70-е + Фотограф

Единый день начала учебных занятий во всех школах СССР - 1 сентября - был установлен совместным постановлением Совнаркома и ЦК ВКП (б) в 1935 году, с 1984-го отмечается как День знаний.

Все фотоиллюстрации из открытых источников

СССР без либеральной цензуры - здесь уютно, иногда музыкально, но всегда немного грустно: хочется вернуться, а некуда

Разумеется, что ничто и никогда не повторяется, и это лето отличается от прошлого. Костя заканчивает пединститут, в котором четырёхлетнее обучение, и его ждёт работа в Дмитровском сельском центре производственного обучения, в 18 километрах от Бердянска, что даст ему, как сельскому учителю, отсрочку, а потом и освобождение от «срочной» службы в армии. Поэтому обязательно нужны личные «колёса» для поездок на работу, выход – покупка потрёпанного «горбатого» Запорожца (мотоцикл слишком опасен, особенно зимой), с трудоёмкими работами по его реставрации. Впрочем, июнь традиционно неудачный месяц для фотохалтуры – дождливо, пасмурно, прохладно, приезжих мало, и заработки поначалу не радуют. Приходится искать дополнительные подработки уже от бердянцев, невольно влазя в чужие «огороды» местных фотографов, с риском получить по своим наглым рогам от конкурентов.

Везёт в «центровом» деткомбинате в дореволюционном особняке, в квартале от военкомата – заведующая после беседы со мной даёт добро на фотообслуживание, с весьма отягощающим условием – снимки «выпускной», подготовительной группыдолжны быть на высочайшем уровне – групповой снимок должны окаймлять виды Бердянска, как она видела на какой-то выпускной школьной фотографии (видимо, в этой группе были детки каких-то бердянских «шишек»). Вообще-то, заведующая сперва замахнулась вообще на выпускные альбомы, но тут воспротивился уже я, заявив, что: «Практика моей работы показала, что продажа таких альбомов для детсада не окупит затраты на их производство, в конце концов, садик – не институт, и моё начальство не даст на это согласия. Но заинтересованные родители, при желании, могут заказать переплёт индивидуально.». После недолгого торга соглашаюсь на эту авантюру, скрипя зубами, понимая, что с моей узкоплёночной «Практикой» хорошего качества такой сложной фотографии не вытянуть, но выбирать не приходится – покупаю в «Факеле» набор цветных продолговатых открыток с видами, и в назначенный день (все должны быть при «параде», особенно девочки – с громадными бантами!) благополучно фотографирую все группы, чуть схитрив с подготовительной – там делаю, кроме групповой, ещё и индивидуальные портреты «выпускников».

Чем младше группа, тем тяжелее её фотографировать – крохам тяжело сконцентрироваться и смотреть, причём всем одновременно, на орущего изо всех сил придурка-фотографа.

Положение спасают незнакомые детям громкие звуковые игрушки из соседних групп – свистящие резиновые уточки и пластмассовые дудки, на доли секунды привлекающие неспокойное детское внимание, и дающие возможность запечатлеть, как правило со вспышкой, изумлённые детские мордашки с широко открытыми глазами: «А что это там так громко дудит?».

«Выпускники» же позируют образцово – на групповой фотографии умилённо улыбаясь, а их позы и улыбки на портретах заставили бы позеленеть от зависти всех популярных советских киноактрис и киноактёров, позирующих для открыток, продающихся к киосках Союзпечати.

Как и ожидалось, главные мучения начинаются при фабриковании групповых выпускных с видами Бердянска – после многочасовых мучений с кучей испорченных фотокадров и фотоотпечатков, мы признаём, что между фотоателье с опытными специалистами, и с разнообразной, обкатанной десятилетиями фотоаппаратурой, и рядовым частным домом, практически без ничего, и с парой дилетантов в штате, имеется громадная, непреодолимая разница, и методами, принятыми в ателье: монтаж видов и фотографирование их на большой негатив, с последующим двойным отдельным экспонированием рамки и фотографии на один отпечаток, мы действовать никак не сможем. Пришлось идти более простым, «халтурным» путём: сделать прямо на полу коллаж из открыточных видов и групповой фотографии, сфотографировать его со штатива, и распечатать уже получившийся негатив, добавив к нему залихватскую надпись: «До свиданья, Детский Сад! Бердянск-1978». Глядя на получившиеся фотографии, с трудом удерживаю себя от желания надавать самому себе по рукам – если перефотографированная контрастная фотография группы в центре снимка ещё как-то узнаётся, то расплывчатые, лишённые цвета «виды» смотрятся унылыми серыми пятнами, только портящими фотографию. Боже, какая халтура! Неужели ЭТО кто-нибудь купит? Положение спасают прекрасные большие портреты этих же детей, уже без надписей. Но, делать нечего, лучше не сделать, скрепляем скрепками попарно групповые с портретами, назначаем цену этим наборам из двух отпечатков размером 18х24 в два рубля, остальные группы печатаем, без монтажа, на формат 13х18, по 60 копеек, и я, внутренне содрогаясь, разношу их на следующий день по групповым воспитателям и, отдельно, заведующей.

Система отработана десятилетиями: за бесплатные портретные и групповые личные фотографии воспитательницы за несколько дней «толкнут» фотографии родителям, и передадут деньги мне, а я, с большим понтом, выпишу общую, никому не нужную, квитанцию (липовую) заведующей. Как ни странно, «клиенты», не избалованные ненавязчивым советским сервисом, совершенно не ропщут, и через несколько дней я забираю общую выручку – почти 180 рублей, и пачку непроданных фотографий. Вроде-бы, всё обошлось, но я зарёкся в будущем делать такие эксперименты.

Впрочем, общая выручка со сравнительно небольшого деткомбината произвела на нас должное впечатление, и я замахиваюсь на следующее масштабное «ограбление», но уже бердянского пионерлагеря «Азовец» на Косе, невдалеке от «Бригантины». Отзывчивая директриса охотно соглашается на общелагерное фотообслуживание, радуясь неожиданной возможности хоть как-то развлечь детей первой смены.

Вообще-то, я с детства знал о захудалой репутации «Азовца», расположенного по центру комариного «заповедника» в лиманах – чисто бердянский, бедный (по-моему, рыбзаводский), пионерлагерь, где все: и дети, и вожатые – бердянцы, в основном, обитатели Слободки, Лисок, Колонии, хорошие, в общем-то, ребята, но без тормозов, и понимают только жёсткую манеру общения. Не беда – ведь я тоже бердянец! Управлюсь!

Следующий день оправдал все развлекательные ожидания – до обеда лагерь бурлил, даже приятно было: сколько шороха смог наделать один несчастный фотограф-студент! По принятой в пионерлагерях традиции дети общаются только пронзительными криками, причём все одновременно, со звуками птичьего базара на океанском острове, никто никого не слышит, вожатые (студенты-практиканты пединститута) посрывали голоса, и даже самые стойкие только хрипло шепчут. Бить «детишек» нельзя (а слов они не понимают), поэтому особо хулиганистых мальчишек приходится встряхивать за плечи, как абрикосовое дерево, отчего мой авторитет поднимается на должную высоту, и фотосессия проходит, как по маслу, жаль только, что в лагере нет даже приличного фона для групповых фотографий, и отряды приходится «втискивать» во весь кадр.

«Как ты с ними управляешься?» - спрашиваю я у знакомого вожатого, - «Мне кажется, без подзатыльников это абсолютно невозможно!». «Ты что, если засекут рукоприкладство, сразу выгонят из института!» - отвечает он, - «Приходится действовать в глубоком подполье! Только этим и спасаемся!».

Вместе с групповыми, сразу-же, делаю и индивидуальные фотографии, в основном одинарные, но встречаются желающие сфотографироваться и вдвоём, и втроём, и даже, изредка, мальчик с девочкой. Такса проста – любое фото 13х18 стоит 60 копеек, количество индивидуальных отпечатков больше количества позирующих заказывается заранее.

Через пять часов это мучение заканчивается, отснято 7 фотоплёнок, и, полуоглохший, я отправляюсь в пробежку по пляжу, а вечером – ещё на безуспешную попытку (другой фотограф, со штативом, кстати, приехал прямо с группой в автобусе) «фотообслужить» туристов у Вечного Огня. Отпечатав в ударном темпе за вечер и утро громадную кипу мелких фотографий, вполне приличного качества, уже к концу пионерского обеда обмениваю их на пятикилограммовый кулёк белой и жёлтой мелочи (уж пару рублей мелочью у каждого пионера и пионерки найдётся!) и солидную пачку рублёвок и трёшек. Продано всё, подчистую! Подсчёт «выручки» ошеломляет – 430 рублей! В июне! Вот тебе и «бедные» пионеры! Ну, чистая выручка будет поменьше, всё-таки плёнки и фотобумага недёшевы, но всё равно, отлично!

Как и обещал, выписываю «квитанцию» на всю сумму директрисе, в присутствии стукача-парторга предпенсионного возраста, пожалуй, ещё со сталинским стажем, не вызывая никакого подозрения, и договариваюсь заранее ещё и на июль.

Между тем, июнь подходит к концу, заканчивается и Костина учёба – все защищают и получают дипломы, я делаю памятные фотографии его группы, и даже отгуливаю вместе с ней выпускной вечер в модном ресторане «Парус» возле автовокзала, где солистка поёт «Чао, бамбино, сорри!» даже лучше, чем Мирей Матье, не говоря уже о песнях всяких там Абб и Боней Эмов.

Конечно же, в июне, пока мало работы, я посещаю и Сухого, живущего с семьёй уже у требующих присмотра родителей на улице Правды, и даже слушаю пару новых песен «Лучшей чепухи», которые заметно лучше тех ранних, девятилетней давности. Традиционно фотографирую и его заметно подросшую дочь.

… С наступлением июля устанавливается солнечная жара, а вместе с ней город заполняют «колорады», заваливая бердянских фотографов, в том числе и нас, работой - как пляжной, так и туристической, я кручусь, как белка в колесе, иногда засиживаясь в лаборатории-ванной до поздней ночи, а иногда прихватывая и утро. Костя заканчивает перебирать «горбатого», смело меняя помутневшие задние габаритные фонари на новенькие, но уже прямоугольные, стыренные кем-то с трактора «Белорусь», и перекрашивая всю машину из блёкло-голубого цвета в ярко-оранжевый, ворованной югославской краской, купленной за полцены на складе, перелитой из большой бочки в две трёхлитровые стеклянные банки, прямо на территории завода «Стекловолокно», и вынесенной нами через задний заводской забор в натоптанном рабочими месте. Удалось даже наладить хронически неработающую автомобильную печку хитрой конструкции. В общем, для дмитровского сельского учителя, упорно не желающего «отслужить, как надо», в доблестной Советской Армии, созданы все условия для плодотворной «отработки».

А пока мы в поисках любого фотозаработка отчаянно мотаемся на «горбатом» по Бердянску, изумляя завидующих автолюбителей, застрявших в своих «Жигулях» и «Москвичах» по краям глубоких луж на грунтовке Дальней Косы, эпическим форсированием самых глубоких, центральных мест этих луж на разогнанном «Запорожце», напоминающем в этот момент чуть ли не подводную лодку, когда толстый слой зеленоватой воды перед нашими глазами бессильно перетекает по переднему багажнику, лобовому стеклу, крыше, заднему стеклу и капоту (у «горбатого» мотор сзади), оставляя мотор сухим и работающим. «Битва за урожай» даёт ощутимый эффект – пляж, экскурсии (кстати, экскурсовод Володя теперь проводит свои экскурсии со своим фотоаппаратом на груди, и сам фотообслуживает своих туристов. Но нам вполне хватает и оставшихся, особенно «сумеречных» групп!), и «Азовец» дают хорошую прибыль, и даже жалко бросать работу на пике прибыли. В итоге, несмотря на «слабый» июнь, оказалось, что мы заработали этим летом даже больше, чем прошлым – по 800 рублей.

Есть успехи и на личном фронте - Костины отношения с его девушкой Наташей, студенткой младших курсов пединститута, успешно развились до предложения руки и сердца, назревает свадьба, в связи с чем мы частенько заезжаем к ней домой на Слободку, для налаживания более тесных отношений с её родителями. Плодотворный вышел июль, но, к сожалению, он заканчивается, а я ещё планирую уехать на пару дней раньше, чтобы перед практикой в Полтаве заехать уже к своей девушке под Киев, и познакомиться с её родителями.

Однако, перед отъездом всё настроение портит очень неприятное событие – непрошенным «ценителям и покровителям искусств» из Бердянского горотдела КГБ совершенно не понравилось творчество Бердянской же «адеграундной» музыкальной группы «The Best Nonsense», которое никто не тиражировал, а уж тем более, не продавал, и, по вполне понятным желаниям заработать на пустом месте дополнительные звёздочки на неносимые КГБ-истами погоны (ну не ловятся проклятые настоящие шпионы без Берии никак, вот тот был мастер!), те усиленно начали «разоблачать» проклятых «контрреволюционеров», в количестве двух человек, в песенно-стихотворной форме «ставящих под сомнение умственные способности уважаемого Генерального Секретаря ЦК КПСС, товарища Леонида Ильича Брежнева», видимо, желая «свергнуть существующий социалистический строй». Пока выяснялось, каким образом коварное ЦРУ прямо из Вашингтона руководило этими жалкими отщепенцами, мне пришлось передавать его-же фотографии Алексею Сухому по шпионским правилам, в строжайшей конспирации, в тёмном вечернем подъезде, чтобы, в свою очередь, не навредить мне этой порочащей связью. Впрочем, не думаю, что нам удалось так примитивно надурить «кровавую гэбню»…

Эпилог Прошло 42 года, за время которых произошло множество событий, как в стране, так и в моей жизни, да столько, что в моей памяти они никак не выстраиваются в одну шеренгу, а только в несколько… Совершенно неожиданно (для большинства населения) умер социализм, что было радостно встречено во всех бывших социалистических странах и в некоторых республиках бывшего СССР, который также умер, да ещё и развалился.

В начале 1979 года, после года серьёзных отношений, я сделал своей девушке из-под Киева предложение, и привёз её для знакомства к родителям в Бердянск, которые, впрочем, этот брак не одобрили, предложив перенести свадьбу на пару лет, после моей службы в армии, а, в действительности, как ни стыдно признать, проявив свою украинофобию, не желая иметь невестку-украинку. Впоследствии отец с сестрой даже не приехали на нашу майскую свадьбу в Киеве. Приняв это к сведению, на распределении мы решили не ехать по именному распределению, которое организовали родители, на Бердянский мясокомбинат, а выбрали направление на Львовский мясокомбинат, единственное, в котором обещалась квартира.

Как ни удивительно, решение ехать на «Бандеровщину» было абсолютно верным – все мои соученики по Киевскому Пищевому институту, и более ранних, и более поздних выпусков, не имели карьерного успеха в Бердянске (не смогли, не имея влиятельных родственников, «вписаться» в Бердянскую мясную «мафию»), и только один сумел заработать себе квартиру, да и то в МЖК. Нетрудно представить, какая «счастливая» и «долгая» семейная жизнь ждала бы нас в родительской тесной хрущёвской квартире, а так, мы поженились за полтора месяца до защиты мною диплома, вместе уже 45 лет, и расставаться не собираемся, видимо, вплоть до момента, упоминаемого в голливудских фильмах: «Пока смерть не разлучит вас»…

У нас есть дочь, внук с зятем, а за эти годы произошло множество событий, для описания которых потребовалось чересчур много времени, коротко же: первые 10 лет, несмотря на то, что 4,5 года пришлось прожить на съёмных квартирах, были весьма зажиточны, благодаря советским могущественным Богам «Левак» и «Вынос», следующие десять, попавшие на 90-е, были сложными, последние же 24 года были весьма успешны, намного более зажиточны, чем 80-е, и позволившие использовать все преимущества капитализма.

Но связь с Бердянском не прерывалась – ведь в нём остались родители, и я «прыгал» на 1100 километров туда и назад множество раз, вплоть до смерти мамы 10 лет назад (отец умер ещё раньше, 22 года назад).

Так же не прервалась и дружба с Константином Ячменёвым, продолжавшаяся рекордных 66 года, и закончившаяся с его смертью 1 мая 2024 года. Он более трети века проработал директором базы отдыха «Моряк» на Косе, «оздоровившей» множество работников Бердянского морпорта (и приезжих) за эти годы, в советское время нашей семье тоже несколько раз повезло отдохнуть там по Костиному «блату», и только благодаря Константину это уязвимое размывам берега и штормам сооружение просуществовало в первоначальном виде столько лет. Сейчас, после Костиного ухода на пенсию, везению «Моряка» пришёл конец – его, скорее всего, снесут новые «хозяева», и построят очередной косянский 5*-ный Эмпайр Стейт Билдинг, очередной «замок на песке»… Не пострадала от времени и полувековая дружба с Алексеем Сухим. Тогда, в конце 70-х, «кровавая гэбня», подрастерявшая к тому времени часть своих акульих зубов, и начавшая делать ставку на «профилактическую» работу, знатно пожевала Алексея, но выплюнула, не проглотив, испортив, однако, ему биографию, ощутимо потрепав нервы, и взяв у него множество клятвенных письменных обещаний никогда в будущем не раскрывать «варежку» на святую и вечную советскую власть, которая, впрочем, через 13 лет благополучно издохла сама, не потребовав «ответа за базар» у Алексея, и не подумавшего выполнять идиотские обещания; он почти 30 лет проработал в экологическом отделе рыбинспекции, выполняя, подобно сказочной Золушке, множество работы, вплоть до выхода на пенсию в 2020 году, в возрасте 71 года. Кстати, его неугомонная судьба напоследок подбросила ему ещё одно испытание – его отчим был полностью парализован после инсульта в 80-х, на долгие 7 лет, и всё трудоёмкое санитарное обслуживание, естественно, пришлось выполнять исключительно Алексею…

И ещё о фотографии: так всё-таки, она искусство, или ремесло? Ну, действительно, что тут военного: навёл, клацнул, распечатал? Однако, если существует термин «фотоискусство», значит, оно существует! Как и со всеми видами искусства, дело обстоит так: если фотографией занимается дилетант, то получается суррогат, если ремесленник, то ремесло, а если художник – то искусство. Ну, и как и всегда, первых чрезвычайно много, а последних – практически нет. Такова жизнь!

Но кем же я считаю себя? Дилетантом-ремесленником, как ни прискорбно! Единственно, что меня оправдывает – после той памятной студенческой подработки, несмотря на очень большое сделанное количество личных, памятных фотографий впоследствии, я никогда больше не зарабатывал деньги фотографией…

Фотография сделана в киевском общежитии, где жилая двухместная (на самом деле трёхместная, с "зайцем", не получившим общежитие, из нашей же группы, ночующим на раскладушке, скрываемой днём под одной из кроватей) комната легко превращалась в фотолабораторию путём завешивания окна покрывалом с кровати, но на снимке, сделанном со вспышкой, прекрасно видно всё оборудование фотолаборатории, впоследствии применяемое и в Бердянске. Практически все реактивы "позаимствованы" в институтских химлабораториях, в которых можно было много чего найти, ведь мы, "мясники", изучали аж девять различных "Химий". Оттуда же и колба, и химвесы с набором гирек, которые не видны на фотографии.
Автопортрет со штатива, Киев, ноябрь 1976 года, скан с негатива выполнен в 2020-м.

В конце каждого сезона мы выбрасывали ворох плёночных негативов и толстые пачки непроданных фотографий, ничего себе не оставляя (улики ведь!), но некоторые случайные негативы, вроде этого, уцелели на фотоплёнках с личными фотографиями.
На фото: немногочисленная туристическая группа из далёкого дальневосточного Братска, сделана в сумерках, когда свет от "вечного огня" светил сильнее неба, выдержка - 1/4 секунды, поэтому лица некоторых людей не очень резки (дышали, гады!), в отличие от монумента, который, естественно, не дышал.
Бердянск, июль 1978 года, скан с негатива - 2020-й год.

Памятный автопортрет с Костей Ячменёвым (слева) глубокой ночью, только при свете от "вечного огня", выполнен со штатива с секундной выдержкой на стандартную свемовскую плёнку "Фото-65", Бердянск, июль 1978 года.

Одна из памятнх "выпускных" фотографий Костиной группы Пединститута (Костя - крайний слева), не знаю судеб ребят на фотографиях, знаю только, что один из них (Мелещук - второй слева в нижнем ряду) обитает сейчас в славном городе Париже.
Бердянск, июнь 1978 года, отсканировано с негатива в 2020-м.

Автопортрет в Костином доме на Бакинской улице, в посёлке АКЗ, на фоне блюда с единственной прижизненной фотографией Н.В.Гоголя, со штатива с восьмисекундным автоспуском.
Бердянск, июль 1977 года, скан с негатива - 2020-й год.

Автопортрет из "фотолаборатории" на Бакинской, выполненный на секундной выдержке, на плёнку "Фото-65", при красном свете фотофонаря, который действует на фотоплёнку, в отличие от фотобумаги, видна фоторамка с проекцией негатива с "Бригантины" и резиновая клизма для сдувания пыли с негатива.
Бердянск, июль 1977 года, негатив отсканирован в 2020-м.

Ещё одно выпускное фото Костиной группы пединститута, в которой эти ребята отучились вместе 4 года, на фоне родной "Альма Матер", Костя Ячменёв - крайний справа.
Бердянск, июнь 1978 года, скан - 2020-й год.

Дело пошло – за два часа «похода» до Агарского мыса удалось наснимать под полтора десятка самых разнообразных снимков детей, женщин и семейств в самых разнообразных комбинациях, в основном приезжих из прибрежных пансионатов. Возвращаюсь к кафе «Киев» на «пятнадцатке», чтобы как раз успеть к отъезду экскурсионного шестичасового автобуса с группой «Иркутск-34» - использовать возможность сделать пару групповых снимков (если не будет конкурентов) с этой группы, и, таким образом, успешно закончить неплохой рабочий день.

Август 1977 года, сегодня делаю себе небольшой утренний «расслабон» - навещаю своего давнего друга Алексея Сухого в квартире родителей его жены, во дворе Горкома. Не секрет, что в жизни каждого человека большое значение имеет везение, особенно в раннем детстве, когда от ребёнка ничего не зависит, ведь любому ясно, что детство и жизнь сына короля будет сильно отличаться от детства и жизни, к примеру, бедного крестьянина. Не зря у англичан есть поговорка: «Родился с золотой (или серебряной) ложкой во рту!». Так вот, к Алексею эта поговорка не имеет никакого отношения, потому что ни золотой, ни серебряной, ни даже алюминиевой общепитовской ложки при рождении у него не было – его мать и отчим были слепыми. Глаукома – страшная болезнь, её можно только приостановить, но вылечить – невозможно.

Вроде бы, у слепого человека нет только одного органа чувств, но его жизнь меняется кардинально, в ней появляется множество непреодолимых проблем - стоит только завязать самому себе глаза плотной повязкой, и походить так несколько часов, и сразу же проникнешься глубоким сочувствием к этой категории людей. Но они – тоже люди, и заслуживают счастья, только оно достаётся им очень тяжёлой ценой. Помните про повязку? А представьте, что у вас младенец на руках! А муж не может особо помочь, ему бы самому помощь не помешала!

Поверьте, всё это очень тяжело, очень, в том числе и ребёнку этих слепых, каким бы хорошим и послушным он бы не рос, ведь, становясь старше, он всё больше и больше должен помогать родителям, а не наоборот, как в других семьях.

Тысячи невидимых, но нервущихся нитей забот между родителями и сыном, от которых никуда не деться – такова плата за родительскую и сыновью любовь! И унизительная нищета с раннего детства, потому что и пенсии, и заработки двух слепых ничтожны…

Я обратил внимание на Алексея почти сразу же после поселения его семьи в новую пятиэтажку на Правды, 2, ведь между нашими угловыми квартирами на вторых этажах было не более сорока метров по прямой, а года через полтора, в 71-м, мы потихоньку подружились на почве поп-музыки, причём с моей стороны дружба носила более иждивенческий характер, ведь Алексей уже несколько лет пытался бороться с тотальной семейной нищетой, устраиваясь на самые тяжёлые, вредные, но высокооплачиваемые работы, а я был всего лишь шестнадцатилетним (моложе его на 6 лет) подростком-учащимся.

Как ни странно, непростая жизнь не озлобила Алексея, он просто не имел права на жизненные ошибки, ведь у него на руках были родители. Он не имел права стать пьяницей, вором – из тюрьмы он не смог бы их опекать. Наоборот, он отличался какой-то несоветской добротой, какая встречается только у героев Достоевского – уж тот бы точно назвал бы его идеальным человеком! А ещё он импонировал своим, поистине нашим, бердянским оптимизмом, когда человек, даже зная, в какую сложную ситуацию он попал, спокойно, меткими фразами описывает её, но никогда не теряет присутствие духа, не впадает в панику, и борется до конца.

Но главным было не то, что он переписывал бесчисленным друзьям бесплатно редкие диски с прекрасным качеством, которые тяжело было бы записать и за деньги, тратя при этом своё бесценное жизненное время, главным было общение с ним, потому что с этим человеком всегда было интересно: он думал, говорил и действовал совершенно по-другому, чем остальные. А эта гипертрофированная правдивость! Ну вот кто сейчас всегда говорит то, что думает, и то, что видит? Ведь это же неприлично и опасно! Советская пропаганда выдумала нам вымышленный, искажённый мир, где зачастую чёрное – это белое, и наоборот, и, волей-неволей, большинство людей начинало частично «видеть» этот искажённый мир, смешивая его с действительностью. Но стоило Алексею сказать всего пару едких фраз, и сразу пропагандистская пелена спадала с наших глаз. Для многих моих приятелей Алексей был кем-то вроде старшего брата, я же подсознательно считал его кем-то вроде наставника. Вот почему при каждом приезде на зимние и летние каникулы я стремился обязательно встретиться и пообщаться с ним – мне это было интересно и необходимо.

Во время учёбы в институте у меня не было возможности продолжать своё попмузыкальное хобби – и мало времени, и мой магнитофон «Днепр-14» слишком громоздок для перевозок в Киев и обратно, однако свято место пусто не бывает – совершенно неожиданно у меня завязался бурный «роман» с классической музыкой, начавшийся с бесплатных студенческих абонементов в оперный театр, продолжившийся уже платными билетами на камерные и сольные концерты в филармонии и приведший к систематической покупке стереогрампластинок классической музыки, с их последующим прослушиванием в наушниках на специально купленном проигрывателе «Аккорд-201» (пилит пластинки, зараза, как бензопила!).

Но зато какой это громадный и волшебный мир, вся это классическая музыка – искромётный Моцарт, величественный Бетховен, блистающий Вивальди, грандиозный Бах, чудесный Шопен, и многие-многие другие! Конечно, классическая музыка не отменяет популярную, они параллельны, ведь никто не будет, например, отплясывать на студенческой новогодней пирушке под Девятую симфонию Бетховена, но мне сейчас пока хватает и классики.

Казалось бы, живу в другом городе, где нет магнитофона, слушаю пластинки классической музыки на проигрывателе, - вроде-бы, и Сухой больше не нужен? Но, у друзей не только берут, им ещё и дают – если я сейчас фотограф, то мне не составит особого труда сделать несколько фотографий Алексея и его годовалой дочери, с перспективой, на память, глядишь, когда-нибудь вспомнят и меня добрым словом!

Алексей с юмором, но сдержанно относится к моему заявлению о временном отказе от поп-музыки, и четыре часа общения с другом, без ограничений, как не пообщаешься даже с консервативными родителями, ещё очень хорошо помнящих сталинские времена, пролетают мгновенно. С интересом узнаю, что Алексей возродил самодеятельную музыкальную группу, в которой участвовал в конце 1960-х, с тем же названием: «The Best Nonsense» («Лучшая Чепуха»), но уже с политической окраской. Когда-то, лет шесть назад, я слушал кассету с их старыми песнями, мне нравилось, но новых пока ещё особо и нечего слушать, да и группа пока состоит только из двух человек – Алексея и, как ни странно, моего бывшего одноклассника, Саши Михайлова (кличка «Мишуша»).

Возможно, что-то у них и получится, ребята-то энергичные.

В комнате, выделенной молодой семье Алексея родителями его жены (свою, отдельную квартиру, он вряд ли когда-нибудь получит – его семья прописана в двух квартирах, и уж на каждого приходится гораздо больше положенных для открытия очереди минимальных пяти «квадратов»), украшенной фотографиями групп и даже громадным, во весь рост, плакатом кумира Алексея – лидера «Роллингов» Мика Джаггера, уютно звучат стереофонические записи с новенького магнитофона «Ростов-101», но время неумолимо – дочь Алексея надо ложить спать, а мне – ехать на Косу, на пляжную работу.

Фотоснимки Алексея с дочерью сделаны, фотографии отдам через пару дней, перед отъездом – ведь лето заканчивается, Бердянск уже пустеет и моя фотографическая работа теряет смысл, да и первого сентября я должен уже быть на производственной практике на Дарницком мясокомбинате.

Можно подводить итоги: за два месяца мы с Костей заработали «чистыми» по 700 рублей, а это больше, чем моя годовая повышенная 50-рублевая стипендия! И это при том, что я чёрен от пляжного загара и неплохо отдохнул – ведь мы не копали вручную траншеи с восхода до заката… . (окончание следует)

Братья (не близнецы!) Лёха (слева) и Мыкола (шутка!), то есть, Алексей Сухой вместе с плакатным Миком Джаггером, Бердянск, август 1977 года, скан с негатива - в 2020-м.

Анна Константиновна Ячменёва, в возрасте 58 лет, в своём выстраданном доме на Бакинской, у фортепиано, отреставрированном Костей ещё во время учёбы в БМТ, Бердянск, июнь 1978 года, скан с негатива в 2020-м.

Константин Ячменёв в салоне своего "убитого" "горбатого" Запорожца во время его реставрации (сколько их было, этих реставраций! Немеряно!), Бердянск, июнь 1978-го года, скан с негатива в 2020-м.

Алексей Сухой с годовалой дочерью Еленой, август 1977 года, Бердянск.

Автопортрет из киевской "общаги", видно как выглядел тогдашний раритет - складной фотоувеличитель соседа по общежитию, помещающийся в сложенном виде в компактный чемоданчик, видимый под моим локтём, и ссужаемый, при необходимости, его хозяином соседям, по студенческому обычаю, в том числе и для моей летней работы в Бердянске. Декабрь 1976 года.

Немного странноватый для жаркого Бердянского августовского дня 1977 года фотосессионный снимок Алексея Сухого в новенькой, абсолютно неношенной и чрезвычайно престижной тогда меховой куртке "Аляске" (аналогично современному снимку в собственном новом "Лексусе").

Как пример, одна из первых моих коммерческих фотографий, выполненная сразу после покупки фотоаппарата, по которой можно видеть, как выглядели цветные фотографии середины 70-х, - одногруппницы Ларисы Юзвенко, Киев, ноябрь 1976 года, негативная ГДР-овская цветная фотоплёнка ORWO NC-19, отсканирована в 2020-м году, оригинальные же цветные фотоотпечатки тех времён, на советскую цветную фотобумагу, скорее всего, давным-давно выцвели и пропали.

Кроме того, в те бестолковые «застойные» времена, когда приходилось думать одно, говорить другое, а делать третье, не всегда даже среднее между говоримым и думаемым, общение с Алексеем было прекрасной мозговой защитой от дуболомной советской пропаганды и идеологии, и позволяло выработать своё независимое и правдивое мировоззрение. Воистину, достойный, умнейший, талантливый и порядочный человек, за что и пострадал от КГБ и советских властей, и я горжусь дружбой с ним!

И, ещё к одному сожалению, один из друзей, Костя Ячменёв, один из главных героев этого рассказа, умер 2 месяца назад в своей бердянской квартире от цирроза печени. Мои же родители умерли 22 (отец) и 10 лет назад. Мир их праху! Их памяти и посвещается этот рассказ:

ФОТОГРАФ (начало)

Прекрасный июльский вечер 1977 года, над Бердянском заходит солнце, окрашивая округу золотистым цветом, в бледно-голубом небе с мелодичными криками кружат ласточки. Я сижу в ожидании на лавочке невдалеке от «вечного огня», расслабившись после насыщенного дня, в полном нежелании думать о чём-либо, хотя задуматься стоило бы, особенно о своём будущем, и, наверно, думать о нём с утра до вечера.

Недавно мне исполнилось двадцать два года, прошло более трёх лет, как я закончил БМТ и уехал по направлению в «столичный» Минск, где мне сразу дали понять то, что и сам давно знал – что мой «красный» техникумовский диплом ценится меньше, чем квалификационная книжка токаря третьего разряда, для получения которой совершенно не нужно учиться три с половиною года. И вообще, работу на машиностроительном заводе можно описать тремя словами: грязно, шумно, бедно. К тому-же, служба в армии висела над головой дамокловым мечом… Пришлось изворачиваться – проволынить с минской пропиской, «проскочив» весенний призыв, и, внаглую, по шпаргалкам, используя красный диплом, «впритирку» поступить в Киевский пищевой институт на «мясной» факультет, где на данный момент я отучился уже три курса из пяти. А ведь некоторые мои техникумовские одногруппники, оставшиеся после окончания в Бердянске, только сейчас вернулись с трёхгодичной морфлотовской службы! Ясно, что ни в какие ВУЗы, тем более на стационар, они учиться уже не пойдут. А ведь такое могло случиться и со мной…

На первый взгляд, со студенчеством у меня всё получилось, но Боже мой, в двадцать два всё ещё быть на иждивении родителей всё-таки ненормально, ведь они пересылают мне каждый месяц в Киев по 60 рублей, а это для них весьма обременительно - как-никак, это большая часть маминой зарплаты, а вместе с моей же повышенной стипендией, я имею ежемесячно по 110 рублей, почти столько же, сколько буду получать инженером-технологом официально сразу после окончания института. И это иждивенчество будет продолжаться ещё целых два года! А младшей сестре уже тринадцать лет, и ей тоже скоро будет нужна усиленная родительская поддержка…

Но вот что ждёт меня после получения диплома – где буду жить и работать, будет ли к тому времени у меня своя семья, как «развестись» окончательно с армией? – полная, беспросветная неизвестность! Как-то не хочется, чтобы после института в армии меня, уже двадцатичетырёхлетнего, «строил» какой-нибудь девятнадцатилетний «дед», или, что ещё хуже, уже я, двадцатипятилетний «дед», «строил» какого-нибудь восемнадцатилетнего «салабона». Не хочу ни строиться, ни строить – армия прекрасно обойдётся и без меня! Вместо всего этого меня вполне устроит красненькая книжечка с надписью: «Военный билет», и с маленьким штампиком внутри, в котором написано: «Годен к нестроевой в военное время». Да и жениться надо ещё в институте – потом, на мясокомбинате, выбор потенциальной жены будет сильно ограничен…

Но заранее ясно одно: легко не будет, ведь работа в мясной промышленности считается «калымной», а со времён Сталина действует негласный закон – на «калымных» работах жильё и большую зарплату не давать – пусть сами наворовывают! Так что, есть над чем подумать, есть! Но не хочется – слишком много неизвестных, получается просто гадание на кофейной гуще. Тем более, ещё целых два года впереди, будет время подумать, да и большинство советских юношей и девушек постоянно, иногда пожизненно, «висит» в полной неопределённости… Ведь «мудрая» партия говорит: «Молодёжь! Учитесь, работайте, и всё будет хорошо! Будет у вас и бесплатная квартира, и машина, и всё остальное, но надо только иметь терпение, подождать немного!». И ждут потом люди, и ждут… Даже песню им придумали подходящую: «Вся жизнь впереди, надейся и жди!».

И кстати, не хотелось бы в будущем жить в небольшом городке, даже в Бердянске, - ведь в большом, вроде Киева, намного интересней – тут тебе и театры, и музеи, и концерты, и выставки, вообще, жизнь кипит, а не сочится по капле. Когда всего этого не видишь и не знаешь, оно как-то безразлично, но стоит только распробовать, то уже не хочется терять…

Однако, в большом городе и расходы намного больше, тут «сотней» в месяц не обойдёшься, уж мне ли не знать – проверено, едва-едва в свой месячный лимит вписываюсь!

Даже сейчас, в студенчестве, нужен «калым»! Но не такой, как в стройотряде после первого курса на Белоцерковском мясокомбинате, когда за месяц мы заработали по 160 рублей, или в колхозе в начале третьего курса, когда мы, ребята, действительно стремясь заработать небольшой бригадой грузчиков, получили по 175 рублей за неполный месяц, что считалось чуть ли не сенсационной «стахановской» зарплатой за ударный труд. Именно эти, «колхозные» деньги стали большей частью грандиозной суммы в 417 рублей, потраченной мною на новый «пижонский» ГДР-овский фотоаппарат «Practica LTL3», купленный 8 месяцев назад путём жёсткой экономии всех расходов, и ставший теперь, на эти летние каникулярные месяцы, по выражению Карла Маркса, моим главным «орудием производства».

Да, мы с другом детства Костей Ячменёвым, решили «подкалымить» этим летом с помощью фотографии, причём главной «ударной силой» пришлось стать мне – благодаря учёбе в Киеве я малоизвестен и малозаметен, и мне легче действовать «по-левому», то есть, абсолютно неофициально, но притворяясь государственно трудоустроенным фотографом из фотоателье. А что? Наглости, после работы мастером на Минском заводе шестерён, мне не занимать, примеры перед глазами, в виде, к примеру, тоже давнего приятеля Вити Безродного, есть, а к «калыму» надо привыкать заранее, чтобы не смешить народ на работе после окончания института. Никуда не денешься – «назвался груздем - полезай в кузов!». Официально, как положено, устраиваться бессмысленно – никто не возьмёт неквалифицированного фотографа на два месяца, да и доход будет в несколько раз меньше – львиную долю заберёт любимое государство, чтобы тут же пустить «на ветер», на какую-нибудь ерунду, наподобие поддержки войны во Вьетнаме.

Главное – быть понезаметнее, и не отбивать ни у кого заработок, что не особенно сложно именно сейчас, летом, когда население Бердянска удваивается из-за курортников, готовых потратить часть своих скудных сбережений на отдых у моря и оздоровление детей. А нам, «халтурщикам», хватит и тех немногих крошек, пролетающих мимо рта немногочисленных, изголодавшихся за зиму, но не успевающих сразу всё пережевать, постоянных бердянских фотографов.

Наконец-то – с большим опозданием (видимо, чересчур долго ужинали) подъезжает автобус с табличкой «Туристический» возле большого цветного портрета Сталина под лобовым стеклом, из него выходит экскурсовод Володя, а за ним многочисленная, на весь автобус, тургруппа «Саранск-68». Большая – совершенно не обязательно денежная, всё зависит от региона, откуда приехала группа, и Саранск в этом отношении – наихудший вариант, народ оттуда победней, поиспитей, и не особенно щедр. Володя выстраивает группу вокруг «вечного огня» и начинает стандартно, согласно утверждённых сверху, и приевшихся всем до оскомины текстов, «ездить» по туристическим ушам. Впрочем, иногда он импровизирует, декламируя популярные стихи о войне, в основном, из песен Высоцкого. Уже прилично стемнело, и, пока идёт короткая экскурсия, я раскладываю и устанавливаю четырнадцатирублёвый фотоштатив, прикрутив к нему фотоаппарат с тросиком, невольно развлекая своими действиями скучающих туристов.

Дело идёт к концу, Володя хорошо, до мурашек по телу, декламирует:

«…А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,

Горящие русские хаты,

Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,

Горящее сердце солдата.

У Братских могил нет заплаканных вдов —

Сюда ходят люди покрепче,

На Братских могилах не ставят крестов…

Но разве от этого легче?!»

и заканчивает свою речь словами: «А теперь, товарищи, вы можете получить фотообслуживание!», указывая на меня. Я рад стараться, и своим трубным, разработанным ещё на шумном минском заводе голосом, провозглашаю: «Внимание, товарищи! Сейчас я сделаю вашу групповую фотографию на память о Бердянске, на фоне «вечного огня»! Фотокарточки вы сможете получить завтра, перед обедом, при входе в кафе «Киев», где вы питаетесь. Оплата – после получения, то есть, вы смотрите, и, если фото вам нравится, покупаете, не нравится – не покупаете! – и, видя, что часть заведомых «отказников» начинает отходить в сторону, якобы страшно интересуясь, как выглядит монумент вблизи, или как устроен бетонный парапет у кустов, причём на их лицах отчётливо написано: «Во сне я видел вашу групповую фотографию «На память о Бердянске», как и сам Бердянск, и в жизни бы я сюда не приехал, если бы не летнее море!», поднимаю громкость своего голоса до уровня Иерихонской Трубы – Товарищи, не расходитесь, пожалуйста! Фотографии вы можете и не покупать, но сфотографировать я должен всю группу!».

Я быстро выстраиваю довольно многочисленную группу, ставя детей и более низкорослых женщин впереди (в том числе и «парочку» под сорок, трогательно держащуюся за руки, как дети на прогулке в детсаде), и не давая особенно толстым женщинам и индифферентным мужчинам полностью прятаться в заднем ряду, не забывая поглядывать на сиротливо стоящий штатив с фотоаппаратом (бережёного Бог бережёт!), при этом кто-то из Саранских товарищей (а как их называть? Саранчане? – Звучит как «саранча»! Саранцы? – Звучит как «засранцы»! Мордва? – Но не все же! Остальные могут обидеться…) спрашивает: «А получится фотография? Не слишком ли темно?», на что я отвечаю: «Нормально! Главное – чтобы никто не дёрнулся! Повторяю: если фотография не понравится, то вы её не покупаете!».

Все расставлены, я, окончательно скомпоновав кадр и выставив выдержку-диафрагму-резкость (кстати, выдержка очень длинная – четверть секунды!), внимательно глядя на группу, стоя рядом с фотоаппаратом и с тросиком в руке, выдаю последний «иерихонский» аккорд: «Внимание! Внимание! Как только я скажу: «Приготовились!», все должны замереть и не двигаться! Приготовились! Не двигаемся! Ещё раз! Женщина в зелёном платье, не двигайтесь! Приготовились! Не двигаемся! Готово!».

Группа начинает втягиваться в автобус, я быстро узнаю у групповода, что обед у них с часу до двух, и через минуту автобус уезжает продолжить экскурсию к памятнику Шмидта, но я с ним не еду – действительно, уже совсем темно, ведь уже восемь вечера, и никакой штатив не поможет сделать качественные групповые фотографии при более длительной выдержке, в почти полной темноте, при свете уличных фонарей - все люди получатся на снимке нечёткими из-за чисто физиологических движений, хотя бы таких, как простое дыхание. А фотографии, сделанные при свете вспышки, никто не купит (проверено!), потому что не будет виден городской фон, из-за которого, собственно, и делается фотоснимок. Вот если бы экскурсия начиналась не в 19, а в 18 часов, тогда я бы успел вместе с ней и к Шмидту, и к «морякам». Правда, была бы вероятность присутствия вместе с ней и «государственного» фотографа, хотя, впрочем, вечером, да ещё при слабом свете, они работать не любят – и тяжело (штатив!), и отдыхать пора: что, мало дня на «клацанье» было? Лучше с утра на городских пляжах с полиуретановым дельфином густые «бабки» косить, распечатывая «фотки» после обеда: хватит и на «план» частичку сдать, и пару сотен в день себе отложить, а все деньги всё равно никогда не заработаешь! Вообще, фотографы-профессионалы не слишком любят летние жиденькие городские экскурсии – утром и днём они малочисленны, потому что все приезжие на пляжах, а вечером, когда накупавшиеся и заскучавшие за день «колорады» и готовы фотографироваться, то темновато! Вот голодной зимой и санаторные групповые экскурсии за счастье, а сейчас, летом, позирующих и без экскурсий более, чем достаточно, только успевай поворачиваться!

Я поднимаюсь вверх по горе к остановке и еду «четвёркой» к Косте в его дом на улице Бакинской, на АКЗ - я вполне успеваю сегодня распечатать все сегодняшние фотографии. Сколько я себя помню, с двух лет, я дружу с Костей Ячменёвым – крохотными мальчишками мы жили и росли в соседских техникумовских «малосемейках» целых пять лет, сидели за одной партой в 10-й школе, и в БМТ. Общность интересов, общность душ – настоящая дружба на всю жизнь! Иногда наши жизненные пути слегка расходились, как сейчас, например, когда я учусь в Киеве, а он заканчивает Бердянский Пединститут, но мы всегда были вместе. А уж Костина мама – Анна Константиновна, всегда была для меня образцом чрезвычайно редко встречающейся женщины-интеллектуала. Трагическая, ранняя смерть мужа, сделавшая её вдовой, без жилья и с маленьким сыном на руках, героическая эпопея с постройкой дома, образование новой семьи – она с честью прошла все эти жизненные испытания. Люблю умных людей!

Между нами, именно Костя был организатором нашей противозаконной фотоафёры, которая не смогла бы осуществляться без его дома, в котором была возможность устроить фотолабораторию – ведь в хрущёвской «двушке» моих родителей для неё решительно не было никакого места, с четырьмя-то обитателями! А в Костином доме, площадь которого в 4 раза больше, ванная комната (без туалета) подходит идеально – тёмная, большая, прохладная, и не особо востребованная – руки можно помыть и в летней кухне на веранде.

Первым делом, проявляю плёнку, параллельно поужинав, и, через полчаса, слегка подсушив её феном, просматриваю, и убеждаюсь, что все кадры на ней в полном порядке. Можно печатать карточки, но надо сначала прикинуть, сколько отпечатков надо сделать с групповой фотографии – обычная формула: количество женщин в кадре минус два для скаредного Саранска совершенно не подходит, надо минусовать больше – минус пять, а то и семь. Итого: из 57 человек в группе имеем 31 женщину (мужчины вообще стараются не ездить на экскурсии, предпочитая плодотворно «бухнуть» в это вечернее время, да и вообще, если бы стоимость экскурсий не была заранее предусмотрительно включена в общую стоимость турпоездки в «туристическом поезде», то, наверно, никто и никогда в этих экскурсиях бы и не участвовал – что там такого смотреть в этом Бердянске, чтобы тратить на это ещё и деньги?), отнимаю даже восемь, - надо печатать 23 снимка! А вот если точно такая-же группа была бы, к примеру, из Ивано-Франковска, надо было печатать снимков 35, и то, могло бы и не хватить! Такие вот, совершенно разные люди живут в разных концах нашего, как бы однородного, Союза…

Что-же, проявитель взвешен (мы делаем их «по-науке», из отдельных реактивов) и разведен заранее, по-быстрому размешиваю фиксаж из двух пакетов, и печатаю сначала группу на снимки формата 18х24, поровну из каждых двух кадров (кто пошевелился и «размазался» на первом, получился резким на втором), потом распечатываю 12 пляжных кадров, по три снимка с каждого форматом 13х18, прерываясь для порционного выноса закреплённых фотоотпечатков на веранду, где Костя их промывает и глянцует, действуя параллельно со мной – в четыре руки дело идёт вдвое быстрей. В половине одиннадцатого я с пачкой готовых снимков отправляюсь на остановку и успеваю на автобус, едущий, правда, только до АТП на Механическом, но меня всё устраивает – надо пройти только одну дополнительную остановку.

На следующий день я, как и обещал, стою при входе, внутри летнего кафе «Киев» у поворота на Курорт, судя по запахам, стандартной выцветшей жестяной опщепитовской «забегаловке», с пачкой блестящих фотографий в руке. Наконец, и мои «люди с фотографии» появились, и все норовят мимо пройти, как бы не замечая, хотя я специально стал на проходе. Саранск! Навязываться бессмысленно, советские люди воспринимают только «хамский» сервис, но я, шутки ради, по-хулигански останавливаю трёх мужчин с фотографии: «О, а вот и вы, а я вас ожидаю! Ваши вчерашние фотографии готовы, выбирайте!» . Двое из них, не задерживаясь, пролетают мимо, позвякивая бутылками в сумке (не алкаши какие-нибудь, хотят «принять на грудь» прямо в кафе, с закуской, ну прям как в ресторане! Оно и понятно – «туристы» ведь!), третий, побойче, притормаживает на секунду: «Да на хера они нам нужны, мы лучше за эти деньги пару «пузырей» купим!».

Подходит и приметная парочка, по-прежнему держась за руки: «Смотри, Саша, фотографии готовы! И ты так хорошо получился!». Сморят фотографии, причём мужчина говорит: «Да и ты прекрасно получилась!», после чего теряют к ним интерес, возвращают мне, и идут дальше вглубь кафе. «Подождите, а вы что, не будете покупать?» - спрашиваю я вслед, и получаю ответ: «Нет, мы не будем брать!». Всё ясно: как он и она потом объяснят дома жене и мужу, почему верный муж и верная жена держит какую-то постороннюю женщину/мужчину за руку? Потому что курортно-туристический адюльтер? А вот если нет фотографии, то нет и вопросов!

Как всегда, положение спасают женщины с детьми и без, и, в конце-концов, с выбором из двух кадров, я продаю 17 фотокарточек (из 23-х имеющихся!) на 57 позирующих, по рублю за штуку. Для быстроты расчётов я не прячу деньги, держа их пучком в свободной от фотографий руке, и, видимо поэтому, это привлекает ко мне внимание какого-то потрёпанного хромого мужчины с тяжёлой сумкой, идущего откуда-то из недр кафе к выходу. Он достаёт из нагрудного кармана рубахи потёртое удостоверение, и по-киношному показывает мне его в раскрытом виде со словами: «ОБХСС!». Я всматриваюсь в книжечку: действительно, внештатный сотрудник, наверно, приехал получить с кафе «оброк» продуктами, а тут и деньги попали на глаза! Но я не кафе, на одном месте постоянно не стою – могу повернуться и уйти, могу и побежать, а могу дать по голове, и убежать, а потом ищи-свищи! И хорошо, если убегу один, а если ещё и сумку с оброком прихвачу? А там продпаёк, да ещё, наверно, для непосредственного мелкого начальства! Не так эти дела делаются, надо было действовать по стандартной схеме: предварительно всё разведать, кто я, откуда, потом подготовить «засаду» - подставной клиент, «контрольная закупка» без квитанции… На испуг хотел взять? Но в Бердянске пугливые не выживают! Тут он что-то сильно неподумав подошёл, да ещё и с сумкой! Одно слово: дилетант-внештатник!

Я возвращаю ему удостоверение и нагло говорю: «Рад за вас! И шо? Я фотограф из фотографии №3, фамилия Аксёнов, выдаю туристам фотографии со вчерашней экскурсии. Можете позвонить в ателье, проверить.». «А удостоверение, или документы у вас есть? Квитанции выписываете?» - спрашивает он. «Удостоверения у нас не практикуют, и вообще, документы я с собой не ношу, потому что их могут украсть на пляже, на Косе, где я работаю, такие случаи у нас бывали. Квитанцию выписываю групповоду, одну на всю группу, - она нужна ему для отчётности». «Сексот» не дурак, он понимает, что находится не в лучшей ситуации, молча поворачивается, направляется к своему «инвалидному» 968 «Запорожцу» и уезжает. Правильно: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь!

Напоследок неожиданно радуют две женщины из Тернопольской группы, которых я фотографировал два дня назад, выкупившие две незабранных вчера фотографии. Вот уж действительно не знаешь, где потеряешь, а где найдёшь! Но 6 невыкупленных саранских фотографий – всё-таки, перебор! Жалко…

Мы садимся в «Жигули» Костиного отчима, и уже на ходу Костя, наблюдавший за встречей с «внештатником» из машины, спрашивает: «Кто это был?». Вообще-то, наше фото-пиратство уголовно наказуемо, и, если хорошо, грамотно раскрутить «дело», собрать много эпизодов, суммарно на большую сумму, то даже на пару лет можно «загреметь». Почему? – Если бы я работал официально, с квитанциями, то летом получал бы зарплату в 4-5 раз меньше, чем сдавал бы в кассу, зимой – в полтора-два раза, остальное бы было «пущено на ветер» - безвозвратно потрачено государством на совершенно ненужные мне цели – на поддержку людоедского режима Пол Пота в Камбодже, или на строительство Асуанской плотины на Ниле в Египте, или на революцию в Никарагуа, и т.д., и т.п. Но, так как «пираты» всё забирают себе, ничего не отдавая государству, то неотданное считается украденным, а «пират» имеет все шансы попасть под «каток» самого справедливого правосудия в мире, с попаданием в самые «комфортабельные», придуманные ещё при Сталине, «зоны» в мире. Не хочешь под «каток» - «отмазывайся» на самых ранних стадиях, тем более, что у Кости есть и знакомые, которые могут помочь это сделать. Но тогда надо будет платить, а зачем тогда работать практически бесплатно? Ведь мы работаем ради денег, а не ради эфемерного коммунистического будущего! За эти несчастные два летних месяца надо заработать как можно больше, потом можно будет только учиться и тратить. Приходится рисковать… В общем, лучше не попадаться («Не пойман – не вор!), что сегодня и получилось сделать, благодаря моей наглости. Подумав, мы решаем на будущее перенести продажу готовых фотографий на ужин – вряд ли в более позднее время будут шансы на кого-нибудь «напороться»…

(продолжение следует)

Июнь 1978 года, возле Костиного дома на Бакинской, я в новеньких джинсах Wrangler, через два месяца, по моему ротозейству, украденных на "пляже" Полтавской реки Ворскла.
Бердянск, фотография Константина Ячменёва, скан с негатива 2020-го года.

Анна Константиновна и Константин Ячменёвы, мама и сын, во дворе своего дома, Бердянск, июнь 1978 года.

Последнее, "пляжное" фото Костиной группы на фоне порта (он - крайний слева в верхнем ряду). Как видите, в июне 1978 года никакой "Барракуды" ещё не существовало, и на её будущем месте можно было спокойно фотографироваться.

Наташа, в скором будущем Ячменёва, на пике своей "холостяцкой" красоты, вместе со своей младшей сестрой Светланой, на фоне тогда весьма модной "Бригантины, и, кстати, свежепостроенной базы отдыха "Моряк", на которой впоследствии её будущий муж Константин проработает большую часть своей трудовой жизни - более 30 лет.
Бердянск, июль 1978 года.

Одна из моих любимых фотографий с Костей, Наташей и ещё не отремонтированным, пока блёкло-голубым "горбатым", на фоне кафе «Бригантина», Коса, Бердянск, июнь 1978 года, отсканировано с негатива в 2020-м году, снято с помощью фотоштатива и автоспуска.

Эпическая фотография на смотровой площадке у единственной тогда в Бердянске "девятиэтажки", при свете уличных фонарей, при секундной выдержке, но с луной, Косой, ночными городскими огнями и лунным морем. К сожалению, тёплый, но сильный ветер не дал нам возможности быть неподвижными, и слегка "размазал" лица. Июль 1978 года.