Есть такое выражение у японцев - мэцкей сутеми. Означает оно, применительно к боевым искусствам, решимость идти до конца.
Поэтому в бою, как на жестоком аукционе, главным лотом которого неизменно является жизнь, побеждает тот, кто готов заплатить самую высокую цену из возможных. Если звёзды сложатся правильно, то платить и не придётся. Решимость отдать всё, она тем и прекрасна, что видна и человеку, и зверю, каким бы он ни был.
Благодаря этой особенности, собственно, некоторые побеждают ещё до начала сражения.
Имя в Зоне — значит очень много... и не важно, получи ли ты его волею случая, по наитию какого-нибудь ветерана, бывалого бродяги, или дал его себе сам, супротив всем, безусловно, условным правилам, ты неизменно обязан доказать, что заслуживаешь право зваться так. Но ещё, и об этом мало кто задумывается, имя в Зоне – это щит, закрывающий собой того тебя: настоящего, чистого... доброго человека, каким ты был до того, как переступил чёрный порог. Может, твоё новое имя и более честное, отражающее все твои манеры, поведение и навыки, но твоё первое имя – ключ к бескрайнему доверию, какое заслужить может далеко не каждый. По крайней мере, так говорят некоторые, в том числе и я.
Меня зовут Лис и я... бесплотный призрак, отголосок прошлого, что ещё витает где-то между забытых домов, тревожа покой заблудших душ. Моя история проста настолько же, насколько поразительна и нелепа. Безумие! Хотя, где вы видели адекватного человека, решившего отправиться к «Исполнителю желаний»? Вот-вот... Нет таких и не было никогда. Каждый безумец счастлив в своём безумии. Мне же было нужно отправиться на поиски своего счастья. Маленького, незначительного для многих и невообразимого для меня. А началось всё в день, что разделил меня надвое.
... В тот день я не думала ни о чём... ведь я утратила последний лучик надежды в этом промозглом небе, затянутом тучами. И когда наступил этот день, уже не разберу... когда первый раз пробралась через ограждение, или когда мы впервые встретились глазами... а настолько ли важно это «когда», ведь факт остаётся фактом: спокойной жизни без смертей, страха, опасных приключений, скребущей душу совести... больше не будет... Ведь в сердце постучалось сладкое чувство, навек соединившее две половинки в одно целое. И не было душе покоя. Отныне трепет её удел...
Нужно было дойти... просить Его о спасении, ведь на свете есть лишь одна сила, способная на невозможное... «Боже, как такое вообще можно было допустить? Почему я отпустила его на эту работу одного? Нужно было идти с ними... увязаться следом... – проклятые учёные... всё то вам нужно достать, во что бы то ни стало... Этот очкастый, Васильев, точно знал, что в тех местах творится невесть что, но всё равно послал ребят! Он точно знал это... но... паскуда, – Ведь планировали же пойти на артами в Беглую рощу, почему ты решил всё переиграть, Лист... За что ты так со мной... дурак».
И я пошла. Собрала вещи, закупила патронов, пайков, медицину и пошла... а дальше... всё хмурое, серое... матовое вокруг. Смазано, перевёрнуто с ног на голову. Ужасно плохо.
Не помню, как дошла и дошла ли вовсе... помню, как падала, кричала, сжимая влажную землю... Помню, как меня выворачивало, а каждый удар сердца был подобен разрывающемуся фугасу. Было чудовищно больно, и я бежала, всё быстрее и быстрее, лишь бы не чувствовать эту боль... и чем ближе я была к цели, тем хуже мне становилось. Голова разрывалась на части...
«...твоя цель здесь – иди ко мне...»
И я шла... через боль и усталость... шла, несмотря ни на что, а потом... пустота. Лишь голубое сияние окутывало меня с ног до головы: «Холодно... как же это действительно... холодно... Саша... это ведь я виновата в том, что случилось... Саша...»
Свет уходит. Остаётся лишь тишина, в которой есть лишь... стук сердца.
«Думаешь, я так просто сдамся, тварь?! Нет... ты не дождёшься моей крови, паскуда...» – прорвался из темноты разъярённый голос. Застучал пулемёт. Тишина.
Стремление в Зоне — значит очень много. Без цели здесь мало кто способен выжить. Ибо без цели нет смысла к существованию, а значит, ни к чему и стараться беречь свою жизнь. Собственно, ради чего? Чтобы выкроить себе ещё один день, который будет потрачен впустую и отправлен в урну к прочим, точно так же разбитым дням?!
«Не откладывай на потом, если можешь сделать сейчас. Не жди идеального момента – жизнь не поменяется сама по себе, без приложенных усилий. По крайней мере, в лучшую сторону точно...» – вдруг проскочила навеянная пустотой мысль, что заставляла меня просыпаться по утрам чуть бодрее, чем обычно. И сейчас я словно проснулся, от вязкого забытья страха и ужаса...
Уже трое суток мы держали оборону в маленьком закутке, на окраине территории завода «Юпитер». Нас осталось трое... ещё вчера нас было восемь, но потом... пришли эти твари... порвали всех. И ладно собаки... да чёрт с ними, даже чернобыльцы... вроде отбились, но: «Как... почему? Откуда здесь взялось столько мертвяков... их не должно было быть столько... сейчас холодно, эти твари окостеневшими должны быть... медлительными... валяться себе в кустах... да гнить, понемногу...А они ещё и стрелять не забыли как... твари».
Затишье, лишь пять бесценных минут, перед смертью. Так, кажется, говорил один сталкер, по прозвищу Оптимист. Хороший был парень... вон он... лежит, свернув голову набок... бедняга.
Я лежу, вжавшись в приклад пулемёта... рядом, булькает напарник... ему уже не помочь: шальная пуля пробила шею, всё залито кровью... ярко-красная такая... Не вижу Стила, где он сейчас?! Чёрт... а ведь задание должно было быть простым, непыльным, или как там нас увещевал профессор?! Зараза... это задание должно было стать ключом к...
«Нет... умирать в грязи, зажатым в угол... я не собираюсь... глупо это и стыдно как-то... к тому же я ещё не закончил!» – да, правда... лучше умереть, огрызаясь до последнего, чем подохнуть, брыкаясь в ужасе. Так, хотя бы стыдно не будет, перед живыми... они ведь узнают, рано или поздно. Хотя... – но зубы продолжают стучать, от наступающего холода, – Умеешь ты, тётка безглазая пробрать до самых костей... Чёрт, как же холодно-то, а...»
Вытерев грязным рукавом лоб, я выдохнул, собираясь с мыслями и пытаясь успокоить выпрыгивающее из груди сердце. Каждый его удар был подобен разрывающемуся фугасу. Голова раскалывалась надвое... всё тело ныло... но острее всего чувствовалась другая боль: «Прости меня, родная... что пошёл не туда и не за тем, что ты считала нужным. Ты говорила, а я не послушал... Ведь видел я, как ты смотришь на синее небо и я... хотел, правда хотел подарить тебе его кусочек... иначе бы не подписался на это дело. Я хотел, чтобы ты была... счастлива», – я взглянул на вечно хмурое, чем-то недовольное небо. Словно почувствовав меня, оно швырнуло обезображенную вспышку безумной молнии. Ярость захлёстывало небо и я был с ним полностью солидарен.
Зона приготовила себе изысканный пир из человеческих страданий, боли и отчаяния. Ужин, щедро приправленный ненавистью и кровью.
– Нет. Вытяну! Зубами буду рвать, но вытяну! – закричал я в небо, приготовившись держать новый удар той, что уже вновь была голодна, до загубленных судеб. – За мир, за дом... за счастье, без грызущей душу совести, за тихую и спокойную жизнь, без смертей и страха! Я обещал!
И небо расступилось. Пропали молнии, стали удаляться раскаты грома. Тяжёлые капли всё ещё срывались с листьев и бились покосившиеся крыши. По ушам ударила тишина. Побивающая током тишина, вынуждающая судорожно оглядываться. Тишина, в которой остался лишь... стук сердца.
