в их песнях истории: о - «сытой свинье» и «дельтаплане», о – «празднике советской семьи» и «белом клоуне - белом мученике»…
Галина пила мало. На первом утреннем дизеле она планировала уже завтра везти «одесскую» дубленку на базар в Балту.
«От гарна людына, - думала «Рупь двадцать» о Сашином попечителе, - дочци не пидийшла, так вин «любому» виддав. Дай Бог йому здоровья!»
- Завтра, зрання разом до Балты пойидемо, - неожиданно промямлил Саша, перед тем, как лечь в кровать.
- Та, чого цэ, - удивилась Галька, - поспав бы, видпочив…
- Ни, - разом йидэмо. Всэ!
Ранним утром пара вышла к железнодорожной платформе. Ночной ветер, принесший с собой ледяной дождь, по срывал во всем районе, линии электропередач. Одевались при керосиновой лампе. Саша еще порядком хмельной, шатаясь, шел впереди Галины. Не чищенные от снега дороги стали сплошным льдом. Ко всему еще и припорашивала легкая белая «крупа». Чуть торопились, запаздывали. Первый, ночной дизель из Одессы в Балту прибыл в назначенное время к станции Борщи. Немногочисленные люди в толстых куртках и фуфайках с большими тюками начали постепенно просачиваться в открытые двери вагонов.
Галина и Саша поспели практически к отходу поезда. Проводник, завидев пару - обратно приоткрыл замерзшую дверь.
Подсадив быстро Галину в уже тронувшийся вагон, Саша закинул в тамбур большой баул и сам взялся за обледенелый внешний поручень. Как только одна его нога, носком стала на погнутую ступеньку вагона, он сильно дернулся корпусом в открытый проем. И тут его правая рука, облаченная в тряпичную перчатку, соскользнула с покрытого прозрачным льдом железа. Стараясь как-то закрепиться, он оторвал вторую ногу от перрона. Тяжелый ботинок ударился в торец ступеньки и отскочил обратно вниз… Носок же первого, не смог удержать вес крутнувшегося вокруг своей оси, тела Саши. Стукнувшись лицом прямо о край тамбура открытого вагона, он - съехал вниз, половина его корпуса оказалась ниже белых ступенек. Еще раз попытавшись схватиться за плоский обледенелый пол, он с выражением ужаса на лице взглянул на бросившегося к нему проводника…
Страшный, тихий хруст человеческих костей и последующий за ним дикий крик боли, эхом прошелся, через все пространство железнодорожной платформы – Борщи…
Свист сорванного стоп крана, тупой удар тела от падения о бетонный перрон, скрип заклиненных стальных колес поезда о рельсы, и … истошный вопль Гальки «Рупь двадцать», не своим голосом:
- Ратуй-тэ! Ратуй-тэ!
Саша выжил, но потерял обе ноги. Передвигаться, он мог только на специальной коляске, при помощи мышечной силы рук. Галина осталась с ним, жили они теперь вместе, открыто. Только сейчас она, вместо базара в Балте, по воскресеньям стала бывать в местной церкви.
Новый дворник, принес через несколько недель из комнаты с надписью - «Времена года», в кабинет комендантши Натальи Устиновны: запечатанный флакон дорогих духов, упаковку женских колготок и кружевного нижнего белья. Две купюры в пятьдесят советских рублей, найденных там же - за отодвигающимся камнем, он оставил себе, предусмотрительно сразу, спрятав их в кармане серой спецовки.
Прописки Сашу-дворника, в Одессе, так же по-тихому лишили, как и дали до этого случая.
Забегая наперед скажем, что новый дом вместо времянок частного сектора, рядом с улицей Довженко, так и не построили …
Иногда, следующие на поезде в Балту люди, на вокзальной платформе в Борщах, видели очень пьяного инвалида в коляске, поющего странные песни - о белом клоуне, белом мученике…
